Текст книги "Пампа-блюз"

18

Уже в половине девятого мы с Карлом поднимаемся по наружной железной лестнице на крышу мастерской. Вилли, Отто и Курт пришли еще раньше и установили наверху длинный стол, лавки и гриль, от которого в небо идет кольцами дым. На улице до сих пор жарко и светло, но здесь дует легкий ветерок. Участок пола, на котором мы стоим, застелен досками, а под ними – листы жести. Деревянный забор ограждает площадку размером около тридцати квадратных метров от остального пространства, покрытого рубероидом и гравием. Забор – высотой по пояс, он поставлен для того, чтобы никто не подошел слишком близко к краю и не упал. Облокачиваться на перила лучше не стоит, потому что дерево гнилое, прямо как на веранде у Карла.

Крыша – единственное место в деревне с панорамным обзором, и хотя смотреть вокруг почти не на что, я все равно люблю сюда приходить. Прошлым летом мы с Масловецки частенько засиживались тут до полночи, пили пиво и гоняли мячи для гольфа, а Карл восседал на своем складном стуле и пополнял запасы синеньких бумажек. Тем же самым он занят и сейчас, с той лишь разницей, что сегодня на нем хороший костюм и он чисто выбрит. Я тоже при параде, но если бы я знал заранее, что Курт и Отто придут в рабочей одежде, не стал бы так выряжаться.

– Вы вообще знаете, по какому поводу мы сегодня собрались? – спрашиваю я этих троих.

– Прощальная вечеринка для Георгия! – выкрикивает Отто, занятый тем, чтобы повесить цветные бумажные фонарики на шнур, натянутый между пляжным зонтиком и пустым, давно не использующимся баком для воды. Фонарики он заказал у одного торговца, который продает военную форму, ордена, монеты и тому подобный хлам бывшей ГДР. Они желтые, с серпом и молотом. Отто развешивает их на все праздники, даже на Рождество; сегодня вечером, пожалуй, впервые изображенные на них мотивы имеют хоть какое-то отношение к происходящему.

– Верно, друзья! – кричит Курт. – Выпьем за здоровье нашего сумасшедшего русского!

Он осушает свой бумажный стакан и подбрасывает еще древесного угля в гриль, рядом с которым пристроился спящий Рюман.

Вилли, одетый по торжественному случаю в длинные серые брюки и черную рубашку, смотрит на меня и качает головой:

– Знаю, о чем ты сейчас думаешь, Бен. Эти двое невыносимы. Но мы-то с тобой понимаем, зачем мы тут собрались.

Он улыбается мне и продолжает расставлять свечи, сухие цветы и гипсовые фигурки ангелов по столу, на котором уже появились стопочка пластиковых тарелок для каждого, стаканчики, две миски с макаронным и картофельным салатом, корзинки с нарезанным хлебом, несколько бутылок красного вина и бумажные салфетки.

– Куда подевался Масловецки? – спрашиваю я собравшихся.

Из их болтовни вполголоса я понимаю, что Масловецки не выходил ни с кем из троих на связь. Я сажусь рядом с Карлом на складной стул и тянусь за одной из бутылок, которые лежат в жестяной ванночке со льдом. Но передумываю и наливаю себе стакан яблочного сока, который пьет Карл.

– Знаете, о чем я подумал? – спрашивает Отто после того, как он повесил последний фонарик и взял себе пива.

– Нет, – говорит Курт. – Но ты нам явно сейчас расскажешь.

– Я подумал… а не могли наши марсиане… взять и прикончить Георгия?

Боже, сегодня снова придется выслушивать этот бред!

– И зачем они это сделали? – спрашивает Курт, садится на лавку и начинает сворачивать бумажные салфетки пополам. – У них же нет мотива.

– Верно, какой тут может быть мотив, – говорит Вилли.

– Мотив есть всегда, – возражает Отто, – даже когда его нет, он все равно есть. Просто ты его не видишь.

– Ты хочешь сказать, мы его не видим? – спрашивает Курт.

– Именно, – говорит Отто, – для нас он неочевиден.

– Может, Георгий раньше был тайным агентом и имел дело с внеземными цивилизациями, – добавляет Отто.

– Или космонавтом, – говорит Курт.

– В любом случае как-то странно, что после убийства Георгия тарелка больше не появлялась, – говорит Вилли.

– Они выполнили задание, я так думаю, – говорит Отто. – Они шпионили за нами, напали и испарились.

– Господи, – бормочет Вилли.

И все трое погружаются в молчаливые раздумья.

Я отклоняюсь на спинку стула и закрываю глаза. Весь этот бред сильно напоминает мне одну из тех театральных постановок, которые Карл раньше смотрел по телевизору. Сегодня вечером я увижу ее живьем. Группа дилетантов из Вингродена сыграет скетч «Марсиане и загадочное убийство». Может, зря я не выпил пива.

К счастью, по лестнице наверх уже поднимаются Хорст и Альфонс с корзиной для белья, до краев загруженной колбасками, дюжина которых сразу же оказывается на гриле. Хорст рассказывает, как Альфонс вчера порезал себе палец, когда разделывал мясо, и разговор переходит с инопланетян-убийц на инфекции, гангрену и ампутацию.

Ровно в девять приходит Лена. Она одета в песочного цвета платье до пола, подпоясанное широким черным матерчатым ремнем, на шее у нее – деревянные бусы. Похоже, она накрасилась и что-то сделала с волосами, потому что выглядит она сногсшибательно. Стоило Лене появиться, Вилли, Отто и Курт сразу же перестали вести себя как болтливый деревенский сброд и вошли в образ болтливых Казанов. Они наперебой предлагают ей стул, бутылку пива, бокал вина и соленые палочки. Они обращают ее внимание на колбаски, на то, как декорирована крыша, и на закат. Все трое шутят и хихикают, словно мы собрались здесь не для того, чтобы помянуть Георгия, а чтобы выбрать самого резвого самца сезона. Даже Вилли, который совсем недавно делал вид, что морально превосходит Курта и Отто, в присутствии Лены мутировал в льстивого шута. Только Хорст и Альфонс ведут себя сдержанно, ну, и Карл, конечно. Он, к моему удивлению, отложил свою коробку и журналы и полностью сосредоточился на всем происходящем вокруг него. Лицо у него довольное, и я почти завидую тому, что его голова фильтрует внешние сигналы и избавляет его от необходимости понимать все сказанное этими идиотами.

Через полчаса суматоха, вызванная приходом Лены, начинает утихать. Все сидят за столом и едят колбаски с салатом и хлебом из пластиковых тарелок и пьют пиво, вино или яблочный сок из бумажных стаканчиков. Последние проблески света еще видны над горизонтом: светлая полоса, чуть выше – розовая, а потом синяя. Фонарики похожи на светящиеся планеты, нанизанные на ось, вокруг них вьются мотыльки, иногда крошечные искорки вылетают в небо и гаснут. В воздухе пахнет костром и подгоревшим жиром. Сейчас, когда все заняты только тем, чтобы набить себе брюхо, и лишь изредка обмениваются, причавкивая, довольными репликами, атмосфера становится почти торжественной.

– А где же Масловецки и Йо‑Йо? – спрашивает Лена через некоторое время.

– И правда! – выкрикивает Отто. – Куда они подевались?

– Может, возникли проблемы в участке, – считает Вилли.

– Давайте позвоним ему и спросим.

Предложение Лены вызывает всеобщее смущение.

– У нас нет телефонов, – поясняю я.

– У Масловецки есть, – говорит Курт. – А у нас нет.

– У меня тоже есть, – сообщает Вилли. – Вот только батарейка села.

– Аккумулятор, – поправляет Хорст.

– В мастерской есть телефон, – говорит Вилли.

– Но контора заперта, – добавляет Отто.

– Я знаю, где лежит ключ, – сообщаю я.

– Есть другой вариант.

Лена достает из переднего кармана платья мобильный-раскладушку и открывает его.

– Кто-нибудь знает номер Масловецки?

Снова всеобщее смущение и молчание. Мы здесь очень редко звоним куда-то. Друг другу вообще не звоним, потому что почти каждый вечер видимся в «Белой лошади». На Рождество все звонят своим родственниками, из которых редко кто выбирался сюда на праздники. Единственные, кто время от времени звонит мне, – это мама, госпожа Вернике и врач Карла.

– Секундочку! – вдруг вскрикивает Курт, достает из заднего кармана своего комбинезона потертый кошелек, ищет по всем отделениям и в итоге радостно предъявляет нам бумажку. – Вот номер!

Он передает записку Вилли, а тот дальше – Отто. Они так осторожно берут ее в руки, будто речь идет о ценном историческом документе.

Лена набирает номер и подносит телефон к уху. Отто, Курт, Вилли, Хорст и Альфонс смотрят на нее во все глаза. Как дети в ожидании фокуса.

– Да? Алло? – Да, это я, Лена! – Спасибо, хорошо. Мы тут все сидим на крыше мастерской, и не хватает только вас и Йо‑Йо! – Что? – Где?

Лена обращается к нам.

– Они недалеко от Штрерица.

Все кричат наперебой, пытаясь сообщить Лене, что Штрериц находится примерно в двадцати пяти километрах отсюда в направлении Кремберга.

– Через пятнадцать минут? Да, отлично! Что? Бен? Да, он здесь. Минуточку. До встречи.

Лена протягивает мне телефон.

– Он хочет поговорить с тобой.

Я беру у нее трубку и подношу ее к уху.

– Да?

– Бен? Это ты?

– Да.

– Послушай, сейчас ты должен делать вид, что мы с тобой просто разговариваем, ладно?

– Да.

Я встаю из-за стола и поворачиваюсь к остальным спиной.

– Я совсем рядом, в сарае на поле. Йо‑Йо со мной. Мы достали тарелку! Бен? Ты меня слышишь?

– Да.

– Говори нормально, а не только «да»! Иначе они что-нибудь заподозрят!

Я поворачиваюсь к сидящим за столом. Они перестали есть и пить и ждут новостей от Масловецки. Даже Карл смотрит на меня своим особым взглядом, выражающим бурное негодование, словно от нашего разговора зависит его жизнь.

– Просто отлично! – говорю я и выдавливаю из себя улыбку. Остальные улыбаются мне в ответ, и Карл тоже.

– Сейчас мы запустим тарелку! Через десять минут я буду у вас! Проследи, чтобы малышка не напилась! Она должна быть трезвой, когда увидит НЛО!

– Ясно. И будьте осторожны.

– Что ты несешь, Бен? – шипит Масловецки мне в ухо.

– Я говорю, не зевай за рулем!

Я отключаюсь и возвращаю телефон Лене.

– Ну как? Они выпустили Йо‑Йо из тюрьмы? – спрашивает Курт.

– Да, – отвечаю я, – все в порядке.

Все радуются и выпивают по такому случаю. Хотя Карл ничего не понял, на его лице читается облегчение, и он подставляет свой стакан каждому, кто хочет с ним чокнуться.

Между тем солнце село, и небо стало темно-синим. Зажглись несколько звезд. Я забираю у Карла пустую тарелку и пластиковые приборы, вытаскиваю из-за воротника его рубашки салфетку и бросаю все это в мусорное ведро.

Лена подходит ко мне. В одной руке у нее стакан с красным вином, в другой – кусочек хлеба.

– Как твоя голова?

– Спасибо, хорошо.

– Милое местечко.

– М-м.

– Георгий был твоим другом?

– Я бы так не сказал. Вообще-то я почти не знал его.

– Думаешь, его убила Анна?

– Чушь. Он сам себя убил. Георгий был болен. Депрессия. Ты бы видела порезы у него на руках.

Лена отпивает глоток вина и смотрит в поле. Если бы было не так темно и у нее было орлиное зрение, она бы заметила Масловецки и Йо‑Йо, которые как раз сейчас наполняют тарелку гелием. Но сегодня новолуние, с востока к нам тянет все новые облака, и вокруг так темно, что даже сарай в поле не разглядеть.

– Эй, Бен! Идите сюда!

Отто машет нам и явно хочет, чтобы мы вернулись за стол.

– Сфотографируемся! – кричит Курт и приглаживает ладонью остатки волос на голове.

Мы с Леной встаем между Хорстом и Куртом за скамейкой, на которой сидят Альфонс и Карл. За нашей спиной покачиваются на ветру фонарики.

– Может, подождем Масловецки и Йо‑Йо? – спрашивает Вилли и кладет Курту руку на плечо.

– Да ладно, – говорит Отто и подносит дешевую камеру к лицу. – Я сперва просто попробую.

Он делает шаг назад и садится на корточки.

– А теперь все дружно сказали «фе‑е-е‑ерма»!

Хотя я чувствую себя идиотом, я послушно повторяю «ферма» в общем хоре.

– Фе‑е-е‑ерма!

На слоге «фе‑е‑е» Отто жмет на кнопку и встает в полный рост.

– Вспышки не было! Вы видели вспышку? Вроде она не сработала?

– Не сработала, – подтверждает Курт.

– Вспышки не было, – говорит Вилли. Он смотрит на нас с Леной. – Вы видели вспышку?

Я мотаю головой. Даже крот с завязанными глазами увидел бы, что вспышка не сработала.

– Нет, – говорит Лена.

– Вторая попытка, – говорит Отто и садится на корточки. – На счет «три». Раз, два, три!

– Фе‑е-е‑ерма!

Снова никакой вспышки.

– Чертова мыльница, ты посмотри! – кричит Отто, трясет камеру и бьет по корпусу рукой.

– Потому их и называют одноразовыми, – поясняет Курт и достает еще одно холодное пиво.

Хорст садится рядом с отцом, Вилли театрально вздыхает, а я сажаю Карла обратно на его складной стул.

Лена подходит к Отто, который как сумасшедший жмет на кнопку.

– Можно я посмотрю?

Она берет у Отто камеру и рассматривает ее.

– Ого. Да это музейный экспонат.

– Она еще с моей свадьбы. В 95‑м.

Лена улыбается.

– Отжила свое.

Отто кивает и забирает у Лены камеру. Он вертит в руках маленький пластиковый аппарат и шумно выдыхает.

– Хильтруд живет в Золингене. У нее там другой. Дизайнер по интерьерам.

С улицы доносится протяжный гудок, сразу же раздается визг тормозов, и громко хлопает дверца.

– Это Масловецки и Йо‑Йо! – кричит Курт.

Лена даже не догадывается, как ей повезло. Если Отто начинает рассказывать о разводе, можно либо смириться с судьбой, либо притвориться мертвым. Правда, я пережил это всего лишь раз, но одного раза хватило. Теперь я знаю все о его браке, его бывшей жене и подлых махинациях адвокатов при разводе. Еще я знаю, чем занимается дизайнер по интерьерам, хотя никогда не интересовался такими вещами.

И вот Масловецки появляется на крыше, весь мокрый от пота и запыхавшийся, но в отличном настроении.

– Всем привет! – кричит он, ставит деревянный ящик на стол и вытирает платком лоб. Он хлопает Отто и Вилли по плечу, делает вид, что собирается шутки ради ткнуть Хорста в живот, одним махом опрокидывает в себя пиво, которое подает ему Курт, и только заметив Лену, начинает вести себя как взрослый мужчина. Он снимает шляпу и берет ее руку.

– Лена, как чудесно, что сегодня вечером вы оказали нам честь и пришли сюда.

Лена выглядит немного удивленной и смущенной, но дает пожать себе руку.

– Ну что вы, – говорит она.

Масловецки демонстрирует легкий поклон, подбрасывает шляпу в воздух и кричит:

– Почему я не слышу музыки?

– Но где Йо‑Йо? – спрашивает Вилли.

Масловецки издает глубокий вздох. Готов поспорить, он отрепетировал в машине то, что сейчас скажет.

– Я вынужден сообщить вам, друзья, что Йо‑Йо не сможет прийти, – бормочет он так тихо, что Хорсту приходится повторить его слова своему отцу.

Новость вызывает разочарованные ахи и охи и целое море вопросов. Я тоже делаю вид, что огорчен. Только Карл сидит на своем стуле и продолжает улыбаться, потому что минуту назад Масловецки ущипнул его за щеку.

– Все случившееся очень расстроило его, – объясняет Масловецки. – Он до сих пор не может прийти в себя и просто не в состоянии провести сегодняшний вечер вместе с нами. Надеюсь, вы понимаете.

Все бормочут что-то одобрительное.

– Где он сейчас? – спрашивает Хорст.

Масловецки, конечно, ждал такого вопроса.

– В отеле в Штрерице.

– В Штрерице есть отель? – удивляется Курт.

– Ну, скорее, маленькая гостиница. Но там Йо‑Йо сможет отдохнуть спокойно.

Масловецки смотрит на часы.

– Ну а мы с вами посвятим остаток вечера нашему дорогому другу Георгию Булатову, царствие ему небесное.

– Аминь, – бормочет Вилли и крестится.

«Аминь» стал своего рода сигнальным выстрелом. Компания сразу оживилась. И вот уже Хорст помогает Альфонсу достать из чехла аккордеон и кладет ему подушку под попу. Отто меняет догоревшие свечи в фонариках на новые, а Курт отправляет на гриль следующую партию колбасок. Порыв ветра кружит над столом салфетки и уносит несколько штук с собой. Они танцуют в воздухе, как белые летучие мыши, а потом исчезают в темноте.

Когда Альфонс растягивает гармонь, инструмент издает протяжный жалобный звук – многоголосый вздох, радостный и грустный одновременно, как щебетание птицы в клетке. Тогда Альфонс закрывает глаза и начинает играть. Первая песня привезена им из России, где он солдатом попал в плен в шестнадцать лет. Очень печальная песня, и если бы с нами был Петр, он бы точно зарыдал.

Масловецки открывает ящик, в котором обнаруживаются бутылка и дюжина стопок с золотой каемочкой.

– Самая хорошая водка, какую только удалось раздобыть, – поясняет он и ставит бутылку на стол. – Как раз то, что надо, чтобы выпить за Георгия.

Он отвинчивает крышку и наполняет восемь стопок.

Чтобы Карл не чувствовал себя обделенным, я наливаю для него в стопку яблочного сока. Когда песня заканчивается, все разбирают свои стопки и выжидательно смотрят на Масловецки. Это первая за долгое время смерть в деревне, и каждый из нас, даже Лена, считает, что сейчас Масловецки должен сказать речь. От порывов ветра шуршит мусор в ведре и качаются фонарики. Такое впечатление, будто мы стоим на палубе корабля и ждем, когда будет говорить капитан.

Масловецки незаметно смотрит на часы, откашливается и набирает побольше воздуха в легкие.

– Дорогие друзья, – начинает он, – повод, который собрал нас здесь, отнюдь не радостный. Но мы не будем грустить. Мы просто вспомним Георгия.

Он делает паузу и смотрит на собравшихся.

– Для каждого из нас Георгий был разным, – продолжает Масловецки. – Те, кто познакомился с ним, когда он только приехал сюда, больше десяти лет назад, помнят того худощавого молодого человека, приветливого и отзывчивого, но и очень робкого и молчаливого. Все знали, что Георгий воевал в Чечне, но я думаю, что никто из нас даже представить себе не мог, какие ужасы он там пережил. Анна самоотверженно заботилась о Георгии, но даже ее любовь и забота не смогли помочь ему избавиться от призраков прошлого. Ее преданность не спасла его и от пьянства. Как не могла уберечь от попыток свести счеты с жизнью во искупление грехов, совершенных на войне. На войне, на которую родина…

– Господи! – вдруг кричит Отто, показывая куда-то рукой. – Там!

Мы все смотрим туда, куда он показывает.

А там – оно.

Разноцветные огоньки НЛО мерцают, пока тарелка медленно поднимается в воздух. Я никогда не одобрял план Масловецки, но сейчас, когда НЛО плывет по небу, как светящийся корабль по ночному морю, я не могу не наслаждаться красотой зрелища.

Остальные тоже под впечатлением. Как в трансе, Отто и Курт опрокидывают в себя по стопке водки. Даже Рюман, налопавшийся колбасок до отвала и налакавшийся пива, неотрывно смотрит вдаль, тихонько скуля. Карл встает со стула и следит за тарелкой, открыв рот.

– Куда они летят? – спрашивает Курт.

– Думаю, они улетают, – отвечает Хорст.

– Жаль, – говорит Вилли и поднимает руку, готовый помахать вслед тарелке.

Я выпиваю мою водку и как можно незаметней вынимаю из кармана подаренный мне отцом на десятилетие маленький бинокль, чтобы лучше все рассмотреть. Стоит мне только навести резкость, как я вижу крошечную фигурку, висящую в двадцати-тридцати метрах под взлетающей все выше тарелкой. Очевидно, это Йо‑Йо, и у него большие проблемы. Вообще-то он должен был вести тарелку с земли на тросе, но сейчас он молотит по воздуху руками и ногами, как каскадер, которого уносит в небо воздушный шар. Если бы он не был так далеко, мы бы явно услышали, как он орет во всю глотку.

– Они улетают от нас, – шепчет Вилли и опрокидывает свою стопку.

– Еще посмотрим, – говорит Отто.

– Кому сказать, не поверят, – бормочет Лена.

– А вы сфотографируйте! – кричит Масловецки, который еще пять секунд назад завороженно смотрел на свое собственное произведение, а теперь вспомнил, что оно должно попасть на первые полосы газет.

– Я не взяла фотоаппарат, – говорит Лена, не сводя глаз с НЛО, которое увеличивает скорость пропорционально набору высоты.

– Как? – кричит Масловецки. – Почему?

Лена поворачивается к нему.

– Я же не рассчитывала сегодня ночью увидеть НЛО!

– Мы уже несколько дней только о нем и говорим!

Голос Масловецки почти срывается, он даже проливает свою водку, потому что явно забыл о том, что держит в руках стопку.

– Как вы можете не носить с собой оборудование?

Лена уставилась на Масловецки. Думаю, она размышляет о том, в своем ли он уме. И откуда он знает про оборудование для фотосъемки. Она залпом выпивает водку, бросает стопку на пол и бежит вниз по лестнице.

– Вы куда? – кричит Масловецки ей вслед.

– Куда-куда! – отвечает Лена, перепрыгивает через последние ступеньки и мчится в направлении «Белой лошади».

– Как она могла забыть свою чертову камеру? – рявкает Масловецки так громко, что все, включая Карла, удивленно смотрят на него, а Рюман рычит. – Она же журналистка, черт побери!

– А мне она сказала, что она психотерапевт, – говорит Вилли.

– И училась на медсестру, – добавляет Курт.

– Это просто прикрытие, идиоты! Она здесь из-за НЛО!

Масловецки машет руками в направлении своего светящегося в небе творения, которое улетает все дальше и дальше.

Я украдкой подношу бинокль к глазам. Йо‑Йо почти не видно. На такой высоте должен дуть сильный ветер, и если НЛО будет продолжать подниматься, то скоро исчезнет в облаках, и Йо‑Йо вместе с ним.

– Масловецки! На вот, посмотри!

Я протягиваю ему бинокль, и он вырывает его у меня из рук.

– Вот черт… – произносит он слабым голосом. – Черт бы тебя побрал…

– Что такое?

Отто подходит к ограждению, будто отсюда он сможет лучше видеть тарелку.

– Они возвращаются?

Он протирает стекла очков о куртку и надевает очки.

– Можно мне тоже посмотреть в бинокль?

– Нет, нельзя! – рычит на него Масловецки.

– Катушку опять заело? – шепчу я Масловецки.

Масловецки на секунду застывает в неподвижности. Потом начинает нарезать круги по крыше, подлетает к лестнице, с грохотом сбегает вниз по ступенькам и несется к машине.

Я подхожу к краю крыши и наклоняюсь через ограждение, чтобы видеть, что происходит внизу.

– Что ты задумал? – ору я вслед Масловецки. Но он уже на полной скорости мчится по дороге.

– Он спятил? – спрашивает Хорст обеспокоенно, не сводя глаз с фар, пока они не исчезают вдали.

– Спятил? – повторяю я. – Разве он когда-нибудь был нормальным?

Отто, Курт, Вилли, Альфонс и Карл так и стоят, не шелохнувшись, вытянув шеи и уставившись в небо, хотя тарелка давно растворилась в облаках. Хорошо, что есть ограждение, иначе эти пятеро давно бы свалились с крыши, как лунатики.

Я беру Карла за руку и подвожу его к стулу. Он садится, но продолжает смотреть вперед широко открытыми от удивления глазами.

– Фейерверк, – говорит он.

– Красиво было, да?

Хотя ночной воздух теплый и сухой, я укрываю ему ноги шерстяным пледом. Карл так растерян, что даже забывает сказать свое «спасибо».

– Хорст! Вилли! Присмотрите за Карлом!

– Куда ты собрался? – спрашивает Хорст.

– За Масловецки!

– Зачем? – спрашивает Вилли.

– Вы присмотрите за ним, да?

– Конечно, – отвечает Хорст.

– Ну да, – говорит Вилли.

Я бегу вниз по лестнице, открываю дверь мастерской и включаю свет. Вообще я люблю мигание неоновых ламп, когда они зажигаются, но сейчас они напоминают мне огни этой чертовой тарелки. Я поднимаю капот «Пежо», фиксирую его и начинаю устранять последствия Лениных манипуляций. Потом ищу в бардачке, за солнцезащитным козырьком и в кармане дверцы запасной ключ, но не нахожу. Только я собираюсь залезть под сиденье и высвободить нужные кабели, чтобы замкнуть их, в мастерской появляется Лена. Она переоделась в серые спортивные штаны и красную футболку с капюшоном. На плече у нее черная сумка, в которой явно лежит камера.

– Что ты тут делаешь? – спрашивает она.

– Где ключи?

– В номере. А что? Что ты задумал?

– Мне надо догнать Масловецки!

– Зачем?

– Надо, и все!

– Может, лучше взять вон ту машину.

Лена показывает на эвакуатор, стоящий на парковке.

– Нет, она выдает максимум сорок километров в час, и уже через десять минут вскипает охлаждающая жидкость! Принеси ключи, пожалуйста!

– Тарелка давно улетела. И потом, Луизе тяжело больна, разве не так?

– Я подлечил ее.

– Ты хочешь сказать – прооперировал. Когда?

– Только что.

Лена подходит ближе.

– Подвезли донорский орган?

Я киваю.

– И ты его пересадил?

– Да!

Лена встает рядом со мной и рассматривает пространство под капотом.

– И где же рана?

Я показываю на генератор.

– Там.

– Но он же старый.

Я стараюсь сдерживаться, но все-таки срываюсь.

– Да, старый! – рявкаю я на Лену. – Запчасти не понадобились! Нужно было просто закрепить кабели и выпрямить свечи зажигания! Да ты сама все знаешь! А сейчас принеси, пожалуйста, эти чертовы ключи!

Лена смотрит на меня во все глаза.

– Ты это о чем? – спрашивает она, после того как к ней возвращается дар речи. – Что еще я знаю сама?

– Да ладно тебе!

Я убираю подпорку и опускаю капот.

– Ты разыграла сцену с поломкой. А мы сделали вид, что купились!

– Что ты такое говоришь?

Я делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы не взорваться.

– Ты что, нас за идиотов держишь? – спрашиваю я, стараясь сохранять максимальное спокойствие. – Ты правда думаешь, что мы с Масловецки не знаем, зачем ты сюда приехала?

Лицо Лены вдруг становится белым. Она открывает рот, но не может сказать ни звука.

– И что это ты вломилась в квартиру Масловецки? И заехала мне дверью по голове?

– Я не специально, – бормочет Лена и опускает голову.

У меня вырывается смех, хотя смеяться хочется меньше всего. Ссора с Леной мне совсем не нужна. Я подхожу к станку и вытираю руки тряпкой. А потом поворачиваюсь к ней.

– Но ты не единственная, кто врет, – говорю я, стараясь придать своему голосу примирительный тон. – Вся эта история с НЛО – просто шоу. Производства Масловецки. И если бы чертову ручку не заклинило, тарелка бы еще над нами покружилась. Ты бы принесла фотоаппарат, сделала бы фотографии и написала бы статью. А через несколько дней мир узнал бы о Вингродене.

Лена смотрит на меня и морщит лоб.

– Статью?

– Для начала. Потом сюда бы хлынули журналисты. Согласно плану Масловецки.

– Журналисты? Вы думаете, я… журналистка?

– Или внештатная сотрудница, я не знаю.

– Я не работаю в газете.

– Неужели? А зачем ты тогда приехала в нашу дыру?

– Точно не из-за тарелки.

– А зачем тогда?

– Я не могу тебе сказать.

Больше всего мне сейчас хочется взять Лену в оборот и задавать ей вопросы до тех пор, пока она мне все не расскажет, но внезапно я чувствую смертельную усталость. И лучше всего было бы забрать Карла и поехать домой, лечь в кровать и долго-долго спать. Если бы у меня перед глазами не стояло, как Йо‑Йо, хватаясь за трос, исчезает в темноте, я бы именно так и сделал. Вместо этого я выхожу на улицу и иду к тук-туку. Ветер стал слабее, сегодня ночью уже не будет дождя.

– Бен!

Я слышу голос Лены, но не оборачиваюсь. Вся эта болтовня еще больше злит меня. Я жму на педали, завожу мотор и уезжаю. Возможно, Йо‑Йо сейчас где-нибудь над открытым морем или над территорией Польши. Даже если я никак не могу ему помочь, я все равно должен что-то делать.

И потом, я не могу бросить Масловецки одного.