Текст книги "Вокзал для одного"

– Люблю китайскую кухню, – пояснила она с улыбкой. – За остроту и оригинальность.

– Что ж, пойдем за острыми ощущениями.

Я встретил ее возле офиса в конце рабочего дня. Она медленно спускалась по длинной и широкой лестнице от крыльца небоскреба, воздушная и легкая, немного смущенная, в красивом летнем платье до колен. Легкие туфельки, маленькая черная сумочка на плече, заколка в волосах, на запястье левой руки – тонкий золотой браслет. Я поднялся на нижнюю ступеньку, взял ее за руки. Сразу вспомнил Ди Каприо с Уинслет, встретившихся на главной лестнице «Титаника»: он целовал ей руку, признаваясь, что однажды видел это в синематографе и решил проделать в жизни.

До такой пошлости я, пожалуй, не опущусь.

– Привет, – сказал я, слегка притянул ее к себе и чмокнул в щечку.

– Здравствуй.

– Прошу вас в мой лимузин.

Я подвел ее к своему скромному «шеви», усадил на пассажирское сиденье. Пока усаживался сам и запускал двигатель, она смотрела на меня с такой любовью, что я начал смущаться. Эти ее глаза… бог ты мой, как я мог довольствоваться перепиской в сети, когда есть такие глаза!

– Едем?

Она кивнула, не сводя с меня голодного и одновременно застенчивого взгляда. За всю дорогу до ресторана она ни проронила ни слова, лишь изредка поглядывала на меня.

Я оставил машину на стоянке, предполагая вечером отправиться домой на такси. Все-таки это наш первый ужин в ресторане, не могу я оформлять его апельсиновым соком.

Мы заняли столик в углу просторного и полупустого зала с балконом, выходящим на шумную улицу. Щекастый и атипично высокий китаец улыбнулся с подобострастным поклоном. Русским языком он владел в объеме, вполне достаточном для объяснения с клиентами.

– Зелаете кусити?

– Зелаем, – автоматически ответил я. Она рассмеялась, а китаец наклонился еще ниже, делая вид, что весьма польщен точной пародией.

– Коросо.

Моя спутница довольно лихо разобралась с меню. Оказалось, что она была здесь не впервые и уже знала, что именно «зелает покусить». Не берусь воспроизводить названия китайских блюд (потом посмотрю в интернете), но мне больше всего понравилось острое мясо, нарезанное палочками и зловеще шипевшее на большом блюде, а моя девушка с удовольствием поглощала пестрые салаты с морепродуктами. К закуске она попросила шампанского, но в распоряжении у китайцев из игристых вин почему-то оказалось лишь обычное советское. Я предложил взять хорошего красного вина, но она сказала, что бокал вина с удовольствием выпьет на посошок.

– Хочу выпить за тебя, – сказал я, поднимая первый бокал шампанского.

– Чем я это заслужила?

– Тем, что ты есть. Разве этого не достаточно?

– Лишь иногда. Много ли толку в красивом цветке?

– Он радует глаз, делает мир краше и чуточку счастливее. И еще он вкусно пахнет.

– Антиперспирант тоже вкусно пахнет.

– У него иные задачи.

– Ладно, уговорил.

Мы выпили. Меня, признаться, немного озадачила ее агрессивность. Красивая женщина принимает в штыки комплименты в свой адрес? Наверно, у нее полно комплексов, с которыми мне придется мириться.

Второй тост предложила она сразу после салатов и перед мясом. В центре стола подобострастный китаец уже водрузил блюдо на деревянной подставке, укрытое листами фольги. Я не мог отвести от него глаз, но моя возлюбленная меня отвлекла – подставила пустой бокал.

– Я хочу сказать. Я прошу тебя не смеяться, потому что… потому что я буду говорить серьезно.

– С тех пор как я с тобой познакомился, смеяться меня совсем не тянет.

– Тебе так плохо со мной?

– Напротив. Мне с тобой очень серьезно.

Она смотрела, как пузырьки в бокале рвутся, отталкивая друг друга, к поверхности. Потом она перевела взгляд в сторону, на неиспользованные приборы. И начала говорить. Я заметил интересную особенность: она могла просто смотреть на меня, не отрываясь, несколько минут, но когда адресовала ко мне речь, почему-то обязательно отводила глаза. Лукавила? Лицемерила? Сейчас я думаю, что это очень возможно, но тогда не обратил внимания.

– Я очень благодарна тебе. За то, что ты такой внимательный слушатель. За то, что был со мной все эти недели и месяцы. Признаюсь, частенько я садилась за компьютер, не имея ни малейшего желания общаться с кем бы то ни было… но стоило мне заговорить с тобой, как мир вокруг меня и даже во мне – преображался. Ты впускал меня к себе, и сердце мое расцветало. Говоришь, цветы радуют глаз и пахнут… Наверно, ты прав. Когда я с тобой – я цвету и пахну, и коллеги мои это замечают. Подруги говорят, что в глазах у меня появился блеск, а на щеках – румянец, чего не было очень давно. Они не знают, что причиной всему – ты.

Я чуял, что краснею. Более того, на глаза наворачивались слезы не то благодарности, не то восхищения самим собой. Я не знаю, для чего нам посылаются любимые: для того ли, чтобы мы согревали их своим теплом и дарили радость, либо для стимуляции нашего же собственного самолюбия. В тот вечер, пока моя девушка говорила свою речь, держа перед носом наполненный бокал, я испытывал сразу два чувства: и восторг от своей невероятной значимости для красивой женщины, о существовании которой еще пару месяцев назад даже не подозревал, и трепетную нежность к ней. Я был и эгоистом, и благодетелем одновременно, и мне это нравилось.

– Я хочу выпить, – продолжала она, – за то, чтобы ты был рядом со мной. Я не знаю, как долго это продлится и к чему приведет, но сейчас ты мне очень нужен. Я точно знаю, что уже не могу без тебя, и когда тебя долго нет в сети, я чувствую пустоту и одиночество. Никто мне не нужен, никто не мил, если тебя нет. Вот…

Она приподняла бокал и только тогда подняла глаза на меня. Я смутился… нет, я был сражен. Это были глаза самой Любви.

Я уже задавал себе вопрос, как будет выглядеть Любовь, если попытаться ее визуализировать. Ликов у нее – множество: голубое небо, усеянная цветами зеленая поляна, лента реки, сверкающей на солнце, первая улыбка ребенка, его первое слово… Миллион ликов.

Но если бы я умел рисовать, изобразил бы глаза. Глаза женщины, только что признавшейся в физической и душевной зависимости от тебя. Ты для нее – наркотик, шланг с воздухом под водой, источник энергии и счастья. Без тебя ее жизнь иссякнет.

И все это – в глазах.

У меня перехватило дыхание. Не говоря ни слова, я коснулся своим бокалом ее. Стал пить.

– Я люблю тебя, – услышал вдруг.

Я замер. Прекратил пить. Поставил бокал на место.

– Прости… что ты сказала?

Она не смотрела мне в глаза, вновь стала изучать узор на круглом стеклянном столе.

– Люблю…

Я взял ее руки в свои. Ладони были холодны, как у покойницы. Странная штука любовь. Пока доберешься до пылающей сердцевины, застудишься от ледяной наружной корки.

Спиртного мы по обоюдному согласию в тот вечер больше не заказывали. Решили сохранить ясность ощущений, чтобы в будущем не оправдывать свою фатальную ошибку ослаблением самоконтроля.

Домой шли пешком. Шли ко мне. Я на всякий случай прибрался в квартире. На генеральную уборку меня, конечно, не хватило. По большому счету, мне бы надо сделать небольшой косметический ремонт, прикупить кое-что из посуды и прочей домашней мишуры вроде полотенец и ершика для унитаза, а потом уж приглашать даму, но в таком случае даме пришлось бы ждать приглашения очень долго.

Молчали. Главное слово было сказано. Она прижималась к моему плечу. Я держал ее за талию. Периодически меняли позицию, чтобы было удобно. Так и дошли до дома.

Поднялись в квартиру. Молча разделись уже в прихожей и почти нагишом доковыляли до спальни. Там сняли последнее и погрузились друг в друга. На этот раз получилось лучше. Мы поймали нужный ритм, научились угадывать желания по взглядам и движениям. Мы не стремились к одновременной разрядке, но она наступила. Мне показалось это невероятным счастьем. Ощущения не описать, ничего подобного со мной ранее не случалось.

Я нависал над ней, упершись в кровать локтями. Мы тяжело дышали, смотрели глаза в глаза. Еще один Лик Любви – момент одновременного сексуального наслаждения с любимым человеком. Ты не на шлюхе, не на случайной знакомой, подобранной в ночном клубе, не с симпатичной и обольстительной коллегой по работе после пьяного корпоратива… все это чушь. Мы смотрели друг на друга совершенно обалдевшими глазами, понимая, что сумели вдвоем взлететь куда-то за облака. Два пульсирующих в такт тела…

– Я люблю тебя, – повторила она.

Я медлил с ответом. Кажется, я тоже любил ее, но что-то мешало об этом заявить. Я просто присосался к ее губам, и на некоторое время вопрос можно было считать закрытым.

Прежде чем уснуть у меня на плече, она успела сказать еще кое-что, немало меня озадачив. Иногда слова вырываются помимо нашей воли.

– Почему ты развелся?

Я смотрел в потолок.

– А почему тебя это волнует?

– Меня это не волнует, просто я не понимаю, почему это случилось. Ей с тобой было плохо?

– Вполне возможно.

– Но почему? Ведь мне с тобой хорошо.

– Ты уверена?

– Абсолютно. Я чувствую себя счастливой уже целых два месяца, даже когда просто беседую с тобой в сети, не говоря уже обо всем остальном.

– Это немалый срок. Но, понимаешь… она прожила со мной несколько лет. Кому поверят присяжные?

Она приподнялась на локте.

– Но почему? Что-то случилось с тобой? Или с ней? С вами обоими?

Я погладил ее по щеке тыльной стороной ладони, потом перевел взгляд к окну. Там над подоконником висела луна – большая и яркая, как фонарь на столбе в парке. Возлюбленная, не дождавшись ответа, снова легла, сильнее прижавшись ко мне.

Ну да, она задала столь же правильные, сколь и глупые, вопросы. Миллионы разбитых и очерствевших сердец время от времени задают себе такие же, но не находят ответа и спокойно живут себе дальше.

Что с нами случается?

Да ничего особенного.

…Однажды мы с Веркой поехали в магазин IKEA в Екатеринбург. Сына оставили моей матери, сами запаслись пропитанием (Вера налила в трехлитровый термос чай со смородиной, нарезала бутербродов). Ехать предстояло две с половиной сотни километров. Не то чтобы нам очень хотелось попасть именно в этот гигантский супермаркет. Лично я всегда ненавидел совместные с супругой шопинги. Жена прилипала буквально к каждому прилавку с одеждой, обувью, домашней утварью, прочими полезными в хозяйстве вещами и долго мучила продавца вопросами, хотя и так уже решила покупать понравившуюся вещь. Процесс покупки она превращала в бесконечный спектакль с предсказуемым финалом, создавая нелепую драматургию там, где ее быть не могло, и вынуждая меня спешно покидать зрительный зал.

Но той зимой нам хотелось сгонять куда-нибудь вдвоем. Нам казалось, что мы сумеем отвлечься от забот и тягот, поговорить, развеяться. А еще нам хотелось понять, насколько сильно мы надоели друг другу и есть ли у нас еще шансы.

Мы ехали, разговаривали. Я поставил музыку, какую хотелось послушать Вере. На некоторое время я готов был прогнать из машины Стинга ради Дмитрия Маликова, и это, уверяю вас, была не самая большая жертва в моей семейной жизни. Мимо проносились заснеженные поля, замерзшие лысые березы, согбенные под грудами снега деревенские избушки. Зимний пейзаж за окном автомобиля, несущегося со скоростью под сто километров в час, не очень способствует сближению.

Но, тем не менее, мы общались. Мы же много лет вместе, и найти повод для разговора для нас не проблема.

– Вчера звонила Марина. У нее, кажется, наклевывается еще одна беременность.

– Наклевывается беременность? Это как?

– Просто задержка. Снова…

– От мужа хоть?

– В том-то и дело, что она не знает. Муж в отключке уже какую неделю, выныривает на пару дней, приносит ей цветы, молча трахает и опять в анабиоз.

– То есть у нее вполне достаточно времени забеременеть и без мужа?

– Вполне. Ты ее осуждаешь?

– Скорее, нет. Мужская солидарность хороша там, где мужчины ведут себя как мужчины, а женщины – как истеричные суки.

– Спасибо, милый, ты такой ласковый.

– На здоровье. Но здесь не тот случай. Антон – козел, и все это знают. Я сам всегда это говорил, в том числе ему в глаза. Сомневаюсь, что он это помнит. Марина, правда, тоже не принцесса, но такую скотину она не заслужила. Так что я последний, кто будет ее обвинять.

– А что ей делать, если беременность подтвердится?

– А что она делала до сих пор?

– Ну, у нее ничего не получалось, ты же помнишь – два выкидыша.

– Да, точно.

– Можно сказать, везло, прости господи… но в прошлые разы она точно беременела от другого.

– Оба раза – от разных «других»?

– Точно не знаю, но мне кажется, что от разных.

– А сейчас, возможно, третий?

– Угу.

– А у Антона – запой?

– Да.

– Потрясающе. Зачем она с ним живет, скажи мне?

Вера помолчала. Передо мной по темной ленте дороги перелетали тонкие покрывала снежной поземки. Красивое зрелище. Я уже забыл свой вопрос, когда услышал отзыв:

– А зачем мы с тобой живем?

– В смысле?

– Разве у нас гармония?

Я начал нервничать, теребить руль, стучать по нему пальчиками. Стрелка спидометра медленно поползла дальше по шкале, минуя метку «110» и приближаясь к «120». Обычно я не превышаю скорость настолько безответственно. Поговорка о русском, кайфующем от быстрой езды, ко мне не относится никоим образом. Но иногда я не в силах сопротивляться порыву, и виной тому – моя супруга. У Верки было много недостатков, но самый чудовищный, на мой вкус, заключался в ее способности выносить мозг, занятый слежением за дорогой.

– Давай сейчас не будем, – мягко отстранился я от неприятного разговора.

Вера меня не услышала.

– Не хочешь признать, что у нас есть проблемы, которые нужно решать?

– Милая моя… я признаю существование марсиан и даже наличие честного человека в правительстве, но не сейчас.

– Конечно…

Она надула губы, отвернулась к окну. Я надеялся, что на этом закончится.

– Маринка тоже хочет от него уйти.

– Что значит – тоже?

– То и значит. Какой смысл тратить жизнь на человека, который тебя не ценит.

– Считаешь, я тебя не ценю?

– А разве ценишь?

– Я очень тебя ценю. Особенно сейчас, когда достаточно одного неверного движения, чтобы мы продолжили дискуссию в офисе архангела Гавриила.

– Я не знаю никакого архангела.

– Сочувствую.

Еще один чудовищный бзик Веры заключался в том, что свое невежество она пыталась скрыть высокомерным равнодушием. Она не спросила: «А что это за архангел?», – но предпочла отметить, что чихать на него хотела.

Я сжимал руль все сильнее. Перевел взгляд на приборную панель. В последний раз наша перепалка в автомобиле на большой скорости закончилась разбитыми кнопками включения отопления и подогрева сидений. Что мы сломаем на этот раз?

– Да будет тебе известно, – начал я свой просветительский монолог, – что архангел Гавриил открывает тайные знаки Бога. Например, деве Марии он сообщил благую весть о рождении у нее сына. Он же, кстати, предсказал и ее кончину. А у иудеев, например, Гавриил вообще является ангелом смерти. Он приходит к жертве с длинным заточенным тесаком и забирает невинную душу.

– В Википедии вычитал?

– Ага.

– Очень интересно. Хочешь подчеркнуть свое интеллектуальное превосходство?

– Я хочу подчеркнуть, что не хочу говорить глупости.

– Разговор о нашей совместной жизни ты считаешь глупостью?

Стрелка спидометра давно миновала экватор.

Что, черт побери, происходит?! Почему я не могу ответить ей адекватно, хотя ясно осознаю нелепость ее аргументов? Ведь неуместность этого разговора была очевидна. Почему я молчал, хоть и чувствовал, что она меня разоружает? Да, она права, нам нужно говорить и говорить о том, как мы живем и почему так живем, но разговор этот всегда заканчивается одинаково: я несу на себе груз вины за ее бездарно прожитые годы. Она не несет, я – несу. Может, я святой?

Я затосковал по термосу со смородиновым чаем и бутербродам. Похоже, маленький праздник семейного дорожного чревоугодия накрылся медным тазом. Мы самым чудесным образом в сотый (тысячный?) раз уничтожили возможность радоваться простым вещам.

– Давно ты притворяешься, что испытываешь оргазм со мной? – спросил я, не отворачиваясь от дороги. Не услышав в ответ ни звука, осторожно повернулся. В глазах у Веры блестели слезы. Мне бы остановиться в тот момент, но нет – шанс был упущен. Руки жестко сжимали руль, стрелку спидометра лихорадило. Деревни, автозаправочные станции, придорожные кафе пролетали мимо нас, как черно-белые слайды на крутящемся барабане.

– Будем считать, что ты ответила. Хотя я и сам догадывался, что могу в постели хоть волчком вертеться, хоть на голове стоять – тебе один хрен. Меня только одно интересует: как давно? Сколько лет я выкладываюсь вхолостую?

– С тех самых пор…

– С каких?

– С того вечера, когда завис с этой сучкой.

– Господи боже, с какой еще сучкой?!

Машина взвыла, бросилась вперед, едва не соскочив в засыпанный снегом кювет.

– С рыжей.

– О, блин… да не зависал я с ней! Мы просто выпили по бокалу вина!

– После которого она висела у тебя на шее шарфиком!

– Она была пьяна!

– Она прекрасно понимала, что делает, и мое присутствие ее не остановило. Не будь меня рядом, она спустила бы тебе штаны и отсосала…

Тут я не выдержал, заорал:

– И это было бы здорово, дорогая, потому что ты не отсасывала мне уже целую вечность!!! Куда мне идти, к шлюхам?! Я не хочу к шлюхам, я старомодный дурак, я хочу заниматься этим с человеком, которому как минимум симпатизирую… да что я, господи, объясняю тебе опять!

– Хочешь, чтобы я сделала это прямо сейчас?

Верка развернулась ко мне, протянула руку к ширинке. Кажется, она действительно собиралась расстегнуть молнию на брюках.

– Прекрати…

– Нет, почему, ты же об этом мечтаешь! Давай, доставай, я все сделаю как надо и проглочу, как ты любишь!!!

Она чуть не плакала, но дрожащие пальцы при этом проворно расстегнули пуговицу на штанах.

– Да что с тобой, Вера! Перестань!!!

Я перехватил ее руку, отбросил. Получилось довольно грубо. Вера отшатнулась к дверце. С минуту не говорила ничего, потом начала медленно приколачивать мои конечности ржавыми гвоздями к кресту:

– Да, я плохая любовница… Меня никто этому не учил, у меня до тебя был лишь один мужчина, да и тот только прибегал вечером по пятницам и понедельникам, быстро кончал мне на живот и убегал к жене. Я была у него дыркой, понимаешь… дыркой!!! И для тебя я тоже – дырка! Ни души, ни сердца, ни желаний. Ничего не нужно – ни цветов, ни мороженого, ни кино, ни ресторанов, ни просто спросить, как прошел день, о чем я думаю и чего хочу, какая кофточка мне в магазине понравилась, кто мне улыбнулся на улице, сделал комплимент, нравлюсь ли я еще кому-нибудь, кроме собственного мужа…

Она протянула ко мне руки ладонями вверх.

– Посмотри.

Я бросил короткий взгляд.

– А теперь сюда посмотри. – Она указала двумя указательными пальцами на темные круги под глазами. – А мне всего тридцать…

Я слушал ее всхлипывания, и сердце мое теперь раскалывалось на маленькие кусочки. Лишь одна вещь в этой жизни может тронуть меня – это искренние слезы. Не важно, плачут ли дети, женщины или взрослые мужчины, я всегда хватаюсь за горло, будто слезы эти душат заодно и меня самого.

Слезы делают человека беззащитным.

– Я хочу второго ребенка, – сказала Вера. – И еще хочу пожить для себя, хочу быть интересной, желанной…

Она шмыгнула носом. Я уже готов был обнять ее, но в следующую секунду она допустила серьезную ошибку:

– Почему ты не можешь мне этого дать?!!

Укол! Новый укол в сердце. Снова лишь я отвечаю за наши общие неудачи. Если бы в тот раз она воздержалась от обвинений и просто посетовала, что плохо у нас получается быть счастливыми, клянусь, я бы действительно остановил машину на обочине, прижал бы Верку к себе и покрыл лицо поцелуями. Пусть на короткое время, но между нами установился бы мир, потому что я знаю: несмотря ни на что, эта женщина отдаст за меня последнее. Но, увы, она вновь выступила в роли прокурора, а я по-прежнему сижу в клетке, как опасный рецидивист. И так было всегда. И так будет…

– А мне кто-нибудь дает?! – рявкнул я, вдавив педаль газа до упора. Двигатель взревел. – Мне кому плакаться?! Почему я должен каяться все время?! Каяться, каяться, каяться… Я устал носить этот кирпич на шее!

– Не гони…

– Почему, я тебя спрашиваю?!

Я пытался перекричать двигатель, но машина ревела так страстно и разгонялась так быстро, что голос мой терялся. И я заводился еще сильнее и кричал еще громче. Я даже не замечал, что глаза у Веры, глядящей на дорогу, становились большими.

– Не гони так! – крикнула она, но смысл фразы я понял лишь по губам и мимике.

Вскоре я и сам увидел, насколько опасной стала наша скорость. Мир по обеим сторонам шоссе превратился в две серые полоски с мелькающими белыми и черными пятнами, а асфальтовая лента дороги перед нами, наоборот, словно застыла. Мои конечности заледенели.

Собака… я увидел впереди пса. Он пересекал дорогу примерно в двухстах метрах от моей машины. Несчастная глупая псина, потерявшая хозяина и в испуге мечущаяся по окрестности в поисках живой души.

Вот тут я реально испугался и отпустил ногу с педали газа, чтобы поставить ее на тормоз…

– Я не знаю, что с нами произошло, – сказал я в темноту. В ответ не услышал ни звука. Только холодильник на кухне вздрогнул, очнувшись ото сна.

Я посмотрел на свою возлюбленную. Она уже сопела, уткнувшись носом мне в плечо и обнимая одной рукой. Моя маленькая прелесть…

Утром я проснулся в одиночестве. Точнее, проснулся раньше рассвета, но одиночество осознал лишь утром, когда окончательно разомкнул глаза (я уже привык спать один и теперь всю ночь ворочался, ощущая рядом еще одно тело). Я сразу почувствовал, что нахожусь в квартире совсем один. Ее не было в кухне, где она могла бы готовить мне завтрак, она не плескалась в душе и не выносила мусор. Ее точно не было со мной.

Впрочем, не стоило паниковать. Она ведь могла выйти в магазин за свежим сыром, например, или молоком. Она девочка хозяйственная, деловитая, организованная.

Я потянулся, зевнул. Тут же заметил на прикроватной тумбочке записку – прямоугольный клочок бумаги, вырванный из моего кухонного блокнота.

В записке красовалось всего одно слово:

«Прости».

…Я снова на вокзале. Нет никакого ангела и быть не могло. Вокруг снуют пассажиры с сумками, охранники и менты. Монотонный женский голос по радио объявляет о посадке на поезд, следующий из Новосибирска в Адлер. Все тот же вечный Адлер, как единственно возможный город счастья на земле. В общем, все как всегда, просто я задремал в зале ожидания на втором этаже.

Пробуждение не принесло мне хорошего настроения. Возле киоска с периодикой стоял высокий темный человек. Он смотрел на меня. Смотрел с мрачным интересом, будто на диковинное, но опасное животное.

Вокзальная мафия готовила покушение.