Текст книги "Империя права"

Дело об улиточном дартере

Теперь я опишу, хотя и короче, намного более современное дело, чтобы показать, что судьи продолжают заниматься такими спорами¹⁵. В 1973 г., когда нация была очень озабочена охраной природы, конгресс США принял Акт о находящихся под угрозой исчезновения видах. Он наделял министра внутренних дел полномочиями определять виды, которые, по его мнению, будут поставлены под угрозу из-за разрушения мест обитания, критически важных для их выживания, и затем требовал от всех государственных агентств и департаментов предпринимать «действия, необходимые для того, чтобы гарантировать, что действия, одобренные, финансируемые или осуществляемые ими, не ставили под угрозу продолжение существования таких находящихся под угрозой исчезновения видов»¹⁶.

Группа экологов из штата Теннесси выступала против проектов Агентства долины Теннесси (АДТ) по сооружению дамб не из-за какой-то угрозы видам, но потому, что эти проекты меняли географию района, превращая свободно текущие потоки в узкие, уродливые канавы, чтобы увеличить без необходимости (или, по крайней мере, так думали экологи) производство электроэнергии. Экологи обнаружили, что одна почти законченная дамба АДТ стоимостью более чем 100 миллионов долларов, вероятно, уничтожит единственное местообитание улиточного дартера, трехдюймовой рыбки, не особенно красивой и не представляющей особого интереса с точки зрения биологии или экологии в целом. Они убедили министра внутренних дел внести улиточного дартера в число видов, находящихся под угрозой, и начали процесс с тем, чтобы предотвратить завершение строительства и использование дамбы.

Агентство доказывало, что статут не должен интерпретироваться таким образом, чтобы предотвращать завершение или функционирование какого-либо проекта, в значительной степени реализованного до того, как министр издал свое распоряжение. Оно утверждало, что фраза «действия, одобренные, финансируемые или осуществляемые» относится к началу проектов, а не к завершению проектов, начатых ранее. Оно поддерживало это утверждение указанием на различные акты конгресса, принятые после декларации министра о том, что завершение строительства дамбы приведет к уничтожению улиточного дартера, которые свидетельствовали о том, что конгресс желал ее завершения, несмотря на эту декларацию. Конгресс выделил средства специально на продолжение проекта уже после того, как министр внес дартера в число видов, находящихся под угрозой, и его различные комитеты особо и многократно декларировали, что не согласны с министром, принимают интерпретацию статута, даваемую Агентством, и желают завершения проекта.

Верховный cуд тем не менее постановил, что строительство дамбы должно быть остановлено, несмотря на большую растрату общественных средств. (Конгресс затем ввел в действие еще один статут, устанавливающий общую процедуру для исключения из акта, основанную на выводах надзорного комитета.¹⁷) Председатель Верховного суда Уоррен Бёргер (Warren Burger) выразил мнение большинства судей. Его слова напоминали мнение судьи Грея в деле Элмера: когда текст ясен, суд не имеет права отказываться применять его только потому, что находит результаты этого глупыми. Однако времена меняются, и в одном отношении мнение председателя Верховного суда очень отличалось от мнения судьи Грея. Бёргер признавал релевантность интенций конгресса для решения о том, какой статут принял конгресс. Но он не принял принцип Эрла о том, каким образом релевантны интенции конгресса. Он отказался рассматривать тот текст на возможные альтернативы (что статут не имеет никаких следствий, которые законодатели отвергли бы, если бы подумали о них. – Прим. пер.), который стал решающим в анализе Эрла. «Не наше дело, – заявил он, – выдвигать предположения, а тем более действовать на основании того, изменил бы конгресс свою позицию, если бы предвидел конкретные события этого дела¹⁸».

Вместо этого он принял то, что было названо мной при рассмотрении мнения Эрла избыточно слабой версией идеи о том, что судьи, интерпретируя статут, должны уважать интенции законодательного органа. Эта версия приходит к следующему: если аконтекстуальное значение слов в тексте ясно, – если слово «осуществлять» обычно означает продолжение, так же как и начало проекта, – то суд должен наделять данные слова этим значением, если только нельзя продемонстрировать, что законодательный орган на самом деле имел противоположные намерения. История законодательства, ведущая к принятию Акта о находящихся под угрозой исчезновения видах, не подтверждает такого вывода, заявил он [Бёргер], поскольку конгресс явно хотел дать находящимся под угрозой видам высокую степень защиты, даже большой ценой для других общественных целей. Конечно, возможно (или даже вероятно), что законодатели, руководствуясь такой общей целью, хотели бы спасения улиточного дартера, даже если бы это повлекло огромные затраты в виде построенной впустую дамбы. Он отверг свидетельства из позднейших отчетов комитетов и действия конгресса, одобрявшие финансирование продолжения строительства дамбы, которые могли бы восприниматься как обозначение реального намерения не жертвовать дамбой ради этого конкретного вида. По его словам, комитеты, выступавшие в пользу дамбы, были, прежде всего, не теми, что принимали акт, а кроме того, конгрессмены часто голосуют по поводу ассигнований, не рассматривая в полной мере то, законны ли предлагаемые расходы в соответствии с прошлыми решениями конгресса.

Судья Льюис Пауэлл выразил особое мнение от своего имени и от имени еще одного судьи. Он заявил, что решение большинства дало абсурдную интерпретацию настоящего статута на основе текста Акта о находящихся под угрозой исчезновения видах. «Не наше дело, – утверждал он, – исправлять государственную политику или политические суждения законодательной ветви власти, даже если они вопиющим образом вредят общественным интересам. Но там, где, как в данном случае, история статутов и законодательства не обязательно должна интерпретироваться так, чтобы приводить к такому результату, я считаю долгом этого суда принять допустимое толкование, согласующееся с некоторой долей здравого смысла и заботы об общем благе¹⁹». Здесь сформулирована еще одна теория законодательства, еще одна теория о том, как интенции законодателей влияют на статут, стоящий за текстом, и она сильно отличается от теории Бёргера. Бёргер утверждал, что должен проводиться в жизнь аконтекстуальный смысл текста, невзирая на то, насколько странны или абсурдны могут быть последствия, если только суд не обнаружит явных свидетельств в пользу того, что конгресс на самом деле имел противоположные намерения. Пауэлл утверждал, что суды должны принимать абсурдный результат, только если обнаруживают веские доказательства того, что именно его имели в виду. Теория Бёргера – это теория Грея, хотя и в менее жесткой форме, которая отводит некоторую роль интенциям законодателей. Теория Пауэлла подобна теории Эрла, хотя в данном случае он заменяет здравым смыслом принципы справедливости, обнаруживаемые в других частях права.

Опять же, если принимать за чистую монету мнения этих двух судей, они не расходились во мнениях относительно каких-либо исторических фактов. Они не расходились во мнениях относительно состояний сознания различных конгрессменов, которые совместно приняли Акт о находящихся под угрозой исчезновения видах. Оба судьи исходили из того, что большинство конгрессменов никогда не думали о том, может ли этот акт использоваться для прекращения строительства почти законченной дорогостоящей дамбы. Не было у них и разногласий по поводу верности закону. Оба признавали то, что суд должен ему следовать. Они не соглашались друг с другом в вопросе о праве; не соглашались относительно того, как судьи должны решать, какое право создано конкретным текстом, принятым конгрессом, когда конгрессмены имели те представления и интенции, наличие которых признавали оба судьи.

Дело Маклофлин

И дело Элмера, и дело об улиточном дартере рассматривались на основе статута. Решение в каждом случае зависело от лучшего истолкования конкретного законодательного текста для выявления настоящего статута. Однако во многих судебных делах истец апеллирует не к какому-либо статуту, но к более ранним решениям судов. Он доказывает, что судья в его случае должен следовать правилам, заложенным этими предшествующими случаями, которые, как он утверждает, требуют для него определенного вердикта. Такого рода было дело Маклофлин²⁰.

Муж и четверо детей миссис Маклофлин пострадали в дорожной аварии в Англии 19 октября 1973 г., примерно в 16:00. Находясь дома, она услышала об аварии от соседа примерно в 18:00 и немедленно отправилась в больницу, где узнала, что ее дочь погибла, и увидела мужа и остальных детей в тяжелом состоянии. Она испытала нервный шок и позднее подала иск против водителя, чья неосторожность привела к аварии, а также против других сторон, в той или иной мере причастных к ней, требуя компенсации за моральный вред. Ее адвокат указывал на некоторые более ранние решения английских судов, присуждавших компенсации людям, которым был нанесен моральный вред при виде серьезно травмированных родственников. Но во всех тех случаях истцы либо были на месте несчастного случая, либо прибывали туда несколькими минутами позднее. Например, в 1972 г. жена добилась возмещения ущерба и получила компенсацию за моральный вред: она неожиданно увидела тело своего мужа сразу же после его гибели²¹. В 1967 г. человек, не являвшийся родственником кого-либо из жертв железнодорожной катастрофы, работал несколько часов, спасая жертв, перенес нервный шок и впоследствии выиграл дело о компенсации²². Адвокат миссис Маклофлин опирался на эти случаи как на прецеденты, как на решения, которые сделали частью права то, что люди в ее положении имеют право на компенсацию.

Британские и американские юристы говорят о доктрине прецедента; они имеют в виду доктрину, согласно которой решения по более ранним делам, в значительной степени подобным новому делу, должны быть повторены в новом деле. Однако они различают то, что можно было бы назвать строгой и ослабленной доктриной прецедента. Строгая доктрина обязывает судей следовать более ранним решениям некоторых других судов (обычно вышестоящих, но иногда и находящихся с ними на одном уровне в иерархии судов их юрисдикции), даже если они считают, что эти решения неправильны. Формы строгой доктрины варьируют; она различна в Соединенных Штатах и Великобритании и отличается от штата к штату в США. Согласно пониманию строгой доктрины большинством юристов в Великобритании, Апелляционный суд, который в иерархии следует сразу же за палатой лордов, не имеет выбора, иначе как следовать своим предыдущим решениям, но американские юристы отрицают то, что сравнимые суды в их иерархии связаны таким образом. Юристы в каждой отдельной юрисдикции иногда расходятся друг с другом, по крайней мере в деталях, по поводу применимой к ним строгой доктрины: большинство американских юристов полагают, что нижестоящие федеральные суды абсолютно обязаны следовать прошлым решениям Верховного суда, но эта точка зрения оспаривается некоторыми из них²³.

Вместе с тем ослабленная доктрина прецедента требует только того, чтобы для судьи имели некоторый вес прошлые решения по тем же вопросам; он должен следовать им, если только не считает их достаточно ошибочными, чтобы это перевесило первоначальную презумпцию в их пользу. Эта ослабленная доктрина может охватывать прошлые решения не только судов, стоящих над судьей или на одном с ним уровне в его юрисдикции, но и судов в других штатах или странах. Понятно, что многое зависит от того, насколько сильной считается исходная презумпция. Здесь опять мнения юристов варьируют от юрисдикции к юрисдикции, но вероятно и то, что они будут варьировать в пределах одной юрисдикции в большей степени, чем мнения об измерениях строгой доктрины. Однако любой судья, вероятно, будет придавать больший вес прошлым решениям высших, а не низших судов своей собственной юрисдикции и прошлым решениям всех этих судов, а не судов других юрисдикций. Он вполне может придавать больший вес недавним решениям любого суда, чем более ранним, больший вес решениям знаменитых или влиятельных судей, чем судей посредственных, и т. д. Два десятилетия назад палата лордов провозгласила, что строгая доктрина прецедента не требует от нее следовать своим собственным прошлым решениям²⁴ (до этой декларации британские юристы полагали, что строгая доктрина этого требует). Тем не менее палата лордов придает своим собственным прошлым решениям больший вес, чем решениям нижестоящих судов в британской иерархии, и намного больший, чем решениям американских судов.

Различия во мнениях относительно характера строгой доктрины и силы доктрины ослабленной объясняют, почему некоторые судебные дела являются спорными. Разные судьи в одном и том же деле расходятся во мнениях по поводу того, обязаны ли они следовать некоторому прошлому решению именно по тому правовому вопросу, который сейчас стоит перед ними. Однако нерв спора в деле Маклофлин был не в этом. Какую точку зрения ни принимали бы юристы по поводу характера и силы прецедента, эта доктрина применима только к прошлым решениям, в значительной степени подобным рассматриваемому (как говорят юристы, «в точку»). Иногда одна сторона доказывает, что прошлые прецеденты «очень в точку» (in point), но другая отвечает, что эти решения «отличимы» (distinguishable), имея в виду, что они отличаются от настоящего дела таким образом, что это выводит их из сферы доктрины. Участвовавший в рассмотрении дела судья, которому миссис Маклофлин первоначально подала иск, решил, что упомянутые ее адвокатом прецеденты о других лицах, получивших компенсации за моральный вред при виде жертв несчастных случаев, отличимы, потому что во всех тех делах шок был испытан на месте происшествия, в то время как она испытала его двумя часами позже и в другом месте. Конечно, не каждое фактическое различие двух дел превращает прежнее решение в отличимое: никто не подумал бы, что значимо то, что миссис Маклофлин младше истцов в более ранних процессах.

Судья первой инстанции²⁵ полагал, что травма, полученная вдали от места происшествия, создает важное различие, так как означает, что травма миссис Маклофлин не была «предвидима» так, как травмы других истцов. Судьи и в Великобритании, и в Америке следуют принципу общего права, согласно которому люди, действующие неосторожно, несут ответственность только за разумно предвидимый вред другим, то есть вред, который разумный человек предвидел бы, если бы подумал о ситуации. Рассматривавший дело судья был связан доктриной прецедента, согласно которой моральный вред близким родственникам на месте происшествия разумно предвидим, но он заявил, что травма матери, увидевшей последствия аварии, таковой не является. Поэтому он полагал, что может отличить предполагаемые прецеденты таким образом, и отклонил требование миссис Маклофлин.

Она подала апелляцию на это решение в следующую вышестоящую судебную инстанцию в Англии – в Апелляционный суд²⁶. Этот суд подтвердил решение судьи первой инстанции – отказал ей в апелляции и оставил в силе его решение, но не на основании использованных им аргументов. Апелляционный суд заявил, что было разумно предвидимым то, что мать бросится в больницу, чтобы увидеть пострадавших членов семьи, и что испытает психологический шок, увидев их в состоянии, в котором она их обнаружила. Данный суд отличил прецеденты не на этом основании, но в силу совершенно иной причины, названной им «соображениями государственной политики», оправдывающими различие. Прецеденты установили ответственность за моральный вред в определенных ограниченных обстоятельствах; как заявил Апелляционный суд, признание большей сферы ответственности, включающей вред родственникам не на месте происшествия, будет иметь множество плохих последствий для общества в целом. Это поощрит подачу намного большего числа судебных исков по поводу морального вреда, что усугубит перегруженность судов. Это откроет новые возможности для мошеннических исков со стороны людей, в действительности не испытавших серьезного морального ущерба, но могущих найти врачей, которые подтвердят, что они якобы его испытали. Это увеличит стоимость страхования ответственности, сделает вождение более дорогостоящим и, возможно, недоступным для некоторых бедных людей. Утверждения тех, кто испытал подлинный моральный вред вдалеке от места происшествия, будет труднее доказать, и неясности судебного процесса могут усугубить их состояние и задержать выздоровление.

Миссис Маклофлин подала еще одну апелляцию, на этот раз в палату лордов, которая отменила решение Апелляционного суда и направила дело на новое рассмотрение²⁷. Решение было единогласным, но их светлости разошлись во мнениях о том, что они называли истинным состоянием права. Некоторые из них заявили, что соображения государственной политики такого рода, как описанные Апелляционным судом, могут в некоторых обстоятельствах быть достаточными для того, чтобы отличить линию прецедентов и, таким образом, обосновать отказ судьи распространить принцип этих дел на более широкую сферу ответственности. Но они не считали, что эти соображения государственной политики были достаточно убедительны или хороши в деле миссис Маклофлин. Они не верили в то, что риски быть затопленными судебными делами достаточно серьезны, и заявили, что суды должны быть в состоянии отличить подлинные требования от мошеннических, даже среди тех, кому предполагаемый ущерб был нанесен через несколько часов после происшествия. Они не предприняли усилий сформулировать, когда хорошие соображения государственной политики могут иметь место для ограничения компенсаций за моральный вред, и оставили открытым вопрос о том, могла ли, допустим, сестра миссис Маклофлин в Австралии (если таковая у нее имелась) получить компенсацию за шок, испытанный ей недели или месяцы спустя по прочтении в письме известий о происшествии.

Два члена палаты лордов имели иной взгляд на право в этом вопросе. Они заявили, что для судов было бы неправильным отказывать в компенсации достойным истцам на основании такого рода соображений, которые были упомянуты Апелляционным судом и которые, по словам других лордов-судей, могли бы быть достаточными в других обстоятельствах. По их мнению, прецеденты должны рассматриваться как отличимые, только если моральные принципы, из которых исходили в более ранних делах, по каким-то причинам не применимы к истцу прежним образом. И как только признано, что ущерб матери в больнице через несколько часов после происшествия разумно предвидим для неосторожного водителя, между двумя случаями невозможно найти никакой разницы в моральном принципе. Перегруженность судов или рост стоимости автомобильной страховки, заявили они, как бы ни было это неудобно для общества в целом, не могут оправдать отказ в реализации индивидуальных прав и обязанностей, признанных и реализованных ранее. Они утверждали, что это неправильный вид аргументов, чтобы быть для судей правовой аргументацией, как бы они ни были убедительны, будучи обращенными к законодателям в качестве аргументов в пользу изменения законов. (Мнение лорда Скармена (Scarman) было особенно ясным и убедительным в этом вопросе.) Спор среди лордов выявил важное различие мнений относительно должной роли соображений государственной политики при решении вопроса о том, какой результат имеют право получить стороны судебного иска.

Дело Брауна

После Гражданской войны в США победоносный Север внес поправки в Конституцию для того, чтобы покончить с рабством во множестве его проявлений и последствий. Одна из этих поправок, четырнадцатая, провозгласила, что ни один штат не может отказать какому-либо лицу в «равной защите закона». После Реконструкции южные штаты, снова получившие контроль над своей внутренней политикой, осуществили расовую сегрегацию многих общественных учреждений. Чернокожие должны были ездить в задней части автобусов и учиться только в сегрегированных школах для чернокожих. В знаменитом деле Плесси против Фергюсона²⁸ ответчик доказывал, в конце концов и перед Верховным судом, что эти практики сегрегации автоматически нарушали положение о равной защите. Суд отверг это утверждение; он заявил, что требования этого положения удовлетворяются, если штаты обеспечивают отдельные, но равные условия и что сам факт сегрегации не делает условия автоматически неравными.

В 1954 г. группа чернокожих школьников в Топике (штат Канзас) снова подняла этот вопрос²⁹. За прошедшее время многое в Соединенных Штатах изменилось (например, многие чернокожие погибли за родину в недавней войне), и сегрегация многим людям казалась намного более порочной, чем это было во времена дела Плесси. Тем не менее штаты, практикующие сегрегацию, яростно сопротивлялись интеграции, особенно в школах. Их юристы доказывали, что, так как дело Плесси – это решение Верховного суда, данный прецедент должен уважаться. Но в этот раз суд вынес решение в пользу чернокожих истцов. Решение оказалось неожиданно единогласным, хотя это и было куплено ценой мнения, написанного главным судьей Эрлом Уорреном и бывшего во многих отношениях компромиссным. Он сразу не отвергал формулу «отдельные, но равные» и вместо этого опирался на спорные социологические данные о том, что школы, сегрегированные по расовому признаку, не могут быть равными уже по одной этой причине. Нигде не было прямо сказано, что суд отменяет решение по делу Плесси. Было заявлено одно: если нынешнее решение несовместимо с делом Плесси, то последнее отменяется. В практическом плане самым важным компромиссом была формулировка средства судебной защиты, которую получили истцы. Она не приказывала немедленно десегрегировать школы южных штатов, но только (эта фраза стала символом лицемерия и оттяжек) «со всей разумной скоростью»^30.

Решение было очень спорным, последовавший процесс интеграции – медленным, и для значительного прогресса потребовалось намного больше юридических, политических и даже физических битв. Критики утверждали, что сегрегация, сколь бы предосудительной она ни была с точки зрения политической морали, не является неконституционной³¹. Они указывали, что слова «равная защита» сами по себе не решают, запрещена сегрегация или нет, что те конкретные конгрессмены и государственные деятели, которые разрабатывали, принимали и ратифицировали четырнадцатую поправку, хорошо знали о сегрегированном образовании и явно думали, что эта поправка оставляет его совершенно законным и что решение суда в деле Плесси является важным старинным прецедентом и не должно быть легко отменено. Это были аргументы о должных основаниях конституционного права, а не о морали или исправлении ситуации: многие из высказывавших их соглашались, что сегрегация аморальна и что Конституция была бы лучше, если бы запрещала ее. И аргументы тех, кто соглашался с решением суда, не были аргументами о морали или исправлении ситуации. Если Конституция как юридический документ не запрещала расовую сегрегацию, то решение в деле Брауна было неявной поправкой к Конституции, и мало кто из сторонников этого решения считал, что они поддерживают такую поправку. В этом деле, как и в других рассмотренных делах, спор шел по поводу вопроса о праве. Или так кажется на основании мнения Уоррена, и так казалось тем, кто боролся за или против него.