Текст книги "Вокзал для одного"

И дождался…

…В тот день с Тамарой заговорили тапочки. Обычные белые пушистые мокасины. До сих пор они хранили молчание, оставляя право голоса столовым приборам, электрическим розеткам и трусам, висящим на сушилке в ванной, но и тапочки не выдержали, когда Тамара, совершенно голая, если не считать посеревшего от горя лифчика, уселась на пол под окном, приковала себя цепью с крепким замочком к батарее и проглотила ключ.

– Она сошла с ума, – сказали тапочки.

– Убирайтесь!!! – прогремело в ответ.

– Нет, она точно спятила. В этом нет никаких сомнений.

Тапочки говорили друг с другом. Правый обращался к левому, проявляя при этом немалую озабоченность состоянием хозяйки, а левый, в свою очередь, предлагал сохранять хладнокровие и оставаться в статусе безмолвных наблюдателей.

– С этим нужно что-то делать, – сказал правый. – Она умрет от обезвоживания.

– А вам-то что за дело, – усмехнулся левый. – Она сама этого жаждет, неужели вы не понимаете.

Прикованная к батарее Тамара смотрела на них, и глаза ее расширялись от ужаса.

– Заткнитесь, вы!!!!

Тапочки, торчавшие из-под кровати, казалось, не обращали на нее внимания, продолжали деловито оценивать шансы хозяйки.

– Мне кажется, она перешла черту, – заметил правый. – Приковать себя к батарее… Конечно, замочек хлипкий, но едва ли она сможет справиться с ним, если просидит в таком положении хотя бы один день, а судя по ее настрою, она готова ждать здесь Страшного суда.

– Пожалуй, – согласился левый.

– Что вы знаете о Страшном суде, паразиты!!! – взревела Тамара. – Страшный суд – в сердце!!! Заткните свои поганые пасти!!!

– Что ж, поглядим, – сказал левый тапочек правому и, действительно, заткнулся. Правый тоже не стал беспокоить его вопросами.

В квартире воцарилась тишина.

…Через два часа у Тамары затекло все, что было мягким и податливым. Постоянно вертясь на месте и подыскивая удобное положение, она исцарапала ягодицы о грубый деревянный пол, но словно не замечала, как под задом образовывается небольшая лужица крови.

…Еще через два часа у нее онемели руки и пересохли губы. Но что гораздо хуже – вернулись голоса и образы. Те самые, что мешали спать ночами.

Незнакомые мужчины жаждали ее нежного тела. Смаковали детали. Подробно останавливались на рельефах, впадинках и ложбинках, возбуждая и одновременно вызывая отвращение своей низменной похотью. Несомненно, они собирались ей вдуть, но почему-то все никак не могли перейти от слов к делу. Если их как следует не подзадорить, они так и простоят у порога, трусливые самцы.

– Идите, идите сюда! – закричала Тамара. – Я вас угощу по самое не балуйся!!! Захочешь мою киску? На, возьми мою киску! Повеселишь… какой ты шустрый…

Шепот усиливался, проникал в самые дальние закоулки головного мозга, царапал, вгрызался, объедал, как крысы объедают труп младенца. И в какой-то момент она даже увидела их лица. Точнее, только одно лицо.

Лицо до боли знакомое. Молодое. Улыбчивое. Это он. Васька. Ее самый первый настоящий мужчина, не тряпка трусливая, как те, что сбегали от нее, едва выясняли, что невеста может оказаться без какого-либо приданого. Васька не струсил. Не сбежал. Он долго и упорно с ней разговаривал. Он ее жалел. Он ее любил. Может ли быть такое, чтобы несчастной, убогой, дефективной женщине, над которой смеялись не только одноклассники, но и собственная мать – такой дурнушке и глупышке улыбнулась удача в лице Настоящего Мужчины? Так не бывает…

Почему она его потеряла? Дай Бог памяти, как это случилось? Как же вышло?

– Вася? – простонала она, вглядываясь в темноту прихожей. – Василек… любимый мой, куда ты ушел?…

Мужчина промолчал. Вместо него ответили тапочки:

– Она окончательно и бесповоротно сошла с ума.

– Аминь.

Тамара взревела:

– Убирайтесь вон, сучьи потроха!!!!

Они убрались. Все голоса и привидения, преследовавшие ее много дней. Вместе с Василием.

…Еще через два часа Тамара сползла на пол. Вскоре рука, стиснутая цепью, стала синей. Потом рука почернела.

В последние мгновения Тамара попыталась позвать на помощь. Реально позвать на помощь реальных соседей. Но никто не поверил и не откликнулся.

Ближе к полуночи восьмого июля, в День семьи, любви и верности, сумасшедшая умерла. Дверь взломали, когда вонь стала невыносимой.

День четвертый, 28 декабря. Причастие

Давайте я еще немного расскажу о своем вокзале. Вы ведь о нем не все еще знаете. Уверяю вас, тут есть на что посмотреть. Едва ли я стал бы слоняться столько времени, не будь мне здесь комфортно.

Он большой. Дворец из черного гранита. На крыше – три купола в ряд, похожие на гигантские караваи с солонками. По задумке архитекторов, они должны демонстрировать гостеприимность и широту души местного населения. Даже если вы находитесь в нашем городе проездом, вы получите всю гамму впечатлений, будто остались здесь на несколько дней… бла-бла-бла, какой-то подобный рекламный бред я читал несколько лет назад, когда вокзал решили реконструировать и благоустроить. Я уже не помню, каким он был раньше. Наверно, таким же большим, но менее гостеприимным и комфортным. Меня, школьника, здесь уже ловили однажды и едва не отправили в комнату для беспризорных детей. Я прогуливал уроки. Таскался по залу на первом этаже с сумкой на плече, дурень, на глазах у внимательной милиции, вот и загремел. Едва отбрехался от строгой тетеньки в синей форме, желавшей непременно выяснить, не бьют ли меня родители и получаю ли я необходимую суточную норму калорий. Она думала, что я беспризорник, но все же надо отдать ей должное: убедившись, что благополучный 13-летний оболтус всего лишь сбежал с урока физкультуры, она не стала звонить матери. То ли милиция раньше была душевнее, то ли я склонен идеализировать прошлое.

Простите, отвлекся.

На первом этаже этого великолепного дворца можно проводить чемпионаты мира по футболу – такой он просторный. Здесь есть билетные кассы и кафе по углам, плюс туалет у северного выхода. От небольших красивых фонтанов, расположенных в северном и южном крылах, спиралями на второй этаж уходят две лестницы. Возле фонтанов отдыхают с журналами люди. Прямо посередине центрального холла на второй этаж ведет широкая лестница, перед которой висит большое табло, извещающее о прибытии и отбытии поездов. Однажды при мне вниз по этой лестнице покатилась тележка с багажом. Хозяйка не справилась с управлением. Ценой своего пресса мне удалось остановить тяжелую сумку. Удостоился скромной благодарности.

Второй этаж кажется гигантским, особенно если поднять голову и посмотреть на купола. На двух широких площадках справа и слева отдыхают пассажиры, ожидающие поезда. Кофейные автоматы, телевизоры, комнаты для важных персон. Есть даже зимний сад: небольшой пруд в южном углу перед окном, выложенный камнями, обрамленный пальмами, фикусами и мелкими цветами в горшках. Там же висит клетка с парочкой живых попугаев. Рядом с клеткой – картонный ящик с прорезью, предлагающий жертвовать денежные пожертвования на содержание сада. Я бросал туда по полтиннику каждый день, а потом часами медитировал возле сада, сидя в алюминиевом кресле. Слушал журчание, с которым скатывалась в пруд по небольшому желобу вода. Оно походило на журчание сливного бачка унитаза и вызывало, таким образом, воспоминания об оставленном мной домашнем уюте. Каюсь, пару раз мне хотелось бросить вокзал и вернуться домой, вырвать из сердца чертову девку, запутавшуюся в своих мечтах и желаниях, но едва я делал несколько шагов по привокзальной площади, непреодолимая сила тянула меня назад. Я возвращался, покупал в автомате стаканчик капуччино, садился в кресло перед зимним садом и втягивал ноздрями бурлящую вокруг жизнь.

А еще я очень люблю стоять над поездами внутри конкорса (там, где я пообедал с моим рыжим другом, представившимся Павлом Кутеповым). Я опираюсь руками о перила и смотрю, как крыши вагонов плывут подо мной. Как стоят пассажиры, курят, жмутся от холода. Посадки, стоянки, отправления, прибытия. А за спиной у меня суетятся люди, спешащие к поезду, спускаются по эскалаторам. Суета, запах вареных сосисок с кетчупом и кофе.

Мой вокзал – центр мироздания. Европейский комфорт и пафос классического русского купечества. Приют заблудшего странника. Строгость и неприкаянность. Порядок и хаос. Жизнь и вакуум. Я могу здесь торчать довольно долго: поесть в ресторане на втором этаже или в маленьком кафетерии на конкорсе, переночевать в комфортной и современной гостинице, стоящей почти у самой первой платформы, принять душ или погладить сорочку в цокольном этаже у камер хранения, отправить и принять электронную почту, поковырять в носу, поспорить с молодыми ментами или их менее презентабельными гопниками из охранного агентства… Эти краснолицые парни неоднократно пытались выгнать меня на свежий воздух, но после моей задушевной беседы с капитаном Самохваловым, состоявшейся несколько дней назад в здании старого вокзала, меня больше не трогают. Я использую имя и звание сего достойного мужа как индульгенцию. Помогает. Молодые сержанты не просто сразу отваливают, но и отдают честь, а однажды даже угостили стаканом чая с лимоном из автомата, как персонажа Тома Хэнкса из загадочной республики Кракожия, застрявшего в международном терминале американского аэропорта. Я не просил чая, я сам могу его купить (и не только чай, как вы понимаете), но они меня угостили. Странные у нас все-таки менты, никогда не знаешь, чего от них ждать – удара по почкам или поздравления с Рождеством.

Словом, я могу все, даже оставаясь на этом проклятом вокзале. Все – кроме одного.

Я не могу вернуть Любовь.

…«Может, встретимся?»

Этот вопрос рано или поздно должен был прозвучать. Предполагалось, что задам его я, как мужчина и джентльмен. Но я провалился. Мне оставалось лишь принять приглашение.

«Хорошо, – ответил я. – Где и когда?»

Молчание в ответ продолжалось не менее получаса.

Мне порой казалось, будто моя подруга впадает в летаргический сон. Пишет, общается, веселится со мной, и вдруг – бац! – исчезает. Иногда даже выпадает из сети, забыв попрощаться. Однако, как часто случается, за объективную реальность мы принимаем лишь собственные фантазии. Просто я забывал, что она находилась на рабочем месте и повседневные обязанности с нее никто не снимал, и угроза жесткого «орального секса» с начальством висела над моей подругой почти ежедневно.

«Давай в парке на Алом поле, – написала она через полчаса. – Завтра после работы. До которого ты торчишь в офисе?»

«До шести».

«Я тоже. Минут через пятнадцать-двадцать я уже могу подойти к дедушке Ленину».

«Может, не надо Ленина? Давай на мостике?»

«Хорошо, давай на мостике. Но потом все равно пойдем к дедушке Ленину, потому что я буду страшно голодна, а под дедушкой делают прекрасные шашлыки и разливают хорошее темное пиво. Ты пьешь пиво?»

«А то!».

«Я и не сомневалась».

В тот день мы больше не переписывались. Обоих парализовало предчувствие скорой встречи. Мы общались уже два с лишним месяца, но как будто забыли о том, что мы живые люди, у которых есть уши, нос, губы, руки, глаза… гениталии, в конце концов. Нам было комфортно в сети: ни звучания голоса, ни прикосновений, ни созерцаний – только мысли, соображения, чувства и эмоции, спрессованные в короткие предложения (реже – в большие тексты, когда мы начинали делиться своим далеко не безоблачным прошлым). Общение душ. Разговор сердец. Стоит ли мечтать о большем в нашем безумном мире?

Но, очевидно, она раньше меня поняла, что подобное общение в интернете между мужчиной и женщиной сродни мастурбации: нет ничего зазорного в том, чтобы расслабиться, когда рядом нет постоянного партнера, и временами это даже необходимо для поддержания гормонального фона; однако если мастурбация начинает подменять собой живой контакт – все, можешь звонить своему психотерапевту.

Вечером я не мог уснуть. Перечитывал Януша Леона Вишневского, искал параллели. Сходств было достаточно, но в таком случае изрядно пугал финал. Если у нас действительно завязался роман в интернете, к чему он приведет? Мне казалось, что в своих отношениях мы давно пересекли черту, за которой начинается близость – не сексуальная, а подлинная человеческая близость, столь необходимая для гармоничных отношений между мужчиной и женщиной.

Да, очень умным я казался себе в тот вечер. Почти таким же, как Якуб, хотя ни черта не понимаю в генетике.

Утром побрился. Я могу носить щетину несколько дней, наблюдая свое превращение в талиба, но в то утро решил, что не стоит начинать живое общение с уколов. Побрившись, придирчиво оглядел себя в зеркало: мальчишка, ей-богу, только возрастные морщины украшали лоб и участки вокруг глаз. Зеркало в ванной по утрам никогда не врет.

Двумя часами позже в офисе у меня завязалась небольшая переписка.

Она: «Волнуешься?»

Я: «Есть немного».

Она: «Наверно, представляешь меня толстозадой булкой с маленькой грудью?»

Я: «Да, именно так я тебя и представлял. Еще я думаю, что ростом ты с небольшую домашнюю пальмочку, и вкупе с телосложением это производит сильное впечатление».

Она: «Ты даже не представляешь, насколько прав!»

Я: «Хм… что ж (вздыхаю), ничего не поделаешь»…

Она: «Ну, а чего мне ожидать? Полагаю, не Джонни Деппа и даже не Певцова».

Я: «Тебя ожидает нечто среднее. От Джека Воробья у меня безумный взгляд, а от Певцова – уши. Но не отчаивайся, зато у меня доброе сердце».

Она: «Я знаю, милый. Это меня в тебе и подкупило».

Я: «Милый»?

Она: «Да».

Я: «Считаешь?»

Она: «Чувствую».

Я: «Спасибо».

Она: «Пока не за что. Вот увидимся сегодня вечером – узнаем, насколько важна оболочка для удачных отношений. Ведь я действительно могу показаться тебе дурнушкой, каких свет не видел, и чего тогда будут стоить месяцы нашей теплой переписки?»

Я долго молчал после этой фразы. Она была права. Мы рисковали. Смогу ли я думать о ней с той же нежностью, если она окажется крокодилом?

Она: «Страшно?»

Я: «Как тебе сказать…».

Она: «Я поняла. Спасибо за честность».

И она снова пропала. К счастью, на этот раз лишь до конца рабочего дня. За пять минут до шести бросила небрежно: «До встречи на мостике», – и отключилась.

Сердце мое провалилось в желудок.

Цветы не купил. Мне показалось это пошлым. Знаю, что женщинам в любом случае приятно получать цветы – даже от тех, кого они в гробу видали – но мне не казалось, что я значительно выиграю в ее глазах с букетом тюльпанов или, допустим, роз (нет, уж точно не розы, увольте!). По той же причине я не надел свою любимую рубашку и новые джинсы, а оделся так же, как одевался на работу, буднично и небрежно. Достаточно того, что утром побрился, а сейчас закинул в рот жевательную резинку.

Увы, я опоздал. Она ждала меня у маленького полукруглого каменного мостика, перекинутого через ручей. Она держалась одной рукой за перила и смотрела на меня настороженно. Я увидел ее издали…. и сердце мое снова провалилось куда-то вниз.

Невысокая пухленькая шатенка. В джинсах, чересчур сильно перетягивающих упитанную попу (не уверен, что попа сильно в этом нуждалась). Поверх джинсов – белая блузка, под ней – белый же лифчик, а под лифчиком…

Ну да, моя сетевая знакомая не солгала ни в чем, даже в размере груди. Я постарался проглотить вздох.

– Здравствуй, – сказала она, протягивая руку. Голос был приятный, рука мягкая и нежная, личико – милое, без изысков. Глаза блестели, пухловатая шейка вспотела, но, скорее, от волнения, чем от летней жары.

– Привет.

– Разочарован? – Бровки ее хитро изогнулись. Вместе с губами подпрыгнул не очень удачно замаскированный прыщик на правой щеке.

– Почему ты так решила?

– Вижу по твоему лицу.

– Мое лицо не всегда отражает мои истинные мысли.

(Я безбожно врал, потому что в тот самый миг мне действительно хотелось вернуться обратно в аську и больше никогда из нее не вылезать).

– Что ж, тогда, наверно, мы можем пойти поужинать?

– К дедушке Ленину?

– Ага. Там, кажется, есть свободные столики.

Мы пошли по узкой тропинке. За руки не взялись, шли молча. А по спине моей маршировала дивизия мурашек. Я никак не мог осознать тот факт, что она идет рядом, а меня это почти не возбуждает. Не о ней ли я мечтал бессонными ночами? В чем дело? Внешность не совпала с начинкой – и нет любви?

Но так же нельзя!

Тропинка вела к небольшой площадке, выложенной тротуарной плиткой, и памятнику Ленину. Бюст пристыженного вождя мирового пролетариата был замурован в полукруглый каменный грот, как статуя индуистского божества, и глядел на парк Алое поле укоризненно. Кто бы ни проектировал этот монумент, он явно не злоупотреблял соцреализмом.

Слева от памятника раскинулся шатер летнего ресторана под известным пивным названием. Из колонок у стойки бара тихо играла попса. Свободные столики действительно имелись. Я выбрал один из тех, что располагались подальше от края шатра. Там было прохладно. За соседним столиком сидели симпатичные парень и девушка, тихо разговаривали. За другим мужчина в пиджаке (в такую жару, мама миа!) пил кофе и ковырялся в смартфоне. Чуть подальше семейка, состоящая из родителей и одной замечательной девочки в летнем платьице, доедала мороженое.

Неслышно подплыла официантка, выложила на столик две папки меню. Моя спутница этот жест проигнорировала.

– Я обедаю здесь все лето и знаю здешнее предложение наизусть. – Она кивнула мне. – Выбирай ты.

Я пожал плечами, лениво полистал меню, выбрал зеленый чай под мудреным японским названием. Аппетит у меня пропал еще накануне вечером. Моя спутница, напротив, остановилась на салате с креветками и чашечке кофе. О темном разливном пиве пока не вспоминали.

Она глядела на меня с интересом. Очевидно, изучала, но не столько мою внешность, сколько реакцию на то, что я увидел. В глазах залегла глубокая лисья хитреца.

– Ты хорошенький, – наконец произнесла девушка.

Я покраснел до мочек ушей. Это черт знает что такое. Кто кому должен делать комплименты?

– А я тебя немного иначе представлял.

Она усмехнулась.

– Как?

– Просто иначе. Но ты симпатичная…

Я не знал, как продолжить фразу. К счастью, на помощь мне пришли ребята, сидевшие за соседним столиком. Парень рассказал своей девушке что-то очень смешное, и она весело захихикала. Я обернулся. Девушка смеялась заразительно, чуть ли не похрюкивая.

– Спасибо, – сказала моя спутница. – Честно скажу, не люблю дежурных комплиментов. Можешь смело говорить, что не ожидал увидеть меня такой, не стесняйся. Мы достаточно давно с тобой общаемся и не выбираем выражений, и сейчас ничего не изменилось. Я тебе не понравилась?

– Перестань, что за глупости.

– Вот теперь уже больше похоже на правду.

– Правда – не правда… я не диван в магазине выбираю.

Она улыбнулась.

Официантка принесла заказ. Чай источал изумительный запах. Я посмотрел на свою спутницу: она расставляла на столе посуду, движения плавны и грациозны. Пожалуй, она действительно симпатична, и со временем я даже привыкну. В конце концов, разве я в свое время женился на Мисс Вселенная? Ничего подобного. Конечно, для нас наши возлюбленные прекраснее всех на свете, но мы же понимаем, что ничего невероятного в них нет. Любят вообще не за это…

– Каждый раз пытаешься убедить в чем-то самого себя, – заметила она, насаживая на вилку кусочек овоща из тарелки.

Я вздрогнул.

– Ты о чем?

– О том, что люди любят друг друга не за внешность. Не за голос. Не за фигуру или виртуозное владение телом. Не за глазки. Что там еще?

– А за что же люди друг друга любят? За ум и сердце? За то, что в душе?

Она пожала плечами:

– Ты знаешь, что у меня на душе?

– Пожалуй, нет.

– И я не знаю, что у тебя.

– А мы уже говорим о любви?

Она замерла на мгновение. Я решил воспользоваться паузой и наполнил чашку ароматной горячей жидкостью из чайника. Я старался выглядеть невозмутимым, но предательская краска обильно заливала все, что торчало над воротом рубашки.

– Разве нет? – спросила она.

Я молча поставил чайник.

Она забавлялась мной, это очевидно. Она поняла, что я смущен и почти раздавлен несоответствием придуманного образа реальному, и эта встреча, вполне вероятно, станет для нас последней. Поэтому ей нечего терять, хоть развлечется напоследок.

– Ладно, расслабься. – Она снова вернулась к салату. – Если это и не любовь, то, как минимум, симпатия к человеку противоположного пола. Признаюсь, мне было хорошо с тобой в интернете. Я не знаю, будет ли нам так же хорошо в реальности, но все-таки мне сразу хотелось расставить все точки над «и».

– Расставила?

– Еще нет. Слушай, люди любят друг друга не за красоту, голос, фигуру, душевную доброту, внимательность, ум или доброе сердце. Люди любят друг друга вообще не известно за что и все время страдают, потому что не могут себе объяснить, что хорошего они нашли в этой постоянной боли. Если ты решишь продолжить со мной отношения… (она умолкла, бросив задумчивый взгляд куда-то в сторону, будто пыталась вспомнить, выключила ли утюг перед выходом из дома, и, клянусь мамой, взгляд этот был чертовски сексуален!) … в общем, ты сам все поймешь.

– Что – все?

– Что в любви нет ничего хорошего.

Дедушка Ленин из своего бетонного укрытия глядел на меня свирепо: «Ты еще здесь?! Ну-ка марш учиться, учиться и еще раз учиться!!!».

– Что ж, спасибо за предостережение, – сказал я, – по крайней мере, это честно. Но тогда уж позволь и мне вставить свои пять копеек.

– Конечно.

Я отпил немного из чашки.

– Я вообще-то взрослый мальчик. Большую часть своей жизни я не задумывался ни о выборе друзей, ни о выборе школы, ни о выборе профессии. Шел за клубком, как сказочный Иванушка-дурачок, а он, как ты знаешь, самый удачливый персонаж русских сказок. Жалею только о том, что не задумался как следует перед женитьбой, но, слава богу, все живы и здоровы. Любовь – не любовь, симпатия – антипатия… слишком сложные категории для меня, ты уж прости. В конце концов, я написал тебе тогда в аське совершенно не задумываясь о последствиях. Захотел – написал. Ты жалеешь об этом?

– Нет.

– И я тоже. И не жалею, что пришел.

И я снова выпил чаю, давая понять, что пламенная речь моя окончена. Молодые люди за соседним столиком притихли. Я не мог видеть боковым зрением, чем они занимались, но точно не целовались и не шушукались. Надо было сбавить тон. Не люблю слушателей.

Несколько минут у нее ушло на салат. Разделавшись с креветками, она приступила к кофе.

– А у тебя не было мысли прислать кого-нибудь вместо себя? – спросила она, сложив локти на столе.

– На разведку? Нет, я всерьез об этом не задумывался. Хотя я знаю, что так делают. Позволь задать тебе аналогичный вопрос.

– Нет, у меня такой мысли не было. А вот у моей подруги такая мысль появилась.

– Ты не рассказывала о подругах.

– У меня нет подруг – только подруга. Одна. Большего я себе не могу позволить, потому что она одна забирает слишком много сил и времени, и мне страшно представить, что они вытворяли бы со мной коллективно.

Я улыбнулся. У моей жены тоже была одна единственная лучшая подруга, и я не могу назвать их отношения образцовыми. Скорее, то было взаимное пожирание.

– Моя подруга страшная эгоистка. Обижена на весь мужской пол. Требует постоянного внимания. Ревнива. Не терпит, если ей приходится делиться своим возлюбленным с кем-то еще, даже с соседками по лестничной клетке или коллегами по работе, при этом она умудряется поступать с мужчинами так, как не хотела бы, чтобы они поступали с ней. Прямо Моисей, только шиворот-навыворот…

– А зачем ты мне так подробно о ней рассказываешь?

– Хочу, чтобы ты понял. Ведь о нас многое, если не все, говорят наши друзья. Ты можешь предстать перед человеком кем угодно – хоть принцессой Дианой, хоть Марией Терезой, но иногда бывает достаточно посмотреть, с кем ты дружишь, и все станет ясно без лишних слов.

– Угу, – согласился я, – скажи мне, кто твой кумир, и можешь валить к чертовой матери.

– Почти что так.

Мы помолчали. Я не смог бы описать свои чувства и эмоции. Эта странная девушка продолжала укладывать меня на лопатки, причем делала это гораздо виртуознее, чем в ежедневной переписке, где мы не были стеснены никакими правилами и не ограничены в возможностях. Молодые люди за соседним столиком тоже хранили молчание. Я повернулся к ним.

Девушка молниеносно отвела взгляд. Молодой человек улыбался, глядя на свои холеные ногти, и делал вид, что улыбается чему-то своему, но меня не проведешь. Эта парочка давно наслаждается нашим разговором.

– Может, пересядем? – предложил я.

– Не стоит, я уже закончила.

– В смысле? Ты уходишь?

Моя спутница отрицательно покачала головой. Произнесла двусмысленное и загадочное:

– А ты молодец…

Я какое-то время пребывал в недоумении. Клянусь, я ничего не понял, даже когда девушка из-за соседнего столика пересела за наш и уставилась на меня виноватым взглядом. Я хотел было возмутиться, но незнакомка смотрела на меня так проникновенно, что у меня отнялся язык.

Озарение накрыло меня, наверно, лишь спустя минуту.

– Фак, – только и смог выдавить я.

– Кто из нас тебе нравится больше? – спросила моя давешняя пухленькая собеседница.

Я молчал. Из меня сделали кретина, и я категорически отказывался свидетельствовать против себя.

– Прости, – промолвила новая девушка (между прочим, очень красивая во всех отношениях, от ноготков на ногах до груди и прически… то, что доктор прописал).

– Я же говорю, она законченная эгоистка, – подтвердила первая. – И прежде чем окончательно в нее влюбиться, десять раз подумай.

Моя пышка в один глоток допила кофе и поднялась. Поправила блузку, закинула на плечо сумочку.

– Не буду вам мешать, голубки. – Она кивнула молодому человеку, сидевшему за соседним столиком. – Пойдем, мой герой, наша миссия окончена.

И они ушли.

А мы вдвоем остались.

И поговорили…

– Зачем это все?

– Не знаю.

– Хотела убедиться, что я серьезный человек?

– Нет. Мне и так видно, что ты серьезный человек.

– Тогда проверяла что-то?

– Я не знаю… так вышло, прости…

– «Не знаю» – самое популярное словосочетание в твоем лексиконе.

– Это так.

– И «прости» тоже.

– Да… Я тебе нравлюсь?

– Внешне? Да, ты красивая.

– Спасибо. А если бы я оказалась…

– Слушай, давай прекратим этот детский сад. Или ты хочешь сказать, что твоя подружка страшнее тебя? Я ей так и передам.

– Она не очень высокого мнения о своей внешности. И, кстати, выйти вместо меня придумала именно она. Даже настояла, чтобы я пропустила ее вперед.

– Хм…

– Но говорила с тобой так, как говорила бы я сама. Мы с ней очень давно вместе и знаем друг друга как собственные эрогенные зоны.

– Круто.

– Ты простишь меня?

– А может быть иначе? Мне казалось, ты давно поняла…

– Что?

– Хм… может, по бокалу вина, или погуляем по набережной?

– А может, по бокалу – и на набережную?

Вечер был долгим. И сладким. Мы гуляли по пешеходным улицам в центре, держась за руки, но все равно сохраняли небольшую дистанцию. Не хватало какого-то короткого импульса. Мы будто ждали чьего-то разрешения.

Солнце уже касалось краем горизонта на юго-западе, когда моя возлюбленная остановилась на последней ступеньке набережной у самой воды. Река плескалась внизу, всего в полуметре от нас, лишь протяни руку. Только вода была грязной.

Мы стояли лицом к лицу на расстоянии дыхания.

– Знаешь, ты за эти месяцы стал мне очень дорог, – сказала она.

– И ты мне.

Пауза. Поцелуй не получался.

– Но моя подруга сказала правду. Со мной нелегко.

Я молчал, ждал продолжения. По опыту знаю – лучше не спешить с комментариями, пока не ознакомился с текстом полностью.

– Скажу это только один раз и только сейчас. Потом, если ты решишь продолжать отношения, тебе придется принимать меня, что бы ни случилось. Ты будешь слушать?

Я стоял очень близко к ней, утопал в ее бездонных глазах, чувствовал ее аромат. В те счастливые мгновения я готов был слушать любой бред в ее исполнении и подписаться даже под кабальным договором с дьяволом. Любовь – убийственная штука.

– Ты меня не испугаешь, – произнес я.

– Тем не менее, я хочу, чтобы ты меня услышал и потом не обвинял в том, что я сломала тебе жизнь.

Она положила ладони мне на грудь, как в танце. Я накрыл их своими.

– Я постоянна в своих привязанностях. Не меняю партнеров как перчатки. Могу любить только одного мужчину… да, у меня были разные мужчины, но никогда – одновременно, потому что я не начинаю новые отношения, не закрыв старые. Для меня это неприемлемо.

– А если сердце вдруг…

– Исключено. Мое сердце дружит с головой. Не уверена, что это хорошо, но это так, и до сих по сбоев не возникало.

– Суровая ты.

– Какая есть. Впрочем, мало кто из мужчин стал бы возражать против верности. Но дело не в этом.

Она опустила взгляд на верхнюю пуговицу моей рубашки. Руки у нее стали холодными, хотя температура воздуха в этот летний вечерний час никак не опускалась ниже двадцати пяти.

– Иногда я ухожу. Убегаю. Не прощаюсь, не извиняюсь – просто исчезаю, не говоря ни слова. Ты уже имел сомнительное удовольствие испытать это на себе.

Мне нечего было возразить.

– Что-то случается со мной, какой-то панический ужас в груди, и я бегу. От матери сбегала во двор, от воспитателя в детском саду – в самый дальний угол участка, где гадили собаки и бомжи. От учителей и одноклассников в школе уносилась в пустую раздевалку спортзала и там сидела, пока не начинался чей-нибудь урок, или вообще пряталась под лестницей возле кладовой. Меня находили, ругали, ставили «двойки» за поведение, но ничего не менялось. Иногда мне нужно скрыться от всех, потому что я чувствую: если не исчезну, умру от разрыва сердца или меня разобьет паралич. Наверно, это чушь, но я еще ни разу не пыталась проверить.

От мужчин я просто уходила и никогда не возвращалась. Их было немного, всего двое, если считать серьезные отношения, но обоих я оставила без объяснения причин. Это было очень жестоко, я причиняла им сильную боль… но ничего не могла с собой поделать. Не спрашивай, показывалась ли я психиатру, и не пытайся убедить, что проблема моя наверняка описана в учебниках и поддается решению. Не надо, я все знаю. Только хочу тебе сказать, что ты – первый в моей жизни мужчина, к которому я хочу возвращаться. И я возвращаюсь.

Она с надеждой посмотрела мне в глаза, ожидая подтверждения. Я кивнул. Она действительно возвращалась в тот самый момент, когда я уже считал ее рыбкой, сорвавшейся с крючка.

– Хорошо. – Она подняла ладони выше, к моим плечам. Я опустил ей руки на талию. – Я хочу попробовать. Я чувствую, что с тобой у меня получится. Но если ты сочтешь, что не хочешь иметь такие нестабильные и непредсказуемые отношения, я тебя пойму. Я не могу гарантировать тебе светлое будущее и не могу обещать, что не причиню тебе боль. Но если ты сейчас скажешь мне «да», мы больше не возвращаемся к этому разговору.