Текст книги "Миссия: Земля «Судьба страха»"

Графиня Крэк убедилась, что доктор Кацбрейн остается недвижным, и вернулась к мисс Симмонс, чтобы прикончить ее, совершенно не подозревая, что полиция с воем сирен уже мчится к их дому. Я-то знал, что вовремя ей оттуда ни за что не выбраться.

ГЛАВА 5

Графиня Крэк закрыла за собой дверь спальни. Мисс Симмонс лежала, распластавшись на постели. Обнажились ее груди, живот и бедра. Графиня запахнула на ней халат. Я не мог понять, почему она это делает: сам я полагал, что нагота учительницы действует довольно возбуждающе.

Крэк уселась в кресло и снова взяла микрофон.

– Первое занятие «Восхищение природой» прошлой осенью закончено. Вы покинули ООН и теперь входите в Ван-Кортлэнд-парк. Где вы находитесь?

– Вхожу в Ван-Кортлэнд-парк, – повторила Симмонс голосом, сильно приглушенным гипношлемом. Я заметил, что тело ее напряглось.

– Вы видите, что за вами идет Уистер. Вы знаете, что недостаточно хороши для него. Вы упрашиваете его уйти.

Из-под шлема: «Пожалуйста, Уистер, уходите».

– Отлично. Ну вот он и ушел. Вы идете дальше, углубляетесь в парк. Видите восьмерых мужчин, которые идут за вами. Оглянитесь на них. Что вы видите?

Тело мисс Симмонс напряглось сильнее и стало подергиваться.

– Я вижу восьмерых мужчин, идущих за мной.

– Вы ищете уединенное местечко. Находите таковое. Как оно выглядит?

Симмонс напряглась еще больше, но отвечала:

– Глубокая лощина, высокие склоны вокруг. С холма сбегает тропинка. Зеленая травка, ручеек.

– Отлично, – продолжала графиня. – Один из мужчин ближе к вам, чем остальные. Что вам действительно хочется, чтобы он сделал?

– Как это сказано у Крафта-Эбинга.

– Что это такое – Крафт-Эбинг? – озадаченно спросила графиня.

– Это книги аналогичные «Сексуальной психопатии». Типа сочинений Хавлока Эллиса или Зигмунда Фрейда. Когда-то мой отец читал их мне каждый вечер, когда я ложилась спать. Как психолог он говорил, что отвратительные детские сказки полны фаллических символов. Подобных засовыванию пальца в пирог. И он говорил, что его дочь должна читать о тех же самых вещах, которым теперь обучают в детских садах, потому что психология является лучшим депрессантом половой потенции у детей, так как вдалбливает им то, чего они не должны делать. Он это делал для того, чтобы помочь развиться моей естественной фригидности с тем, чтобы я могла быть нормальной, подобно другим моим одноклассникам.

Графиня сунула микрофон себе под мышку и пробормотала по-волтариански: «Святые небеса!» Потом поднесла микрофон к губам и спросила по-английски:

– Так что же вам хотелось, чтобы сделал тот человек, который оказался к вам ближе других?

– Как у Крафта-Эбинга. Свалить меня в грязь и... бу-бу-бу... бу-бу-бу... бу-бу-бу... точно как у Кра... м-м-м! О да. О Боже мой, да! – Слова от стесненности дыхания выговаривались мисс Симмонс все труднее, дышала она учащенно и тяжело. – Давай же... бу-бу-бу, бу-бу-бу... Клади... бу-бу-бу... бу-бу-бу. Ах!

Графиня Крэк глядела на нее, не отрываясь. Она прикрыла рукой микрофон и сказала по-волтариански: «Да, теперь ее не остановить». По-английски же она проговорила в микрофон:

– Вот именно это и происходит. Вы можете это видеть, ощущать, вы находитесь непосредственно там. Продолжайте.

Мисс Симмонс напряглась еще сильнее, затем в нетерпении еще больше распахнула халат и оказалась совсем обнаженной. Она широко раскинула руки и ноги и выгнула спину. «Ах, ах... грязь... такая чудесная... такая грязная... ах... Еще!... Еще!» Спина ее выгнулась наподобие лука. Заплясала висящая на вешалке одежда. «Бу-бу-бу... бу-бу-бу...» – тяжело выдыхала мисс Симмонс.

– Ну и дела, – проговорила испуганная графиня.

Одежда от неистового крика мисс Симмонс слетела с вешалки.

Графиня Крэк смотрела на нее, ошарашенная.

Теперь мисс Симмонс лежала в изнеможении, и из уголка рта у нее высовывался язык.

Графиня поднесла микрофон к губам, но ничего не успела сказать. Ее опередила мисс Симмонс, прокричав: «Теперь ты!» Ноги ее взлетели вверх и резко забились в воздухе. «Бу-бу-бу... бу-бу-бу... бу-бу-бу...»

Предметы косметики на столике стали вздрагивать и подпрыгивать.

– Боги небесные! – изумленно проговорила графиня.

– Вот! – кричала мисс Симмонс. – Вот! Вот! Вот!

От пронзительных воплей мисс Симмонс косметические принадлежности посыпались на пол. Через минуту мисс Симмонс лежала с вывалившимся изо рта языком и тяжело дышала.

Графиня снова подняла микрофон, желая говорить, но опять упустила свой шанс.

– Оба, оба, оба! – кричала теперь мисс Симмонс. – Оба... бу-бу-бу... бу-бу-бу... Должны!

Мисс Симмонс сидела на постели и пружинисто раскачивалась на ней – вверх, вниз.

Графиня Крэк, весьма озадаченная, наблюдала за ней.

На потолке стал подрагивать и отваливаться кусок штукатурки.

– Ой-я-а-а! – вопила мисс Симмонс.

Пронзительный крик разнесся по комнате, и штукатурка с грохотом обвалилась на пол.

Мисс Симмонс снова лежала, свесив набок язык. Графиня еще раз попробовала воспользоваться микрофоном и заговорила:

– Мисс Симмонс, мне кажется...

Но мисс Симмонс резко перевернулась, встала на четвереньки и закричала:

– О нет! Не делай этого! А-а-ах!

Торшер возле кресла графини пустился в пляс. Крэк испуганно протянула руку, чтобы удержать его, но лампа стала раскачиваться еще сильнее.

– Еще! Еще! Еще! – выкрикивала мисс Симмонс.

Когда она издала очередной пронзительный вопль, дверца стенного шкафа с треском захлопнулась.

И снова Симмонс лежала обессиленная, с вывалившимся изо рта языком и бурно дышала.

Видно, графиня Крэк почувствовала облегчение. Собранно, по-деловому она снова поднесла микрофон ко рту, но мисс Симмонс не дала ей говорить.

– Теперь трое! – заорала мисс Симмонс и стала раздирать ногтями подушку. Затем засунула ее под себя, перевернулась, схватила ее в руки. – Бу-бу-бу... бу-бу-бу... бу-бу-бу! —бормотала она.

Напольная лампа снова пошла покачиваться. Рука мисс Симмонс вырвала из подушки целую горсть перьев.

Графиня глядела на эту сцену и ничего не могла понять.

Халатик мисс Симмонс взлетел над, кроватью, и она прокричала: «М-м-м! М-м-м! М-м-м! Ии-пи-и!». И снова она лежала, жадно глотая воздух.

Графиня Крэк убрала халат и встала, пристально наблюдая. Совершенно естественным голосом мисс Симмонс говорила:

– Теперь мы обратимся к Крафту-Эбингу, страница девяносто два. Я убеждена, что ваш преподаватель психологии обращал на нее ваше внимание. Шестеро из вас становятся в круг. Остальные двое...

Лампа заходила ходуном. Графиня ухватилась за нее, чтобы не дать ей упасть.

– Мм-м! Мм-м! Мм-м! – напевала мисс Симмонс.

Вдруг рассыпанные по полу косметические принадлежности запрыгали от душераздирающего вопля мисс Симмонс. Вся перьевая набивка подушки так и взлетела в воздух.

Графиня пыталась отбиться от перьев, садящихся ей на лицо.

Напольная лампа с оглушительным грохотом рухнула на пол.

Мисс Симмонс расслабилась и улеглась на спину, блаженно улыбаясь из-под шлема. Вся она взмокла от пота, а уж постель-то точно промокла насквозь. Кажется, она наконец исчерпала все свои силы и растянулась в ленивой позе.

Графиня покачала головой и пробормотала по-волтариански: «Ну, надеюсь, она насытилась! Шлюха!» Затем поднесла ко рту микрофон и по-английски сказала:

– Мужчины уходят. Они машут на прощание руками. Вы видите, как они поднимаются вверх по тропинке и исчезают. Все они очень довольны. А вы довольны?

– О да, – прозвучал из-под шлема приглушенный голос мисс Симмонс.

– Что-нибудь вас беспокоит?

– Я мила и красива, испачканная землей. Только вот немного странное ощущение в ноге.

– Вы сломали ее, когда плясали от радости, – объяснила графиня Крэк.

– О, тогда все в порядке.

Графиня покрепче сжала в руке микрофон и сказала:

– Тот инцидент, через который вы только что прошли, является истинным, тем, что случился в действительности. Все прочие воспоминания о том времени и месте ложны, и они испарились. Сейчас вы обрели истинные воспоминания. Вам понятно?

– Понятно, – сказала мисс Симмонс.

В этот момент снаружи раздались какие-то громкие голоса и хлопки автомобильных дверей. Кто-то прокричал:

– Поднимайтесь в квартиру двадцать один!

Я затрепетал. Графферти!

ГЛАВА 6

Графиня Крэк проговорила в микрофон:

– Вы здесь полежите, ни о чем не думая, пока я не вернусь.

Она положила микрофон, вышла из спальни и закрыла за собой дверь. Доктор Кацбрейн все еще торчал на одном месте наподобие нелепой статуи.

С лестницы послышались тяжелые шаги поднимающихся по лестнице людей.

Сильный удар сапогом в дверь!

Замок, разлетающийся на части, с треском распахнутая дверь!

В комнату ворвались Графферти и трое полицейских!

Графферти уставился на неподвижного доктора Кацбрейна.

– Где изнасилование с убийством? – проревел он.

Графиня сунула руку в черную сумку и выключила динамо. Но вынула из нее небольшой предмет, с виду похожий на чертежную кнопку. Я только мельком заметил метку на нем.

Доктор Кацбрейн пришел в движение, обратив на себя внимание всех присутствующих.

Графиня Крэк двинулась к нему, сжимая в пальцах странную кнопку. Той же рукой схватила Кацбрейна за плечо, и тот громко вскрикнул от этого прикосновения.

– Если вы ищете насильника, – сказала она полицейским, – то вот он, ваш человек! – И графиня Крэк отступила в сторону.

– Где убийство? – рявкнул, обращаясь к Кацбрейну, Графферти.

Доктор Кацбрейн набрал полные легкие воздуха и заорал:

– Я ненавижу вас! Я разорву вас на части! Отвечайте мне!

О боги, эта (...) Крэк уколола его «дротиком следователя», тем самым, что приводил допрашивающего в такое гневно-возбужденное состояние, что задавать разумные вопросы он уже не мог.

Графферти помахал пистолетом и проревел:

– Да кто ты такой, черт побери, чтобы так разговаривать с полицией?

– Вы должны отвечать ясно! – кричал Кацбрейн. – Убью вас, если не будете! На куски разорву!

Графферти подал сигнал двум полицейским.

– Парни, заберите его с собой. И привлеките эту девушку как свидетельницу. А ты, – сказал он, обращаясь к третьему копу, – осмотри-ка все здесь, нет ли трупа в какой-нибудь комнате. Нам нужны улики!

– Улика у меня есть, – заявила графиня. – Вот прямо здесь. – Она полезла в черную сумку, оторвала четыре черных квадратика от рулона и протянула полицейским, пользуясь жестом иллюзиониста, каким он обычно внушает людям, что им обязательно нужно что-то схватить.

Каждый взял по черной пластинке и с любопытством уставился на нее.

Графиня нажала на плунжер динамо.

Графферти и трое полицейских сразу стали похожи на окаменевшие статуи.

А с ними и Кацбрейн.

Крэк закрыла входную дверь и накинула цепочку.

Мисс Симмонс лежала, расслабившись, вытянувшись во весь рост и улыбаясь из-под шлема.

– Теперь, – сказала графиня Крэк, – мы установим, как вы действительно относитесь к Уистеру. Вам известно, что вы для него недостаточно хороши. Но вы благодарны ему навеки за то, что он не поимел вас сам, а отдал другим на изнасилование. Ваша благодарность переходит в поклонение, с которым вы бы относились к святому, и вам известно, что вы осквернили бы его, если бы он всего лишь коснулся какой-либо части вашего тела. Вам это понятно, не правда ли?

– Да, – отвечала мисс Симмонс.

– Поэтому, – продолжала Крэк, – уже в следующий раз, как он явится к вам на урок, вы ему скажете, что студентом он был превосходным, и что вы ставите ему наивысшую отметку за всю оставшуюся часть курса, и что ему не нужно приходить в дальнейшем на ваши занятия, не нужно сдавать экзамены по «Восхищению природой», что он безусловно знает все в совершенстве – и вы, соответственно, отметите все это в журнале, чтобы не случилось никакой промашки. Вы это усвоили?

– Да.

– Вы также скажете другим учителям, какой он прекрасный студент, и поверите в это сами. Усвоили?

– Да.

– Когда он придет на следующее занятие, вы отпустите его. Вам больше никогда не придется видеться с ним снова. Разве это не чудесно?

– Чудесно.

Графиня повертела микрофон в руке, глубоко вздохнула и продолжала:

– После того как вы отпустите Уистера, можете быть довольны собой. Вы будете жить своей жизнью, и у меня нет ни малейшего желания влиять на нее, но хочу вам дать очень надежный совет. Перестаньте носиться со своим Крафтом-Эбингом. Он и его друзья Хавлок Эллис и Зигмунд Фрейд – отвратительная компания. Предлагаю вам найти приятного молодого человека – не Уистера, разумеется, – и выйти за него замуж. Это, конечно, ваша жизнь, но вам следует подумать о том, чтобы остепениться, обзавестись семьей и вести себя нормально.

– Нормально, – пробормотала Симмонс.

– Вот именно, – подтвердила графиня Крэк. – И вы убедитесь, что это намного интересней.

– Намного интересней, – пробормотала Симмонс.

– Секс без любви – пустая трата времени. Вы понимаете?

– Пустая трата времени, – повторила Симмонс.

– Отлично, – сказала графиня. – Вы чем-нибудь смущены или обеспокоены?

– О нет!

– Прекрасно. Теперь вы забудете, что я у вас побывала. Когда я сниму с вас шлем, вы спокойно ляжете спать, не выходя из этой комнаты. Все, что вы увидите или услышите до завтрашнего дня, не пробудит в вас ни малейшего интереса. Ночью вы хорошо выспитесь. Завтра, когда вы проснетесь, мир для вас будет новым. Все, что вы обнаружите или что случится завтра в этой квартире, вы сочтете несущественным, найдете всему разумное объяснение и попросите, чтобы вас насчет этого не беспокоили. Хорошо?

– Хорошо.

Графиня выключила шлем и сняла его с головы мисс Симмонс. Та сразу же заползла под одеяло и мгновенно заснула.

Теперь, когда графиня Крэк вышла из спальни, закрыв за собою дверь, я вздрогнул, словно очнувшись от кошмара. Я знаю, что сделал бы сам на ее месте: убрал бы свидетелей. И я задавался одним лишь вопросом: она-то как это сделает? Я терял союзников одного за другим и мог лишь сидеть тут, в шкафу, угодивши в ловушку, и пассивно смотреть, бессильный хоть чем-нибудь помешать безжалостному, сокрушительному року.

ГЛАВА 7

Полицейский инспектор Графферти стоял неподвижно в дурацкой позе, уставясь на кисть своей руки. Трое других полицейских, застыв, оставались в различных фазах своей активности: один смотрел в потолок, другой – на пол, а третий, повернувшись вполоборота, тупо взирал на шефа.

У Кацбрейна рот был открыт – в нем в тот момент закипала ярость. Графиня сняла с Кацбрейна свой дротик и убрала его снова в черный футляр.

Затем она обошла по очереди всех полицейских: у каждого забирала пистолет, разряжала его, вытаскивала запасные патроны и бросала их в черную сумку, возвращая пистолет в кобуру. То же самое она проделала и с пистолетом Графферти, вызволив оружие из его пальцев. Как она только этому научилась? Эта загадка донимала меня до тех пор, пока я не вспомнил, что у них в офисе вечно ошивался Бац-Бац. Чему же учил ее этот чокнутый мастер по разносу чужих машин? Мои руки покрылись гусиной кожей, хотя в шкафу было жарко. Мне это вовсе не нравилось! Что она задумала теперь? Что-нибудь дьявольское – в этом я был уверен.

Вот она надела пиджак. Набросила на плечи накидку из черного соболя. Шагнула к зеркалу и поправила распушенные светлые волосы. Потом вспомнила об алых перчатках и натянула их на руки.

Крэк подошла к окну и слегка приоткрыла его. Смеркалось, но с улицы доносились крики играющей детворы.

Она аккуратно смотала шнур микрофона и вместе со шлемом запрятала в сумку. Затем оглянулась, ища, не оставила ли чего, и вдруг извлекла очень маленькую штучку.

Я просто похолодел.

Бомба!

Ну, сбылись мои худшие страхи.

Графиня взглянула на пятерых мужчин, напоминающих музей восковых фигур, где преступник показан в момент совершения известного преступления. Но данное преступление принадлежало не прошлому и не демонстрировалось как историческое событие. Оно совершалось здесь и теперь! Вернее, готовилось совершиться во всей своей ужасающей жути! И этим беднягам сейчас предстояло испытать на себе всю ярость и беспощадность графини Крэк.

Бедный Кацбрейн. Если бы хоть кто-то подумал сообщить ему, что она порешила сразу трех мужиков – и за что? – за невинные приставания! О, я знал, что она никогда не прощает оскорблений. Просто откладывала возмездие – мешали другие дела. Теперь мир психиатрической науки должен был почувствовать полную деградацию одного из ее светил. Я задался вопросом: не поймет ли он в последние мгновения своей жизни, что гибель его спровоцирована его же приглашением порезвиться с ним на диванчике? Неужели, будучи профессионалом, он не мог заподозрить, что имеет дело с чем-то страшнее самой смерти? Увы, бедный Кацбрейн со своим профессиональным подходом – то бишь с профессиональной обязанностью насиловать одиноких и замужних женщин, короче, всех подряд – не проходил вспомогательный курс, как вести себя с воплощением дьявола Манко, подобного остервенелой графине Крэк.

Она положила бомбу чуть ближе к Кацбрейну, чем к остальным. Окинув напоследок взглядом всю комнату и задержав его на Кацбрейне, надавила на плунжер!

Ага, часовой механизм бомбы сработает чуть позднее.

Графиня Крэк подхватила сумку и вышла, оставив дверь нараспашку.

Она не спеша спустилась по лестнице и через парадную дверь вышла на темную улицу. Пересекла ее. Боковой переулок располагался прямо напротив. Она затаилась в нем, как лепертидж, укрывшийся рядом со следом своей жертвы и жаждущий насладиться ее предсмертными муками.

Крэк сунула руку в сумку, заглянула в нее и проверила, правильно ли лежит большой палец: он находился на триггере генератора, обездвиживающего людей.

Крэк напряженно вглядывалась в окошко квартиры, словно ожидая, что что-то произойдет. Произошло!

Вспышка!

Из оставленной ею щели в окне повалил дым.

Она нажала на триггер генератора, освобождая людей.

В то же мгновение – крики!

Издаваемые оказавшимися в квартире людьми.

Они звучали оглушительно даже на другой стороне улицы.

Грохочущий топот ног!

Вопли ужаса – снова и снова!

На улицу ошалело выскочил полицейский инспектор Графферти.

Он пулей влетел в патрульную машину у обочины и остервенело пытался нашарить ключи. При этом он все время кричал и кричал.

Еще двое полицейских вырвались из дома. В паническом ужасе воя, как волки, они забились во вторую машину и тут же рванули с места. Завизжали колеса, и машина, газуя, умчалась, виляя из стороны в сторону.

Третий коп свалился с лестницы. С воплем он прокатился кубарем по фойе дома и, словно пущенная из лука стрела, влетел в машину. Он и Графферти, оба не прекращая орать, стали бороться за руль. Полицейский завел мотор. Машина рванула прочь, но при этом оба они пытались ее вести, отталкивая друг друга в сторону.

Как раз в это время Кацбрейн наконец открыл в квартире окно. Но он не выпрыгнул в образовавшееся отверстие, нет. Он с воем выбросился, выбив стекло!

И с воем же приземлился на кустарниковое ограждение.

Он поднялся и, продолжая вопить, забегал по кругу.

– За мной гонятся, за мной гонятся! – блажил Кацбрейн. И только тогда я понял, что она применила: бомбу-эмоцию фирмы «Глаза и Уши Волтара», а из всего ассортимента имеющихся эмоций она избрала ужас.

Но графиня Крэк, эта коварная дьяволица, еще не закончила с бедным Кацбрейном. Я понял теперь, почему она медлила. В руке у нее был небольшой пакетик. Дротиковый пистолет одноразового использования. Она шагнула вперед, прицелилась. В поле зрения появилась жалкая, вертящаяся волчком фигура Кацбрейна.

Крэк выстрелила!

Кацбрейн все еще с воплями бегал по кругу.

Вдруг тональность его голоса изменилась, и он запрыгал, срывая с себя пиджак. Потом побежал и оказался перед толпой ребятишек, остановившихся и глазеющих на это дикое зрелище.

Вопя, Кацбрейн срывал с себя рубашку. За рубашкой последовали брюки.

– За мной гонятся! – крикнул он и тут же отделался от майки с трусами.

Возопил еще громче и помчался прочь.

Крэк, исчадие ада, похоже, пустила в него стрелу, вызывающую прилив тепла и такую неистовую чесотку, что хочется сбросить с себя всю одежду. Страшная месть!

Дети побежали за Кацбрейном, как хвост за уносящейся кометой, крича: «Стрикер! Стрикер!» (Человек, бегающий голым в общественном месте (англ.).) Шум поднялся ужасный. Сбегалась вся округа, чтобы присоединиться к погоне.

Графиня Крэк навела порядок в своей продуктовой сумке, взбила волосы на голове и не спеша зашагала в сторону метро. Наверняка она думала – эта садистка, это чудовище, – что с работой на этот день справилась превосходно. Даже купила себе в киоске метро «Милки Уэй» и пожевывала его, очень довольная, на победном пути домой.

Назвать мое состояние победным было нельзя.

Я не мог выбраться из стенного шкафа.

Оставалось лишь вызвать по рации Рата, попросить его позвонить мисс Щипли и сказать ей, чтобы сдвинула мебель в сторону, а то я дверь не могу открыть.

Когда я выбрался из шкафа, то чувствовал себя не лучшим образом. И дело было не в том, что Рат разговаривал со мной по рации насмешливым тоном, не в том, что мисс Щипли и Кэнди смеялись, что меня закрыли в стенном шкафу, «как нашкодившего мальчишку», не в том, что рабочие все еще не закончили ремонт и в доме царил вопиющий хаос, и не в том, что меня донимали блохи. А в том, что меня раздражало, с каким самодовольным видом ела графиня Крэк этот свой «Милки Уэй»!

Ярость может порою не только захлопнуть дверь, но и открыть ее. И ярость открыла ее теперь.

Идея!

Мисс Симмонс ведь не только доктор педагогических наук, но и доктор психологии. Она прекрасно должна разбираться в том, что такое гипноз. Я скажу ей, что ее загипнотизировали, и этим разрушу все, что ей внушили!

А там мы еще посмотрим, кто из нас посмеется последним!

ГЛАВА 8

Большая часть ночи ушла у меня на то, чтобы написать письмо. Написанное так, что почерк было не узнать, оно сообщало следующее:

Уважаемая мисс Симмонс!

Возвращаю вам ваши очки, чтобы вы знали, что я вам друг.

Должен сообщить, что с вами проделали подлую вещь: вас загипнотизировала и врала вам, находящейся под гипнозом, отвратительнейшая злодейка из тех, что когда-либо существовали между адом и небесами. Вам наговорили с целый короб лжи. Не верьте ей!

То, что вам говорили, – сплошная чушь, и вы должны выбросить ее из головы. Вы были совершенно правы относительно НЕГО.

Поймите, что ваше будущее и будущее этой планеты целиком зависит от того, сможете ли вы разоблачить истинную сущность этого (...).

Не позволяйте слабому налету гипноза погубить вашу твердую решимость разоблачить преступника. Действуйте! Действуйте! Действуйте!

Ваш истинный друг X.

Вскоре после восхода солнца я разбудил по рации Рата. Мы договорились встретиться с ним в здании редакции журнала «Чушь-дрянь» в восемь тридцать утра.

Когда подошло время, я стоял там на неровно вымощенной дороге. Прибыл Рат. Ах, чтоб ему – несмотря на приказ, он отрастил усы, и они щетинились во все стороны. Но времени на нагоняй не было. Кроме того, за нами могли наблюдать.

Я отдал ему письмо и строго предупредил:

– Смотри, жизнью отвечаешь, чтобы это письмо было лично передано мисс Симмонс по адресу Богг-стрит, 352, квартира 21, что на Морнингсайд Хайте. Как сделаешь это, встретишь меня у западной стороны того здания, что прямо к югу от нас, у столиков в Граффо-Спилл-парке.

– А почему бы нам просто не встретиться в квартире мисс Щипли? – спросил этот наглый негодяй.

– Держись оттуда подальше. И если хоть пикнешь кому-нибудь, где я живу, пристрелю, крови твоей не пожалею – галлоны ее выпущу из тебя.

– Не сомневаюсь, что так оно и будет, – сказал он. Но, несмотря на нахальство, в нем заговорила профессиональная выучка, и он поспешил поскорее уйти.

Я пошел к зданию в Граффо-Спилл. На площади рядом с ним имеется единственный в Нью-Йорке водопад с проходом под ним. Вы проходите прямо сквозь него. Я пользовался им, когда заметал следы.

Внутри имелась закусочная со столиками. Очень недурная. Я выпил кофе с хот-догом, будучи в довольно приподнятом настроении. Невдалеке плескался водопад, а поскольку день был субботний, вокруг почти никого не было. Вполне спокойная атмосфера, очень приличное общество.

Через два часа я уже не был таким спокойным. Я пил слишком много кофе.

Пять часов спустя после того, как я отослал Рата, от моего мирного настроения ничего не осталось. Мною овладевало беспокойство. Я винил себя. Мне бы следовало доставить это послание самому: но тогда меня удержала от этого шага положительная убежденность в том, что она узнает мой голос – ведь я разговаривал с ней. Или что могут нагрянуть ее студенты и отдубасить меня!

Я нервничал теперь так, что у меня дрожали руки, и человек у стойки поглядывал на меня, определенно собираясь вызвать полицию. И тут появился Рат.

Он нервничал, держался настороженно, лицо побледнело, руки тряслись. В общем, он выглядел боязливо-озабоченным. Я понял, что он хочет утаить от меня что-то.

В ответ на мой возмущенный вопрос, что его так задержало, Рат уклончиво ответил:

– О, да она еще не встала. Там, правда, убирали помещение и вставляли в раму новое стекло. Почему там такой погром? В квартирах, где вы бываете, всегда случаются погромы, офицер Грис?

Я понизил голос – человек у стойки что-то уж больно упорно рассматривал меня.

– Ты передал мое письмо или не передал?

– Я не хотел оставлять его из-за уборщиков, – нервно проговорил он. – Я не испытывал к ним доверия. В нашем деле учишься не доверять людям. А при том, что грозятся пролить целые ведра твоей крови...

– Галлоны, болван, – резко поправил я его.

– ...я вовсе не желал передавать его стекольщикам. Вот и ждал, пока она не встанет. Встала – где-то через полчаса.

– Постой-ка. Это же больше четырех с половиной часов назад! Что же, черт побери, так сильно тебя задержало?

– Тихо, тихо, – испуганно попросил он и наклонился вперед. – За нами наблюдают вон те две девочки и владелец закусочной. Вы говорите по-волтариански.

– Рат, у меня в кармане пушка. Она под столом смотрит прямо тебе в живот, Рат. Если ты не скажешь мне, что случилось, Рат, я нажму на спусковой крючок, Рат.

Это до него дошло.

– Знаю, – сказал он. – С вас станется. И тут же сбегутся копы. – Он глядел на меня во все глаза. Но все же перешел к делу: – Так вот, она встала. Халатик на ней был больно уж помятый, и она, кажется, вовсе не беспокоилась, чтобы его на пуговички застегнуть. А фигурка у нее, ей-Богу, ничего. Грудки красивые и твердые. Волосы на лобке коричневые. Стройные ножки...

Рукой, лежавшей в кармане, я сделал угрожающий жест. Он тут же опомнился и заговорил по-другому:

– Она посмотрела на людей из службы уборки квартир и сказала: «Сегодня, должно быть, суббота». Потом глянула на стекольщиков и говорит: «Мило со стороны домовладельца. А то ведь сквозило...»

– А письмо-то, Рат, – прорычал я.

– ...а потом она увидела меня и сказала: «О, человек с ранним утренним визитом. Как мило». Я сказал: «Нет, мадам. Я здесь в качестве посыльного, хотя настоящая моя должность называется иначе. Но меня прислали сюда, и потому я здесь». Я передал ей очки. Она положила их на ореховый буфет, примерно дюймах в трех с краю. Я передал ей письмо. Она открыла его шпилькой для волос, прочла.

– Постой, постой, – прервал я его, – она же без очков ничего не видит. Может, ты отдал их совсем не той женщине. Опиши-ка ее.

Он это сделал. Коричневые волосы, светло-ореховые глаза, бородавка на тыльной стороне левой кисти. Да, это была мисс Симмонс.

– А что потом? – спросил я.

– А потом на волю вырвались все адские силы, – отвечал Рат. – Потому-то я и тянул, не рассказывал вам, ведь вы так горячи, что ненароком и пристрелить можете. Обещайте, что не будете стрелять. Вы можете попасть вон в тех маленьких девочек.

– Говори! Говори! – настаивал я взволнованно. – Да не буду я в тебя стрелять, идиот! Ты же принес хорошие новости!

– Ну, в общем, она читала письмо, а сама то побледнеет, то покраснеет. Потом прочитала еще раз и вроде как бы вскрикнула. Что это вы, офицер Грис, написали письмо, которое так расстроило бедную женщину? Не нравится мне носить письма. Особенно ваши! Мне показалось, что ее вот-вот хватит удар. Чем это вы так ее растревожили? Бабеночка она, кажется, славная. Но если люди расстраиваются, вам это кажется хорошей новостью.

Я весь горел нетерпением. Я торопил его:

– Говори! Говори! Что именно она сделала или сказала?

– Она кричала: «Я знала это! Я знала это! Как только я проснулась, я знала это, но мне не хотелось в этом себе признаться!» И она бросилась в спальню, и я услышал, как она там одевается. А потом она вернулась в гостиную. Я надеялся, что она напишет вам в ответ что-нибудь такое хлесткое, поэтому спросил: «Ответ будет?» И она сказала: «Подождите здесь. Я вернусь и дам вам ответ. Это дело для полиции!» И она вылетела из квартиры.

Я ликовал. Она ведь знала, как выглядит Крэк. Она могла составить ее фоторобот. Кроме того, опознать эту женщину могли Графферти, трое полицейских и Кац-брейн. У них на пистолетах имелись даже отпечатки ее пальцев. Они знали, что это связано с Уистером, и, допросив его, могли выйти на графиню Крэк. Превосходно!

Рат еще не кончил говорить:

– В конце концов я сел ей на хвост, но потерял ее в экспрессе, который шел в центр, поэтому вернулся на Богг-стрит. Нашел местечко, откуда удобно держать квартиру под наблюдением так, чтобы не быть замеченным, и стал ждать. С одной стороны, я так рассуждал: если она, чего доброго, вернется с полицией, я могу дать им ваш адрес, но, с другой стороны, если поднимется буча, это могло бы скомпрометировать присутствие волтарианских агентов на планете. Я решил, что нужно узнать побольше. Вернется она с полицией – я исчезну. А не будет с ней полиции – тогда, может, добуду больше информации: все же в этом, собственно, и заключается моя работа, сколько бы раз кое-кто ни стремился отлучить меня от нее, заставляя выполнять несвойственные мне функции.

– Рассказывай, что было дальше, – приказал я ему.

– Пропадала она несколько часов, а когда вернулась, то была одна. Поэтому я пошел с ней. Она выглядела безмерно самодовольной. Вся сияла от счастья – но самодовольство так из нее и перло. Эти женщины-землянки уж так устроены: они на седьмом небе от счастья, если у них на кого-то что-то имеется, а именно так она и выглядела.

– Красивой, – подсказал я.

– Ну да. Я бы сказал, что она выглядела красивой. Но самодовольной. Мы сразу же поднялись к ней в квартиру, зашли, и тут она такое отчудила: поцеловала меня в щеку и говорит: «Передай своему другу: спасибо, спасибо, спасибо! Все абсолютно верно. Его или ее письмо фактически спасло мне жизнь». Как только она это сказала, я рванул оттуда поскорей. Ведь бабы не целуют просто так, без какой-то скрытой причины, и я подумал, что она просто пыталась не дать мне сбежать до прихода полиции. Так вот, зная вас, я рекомендую вам не высовываться.