Текст книги "Неукротимый враг"

Глава 27

Я опять мчался по скоростному шоссе, куда теперь, похоже, перебрался на постоянное место жительства. Инициатива ускользала у меня из рук, и меня настойчиво тянуло домой. Вместо этого я поехал в Лонг-Бич – самый асфальтированный участок суши в мире.

Компания «Корпус Кристи Нефть» занимала внушительное пятиэтажное здание, выходящее на берег, застроенный трущобами. Я родился и вырос в Лонг-Бич, в двух шагах ходьбы от берега океана, и помнил, когда строилось это здание, – через год после землетрясения.

Поставив машину на стоянке для транспорта посетителей, я вошел в просторный холл. За барьером сидел охранник в форме. Присмотревшись, я узнал его. Это был Ральф Кадди, управляющий жилым домом Элмы Краг в Санта-Монике. Он тоже узнал меня.

– Не смогли найти миссис Краг?

– Нашел, спасибо.

– Как она чувствует себя? На этой неделе у меня не было возможности навестить ее. На двух работах приходится горб гнуть.

– Для своего возраста самочувствие у нее вполне хорошее.

– Она молодчина. Всю жизнь была мне как родная мать. Вы знали об этом?

– Нет.

– Как мать. – Он пристально посмотрел на меня своим проницательным взором. – О каких семейных делах вы с ней беседовали?

– О разных ее родственниках. Например, о Джаспере Блевинсе.

– Э-э, да вы знаете Джаспера? Что с ним стало?

– Погиб под колесами поезда.

– Меня это ничуть не удивляет, – назидательно сказал Кадди. – У Джаспера вечно были неприятности. Умел доставлять их себе самому и окружающим. Но Элма относилась к нему хорошо. Джаспер всегда ходил у нее в любимчиках. – Глаза его сузились, в них сверкнула зависть, нечто вроде былого соперничества.

– Что за неприятности?

Кадди хотел было ответить, но затем передумал. С минуту он помолчал, по лицу было видно, что он ищет какой-то другой, альтернативный ответ.

– Сексуального плана, к примеру. Лорел ведь была беременна, когда он женился на ней. Я сам едва на ней не женился, да узнал, что она в положении. – Он добавил удивленным голосом, словно за многие годы так и не удосужился обдумать этот факт: – Я так ни на ком и не женился. Откровенно говоря, не смог найти женщину, отвечающую моим запросам. Я частенько говорил Элме Краг, что, не родись я слишком поздно...

Я перебил его:

– Как давно вы работаете здесь, мистер Кадди?

– Двадцать лет.

– А в службе охраны?

– Перешел спустя три, нет, четыре года после прихода сюда.

– Вы помните то лето, когда был убит мистер Хэккет?

– Помню, конечно. – Он весьма обеспокоенно посмотрел на меня. – Я не имел к этому никакого отношения. То есть хочу сказать, что даже не знал мистера Хэккета лично. В те дни я был всего-навсего мелкая сошка.

– Никто вас ни в чем и не обвиняет, мистер Кадди. Я просто пытаюсь выяснить все, что возможно, об этом револьвере. По всей вероятности, его выкрали из этого здания и застрелили из него мистера Хэккета.

– Ничего об этом не знаю.

Его лицо сделалось непроницаемым, и на нем застыла маска добропорядочности. Я заподозрил, что он лжет.

– Но вы должны помнить, как шли поиски револьвера, если работали в то время в службе охраны.

– Не надо мне указывать, что я должен помнить, а что – нет.

Он сделал вид, что его охватила вспышка ярости, и попытался вести себя соответственно. Кадди был вооружен, что придавало его ярости дополнительный вес.

– Чего вы тут тщитесь вбить какие-то мысли мне в голову?

– Попытка была бы безнадежной, – сострил я с деланным огорчением.

Он угрожающе положил руку на рукоятку своего револьвера.

– Вон отсюда! Вы не имеете права являться сюда, пудрить мне мозги и оскорблять.

– Извиняюсь, если сказал что-то не то. Беру свои слова обратно. Хорошо?

– Нет. Не хорошо.

– Похоже, вы думаете, что я подозреваю вас или еще что. Вовсе нет. Того, кто меня интересует, зовут Сидни Марбург. Работал здесь чертежником.

– Никогда не слыхал о таком. И ни на какие вопросы я больше не отвечаю.

– Тогда попробую поговорить со служащими. – Я сделал шаг в сторону лифта. – На каком этаже заведующий кадрами?

– Он на обеде.

– Сейчас же только утро.

– Я имею в виду, он еще не приходил. Сегодня его не будет.

Я повернулся и посмотрел Кадди прямо в глаза.

– Послушайте, это становится смешным. Что же вы знаете такого, чем ни в какую не желаете поделиться со мной?

Он поднял откидывающуюся часть барьера и вышел, выхватив револьвер из кобуры. Выражение у него на лице было противное.

– Убирайся! – прогремел он. – Тебе не удастся запачкать моих друзей, понял?

– А что, Марбург – ваш друг?

– Ты опять за свое? Снова переворачиваешь мои слова? Я в жизни не слыхал ни о каком Марбурге. Он что, еврей?

– Не знаю.

– А я – христианин. Благодари бога за это. Если бы я не верил в него, то пристрелил бы тебя на месте, как собаку.

Праведный гнев и заряженный револьвер – такое сочетание напугало меня, я всегда его опасаюсь. Пришлось удалиться.

Мой офис на Сансет-бульваре начинал походить на заброшенную обитель. В углу приемной свою раскидистую паутину вил паук. В окно вяло бились полусонные мухи, и их жужжание напоминало мерный ход летящего времени. На всех горизонтальных поверхностях тонким слоем лежала пыль.

Стерев ее с письменного стола, я сел на него и достал чек, который дала мне Рут Марбург. Поскольку указанная на чеке дата еще не наступила, и его нельзя было предъявить к оплате в банк, я спрятал его в сейф. Однако богатым я себя не почувствовал.

Позвонив в компанию «Корпус Кристи Нефть», я попросил соединить меня с начальником чертежного отдела, которого звали Паттерсон. Он помнил Сидни Марбурга, но говорил о нем, взвешивая каждое слово. «Сидни был хорошим работником, талантливым чертежником, всегда стремился стать художником, рад, что он стал им».

– Я так понимаю, что он женился на бывшей миссис Хэккет?

– Я тоже слышал, – уклончиво ответил Паттерсон.

– Он работал у вас, когда убили Марка Хэккета?

– Угу, и уволился примерно в то время.

– Почему уволился?

– Сказал мне, что получил возможность ехать учиться живописи в Мексику по стипендии.

– Вы помните о пропаже револьвера? Того самого, из которого был застрелен Марк Хэккет?

– Что-то слышал. – Голос его становился все слабее, словно уходя в преисподнюю. – Чертежный отдел за него не отвечал.

И если вы подозреваете Сида, то здорово ошибаетесь, уважаемый. Сид не способен на убийство.

– Рад это слышать. А кто отвечал за тот револьвер?

– Он принадлежал службе охраны. За него отвечали они. Только не вздумайте бежать сейчас к ним и ссылаться на мои слова. Мне ни к чему неприятности с начальником службы охраны.

– Вы имеете в виду Ральфа Кадди?

– Послушайте-ка, вы уже и так вытянули из меня больше, чем следовало. И вообще, кто это говорит? Вы сказали, что вы из полиции Лос-Анджелеса?

– Я сказал, что работаю совместно с ними. Частный детектив.

Паттерсон бросил трубку.

Я остался сидеть за столом, пытаясь осмыслить и упорядочить услышанное. Мыслительный процесс в моей голове шел словно бы по окружности, и у меня возникло пугающее ощущение, что где-то за ее пределами недостает одного связующего звена. Или же недостает в пределах этой окружности, в самом ее центре, захороненном на могильной глубине.

Я раскопал могилу и стал нащупывать это недостающее звено, зная наверняка, что оно хранится в глубинах моей памяти и мне нужно лишь распознать и вычленить его. Но человек не может взять и включить свое подсознание, чтобы извлечь из него информацию, как из компьютера. В ответ на такое обращение с собой оно лишь оскаливается, грозно рычит и прячется в свою берлогу.

От усталости и неуверенности в своих силах я почувствовал себя словно побитым камнями и растянулся на кушетке в приемной. Точнее – попытался растянуться. Кушетка была коротковата, и я лег, положив ноги на деревянную боковую спинку, так что они у меня свешивались, как обычно.

Наблюдая за пауком в углу под потолком, я пожалел, что мое дело не обладает такой же четкостью и не поддается такому же контролю, как раскинутая им паутина. Я задремал, и мне снилось, что я запутался в гораздо большей паутине, по всей поверхности которой то там, то тут висели засохшие человеческие останки. Паутина крутилась, словно рулетка, а паук, сидящий в центре, как крупье, сжимал по лопаточке в каждой из своих восьми лапок. Этими лопаточками он толкал меня перед собой.

Я проснулся весь взмокший от пота. Паук все еще работал, суча лапками, в углу под потолком. Я встал, намереваясь убить его, но ноги мне не повиновались, они были еще во сне. К тому времени, когда они пробудились, сознание мое тоже окончательно пробудилось. Я не стал трогать паука. Может, он изловит мух, бьющихся в стекло.

Этот, пусть короткий и полный кошмаров, сон несколько освежил меня. Сняв влажную рубашку и побрившись электробритвой, я достал свежую рубашку из шкафа и надел. Затем подошел к окну посмотреть, какая погода. Было ясно и светло, в воздухе висел лишь незначительный смог. В этот полуденный час по бульвару с ревом проносились автомобили.

На противоположной стороне улицы из полицейской машины вышли сержант-розыскник Принс и его напарник Яновский. Я еще надеялся, что это не ко мне, отдавая себе отчет в том, что совершенно не сотрудничал с ними в этом деле. Но они, конечно же, направлялись именно ко мне.

Они невозмутимо спокойно перешли проезжую часть, словно были неуязвимы для несущегося транспорта или совершенно забыли о нем. Принс шел на шаг вперед, как умная собака, увлекая за собой Яновского на некоем невидимом, но прочном поводке.

Надев пиджак, я подошел к двери, чтобы встретить их. Вошли они без приглашения. Принс был бледен, точнее – весь побелел от едва сдерживаемого гнева. Светлая кожа на лице Яновского пошла пятнами от обуревающих его чувств. Он начал:

– Своим доверием ты нас явно не удостаиваешь, Арчер. Вот решили приехать поинтересоваться, с чего бы это.

– Я был занят кое-чем другим.

– Например? – весьма нелюбезно спросил Принс.

– Например, тем, как спасти жизнь одному человеку. И между прочим, она спасена.

– На твое счастье, – заметил Принс. – Ты висел на волоске, да и сейчас висишь, не забывай.

Я начал уже уставать от грубых угроз. В животе у меня заныло, в ушибленных почках застучала кровь.

– Сбавь-ка на полтона, сержант.

Принс был уже готов врезать мне. И я почти хотел этого. Подобно большинству американцев, я любил давать сдачи.

Между нами встал Яновский.

– Дай я скажу, – обратился он к напарнику. Потом посмотрел мне в глаза.

– Ладно, что было, то было, теперь не вернешь. Но мы бы хотели рассчитывать на твою помощь сейчас. Ты можешь поехать туда и сделать то, куда и чего не можем мы.

– Что нужно сделать?

– Этот отставной помощник шерифа, ну, тот, которого подстрелили в этой передряге...

– Джек Флейшер.

– Точно. Тебе это, может, уже известно, но я все равно скажу. Флейшер несколько недель прослушивал квартиру Лорел Смит с помощью электронной аппаратуры. Очевидно, записывал все на магнитную ленту. Во всяком случае, мы выяснили, что он покупал несколько катушек ленты и другое оборудование. Я считаю, что эти записи могли бы нам помочь.

– Я тоже так считаю.

Принс спросил меня через плечо Яновского:

– Они у тебя?

– Нет.

– А где?

– Не знаю. Может быть, у Флейшера дома, в Санта-Терезе.

– Мы такого же мнения, – сказал Яновский. – Его вдова это отрицает, но ее слова еще не доказательство. Я звонил ей, и она явно что-то утаивает. Пытался подключить полицию Санта-Терезы, но они не желают даже браться за это. У Флейшера там были крупные связи или что-то в этом роде, ну и сейчас, когда он погиб, он для них прямо герой. Они даже возможности не допускают, что он мог прослушивать квартиру убитой. Конечно, мы могли бы все отфутболить наверх, в высшие эшелоны...

– Но решили отфутболить в низшие, – улыбнулся я. – В общем, вы хотите, чтобы я съездил в Санта-Терезу и поговорил с миссис Флейшер?

– Ты бы нам этим очень здорово помог.

– Ничего сложного. Я и сам хотел повидать ее.

Яновский пожал мне руку, и даже Принс выдавил из себя некое подобие улыбки. Они простили меня, насколько полицейские вообще могут кого-то прощать.

Глава 28

В Санта-Терезу я приехал в начале второго. Зайдя в ресторанчик неподалеку от здания суда, я перехватил холодный сэндвич и пешком направился в дом Флейшера. Особого желания брать еще одно интервью у вдовы Флейшер я не испытывал.

Плотно завешенные окна создавали впечатление, что дом заперт и в нем никого нет. Однако внутри слышалось какое-то движение. Я позвонил, дверь мне открыла миссис Флейшер.

Она опять пила, а может, так и не прекращала с тех пор, и, пройдя через различные стадии опьянения, вступила в состояние мнимого протрезвления. Одета она была в хорошо сидящее на ней темное платье. Волосы были причесаны и уложены. Дрожь в руках была не особенно заметной.

Однако она, похоже, решительно не помнила меня. Глаза ее смотрели сквозь меня, словно сзади стоял еще кто-то, а сам я был лишь привидением. Я обратился к ней первым:

– Вы, возможно, не помните меня. Я работал с вашим мужем по делу Дэви Спэннера.

– Он убил Джека, – проговорила она. – Вы знаете? Он убил моего мужа.

– Да. Примите мои соболезнования.

Она покосилась на соседний дом и заговорщически подошла ко мне вплотную, дернув за рукав пиджака.

– Это с тобой мы беседовали вчера вечером. Заходи, налью тебе выпить.

Я неохотно поплелся за нею в дом. В гостиной горел свет, словно она предпочитала постоянно жить без естественного освещения. Пить она принесла джин, подкрашенный тоником. Похоже, мы начинали точно с того же, на чем кончили.

Она выпила залпом почти весь бокал.

– Я рада, что он умер, – сказала она без особой радости в голосе. – Правда. Джек получил лишь то, что заслужил.

– Как это?

– Сам знаешь не хуже меня. Давай, до дна.

Она допила свой бокал. Я отхлебнул немного тягучей жидкости. Выпить я люблю, но вот именно эта выпивка в доме Джека Флейшера в компании его вдовы напоминала мне касторку.

– Говоришь, работал с Джеком, – сказала она. – Помогал ты ему с этими записями?

– Записями?

– Брось передо мной-то прикидываться. Сегодня утром мне звонил один полицейский из Лос-Анджелеса. Смешное такое имя, польское, Янковский – что-то наподобие. Знаешь его?

– Я знаком с одним сержантом Яновским.

– Вот-вот, точно. Хотел знать, не оставил ли Джек какие-то магнитофонные катушки здесь, в доме. Говорил, что они очень важны для расследования убийства. Лорел-то ведь свое тоже получила. – Она резко приблизила ко мне свое лицо, словно подтверждая тот факт, что сама она продолжала жить. – Знаешь об этом?

– Я ее и обнаружил.

– Это Джек избил ее до смерти, да?

– Не знаю.

– Брось, все ты знаешь. По глазам вижу. От меня-то можешь не скрывать. Я была женой Джека, не забывай. Прожила с ним и с его необузданным характером целых тридцать лет. Думаешь почему я стала пить? Когда мы поженились, я к рюмке и не прикасалась. Начала, потому что не могла вынести даже мысли о том, что он вытворяет.

Приблизив ко мне лицо почти вплотную, она хладнокровно говорила о самом неприятном и жестоком, но ее толкование событий было слишком субъективным и потому не вполне верным. Мне хотелось послушать, что она еще скажет, поэтому, когда она велела мне выпить свой бокал до дна, я сделал это.

Сходив на кухню, она принесла еще по полному бокалу той же самой гадости для меня и для себя.

– Так что насчет записей? – спросила она. – Они стоят денег?

Я быстро принял решение:

– Для меня – да.

– Сколько?

– Тысячу долларов.

– Не густо.

– Полиция вам за них вообще ничего не заплатит. Я мог бы дать и больше, в зависимости от того, что именно там записано. Вы прокручивали их?

– Нет.

– Где они находятся?

– Этого я не скажу. Мне нужно гораздо больше тысячи. Сейчас, когда Джек убит и его уже нет, я хотела бы немного попутешествовать. Он никогда не брал меня с собой, ни разу за последние пятнадцать лет. И знаешь, почему? Куда бы он ни ехал, там его уже поджидала она. Что ж, теперь зато больше не поджидает. – И тут же добавила удивленно: – И Джек ее – тоже. Оба умерли, да? Сколько раз я желала им этого, что сейчас даже поверить не могу, что это наконец-то произошло.

– Это произошло.

– И прекрасно.

С явным трудом она проделала всю череду движений человека, пьющего провозглашенный тост, и встала, покачиваясь, еле держась на ногах. Взяв у нее бокал, я поставил его на столик, инкрустированный камешками.

– Спсиблшое, – язык у нее заплетался.

Она сделала танцующее движение под слышную только ей музыку. Казалось, она отчаянно пытается найти себе какое-то занятие, чтобы оно позволило ей почувствовать себя полноценным человеком.

– Вот уж не думала, что мне будет жалко ее, – сказала она. – И все-таки мне ее отчасти жаль. Лорел была похожа на меня, ты знаешь? В молодости я была куда красивее, но я старше ее на целых пятнадцать лет. Я все представляла себе, когда ложилась в постель с Джеком, что я – это она. Но и у нее в жизни тоже не одна лафа была. Ей от него доставалось – дай боже, как и любой его женщине. И в конце концов, он все-таки изуродовал ее смазливую физиономию.

– Вы действительно верите, что это сделал ваш муж?

– Ты не знаешь и половины всего. – Она плюхнулась на кушетку рядом со мной. – Я могла бы порассказать тебе такое, от чего у тебя мурашки по коже пошли бы. Страшно признаться, но я не очень-то виню этого парня за то, что он разнес Джеку голову. Ты знаешь, кто этот парень?

– Его отцом был Джаспер Блевинс, а мать – Лорел.

– Ты куда умнее, чем я думала. – Она искоса посмотрела на меня. – Или это я тебе сама сказала тогда вечером?

– Нет.

– Да ну, наверняка я, кто же еще? Или кто-нибудь с севера округа. В Родео-сити об этом каждая собака знает.

– О чем именно, миссис Флейшер?

– О Джеке и его фокусах. Он ведь там закон представлял. Царь и бог – кто бы посмел его остановить? Убил этого Блевинса и сунул его под поезд, чтобы его женой завладеть. А Лорел заставил показать, что труп не ее мужа. Мальчишку ихнего сдал в сиротский приют. Как же, ведь у него была така-ая любовь.

Я не верил ей. И я не мог не верить ей. Ее слова повисли в ирреальном пространстве, где они были вполне на своем месте, но не имели никакого отношения к действительности, залитой дневным светом.

– Откуда вам все это известно?

– Кое-что и сама вычислила. – Один ее глаз смотрел на меня вполне осмысленно, другой был полузакрыт и смотрел совершенно по-идиотски. – У меня есть друзья в полиции и суде. Точнее – были. Ну и жены других помощников – те тоже кое о чем нашептали.

– Почему же их мужья не вывели вашего мужа на чистую воду?

Глаз, принадлежавший идиотке, застыло моргнул и закрылся полностью. Теперь на меня взирал один только разумный глаз.

– Джеку было слишком многое известно. Север округа – территория с жестокими нравами, мистер, а он творил там, что хотел. Да и что они смогли бы доказать? Сама жена, Лорел, заявила, что тело не принадлежит ее мужу. Сказала, что никогда в жизни не видела этого человека. Голова у него была сплошное месиво, разворочена до неузна... – она никак не могла выговорить это слово, – до «незнаемости». Ну и записали как очередную смерть от несчастного случая.

– А вы точно знаете, что не от него?

– Я знаю то, что знаю. – Ее закрытый глаз будто бы посмеивался над столь серьезным тоном.

– Хотите рассказать все это в полиции?

– А толку что? Джек умер. Все умерли.

– Но вы-то живы.

– Лучше бы и я умерла. – Это заявление то ли удивило, то ли встревожило ее. Она открыла закрывшийся глаз и уставилась на меня обоими, словно это я угрожал отнять у нее жизнь.

– И Дэви Спэннер жив.

– Скоро умрет. По его следам пущены добрые полсотни полицейских. Я говорила с Рори Пэннелом сегодня утром. Пообещал, что они пристрелят его.

– Вы хотите этого?

– Ведь он убил Джека, разве нет?

– Но вы же только что сказали, что не очень вините его за это.

– Я так сказала? – Вопрос ее был обращен к себе самой так же, как и ко мне. – Быть не может. Джек был моим мужем.

Все стало ясно. Сейчас ее одинокая жизнь и сознание были разделены такой же глубокой трещиной, какой раньше – ее брак. Я встал и направился к выходу. Она проводила меня до двери.

– Так как насчет пленок?

– А что насчет пленок? Они у вас есть?

– Думаю, я смогла бы достать их.

– За тысячу?

– Этого мало, – ответила она. – Теперь я – вдова и сама должна заботиться о себе.

– Дайте мне прослушать записи. Тогда я предложу вам другую сумму.

– Они у меня не здесь.

– А где же?

– Мне-то это известно, а вот ты попробуй выясни.

– О'кей. Держите их у себя. Я или вернусь, или позвоню вам. Не забыли мое имя?

– Арчер, – ответила она. – Джек Арчер.

Я не стал ее исправлять, и она ушла назад, в искусственный полумрак своей гостиной.