Текст книги "Ночь Cтилета-2"

Можно ли проверить эту версию, не наделав шума? Конечно, первый, рациональный, ответ – категоричное «нет».

Возможно, это учел отправитель загадочного факса, и, конечно, содержащаяся в нем информация должна наделать переполох. И это хорошо – фигуранты переполоха всегда на виду. Поэтому, по словам шефини, этот батайский следователь собирается в Москву. Но от «Континента» он отвалит несолоно хлебавши – без соответствующей санкции они с ним даже разговаривать не будут, а не то что позволять какие-то процедуры по идентификации личности своего вице-президента. Короля играет его двор. Нет состава преступления – отваливай, пока-пока. А эту путешествующую туда-сюда фотографию с безумным текстом про то, что «она хороша», к делу не пришьешь – ничего себе основание для выдачи санкции прокурора! И это тоже фактор времени.

Первый, рациональный, ответ – категоричное «нет».

Однако…

Ком за комом…

Однако, наткнувшись на совершенно безобидное увлечение, обычное хобби рыжего водителя, Игнат вдруг обнаружил, что с категоричным «нет» можно и повременить. Имелся один способ тайно проверить эту версию. Как раз те самые уникальные свойства личности, как группа крови, отпечатки пальцев и роговица глаза. Тайно, быстро и практически со стопроцентной достоверностью.

* * *

Рыжий водитель пытался во всем копировать Лютого, видимо, представлявшегося ему верхом совершенства. Он носил такие же костюмы, как и Владимир Ильич, невзирая на то что последний давно уже отказался от «малиново-кашемировой» моды; он завязывал те же веселые галстуки «Вери» по сто долларов, тем же узлом; то же касалось и шнурков на ботиночках по парижской моде. Вне присутствия хозяина он пользовался его выражениями и – поучая молодежь – его житейско-философскими сентенциями; золотых амулетов у него, пожалуй, было чуть побольше, чем у Лютого, хотя и здесь уже упор делался на изящество, а не на количественную тяжеловесность, зато вслед за «хозяином» в публичных местах он почти перестал пользоваться языком «понятий» и делал стрижки у того же стильного парикмахера. Лютый давно уже стал респектабельным, от рыжего водителя здесь потребовались некоторые усилия, но он не без удивления обнаружил, что производить на окружающих впечатление «респекта» (выражение Лютого!) не менее приятно, чем привычное впечатление крутости. Иногда его заносило – что ж поделать – вперед паровоза, мы ребята, выросшие на окраинах; а порой он полностью идентифицировал себя с Лютым, копируя даже его манеру говорить и интонации голоса. О подобной имитации он знал не понаслышке, именно поэтому все никак не мог взять в толк затеянную Вороном историю с голосовыми отпечатками.

Но имелось одно увлечение, даже давно пленившая Рыжего страсть, не разделяемая Лютым. Хотя первую видеокамеру, восьмимиллиметровую красавицу «Сони», еще в эпоху Рижского рынка, когда таких камер-то было всего несколько в Москве, подарил Рыжему именно Лютый. И – все! Рыжий водитель запал не только на «крутизну момента», он понял, что это не просто очередное увлечение – это на всю жизнь. Возможно, кто-то мог бы назвать это хобби, но рыжий водитель с тех пор превратился просто в аса видеосъемки, не расстающегося с камерами, и, бывая с Лютым на светских мероприятиях, не раз удивлял модных режиссеров и клип-мейкеров своей компетентностью в вопросе.

– Я в этом кое-что Копенгаген, – с горделивой ухмылкой пояснял Рыжий, – не только баранку кручу.

Со времен первой «Сони» Рыжий обогатился целым штатом видеокамер и различных примочек, в том числе и профессиональных, и его мечтой было снять ролик для Анжелики Варум. Клип, где поп-дива проходит путь от невинного ребенка, соблазняемого лесным божеством, до эротической дикарки-шаманки, в чьих волосах распускаются удивительно нежные белые цветы. К концу клипа выясняется, что это всего лишь эротический сон. И уже утро. Но вся постель по-прежнему невинного ребенка усыпана лепестками именно этих белых цветов из сна. Сценарий для подобного суперфильма рыжий водитель, конечно же, тоже придумал сам и, что неудивительно, извлек его из собственного сна. Как-то в подпитии Лютый пообещал рыжему водителю «перетереть» с мадам Варум и предоставить ему возможность для подобного самовыражения.

Что ж, мечтать-то оно не вредно. Милое и безобидное хобби. Рыжий водитель наснимал целую видеотеку, и Игнат с удивлением обнаружил, что в созданной им хронике последних семи лет жизни имелось много всего любопытного.

Например, кассета, помеченная как «Новоселье».

Это было новоселье в загородном доме Лютого. Множество гостей.

Бесконечные наезды камеры – крупный план изобильного стола, снеди, яств, жующие люди. «Наверное, мы все дети нищеты, – подумал Игнат, – отсюда повторяющееся желание запечатлевать на фотоснимках и видеопленке убранство стола, пищу, которая будет поглощена». Игнат это быстро перемотал. Сюжеты стали веселее – видимо, рыжий водитель расслабился. А вот и Андрей, младший братишка Лютого, которому будет суждено погибнуть чуть ли не на том самом месте, где он сейчас, подняв бокал шампанского, произносит веселый тост; вот они вместе с дочкой Щедрина, тогда только познакомились, еще не было этого, сделавшего их знаменитыми, фильма «Держись, братан!», и скорее всего они тогда еще и не думали, что решат пожениться. Во – какой-то латиноамериканский оркестр, Лютый вырядился в сомбреро – где он только это все откопал? Так, а вот теперь уже народ расслабился окончательно, гулянка вовсю, и вот то, что Игнат искал.

Припозднившиеся Вика и ее муж Алексей. Оба веселые и…

Странное чувство вызвал этот ролик. Словно Смерть провела эстетический отбор. Много лет назад Игнат прочитал книгу, название которой давно забылось, лишь ощущение – подобных персонажей в этой книжке кто-то назвал, может, излишне поэтично «прекрасными и обреченными». Игнат никогда бы не ожидал, что данная характеристика всплывет в памяти, но… выходило так, что самые красивые и самые счастливые люди с этого ролика уже мертвы.

Такие вот выходили дела, а как к этому относиться?..

Игнат перемотал дальше. Так, народ совсем разошелся, травят анекдоты.

Просматривая пленку в первый раз, Ворон не добрался до этого места. Сейчас он что-то искал, видимо, не очень отдавая себе отчет, что именно. Смотрел видео, много курил и что-то искал.

Во, Викина очередь рассказывать анекдот. Смеется. Поправляет волосы – артистическая барышня, народ затихает.

– Пьяный Винни-Пух, – начинает Вика. Раздается хохот. Кто-то говорит:

«Уже смешно».

– Пьяный Винни-Пух, – повторяет Вика, – с «Калашниковым» наперевес врывается в мясной магазин. «У вас свинина есть?» – спрашивает. «Есть», – отвечают ему. «Рубленая?!» – «Да, рубленая…»

Вика показывает, как Винни-Пух передергивает затвор автомата и начинает стрелять:

– «За Пятачка-а-а-а!!!»

Раздается громкий хохот. Игнат тоже усмехнулся и проворчал:

– Здоровый детский смех.

Взгляд его снова упал на цифры, бегущие в углу кадра. Хронометраж и дата. Рыжий с его примочками… Игнат собирался затянуться, и сигарета в его руках на мгновение замерла.

– Вот оно, – бесцветным голосом проговорил Игнат. – Вот что мы сделаем.

И тихо-тихо, словно боясь спугнуть случайно выглянувшую удачу, Игнат произносит:

– Рыжий, у тебя везде проставлены даты?

– В смысле?

– Даты.

– Нет, конечно, – рыжий водитель удивленно пожал плечами, – но на коробках кассет почти везде.

– Это не важно, – каким-то странно-ласковым голосом произнес Игнат. – Давай мне все, что у тебя есть с Викой. У тебя много чего?

– Да нет, не особо. Мы же с ней – не особо. Пока Алексей покойный жив был…

– После! После того.

– Ну… Похороны… Может, еще чего-то…

– А самая последняя?

– Как – самая последняя?

– Рыжий, с тобой инфаркт получишь. Последняя по времени запись…

Есть что-нибудь после… – Игнат покачал головой и вдруг развел руками в стороны. – Конечно… – произнес он низким, словно грудным голосом, – именно это… Есть что-нибудь после автокатастрофы, Рыжий? После ее возвращения из больницы?

– Ну да, конечно. Именно это и есть. Первый день ее возвращения на рабочее место. Лютый в тот день не смог, я вместо него поехал. Там сплошные цветы и слезы, как в мексиканском телесериале. Ничего путевого. Они, кстати, просили не снимать. Я не понял почему, там пресса была. Я камеру тайком включил.

– Рыжий, у тебя эта кассета здесь? – тихо спросил Игнат.

– Да, здесь, – неохотно отозвался Рыжий, – говорю же, нет там ничего путевого. Если ж ты думаешь так какие-то различия найти, то это пустой номер.

– Рыжий, она там что-нибудь говорит? Вика?

– Чего говорит?

Игнат вдруг почувствовал непреодолимое желание убить рыжего водителя за тупость. Он рассмеялся. Нервный смешок:

– Чего угодно! Мама, папа, здрасти, до свидания. Говорит?

– Лопочет чего-то невразумительное. Различить можно. Я недалеко стоял. Потом заплакала, когда фотографию с Алексеем покойным и детьми у себя на столе увидела. Говорю же, слезы сплошные.

– Рыжий, золотой ты человек, обнял бы тебя!.. Давай сюда скорее свою кассету.

Рыжий водитель уставился на Игната, как на человека, не понимающего элементарных вещей.

– Хорошо, сейчас, – произнес он неохотно, – сейчас найду.

Через пять минут Игнат Воронов вставил кассету в видео магнитофон и нажал на «Play». А еще через минуту он услышал совершенно четкую фразу, произнесенную Викой.

– Все, – тихо сказал Игнат.

Он нашел то, что искал.

* * *

– Это называется «идентификация голоса».

– Я понимаю. Ты хочешь сличить голоса, – сказал Лютый, – но…

– Не сличить, Володь, немножко не так. Голос можно подделать, все эти имитаторы…

– Как в программе «Куклы»? – Лютый усмехнулся и добавил, на его взгляд, голосом президента Ельцина; – Понимашь…

– Примерно так.

– И зайца можно научить курить, – проговорил Лютый, – и голос подделать так, что не отличишь. Тем более если у нее была амнезия.

– Голос можно подделать, – согласился Игнат, – а отпечатки голоса – нет. Они так же уникальны, как и отпечатки пальцев.

– Отпечатки голоса? – Лютый посмотрел на Игната с сомнением. – Это что еще за хрень?

– Эта хрень называется эн-тэ-пэ, научно-технический прогресс, Вова.

Криминалистика эпохи компьютеров.

– По-русски скажи, – попросил Лютый, с улыбкой глядя на Игната.

– Голосовые отпечатки – такая же уникальная характеристика личности, как и отпечатки пальцев. Скажем, так – какой-нибудь средний имитатор может говорить голосом и Ельцина, и Жириновского, и Горбачева, что в общем-то не очень сложно. Более крутой имитатор может говорить голосом Ельцина, Жириновского, Горбачева, каких-нибудь Фили и Степашки из «Спокойной ночи, малыши» да еще спеть голосом Аллы Борисовны Пугачевой. Ферштейн?

– Допустим.

– Так, что не отличишь. Но во всех этих случаях остается что-то, присущее только этому голосу, голосу самого имитатора. Это что-то, как бы индивидуальные вокальные данные человека, и есть, грубо говоря, отпечатки его голоса.

– И как же их услышать?

– Никак. Их может услышать только компьютер.

– Ты хочешь сказать, что всегда можешь вычислить говорящего?

– И провести обратную операцию. Сличить, одним человеком сказаны некоторые фразы или разными людьми.

– Это действительно возможно? В каком-нибудь ЦРУ…

– У нас теперь тоже.

– Я же с ней говорил. На слух…

– Все правильно. Ты же сам сказал, что «зайца можно научить курить».

На слух – это все туфта. Компьютер синтезирует главные голосовые характеристики – тембр, высоту, тон, резонанс. Специалисты различат головной, грудной и желудочный голос, если тебе это интересно. Важно другое: эти все вещи, синтезированные компьютером, – словно линии на отпечатках пальцев, сугубо индивидуальны.

– И как все это выгладит? Потом? После компьютера?

– Надеюсь, что увидишь. Это график, волнистая линия, по которой сразу все видно.

– Типа кардиограммы?

– Почти.

– Ты возьмешь Викин голос с разных кассет? Неплохо…

– Совершенно верно. Я получу голосовые отпечатки Викиного голоса там, где они травят анекдоты…

– Новоселье, – произнес Лютый.

– Где ни у кого нет сомнений в том, что она Вика… – Игнат кивнул.

– Понимаю. – Лютый усмехнулся. – Откуда ты все это знаешь? Видите ли, Светлана, – Лютый обратился к молча слушавшей их шефине, – он и в школе был такой. Ему б в профессора подаваться.

– А он вырубает людей тысячедолларовыми фишками. – Шефиня улыбнулась.

– Все мы не оправдываем надежд, Владимир Ильич.

– И сличу их с голосовыми отпечатками, – продолжал Игнат, никак не прореагировав на последние реплики, – на той кассете, где возможен дублер.

– Ее возвращение из больницы…

– Или не ее возвращение из больницы. По этим графикам мы и проверим, так ли уж на самом деле безумны наши версии. Интересно, да? – Потом Игнат невесело усмехнулся и произнес внезапно чуть треснувшим голосом:

– И достоверность будет сто процентов. Точка. Финита ля…

– Комедия, – докончила шефиня и пристально посмотрела на Игната.

– Это действительно так? – Лютый перевел взгляд с Игната на шефиню.

Та кивнула, затем порылась в своей волшебной сумочке, извлекла пачку сигарет и быстро закурила.

Лютый снова посмотрел на Ворона:

– И ты знаешь, где это сделать?

– Да, – сказал Игнат, – я знаю, где это сделать.

Вот тогда шефиня и произнесла:

– У меня есть люди на Зубовской. Любую экспертизу провести. Есть еще частная фирма.

– Не надо, Светлана Андреевна, – отозвался Игнат, – спасибо.

* * *

Ком за комом… Целая лавина. И так же, как и в лавине, решения можно было принимать только очень быстро.

* * *

Странный факс, конечно, должен был наделать переполох. А все фигуранты переполоха обычно на виду. И, приняв решение похитить с рыночной площади небольшого поселка у Рублевской трассы командира местного ОМОНа Павла Лихачева, Игнат постарался сделать все возможное, чтобы дело было проведено как можно с большим шумом. Внешний эффект и последующий за этим резонанс. Фигуранты переполоха обычно на виду.

Сами же они, получив результаты голосовых отпечатков, находились уже на много шагов впереди. Ближе к кругу безумия, поджидающему их в темноте.э

* * *

– Ты хочешь сказать, что ее больше нет? – тихо произнес Лютый. – Что это не она?

Игнат молчал.

– Но я же разговаривал с ней… Понимаешь? Ты хочешь, чтобы я поверил этим бумажкам, а не собственным глазам? Ворон…

Игнат продолжал молчать.

– Значит, все это время… – Лютый недоверчиво покачал головой и… устало опустился в кресло. Затем снова взглянул на листы хорошей белой бумаги, расчерченные пополам четкой линией графиков. Листов было три, и они лежали на низком стеклянном столике рядом с бутылкой «Славяновской» минеральной воды и распечатанной пачкой «Кэмела». – А это не может быть ошибкой? – произнес Лютый с неожиданной покорностью в голосе.

Игнат бросил на него быстрый взгляд, подошел к столику, наклонился и взял сигареты.

– Не занимай свой телефон, – мягко сказал он.

Лютый кивнул.

– Может, все может. Хотя ты должен понимать: вероятность ошибки очень мала.

Лютый снова кивнул.

– Поэтому я и попросил сделать повторный анализ, – проговорил Игнат.

Хлопком по пачке выбил сигарету, но закуривать не стал. – Человек выйдет, звонить будет из телефона-автомата. Подождем. И, Володь, после ее возвращения из клиники вы почти не контактировали. Ведь так? Подождем.

– Паскуды! – глухо произнес Лютый. – А я ведь, выходит, все это время на нее, на бедную, напраслину возводил… – Еле заметная горькая улыбка тронула его губы. – А это была не она? – Лютый тяжело вздохнул. – А какая-то тварь из Батайска?..

– Пока это только возможность, – ровным, без всяких интонаций, голосом отозвался Игнат.

– Но, брат, ну это же… Как эту суку надо было выдрессировать! – Тяжелый взгляд Лютого снова пал на листы бумаги с графиками, затем он поднял голову, посмотрел на стоящего рядом Игната и произнес негромко, не спеша и совершенно ледяным тоном:

– Я же эту тварь пополам разорву. Я их всех теперь живьем зарою.

Игнат все же закурил, потом два листа из трех повернул перед собой и положил их рядом. Один лист был помечен словом «Анекдоты», другой – «Возвращение». Графики, точки, соединенные волнообразными линиями острые пики, впадины… И даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять – графики совершенно разные.

– Видно невооруженным глазом, – сказал Игнат, – это разные голосовые отпечатки. Мне в общем-то так и сказали, но я упросил человека сделать повторный анализ.

– А это? – Лютый пододвинул к себе третий лист.

– Это я недавно сделал, скорее всего действительно ошибка. – Игнат бросил взгляд на третий график. – Отдавал отдельно, наверное, человек перепутал. Это я сделал для контроля. Качество на кассете с ее возвращением было не ахти, и я решил подстраховаться.

– И что же?

– Оказалось – излишне. У них там очень много всяких умных штучек.

По-моему, это называется аудиоусилитель. Выделили ее голос, отрезали все лишние шумы, получилась отличная копия.

– Так это… – Лютый прочитал, как был помечен третий график. – Это, что ли, с твоего маскарада? Нищий попрошайка и принцесса?

– Да, – Игнат улыбнулся. – Я подарил ей букет незабудок. И имел удовольствие побеседовать с ней.

– Угу, – хмыкнул Лютый, – и ее ребята тебе бока намяли.

– Где микрофон-то прятал, Воронов? – поинтересовалась шефиня.

– Микрофон был где и положено – в руке. Правда, под марлевыми повязками.

– Что, били?

– Да нет. Толкнули несильно. Бодигарды.

– Без цветов не мог обойтись?

– Нет, никак, – совершенно серьезно произнес Игнат, – и для завязки разговора подошли, и хороший отвлекающий момент.

Третий график был помечен целой фразой: «Что же ты работать-то не идешь, Александр?»

– Разговорил ты ее всерьез, – шефиня кивнула на голосовые отпечатки, – если даже успела насчет работы справиться.

– Там у меня целая ее ария записана, – не без гордости сказал Игнат, – сольная партия – беседа с нищим. Но эта фраза – самая четкая. Еще она мне подала царскую милостыню – пятьсот рублей, так что и пальчики ее имеются. Не знаю, на всякий случай. Хотя теперь ни к чему все это. Имея на руках голосовые отпечатки.

– Дождемся повторного результата, – предложил Лютый, – давай так.

– Конечно.

– Какая она, эта другая? – неожиданно спросила шефиня. – Ты ведь смотрел на нее в несколько необычном контексте?

– Испуганная, – произнес Игнат, – но… и что-то еще. Ей, видать, тоже не сладко.

Лютый удивленно вскинул бровь, затем молча отвернулся.

– Девочка играет не в свои игры? – холодно поинтересовалась шефиня.

– И это тоже. Но… не отчаяние, а что-то еще. Мне не знакомо это ощущение, но что-то… сильное.

– Возможно, она просто на грани, – сказала шефиня.

– Да, но… Не знаю. Что-то еще. Наверное, еще разок навестить ее придется.

– И цветы не забудь, – проговорил Лютый. Что-то темное промелькнуло в интонации его голоса. – Ладно, дождемся повторного результата.

– Не кипятись, – еле слышно сказал ему Игнат.

Зазвонил телефон. Результаты повторного анализа не заставили себя ждать.

* * *

– Да, спасибо, братишка, – сказал Игнат, прижимая телефонную трубку к уху. – Никаких ошибок? Ну что ж, хорошо. Точно та же картинка, понял тебя.

Позиция один «Анекдоты» и позиция два «Возвращение». Понял. Есть. А третья? Да, длинная работа, Александр… вся эта… угу. Не стал делать? Все-таки на всякий случай повтори, пожалуйста, хорошо? Спасибо. Да, для чистоты картинки. А раньше не сможешь? Только завтра? Понимаю, занято оборудование. Ладно, и на том спасибо. Не сильно тебя загрузил? Ну есть. Отлично. Спасибо еще раз. Я твой должник, Соболь. До завтра.

Игнат положил тяжелую трубку телефона на крупный, отливающий медью рычаг. Отличный у Лютого телефонный аппарат, в него так и хочется прокричать:

«Але, барышня»…

Но Игнат не стал ничего кричать. В этой напряженно повисшей тишине его услышали, даже если б он разговаривал шепотом.

– Нет никакой ошибки, – произнес Игнат и увидел, что щека у Лютого дернулась, – это голосовые отпечатки разных людей.

4. Вика: До и после

Краб прятался в пещере, в спасительном милосердном тумане – единственном надежном убежище для медленного и беззащитного существа. Только с тех пор уже многое изменилось.

Вика в спортивном костюме из легкого флиса вышла на широкое деревянное крыльцо, спустилась на нижнюю ступеньку и глубоко вздохнула. Ее левая нога, к счастью, единственное серьезное последствие аварии, уже почти не болела, лишь изредка напоминая о себе несильной хромотой. После завтрака Вике полагалось прогулка – ей шли навстречу, конечно, когда и она проявляла благоразумие.

Дои был просторный, двухэтажный, кирпичный, снаружи обшитый деревянными панелями, с высокой черепичной крышей и подвальным помещением, где располагались гараж, подсобки и довольно уютный бар, в полумраке которого стоял дорогой бильярдный стол для игры в пул. Несмотря на то что это был всего лишь навсего редко посещаемый охотничий домик, хозяин явно ценил уют. На первом этаже находилась большая гостиная в тирольском стиле, но с обязательным камином. Со стены светлого дерева грозно взирали головы поверженных трофеев – кабанья, волчья и голова рыси, хотя, если Вике не изменяет память, охотничьих трофеев у хозяина должно было быть значительно больше. На втором этаже располагались спальни, в том числе и ее светлая комната; еще три гостевые спальни имелись на первом этаже.

Территория вокруг дома также была обустроена со вкусом, вернее, ее все еще продолжали обустраивать. По всему периметру территории тянулись высокие металлические ограждения; в отдельной пристройке, похожей на сказочный теремок, оборудовали баню, топившуюся дровами.

Вика находилась здесь уже почти три месяца (можно сказать, что и два с половиной, смотря как считать), и теперь ей даже позволили гулять, подставляя лицо лучам ласкового весеннего солнышка. Это был подарок. За ее благоразумие.

– Здрасте, – сказала Вика крупному охраннику, вздумавшему проверить работоспособность бензиновой газонокосилки. Некоторое время назад охранники высадили здесь густую импортную траву и под сенью могучего раскидистого дуба соорудили нечто, представляющееся им садом камней. Увидев этот необычный дуб раз, потом его было невозможно не вспомнить (уж Вика-то знала об этом не понаслышке): примерно на высоте человеческого роста, если речь шла о баскетболисте, от основного мощного ствола расходились две почти такие же мощные ветви, раскидистые, параллельные земле лапы, которые затем удивительно симметричным рисунком устремлялись ввысь.

– Дерево-вилка, – сказала когда-то (целую вечность назад? В другой жизни?) о нем Вика, – какой красавец. Действительно – дуб-колдун.

Боже, как восхитительно-красива и беззащитна молодая зелень, как нежна расцветающая природа!

Вика двинулась вперед по выложенной камнями дорожке, вдыхая запахи утра. Теперь размер ее радостей сократился до самой малости, но и то, что осталось, было, конечно, божественным подарком.

Садик камней охранники соорудили практически на ее глазах, вкопав в землю декоративный пластиковый бассейн – в него с большого живописного валуна струилась вода. Сад камней выстраивали по каталогу, словно разборную мебель.

Вика никогда прежде не слышала, что садики камней поставлены на массовое производство и теперь их можно лепить, как лепят гамбургеры в ресторанах быстрого питания. Все это сооружение обслуживалось электричеством.

– Здрасте, – еще раз повторила Вика, полагая, что с первого раза охранник ее не услышал. Шнурок на ее кроссовке «Nike» был развязан.

– Привет-привет, – откликнулся охранник, провожая Вику равнодушным взглядом.

– А что это у вас за машина такая интересная? – Вика с рассеянной и чуть глуповатой улыбкой разглядывала газонокосилку, словно диковинку.

– Во дает! – Охранник усмехнулся и посмотрел на своего напарника, занятого цветочной клумбой. Тот лишь пожал плечами, отвернулся и, не выдержав, тоже прыснул. Вчера после ужина, на своей вечерней прогулке, Вика уже задавала этот вопрос. И, проявив большой интерес, получила исчерпывающий ответ об устройстве бензиновой газонокосилки и о ее назначении. Охранникам было скучно, но не настолько, чтобы в течение двенадцати часов повторять одну и ту же историю.

С Вики по-прежнему круглые сутки не спускали глаз. Но были и некоторые изменения, оставшиеся для Вики незамеченными, – в когда-то бдительных взорах ее стражников появлялось все больше равнодушия. Они, конечно, делали свою работу, но уже как бы по привычке. Два с половиной месяца – немалый срок, но чего можно ждать от вялой, рассеянной, заторможенной и напичканной наркотиками особы, которая не в состоянии провести и четырех часов без своих таблеток?

– Чего, подруга, опять кайфуешь? – поинтересовался охранник с газонокосилкой. Его смешливый напарник снова прыснул. – С утра прямо?

– В смысле? – насупилась Вика.

– Ну… пирожные свои получила?

– Пирожные полнят, – серьезно сообщила Вика.

– Это да… Я имею в виду твои таблетки.

– Мои таблетки всегда при мне, – нравоучительным тоном произнесла Вика. Помолчала и вдруг насторожилась:

– А вам-то, какой интерес?

– Не беспокойся, не отберем мы твое лекарство, – заверил ее охранник.

Вика смотрела подозрительно, потом, словно догадавшись, заявила:

– А вам их никто и не даст.

– Да мы и не настаиваем, – усмехнулся охранник, обменявшись взглядом с напарником.

По мнению охранника, возившегося с газонокосилкой, для того чтобы пасти здесь эту явно не ориентирующуюся в реальности наркоманку, более чем достаточно женщины-слона, этой действующей им на нервы старой девы Аллы.

Незачем здесь постоянно держать двух здоровенных мужиков. А сначала так перепугались, что сюда вообще полно народу нагнали, даже по лесу кто-то бродил.

Но все прошло гладко. Вроде как договорились с ней. Так почему же ее продолжают держать на «каликах»? А ту, вторую, от нее теперь действительно не отличить. Та даже лучше. Потому что ей не требуется новая порция «колес» каждые четыре часа.

Поди скажи кому, кем Вика была еще недавно, так ведь не поверят и засмеют. Хотя, конечно, смешного здесь мало. И нарозина, судя по результатам, следует остерегаться как огня. У охранника с газонокосилкой у самого была дочка, которой осенью во второй класс. И вот сесть в школе на наркоту сейчас стало легче, чем сходить в туалет. Гады, распустили всех!

Страх за дочку, страх того, что в школе она пристрастится к наркотикам (ведь эти наркодилеры дают детишкам попробовать бесплатно, «подсаживают» ребят и сосут из них, упыри, свою копейку. А потом, когда замечают родители, бывает уже поздно), постепенно превратился в навязчивую фобию. Правда, кто эти гады и кого они распустили, он вряд ли бы сказал. К столь далеко идущим заключениям он был явно не готов.

Охранник оглядел Вику и безразличным тоном произнес:

– У тебя развязан шнурок.

– Ой, спасибо, – оживилась Вика, – надо будет сходить завязать.

Охранник лишь пожал плечами. Его напарника опять разбирал смех.

– Мы там, под дубом, установили качели. Можешь пойти полетать, – сказал первый охранник, возвращаясь к своей газонокосилке.

– Она уже летает. – Второй охранник наконец не выдержал и захихикал.

– Перестань.

В принципе им было запрещено не то что смеяться над Викой, но и вступать с ней вообще в какие-либо разговоры, кроме вежливого «здравствуйте – до свидания». И уж в любом случае хоть как-то выказывать Вике, что с ней что-то не в порядке, было запрещено категорически. Опасались очередных истерик или приступов депрессии. А все это могло нарушить график. Его Величество График, которому, эти умники убеждены, должно подчиняться все живое в природе. Хотя, конечно, свое мнение лучше держать при себе: сказать про человека, ответственного за график, что он псих, – это не сказать ничего. Боялся народ с ним связываться. Остерегались его все. Кроме, быть может, одного человека. Один человек мог держать его в узде.

«Евгений Петрович, – с любовью подумал охранник, – умница. Папа. Куда там испанцу и его головорезам. Они у Папы в кулаке. Потому что они без Папы – ноль без палочки».

– Пэрэступная группировка, – произнес он вслух.

– Чего, опять Санчеса вспомнил? – поинтересовался его напарник и снова захихикал. – Смотри, браток, уже сам с собой разговариваешь.

– Ладно ты… Давай клумбу свою заканчивай, – произнес охранник с неожиданным раздражением.

* * *

Вика не воспользовалась советом «пойти полетать». Меньше всего она сейчас нуждалась в советах этих двух молодцов. Она направилась в сад камней, где в тени кроны дуба пряталась деревянная лавочка.

В траве, еще покрытой капельками утренней росы, стрекотали кузнечики.

Вика увидела бабочку, большую, красивую бабочку павлиний глаз. Бабочка раскрыла крылья, словно хвалилась рисунком.

– Улетай отсюда, – тихо произнесла Вика, – улетай скорее. Это нехорошее место.

На крыльце дома появилась женщина, считавшая себя медсестрой и требовавшая, чтобы ее звали Аллой. Четыре раза в день она приносила Вике на блюдечке продолговатые таблетки. Вика запивала их кока-колой из банки. Это была привилегия, одна из немногих, вытребованных ею. Такое же ее завоевание, как и разрешение пользоваться собственной косметикой и предметами туалета, носить собственные вещи (все это скопом привезли из ее дома), выкуривать, теперь уже только вечерами, по одной, но ее тонкой сигаре и выпивать порцию виски.

Привилегии как плата за благоразумие. Довольно комфортабельная клетка, к которой она уже начала привыкать.

Да, Вика проявила благоразумие. Шаг за шагом. У нее просто не оставалось другого выхода. Более того, для них для всех не было другого выхода.

Эти обезумевшие Пигмалионы из… шлюхи Ладно, держи себя в руках. Ты не должна испытывать гнева. Даже когда только думаешь о ней – не должна. вознамерились создать, как бы это дико ни звучало, ее самое. Им было мало просто внешнего сходства. Они решили получить все. Манеры, привычки, наклонности, прошлое, чуть ли не ее сны. Не без содрогания Вика узнала, что подобная апробированная метода создания двойников существует. И не просто в дешевых фильмах, политических триллерах, где спецслужбы штампуют двойников президента, а в виде напечатанных инструкций и формуляров, помеченных даже не «сверхсекретно», а лишь «ДСП» – «ограниченный доступ». Правда, для того чтобы достичь положительного результата, требовалось добровольное или хотя бы добровольно-принудительное согласие обеих персон. И вот в этом добровольно-принудительном согласии и проявилось Викино благоразумие. Это случилось после нескольких истерик, заканчивающихся, как правило, введением большой дозы «тормозящих» веществ, ну и, конечно, нарозина. По мнению Пигмалионов, нарозин, кроме прямой и несомненной выгоды, предохранял ее также против вероятного выпадения в неконтролируемо развивающуюся депрессию. Этим словам, по всей вероятности, они тоже научились в своих формулярах.