Текст книги "Пампа-блюз"

– Подожжет? Зачем?

– Когда немного погорит, минут десять, на земле останется выжженный круг диаметром метров в шесть-семь.

Масловецки смотрит на меня.

– Похожий… на…?

Я продолжаю думать. Наконец, меня осеняет:

– На место посадки?

– Бинго! – кричит Масловецки и хлопает меня по коленке. – НЛО больше никогда тут не появится! Но место приземления тарелки – оно останется! И его можно будет показывать людям! Так старая фабрика со временем превратится в отель!

– А что за химикаты?

– Спецсостав, собственного изготовления. Бензин. Метиловый спирт. Ацетон. Спирт. Немного серы, щепотка магния, немного натрия. Все, что удалось раздобыть.

– А что, одного бензина мало?

– Они сделают пробы, Бен. Эксперты отправят образцы почвы в лабораторию на анализ. Чем круче смесь, тем больше они там удивятся.

Мне нужно время, чтобы переварить очередную порцию бреда Масловецки. В небе пролетает самолет. Я представляю, каково ему там, среди звезд, и что чувствуешь, направляясь в неведомые края.

– Ну? Что скажешь?

Я отпиваю глоток пива, прежде чем ответить.

– Ничего нового: ты рехнулся.

– Значит, ты не веришь в мой план?

– Угадал.

Масловецки с шумом выдыхает и встает.

– Так и знал. Разве нашему дорогому Бену Шиллингу может хоть что-то понравиться в этом отстойном Вингродене?

– Масловецки, – говорю я, пытаясь сохранять спокойствие, – давай представим, что сюда действительно забредет какой-нибудь журналюга. Он увидит НЛО и сделает фотку. А газета ее напечатает. Газету прочитают люди. Как думаешь, что тогда произойдет?

– Кто-нибудь из них возьмет да и приедет сюда.

– Ага, парочка каких-нибудь психов.

– Но эти психи все общаются друг с другом! – орет Масловецки, дико размахивая руками. – Если всего десять человек поверят в нашу тарелку, через неделю их уже будет сто! А потом тысяча! Я уже говорил тебе, Бен: есть люди, которые верят в НЛО, потому что хотят верить! Это как религия!

– Ладно. Пускай сюда приедет тысяча идиотов, – соглашаюсь я.

Я стараюсь сохранить деловой тон, хотя разговоры о тарелках мне порядком надоели. Я бы лучше посидел сейчас в своей комнате и почитал книжку, чем слушать его бредни. Но ведь кто-то же должен объяснить Масловецки, что он сошел с ума и как раз собирается совершить очень большую глупость.

– А что, если один из них окажется не полным идиотом? – продолжаю я. – Какой-нибудь ученый, например! Или поднимется такой шум, что сюда нагрянут военные!

– Ну и что? – Масловецки разводит руками и проливает при этом пиво. – Вот и прекрасно! В Розуэлле военные утверждали, будто НЛО нет! Но людям нельзя запретить верить!

Хорст и Альфонс выходят из пивной. Я слышу голоса Отто, Курта и Вилли, которые уже явно перегрелись от разговоров о марсианах и конце света. Альфонс несет чемодан и передвигается так же медленно, как мой дед.

– Спокойной ночи, ребята! – кричит Хорст и машет нам рукой.

Мы машем в ответ. Они направляются к машине, красному «Опелю Кадет» семьдесят второго года выпуска, садятся в него и уезжают. Надо будет при случае сказать Хорсту, что левое заднее колесо немного болтается.

– Пойду-ка я, а то они, чего доброго, начнут разливать себе пиво сами, – говорит Масловецки. Он смотрит на меня, будто ждет, что я еще что-нибудь скажу, но я уже наговорился на сегодня. Я киваю, и он уходит.

Через час за столиком остаются только Масловецки, Отто и мы с Карлом. Масловецки показывает нам каталоги с музыкальными автоматами и спрашивает, какая модель нам больше нравится. Всем нравится разное, и тогда Масловецки и Отто начинают спорить о том, нужен ли в баре вообще автомат или нет. Я не вмешиваюсь и просто пью пиво. Карл рвет бумагу. На нем очки, которые он выиграл в «Бинго». В желтой оправе, с розово-красными стеклами и стеклоочистителями. Вид идиотский, дальше некуда.

Наконец дискуссия по поводу музыкальных автоматов окончена, Отто с Масловецки возвращаются к теме НЛО. Отто считает, что Курт и Вилли все придумали, спросонья или по пьяни. Масловецки изображает святую невинность. Мне надоела эта трепотня, и я говорю Карлу, чтобы он допивал скорее. Я забираю у него с колен журналы и закрываю коробку из-под печенья крышкой. Карл благодарит меня и быстро высасывает остатки колы через трубочку. Отто утверждает, что у него не бывает галлюцинаций, даже когда он выпьет. Меня так и подмывает сказать ему, что сегодня ночью его очередь, что Йо‑Йо заберется на крышу его дома и с помощью удочки опустит тарелку на уровень окна его спальни, но я решаю промолчать и допиваю свое пиво.

Когда я собираюсь встать из-за стола, входит Анна.

Все поворачиваются к ней, кроме Карла, который еще возится с колой. Анна останавливается. Когда дверь у нее за спиной захлопывается, она вздрагивает. Она выглядит замученной, глаза заплаканы.

– Анна. Что случилось? – Масловецки встает и подходит к ней.

Анна молчит. Потом мотает головой.

– Ничего, – говорит она, – я только хотела…

Она замолкает, словно забыла, зачем пришла.

Масловецки берет ее под руку и ведет к столику. Отто и я киваем ей. И сразу же отводим глаза. Не потому, что она такая красивая, а потому что она выглядит ужасно грустно в своем летнем платье в цветочек.

– Привет, – говорит Анна. – Привет, Карл.

Ее лицо озаряет улыбка, которая сразу же исчезает.

Только сейчас мне приходит в голову снять с Карла очки. Я складываю их и засовываю к себе в карман.

– Садись, – говорит Масловецки и придвигает Анне стул. – Хочешь чего-нибудь выпить?

– Нет, – отвечает Анна быстро. – Я зашла спросить, есть ли у тебя лед. В кубиках.

Она торопливо убирает со лба выбившуюся прядь волос.

– Есть, конечно.

Масловецки уходит за стойку и открывает холодильник, чтобы достать из морозилки контейнер со льдом.

Вообще мне нравится, когда люди просто молчат. Но такое молчание, как сейчас, невыносимо. Я лихорадочно соображаю, что бы такое сказать. Все, что приходит на ум, банально и сделает ситуацию еще более неловкой.

Масловецки включает горячую воду, и мы слышим, как кубики льда падают в раковину.

Потом снова воцаряется мертвая тишина.

– Ну как дела? Все в порядке? – спрашивает Отто вдруг радостным голосом.

К вопросу о неловких ситуациях.

Мне хочется провалиться сквозь землю, и я закрываю глаза. Когда я открываю их, я все еще сижу на своем месте. К счастью, Масловецки вовремя успевает принести Анне целую миску со льдом, избавляя ее от необходимости отвечать.

– Столько хватит?

Анна кивает.

– Он упал. Ударился головой… Здесь все распухло.

Она показывает на свой висок.

– Давай мы тебе поможем? – говорит Масловецки. – Отнесем его в кровать?

– Он не хочет. Он все еще лежит на полу. Там он и будет спать. На полу.

Анна берет у Масловецки миску и обеими руками прижимает ее к животу.

– Спасибо.

– Я могу вызвать врача, – предлагает Масловецки.

Анна мотает головой, поворачивается и идет к двери. Только сейчас я вижу, что она босая.

– Спасибо, – благодарит она еще раз, открывает дверь и уходит.

Масловецки не двигается с места и все вытирает руки о штаны, хотя его руки уже давно сухие. Кран подтекает, я слышу, как в мойку падает капля за каплей.

– Все хорошо, – произношу я с закрытыми глазами и роняю голову на стол.

Отто бормочет что-то невнятное.

Масловецки приносит со стойки три стопки шнапса и ставит их перед нами. Следующие несколько минут мы тупо сидим, уставившись на них. Карл высасывает через трубочку последние капли колы из стакана, издавая при этом свистящие звуки. Я снимаю крышку с коробки из-под печенья и кладу журналы Карлу на колени.

А потом выпиваю первый шнапс в моей жизни.

Отвратительный вкус.

10

На часах самое начало девятого, когда звонит телефон. Нам редко звонят, особенно с утра пораньше. Поэтому я, еще как следует не проснувшись, плетусь в гостиную. Вдруг что-то важное.

Я снимаю трубку.

– Шиллинг.

– Бен? Это я!

Громкий голос мамы больно отдается в голове.

– Привет, мам.

Я ложусь на диван и отодвигаю трубку на безопасное расстояние от уха.

– Прости, что целую неделю не звонила!

– Ничего, – отвечаю я, решив промолчать о том, что она пропала на девять дней.

– Как у вас дела? Я тебя разбудила?

– Нет-нет. У нас все нормально. Где ты?

– В Копенгагене! Это в Дании!

– Знаю. У тебя все хорошо?

– Просто отлично. Мы едем в большой тур!

– Когда ты вернешься?

– Поэтому я и звоню, Бен.

Тишина. Слышно только, что связь не прервалась.

– Да?

Я уже догадываюсь, что ничего хорошего меня не ждет.

– Очень выгодное предложение, Бен. Дания и Швеция. Двенадцать концертов.

Я молчу.

– Бен?

– Да.

– Знаю, что мы так не договаривались.

Я слышу щелчок: мама закуривает сигарету.

– Я хотела приехать к вам в середине месяца, правда. Но нельзя упускать такой шанс.

Слышно, как она затягивается и выпускает дым. Явно очень нервничает, совесть мучает.

– Ты меня понимаешь, Бен?

– Да.

– Не обижаешься на меня?

– Нет, – отвечаю я, потому что бесполезно тут что-то обсуждать. Конечно, я обижаюсь. Я дико злюсь на свою мать. Но не говорю ей об этом. А зачем?

– Обещаешь?

– Обещаю.

Мама втягивает дым в легкие, а потом выдыхает его, звучит похоже на вздох облегчения.

– Что бы я без тебя делала? – говорит она. – Я привезу тебе свитер. И тапки из оленьего меха.

– Здорово.

– Как дела у Карла? Госпожа Вернике заходила?

– Да. Она говорит, он доживет до ста двадцати.

Мама смеется.

– Значит, у вас все в порядке? И мне не надо волноваться?

– Нет, – вру я ей, – у нас все отлично.

Я слышу мужской голос на заднем фоне.

– Бен? – кричит мама. – Мне надо идти, остальные меня уже ждут! Я люблю тебя!

– И я тебя.

– Передавай всем привет!

– Хорошо.

– До скорого!

– Да. Пока.

Мама кладет трубку. Несколько минут я неотрывно смотрю в потолок, потом закрываю глаза. Гудок в трубке звучит прямо как гудок корабля в открытом море. Чтобы снова не заснуть, я поднимаюсь с дивана и иду в комнату Карла. Перед дверью я замираю и жду. Пока не услышу очередное.

Бум.

Десять секунд все тихо.

Бум.

Я решаю дать Карлу поработать и пока приготовить завтрак. На кухне я включаю радио на всю катушку, звучит песня «Chasing Cars» группы «Snow Patrol», я громко подпеваю, хотя настроение поганое. Доконали меня мамины выкрутасы. Когда пять недель назад она уезжала с группой во Францию, она говорила, что вернется в начале июля. Потом позвонила и сообщила, что тур продлится до середины июля. А теперь непонятно, появится ли она здесь вообще до конца летних каникул.

Все, чего я хочу, – денька два побыть одному, без Карла. Я собирался съездить в город, сходить в кино и на концерт, впервые в жизни. «Green Day» приезжают в Германию, одна из моих любимых групп. Я мог бы познакомиться на концерте с девушкой, а потом мы посидели бы вместе в баре. Может, она даже поцеловала бы меня на прощанье на вокзале, а может, и не было бы никакого прощания.

Пока я представляю себе, что чувствуешь, когда целуешь девушку в губы, не Грету Людерс, а другую, стакан, который я держал в руках, выскальзывает и падает на пол. Я чертыхаюсь и сметаю осколки в совок. Перед тем как заварить чай, я сажусь на веранду и жду, пока злость немного уляжется. Сегодня на небе молочная дымка, она заволокла солнце. Ветра нет, и жара стоит удушающая. Знаю, что ненавидеть собственную мать – неправильно, но сейчас мне трудно избавиться от этого чувства. Она в очередной раз показала, что думает только о себе и своей карьере. Будь ее воля, она оставила бы меня тут пропадать с Карлом. Интересно, как бы она себя вела, если бы Карл был ее отцом, а не свекром. Ее родители уже умерли. Дед – четыре года назад от инфаркта, бабушка – прошлым летом от рака легких, хотя она никогда не курила. Как вспомню эти похороны… Оба раза мама плакала целую неделю. Я думал, теперь она станет реже уезжать или вообще бросит петь и будет жить со мной и Карлом. Но я ошибся. Казалось, она, наоборот, еще больше погрузилась в работу, чтобы забыть о своем горе. В одном из писем, которое она прислала мне из Бельгии, она просила меня понять ее. Потерять родителей – самое страшное, что может случиться с человеком.

Конечно, я уже не раз задавался вопросом, а стала бы она горевать, если бы умер я. Но ведь я еще молодой. И могу вечно сидеть тут с Карлом, пока мать разъезжает по миру, периодически отправляя мне открытки.

После завтрака я устраиваюсь рядом с Карлом и делаю чертежи катушки для Масловецки. Потом составляю список необходимых деталей. Я решил, что тут потребуется две рукоятки, по одной с каждой стороны катушки. Итак, две рукоятки, увеличенное расстояние между дисками и более прочный материал должны помочь решить проблему. Через полчаса я откладываю рисунки в сторону и начинаю листать книгу, которую читал пока только два раза. Она называется «Экспедиция в Африку», записки о путешествии из Алжира на Мадагаскар в 1924 году. Я рассматриваю фотографии, Карл тем временем наклеивает бумажки на стену. Треть поверхности он уже обработал. Скоро ему понадобится стул, который я для него смастерил. Когда Карл обклеивал первую стену, он все время залезал на стремянку, чтобы достать до верха. Но это было слишком опасно. Стул, который я соорудил для него, похож на судейскую вышку, какие бывают в бассейнах или на теннисных кортах, только пониже, всего метр шестьдесят. Но мне все равно приходится всякий раз помогать Карлу забираться на него и спускаться. Я даже пристегиваю его ремнями, чтобы он не вывалился, если наклонится вперед или вбок. В ручку стула вмонтирован гудок, смесь газового патрона и пластмассового рожка, вроде тех, в которые дудят футбольные болельщики на стадионе. Если Карлу нужно в туалет или он хочет, чтобы я передвинул стул, он нажимает на кнопку, и звучит горн, почти как сирена океанского лайнера во время тумана. Сначала мы пытались использовать свисток, но звук получался слишком тихий, потому что у Карла уже не хватает сил, чтобы как следует дунуть. Тогда я и увидел по телевизору фанатские дудки на футбольном матче и попросил Масловецки раздобыть мне такой рожок.

Зачем Карл заклеивает стены своей комнаты, я не знаю. Он просто однажды начал делать это, и все. Сначала я разозлился, потому что он снял все картины и перепачкался в клее. Но скоро я понял, что он может заниматься наклеиванием часами, а я пока могу делать, что хочу. А еще мне кажется, что Карл счастлив, когда приклеивает клочки бумаги к стене. По крайней мере, он так погружен в работу, что, кажется, ничего вокруг не замечает.

Около одиннадцати раздается звонок в дверь, я открываю и вижу перед собой Йо‑Йо. Он одет, как всегда, в свои странные полосатые брюки и разноцветную рубашку с короткими рукавами. Лицо красное, и он весь взмок, хотя ехал на «Вольво» Масловецки. Машина стоит на дороге рядом со старым, больше никому не нужным почтовым ящиком, дверца распахнута, из салона доносится музыка.

– Что у вас с телефоном? – спрашивает Йо‑Йо, задыхаясь так, будто бежал всю дорогу от центра до нас.

– Ничего. А что?

– Масловецки уже целых полчаса не может тебе дозвониться!

Я обдумываю услышанное. Потом иду в гостиную и вижу, что забыл повесить трубку.

– Едем к нему, срочно.

– Зачем? – спрашиваю я. У Масловецки есть привычка вызывать меня к себе на заправку или в «Белую лошадь» просто для того, чтобы сообщить, что в Уганде разразилась эпидемия или что в Конго началась гражданская война. Иногда он просто хочет выпить со мной пива и поболтать.

– Есть работа для тебя.

Я кладу трубку на аппарат.

– И он послал тебя за мной?

– Дело срочное.

– Что за дело?

– Масловецки велел не говорить.

– С вами не соскучишься.

Я надеваю ботинки, которые стоят у дивана, и иду за Карлом.

11

Масловецки ждет возле бензоколонок. Когда он видит нас, он срывает с головы шляпу и энергично машет ею. Он так взволнован, что чуть под колеса не бросается, и Йо‑Йо приходится резко тормозить, чтобы не сбить его. Как только мы останавливаемся, Масловецки рывком открывает дверцу и начинает что-то тараторить. Я слушаю вполуха и даю ему выговориться, пока мы идем в мастерскую.

Трактор Отто исчез, зато над ремонтной ямой стоит чья-то машина. Самое странное транспортное средство, какое я когда-либо видел в мастерской и на дороге.

Йо‑Йо помогает Карлу выйти из машины, сажает его на диван, открывает коробку из-под печенья и выдает стопку журналов.

– Спасибо, – говорит Карл.

– Я принесу нам чего-нибудь попить.

Йо‑Йо направляется к двери, ведущей в магазин.

– Мне и Бену пива! – кричит Масловецки ему вслед.

– Мне не надо! – кричу я, но дверь за Йо‑Йо уже захлопнулась.

– Вот, смотри.

Масловецки гладит капот радиатора.

Я обхожу вокруг машины. Эту модель я видел только в книгах. «Пежо 404», выпущена между 1970 и 1975 годами. Четырехтактный двигатель на четыре цилиндра, 1600 кубиков и около шестидесяти пяти лошадиных сил. Корпус светло-голубого цвета, хотя его почти не видно из-за нарисованных повсюду цветов, бабочек, сердечек и смайликов, знаков мира, надписей «Вон отсюда, нацисты!» и «Атомная энергия – нет, спасибо!», наклеек с эмблемами «Гринписа» и «Международной амнистии». На крышке багажника красным цветом размашисто выведено: ЛУИЗЕ.

– Чья она?

– Я же тебе только что рассказал! – кричит Масловецки. – Репортерши!

Я стучу по крылу машины. Кроме вмятины на бампере и ржавчины в нескольких местах, больше ничего не нахожу.

– Какая еще репортерша?

– Ты меня вообще слушал? Девица утверждает, что ее машина якобы сломалась в дороге.

– Значит, так и есть.

Масловецки захохотал.

– Да нет же! Это все спектакль!

– Не понимаю.

– Чтобы мы с тобой думали, будто у нее в пути произошла поломка! И пока ты чинишь машину, она спокойно сможет тут осмотреться! Пообщаться с людьми! Инкогнито!

Я бросаю взгляд в салон машины. На переднем сиденье лежат пустая бутылка из-под воды и карта, на заднем – газеты, дождевик, два смотанных нейлоновых троса и подушка, на которой вышито «LOVE».

– Где она сама?

– В баре. Пить попросила.

– И ты оставил ее сидеть там одну?

– Нет, разумеется.

Масловецки открывает багажник.

– С ней Вилли.

Он расстегивает молнию дорожной сумки.

– Что ты делаешь? Спятил?

Масловецки запускает в сумку обе руки и выуживает оттуда футболку и бюстгальтер.

– Масловецки! Черт!

– Да что такое? Я ищу доказательства!

Масловецки достает из сумки фотоаппарат.

– Вот, видишь! – кричит он. – Я так и знал!

– Камеры сегодня есть у всех. Хватит.

– Без паники.

Масловецки кладет камеру на место и сует мне в лицо два объектива.

– А такое тоже у каждого есть? Дорогое профессиональное оборудование!

– Слушай, прекрати, пожалуйста!

Я отбираю у Масловецки объективы, прячу их в сумку, застегиваю молнию и закрываю крышку багажника.

– Это еще ничего не значит.

– Тогда посмотри, что с мотором!

Масловецки тащит меня за собой к капоту машины.

– Спорим, она тут что-то специально повредила!

– Сначала проверим, работает ли он вообще, – говорю я и сажусь за руль. Приборная доска вся обклеена стикерами. На зеркале заднего вида висят резиновый скелет, перо сороки и нечто похожее на смеющегося плюшевого сурка с табличкой в лапах. На табличке написано: «Тироль – рай для скалолаза».

– Чего тут проверять! – кричит мне Масловецки.

Я не обращаю на него внимания и поворачиваю ключ зажигания. Ничего не происходит. Пробую еще раз и вылезаю из машины.

– Я же говорю! Нам пришлось ее на буксире тащить!

Я отодвигаю Масловецки в сторону, открываю капот и фиксирую его в открытом положении. Блок двигателя на удивленье чистый. Хотя тачка на двадцать лет старше меня. Вот что значит хороший уход и регулярное техобслуживание. Я наклоняюсь и вижу, что кабель батареи отсоединен.

– Гм…

– Ну что?

Масловецки вертится вокруг меня, как пятилетний ребенок, которому хочется дотянуться до забора, чтобы посмотреть, как там, с другой стороны, играют в футбол. Я беру свечной ключ и вывинчиваю одну свечу зажигания, затем другую. На обеих увеличен зазор между электродами. Неудивительно, что они не работают.

– Странно… – бормочу я и, прищурившись, рассматриваю свечу. При этом я делаю вид, будто не замечаю, что Масловецки сейчас лопнет от нетерпения.

– Да что странно? Давай говори уже!

– Думаю, ты прав.

Масловецки испускает победный крик и со всего размаху хлопает меня по плечу.

– Что я тебе говорил? – кричит он и на радостях пускается в пляс. – Мой план сработал!

– Ну ладно. А теперь успокойся, слышишь?

Я вытираю руки тряпкой и смотрю на Карла, который с тревогой уставился на нас.

– Все в порядке, Карл! – кричу я ему. – У Масловецки шарики за ролики зашли, у него бывает!

Масловецки сейчас невозможно испортить настроение.

– Девица клюнула, Бен! Поверила! Настолько поверила, что приехала сюда с секретным заданием! Тайно!

– Тебе виднее.

Йо‑Йо приносит мне и Масловецки по бутылке пива, а Карлу – апельсиновый лимонад. У него с собой портативный DVD-плеер с наушниками, он садится на диван рядом с Карлом и включает себе фильм. Они оба хорошо смотрятся вместе. Киноманьяк и журналопотрошитель. Карл отпивает лимонад через трубочку, Йо‑Йо присасывается к пластиковой бутылке, такие бывают у велогонщиков. Внутри – наверняка его волшебный эликсир для роста волос.

Масловецки чокается со мной.

– За переход во вторую фазу!

Он сияет и залпом опустошает полбутылки.

Я делаю один глоток.

– За сколько такое можно починить? – спрашивает Масловецки.

– За час.

– Давай за два дня.

– Два дня? Ты шутишь?

– Скажи ей… Ну, не знаю… Что тебе надо заказать запчасти! Такие хитрые запчасти, которые трудно раздобыть. Машина ведь старая!

– Но внутри она как новая!

– Бог ты мой, ну просто наври ей, будто там что-то полетело!

Не дав мне ничего возразить, Масловецки выходит на улицу.

Я еще раз заглядываю под капот. Здесь поработал человек, не очень хорошо разбирающийся в технике. Эта журналистка, или кто она там, держит автомехаников за идиотов. Или ей наплевать на то, что все ее манипуляции видны невооруженным глазом. Я ставлю пиво на верстак и ищу на полках каталог запчастей для старушки-француженки. В прошлом году я решил, что пора навести порядок в книгах, тетрадях и папках, но по лени так и не собрался.

Теперь жалею, что не сделал уборку. Первой мне попадается в руки стопка скрепленных бумаг. В ней чертежи и заметки Петра – такой своеобразный каталог карбюраторов и приводов стеклоочистителя в рисунках, напоминающих абстрактную живопись. Почерк у Петра старомодный, кудрявый, и в каждой строчке – сплошные орфографические ошибки. Пракладочное кальцо. Падвеска колес. Абъем двигателя. Я скучаю по Петру.

– Бен?

Я поворачиваюсь на голос.

В открытой двери металлических ворот появляется голова Масловецки.

– Куда ты пропал?

– Я подбираю запчасти!

– Это подождет. Идем со мной!

Масловецки нетерпеливо машет мне.

Я смотрю, как там Карл. Он и Йо‑Йо сидят на диване, каждый погружен в свой мир. Я машу им, но они меня не замечают. Вот бы они так и просидели рядком до конца дней.

– Бен!

Я беру пиво и выхожу на улицу к Масловецки, который снова не может стоять спокойно.

– Что там у тебя такое срочное?

– Ты что, не хочешь с ней познакомиться?

– С кем?

Масловецки так торопится, что я едва успеваю за ним. Мы садимся в раскаленный, как духовка, «Вольво».

– С кем-кем? С девицей!

– Если она такая же странная, как ее машина, лучше не стоит.

– Чем тебе не нравится ее машина? Ты свою вообще под зебру раскрасить собирался, забыл?

Масловецки заводит мотор и трогается с места. На улице, как всегда, никого. Из трещин и дыр на асфальте растет трава, разметка давно стерлась. На встречной полосе лежит дохлая лиса, плоская, как газета.

– Как она выглядит?

– Недурно, Бен. Весьма недурно.

Масловецки улыбается во весь рот, так что даже видно золотую коронку на заднем зубе.

– Сколько ей лет?

– Трудно сказать.

– Попробую угадать. Ей лет пятьдесят, одета как хиппи, деревянные бусы, цветастый платок на голове и ортопедическая обувь. Похоже?

Масловецки тормозит у «Белой лошади» и выходит из машины.

– Откуда ты знаешь? Ты что, уже успел с ней познакомиться?

Я остаюсь сидеть, хотя по спине уже пот течет. Даже пиво в бутылке нагрелось. На приборной доске – одна-единственная наклейка. «ПОЖАЛУЙСТА, ПОГОВОРИТЕ С ВОДИТЕЛЕМ!» – гласит черная надпись на желтом фоне.

– Я пошутил, Бен.

Масловецки открывает мне дверцу.

– Ну давай уже!

Я вылезаю и иду за Масловецки.

– Эй! Сразу предупреждаю, – говорю я, прежде чем войти в пивную, – я не стану рассказывать ей, что тоже видел НЛО!

– Никто тебя и не просит.

– Ну и замечательно.

В баре – приятная прохлада и уютный полумрак. Пахнет мастикой, и пивом, и сигарным дымом. Вилли стоит возле нашего столика, задрав голову так, чтобы удерживать в воздухе стул, который он умудрился водрузить одной ножкой себе на подбородок. Этот номер он показывает каждому, кого судьба забрасывает в Вингроден. Мне он впервые продемонстрировал его, когда мне было семь лет. Какая-то женщина, которую я вижу только со спины, хлопает в ладоши от восторга. Она примерно с меня ростом, у нее короткие каштановые волосы, одета она в белую футболку и зеленые штаны, все в накладных карманах.

– Прошу прощения, что я так долго, – говорит ей Масловецки.

Вилли прерывает шоу и садится на место. Он выглядит несколько смущенным. Если бы мы не пришли, он бы точно показал еще свой трюк с пивными крышками.

– Браво! – кричит ему женщина. Она хлопает еще сильнее и свистит. После чего поворачивается к нам с Масловецки.

Я судорожно сглатываю.

До пятидесяти ей еще очень далеко, не говоря уже о том, что она ни капли не похожа на одну из тех помешанных на экологии теток, которые обычно ездят на таких машинах, как у нее. По виду ей плюс-минус лет двадцать пять. На футболке большими черными буквами написано «EL CAPITAN». У нее карие глаза, на верхней губе – болячка. Ее лицо светится, как у маленькой девочки, которая впервые попала в цирк.

– Пришлось вызвать нашего механика.

Масловецки показывает на меня.

– Бен Шиллинг. Он приведет вашу машину в порядок.

Кажется, я бормочу какое-то приветствие, а может, и нет.

Женщина, которая скорее выглядит как девочка, улыбается.

– Замечательно, – говорит она. У нее звонкий голос, чуть ниже, чем я ожидал.

– Правда, есть одна проблемка, – продолжает Масловецки, поворачиваясь ко мне. – Сейчас Бен вам все объяснит.

– Что?

– Рассказывай.

Мне нужно несколько секунд, чтобы вспомнить, о какой проблеме говорит Масловецки.

– Ах, да… Проблема. Да. Дело… в том… запчасть. Ее… ее не так просто найти.

Масловецки бросает на меня обеспокоенный взгляд.

– Может понадобиться несколько дней, – говорит он, понимая, что от меня больше ничего не дождешься. – Два или даже три.

Девушка смотрит на нас, но по ее глазам ничего невозможно прочитать. Если она действительно покопалась в двигателе, то сейчас наверняка пытается понять, то ли мы раскусили ее мухлеж, то ли мы просто никудышные механики.

– Два дня… – повторяет она после паузы.

– Минимум, – добавляет Масловецки. – Ведь деталь еще нужно найти, заказать, доставить. Ну и потом, конечно, заменить старую на новую.

– М-да, кажется, ничего не поделаешь.

Женщина пожимает плечами.

– Нет, к сожалению, – Масловецки пытается придать своему голосу оттенок сожаления.

Я чувствую себя статистом в спектакле.

– Можно попросить вас потом выкатить Луизе куда-нибудь в сторонку?

– Кого? – спрашивает Масловецки.

Женщина смеется.

– Мою машину. Мне подарила ее моя бабушка. Которую зовут Луизе.

– Понимаю, – говорит Масловецки. – Вот только зачем?

– Я в ней сплю.

– Ни в коем случае! – кричит Масловецки. – У нас ведь тут отель! И, разумеется, вам будет предоставлен номер!

– Боюсь, я не могу себе такое позволить.

– Конечно, можете! Я предложу вам самые выгодные условия!

Он поворачивается ко мне.

– Бен, привези, пожалуйста, багаж нашей гостьи!

Он бросает мне ключи от своей машины.

– Да я и сама могу, – говорит женщина, которая еще не знает Масловецки и потому, кажется, абсолютно обескуражена его чрезмерным гостеприимством.

– Наш Бен с радостью возьмет это на себя! – заявляет Масловецки, обращая ко мне сияющий взгляд. – Правда?

Я киваю и ковыляю прочь со сцены, как актер, забывший текст. Снаружи меня ослепляет свет. Легкая дымка растворилась в воздухе. Перед тем как тронуться с места, я опускаю все стекла. Мимо с грохотом проносится грузовик, и я жду, пока поднятая им пыль снова уляжется. Хотя дорога займет меньше минуты, я вставляю одну из кассет Масловецки в плеер и делаю громче. Эта песня есть и в музыкальном автомате. Номер – Ц 5. «Going Up the Country» группы «Canned Heat». Я знаю текст наизусть и подпеваю.

Через пять минут я уже тащу вверх по лестнице на второй этаж дорожную сумку, рюкзак и маленький металлический чемоданчик. За Карла можно не волноваться. С ним Йо‑Йо, который позаботится о том, чтобы он много пил. Я слышу голос Масловецки и иду к номеру три в конце коридора. Дверь открыта.

– Бен! Вот и ты! – Масловецки жестом приглашает меня войти. – Мы тоже только что пришли. Я никак не мог найти ключ.

Я ставлю вещи на пол, застеленный потертым синим ковром. Я впервые в этом номере. Комната три на четыре метра, с одним окном. Из мебели тут кровать, шкаф, стол, стул и кресло. Воздух затхлый, хотя окно открыто.

– Тебе не надо было приносить все, – говорит женщина. Она ставит сумку на кровать с покрывалом в цветочек.

– Я не знал, что вам может понадобиться, – отвечаю я.

Масловецки собирает дохлых мух с подоконника.

– Ее зовут Лена, – говорит он, отдергивает выцветшую тюлевую занавеску и выбрасывает мух за окно.

Лена улыбается и протягивает мне руку.

– Привет, Бен.

Я киваю и даю ей пожать мою руку. Рукопожатие у Лены сильнее рукопожатия всех знакомых мне мужчин. Я хотел бы рассмотреть ее лицо, чтобы выяснить, нравится оно мне или нет. Но не могу. Во-первых, потому что так не делается, во-вторых, она может решить, что я уставился на болячку у нее на губе.

Масловецки открывает дверцы огромного шкафа. Внутри висят разномастные плечики – деревянные, пластмассовые и проволочные. Я бы не удивился, если бы на нас из темноты вылетели летучие мыши.

Лена наклоняется и поднимает с пола резиновый мячик. Она сжимает его в руке, и он издает писк.

– Раньше у меня была собака, – говорит Масловецки, – Сократ.

– Как греческий философ?

– И как бразильский футболист. Он умер четыре года назад.

– Кто, футболист?

– Нет, пес.

Масловецки берет мячик, который Лена протягивает ему.

– Такие по всему дому валяются.

Несколько секунд он смотрит на красную изжеванную игрушку, а потом кладет ее в карман брюк. Масловецки любил свою собаку. Когда Сократ сдох, Масловецки целый месяц ходил с красными опухшими глазами и разбитым сердцем.

– Сочувствую, – говорит Лена.

– Да он уже старый был, – говорит Масловецки и машет рукой, будто отгоняя воспоминания. – Сейчас он где-то на собачьих небесах.