Текст книги "Нувориш"

ЗАДОНЬКО И ЛУТАК

Раздатчик еды хитро подморгнул Лутаку и, передавая миску, сунул ему бумажку. Кузьма Анатольевич, не переставая жевать, прочел:

«Меня задержали. Все остается, как договорились. Я».

Лутак, узнав почерк Ярового, оторопел: вот так майсы – неужели арестовали самого шефа? Неужели, имея такие деньги, не мог откупиться? Удивительные коленца выкидывает жизнь…

Покончив с невкусным супом, в котором плавало немного вермишели, Лутак растянулся на нарах, обдумывая ситуацию. Выходит, поймался и сам Яровой. Взяли его, раба божьего, за шкирку. Честно говоря, это не огорчило Кузьму Анатольевича. Почувствовал даже удовлетворение: каждому свое, хоть таким образом торжествует справедливость…

Но как Яровой, сидя в тюряге, будет рассчитываться с ним? Это же не шутка – ежегодно два миллиона!.. Деньги ведь у многоуважаемого господина, наверно, конфискуют, на какие же шиши он рассчитывает, чтобы соблюсти их договор?

Однако Яровой уверяет: все остается, как условлено. Значит, удалось что-то припрятать…

Однако, стоило ли в сложившейся ситуации придерживаться договора? Два миллиона в месяц нынче не такие уж и огромные деньги. Правда, лично ему при ежемесячных двадцати тысячах два миллиона надо было бы зарабатывать восемь лет. Но при этом жить не в колонии, а под боком у Верочки и, хоть не каждый день, а лакомиться и колбаской, и ветчинкой.

Главное – под боком у Верочки. Спать в удобной кровати, на свежих простынях.

Конечно, все это – плюс. Даже большой плюс. Однако, за семь или восемь лет отсидки он получит миллионов сто пятьдесят. Но что будут стоить тогда эти деньги? Не сожрет ли их инфляция? Правда у них с Яровым уговор: все расчеты с поправкой на инфляцию. Но как оно будет на самом деле?

Голова распухла от мыслей. Лутак остервенело тер лоб, но это не помогало. Посоветоваться бы с Верочкой: представил жену в красном халатике на тахте под торшером, захотелось плюнуть на все, даже на миллионы, лишь бы только очутиться у Верочки под боком, выпить рюмку водки, закусить хоть бы жареной картошкой, чтобы перебить осточертевший вкус тюремной баланды, до сих пор оставшийся во рту.

Но в любом случае несколько лет придется отсидеть. В любом!.. Так стоит ли сушить мозги? Два-три года больше, так ведь за них хотя бы заплатят…

В дверях камеры появился надзиратель:

– Лутак, на допрос!

«Вот сейчас все и выяснится, – подумал Кузьма Анатольевич. – Интересно, что мне на этот раз скажет следователь?»

Лутака захотел допросить Задонько. Посмотреть еще раз на человека в золотых очках, возглавлявшего «Канзас». Попробовать внушить, что держаться за Ярового уже ни к чему. Хоть немного открыть глаза на собственную перспективу.

Полковник занял небольшую комнату в следственном изоляторе. Сидел, опершись локтями на пошарпанный стол, и ждал Лутака. Наконец конвоир привел Кузьму Анатольевича, и Задонько не мог не отметить метаморфозу, происшедшую с бывшим управляющим престижной фирмы «Канзас». Хотя очки с золотой оправой все еще украшали его лицо, но от былой импозантности не осталось и следа. Лутак осунулся, куда подевалась улыбка, подчеркивающая его превосходство над окружающими, наоборот, вид у него был какой-то заискивающий, просительный.

Увидев Задонько, Кузьма Анатольевич смутился. Присев на стул, сказал:

– Выходит, вы уже тогда вцепились фирме в хвост? А я подумал: еще один коммерсант проглотил наживку…

– Хотите, Кузьма Анатольевич, поговорить откровенно?

«А дулю», – ни секунды не заколебался Лутак, вспомнив утреннее послание Ярового. Однако ответил почтительно:

– Можно и откровенно – как пожелаете.

– Тогда слушайте внимательно, Кузьма Анатольевич. То, что вы работали с Яровым, не вызывает у меня никаких сомнений. Документально доказано, что именно Яровой создал вооруженную банду, грабившую железнодорожные контейнеры. Есть акты экспертизы, подтверждающие: видеотехника и компьютеры, переданные фирмой «Канзас» торговому дому, из ограбленных контейнеров, а грабила эти эшелоны вооруженная банда. Вам это известно?

– Следователь прокуратуры намекал…

– Итак, выставленные фирмой «Канзас» товары добыты из железнодорожных контейнеров путем вооруженного нападения. Вам это о чем-то говорит?

– Но ведь не я создал банду и не имею к ней никакого отношения. Я просто арендовал на один день эти видеомагнитофоны и другое. За сравнительно небольшую плату.

– У кого?

– Кажется, он назвался Лугановым.

– Может, Луганским?

– Может, и Луганским. Пришел и говорит: слышал я – фирме «Канзас» липовые товары нужны – чтобы кому-то голову заморочить. Выкладывай сто пятьдесят тысяч – ажур будет. Я и согласился. На следующее утро завезли все в арендованный нами мебельный склад на Березняках, а вечером забрали. Ей Богу, правду говорю.

– Кто предложил вам возглавить фирму? Вдруг Лутак впервые решил сказать правду:

– Винник. Есть такой юрист – Альберт Юрьевич Винник. Из коллегии адвокатов.

– Кто-кто? – не поверил Задонько, ведь фамилия Винника всплыла впервые.

– Я же говорю: адвокат Винник.

– Откуда знаете его?

– У жены были неприятности на работе и он защищал ее. Весьма умный и опытный адвокат.

– И как это случилось?

– А просто. Пришел ко мне Альберт Юрьевич с предложением – хочешь заработать? Я, конечно, не против. Тогда он и говорит: увольняйся с работы, возглавишь фирму «Канзас». Все, уточняет, уже закручено, фирма «Канзас» заключила договоры с заграничными поставщиками относительно различных товаров, следует только достойно представлять фирму. Я это могу, потому и согласился.

– И не догадались, в какую аферу вас втягивают?

– Поверил Альберту Юрьевичу. Считал, что все обойдется.

– «Канзас» получил от клиентов большие деньги. Свыше миллиарда. Где они?

– Я же показал на следствии: сжег. Вывез в лес и сжег. В знак протеста против реставрации капитализма.

– Я ознакомился с вашими показаниями. Скажу прямо: они неубедительны, больше того, похожи на издевку над правоохранительными органами. Не приходило ли вам в голову изменить их?

– Нет.

«Ну и прохвост, ну и сукин сын, – подумал Задонько. – Видно, большой куш получил от Ярового, а сидеть ему долго – лет десять…

Сказал:

– Вы хоть представляете, в какую беду попали? Сколько придется отсидеть?

– Наш украинский суд справедлив, – философски заметил Лутак, – и больше, чем полагается, не даст.

– По закону за соучастие в вооруженном ограблении железнодорожных контейнеров дадут не менее десяти лет.

– Запугиваете?

– А по новому закону – до пятнадцати.

– Закон обратной силы не имеет.

– Единственное, что вас может несколько утешить. «За десять лет накапает двести пятьдесят миллионов, – прикинул Лутак. – А можно выйти и раньше – какой-то миллиончик бросить тюремному начальству, оно тоже хочет жить… А у нас с Яровым уговор: платить за срок, определенный судом. Десять лет – двести пятьдесят миллионов».

– Вижу, откровенный разговор у нас не получился, – с сожалением констатировал Задонько, – а я, честно говоря, надеялся на это.

«Пошел ко всем чертям, – кипел от злости Лутак, – так я и стану тебе исповедоваться. Своя рубашка ближе к телу».

Кузьму Анатольевича повели назад в камеру, а полковник приказал разыскать адвоката Винника, хотя и не рассчитывал, что разговор с ним в какой-то мере поможет следствию.

АУКЦИОН

Узнав из газет, что на аукционе будет продаваться особняк Ярового в Рудыках, Сушинский решил попытать счастья.

«А чем я хуже других? – размышлял. Деньги есть, а место там поистине божественное. У Ярового губа не дура, знал, где строиться. В те времена ему море было по колено, всех номенклатурщиков поднял, а поступил по-своему, как захотел».

Афанасий Игоревич прикинул: дача Ярового потянет миллионов на двадцать пять – тридцать, больше вряд ли кто и предложит, хотя дом и продается вместе с мебелью. По крайней мере, так хотелось думать, так как ассигновал именно тридцать. И ни миллиона больше. Не потому, что этой суммой исчерпывались его финансовые возможности – мог бы заплатить и свыше сорока, но разве стоит разбрасываться деньгами?

В назначенный день Афанасий Игоревич приехал в Рудыки, ведь именно там, в конфискованном у Ярового особняке должны были состояться торги.

Как ни удивительно, на аукцион съехалось довольно много народу. И все люди известные и зажиточные, банкиры, коммерсанты, владельцы респектабельных фирм, крутилось, правда, несколько подозрительных типов, но как конкурентов их нельзя было принимать всерьез.

Сушинского несколько огорчило то, что аукцион проводился именно в Рудыках. Это обстоятельство, несомненно, поднимало ставки. Одно дело, если видел дом раньше, совсем другое, если есть возможность все, как говорится, пощупать. Аппетит приходит во время еды, а страсти разгораются на аукционе, азартный человек, если его хорошенько разогреть, может тут совсем голову потерять.

Афанасий Игоревич еще раз обошел особняк и участок – удивительные чувства завладели им. Вот на этой веранде договаривались о расчетах, именно в результате которых он и может нынче принять участие в торгах. Все же Леонид Александрович, хоть и умница, хоть и прекрасно ориентировался в финансовых делах, хоть и видел всех насквозь, а не все углядел, позволил и себе повесить лапшу на уши – и кому: ближайшему помощнику, доверенному лицу…

Афанасий Игоревич не очень-то жалел Ярового: каждому свое, опростоволосился – плати. Хотя, если честно, и не желал Яровому зла. Если бы Леонид Александрович выкрутился, сохранились бы между ними хорошие отношения, приезжал бы он сюда, в Рудыки, кланялся бы своему бывшему благодетелю, говорил бы всякие хвалебно-подхалимские слова – в общем, продолжалось бы нормальное человеческое общение. Кто же виноват, что дали Яровому чуть ли не на всю катушку, целых восемь лет? Да, пожалуй, и тут не обошлось без подмазывания и заступничества своих людей. Крепкие связи были у Ярового, и товарищи по соцпартии, наверно, обошли не один кабинет, пока добились смягчения приговора. А могли припаять и десятку – ведь следствие доказало организацию нападения на железнодорожные контейнеры, обеспечение банды оружием, грузовиками. Но фирма «Канзас» в основном осталась в тени, Лутак оказался на высоте, сам пошел на долгосрочную отсидку, а шефа не выдал, хотя, по глубокому убеждению Афанасия Игоревича, тюремные десять лет Лутака нельзя компенсировать никакими миллионами.

Да, Лутак – крепкий орешек, теперь и Сушинский признал, что был не прав, считая Кузьму Анатольевича мошенником средней руки. От Лутака в конечном итоге могла зависеть и судьба его самого: неизвестно, чем бы все кончилось, если бы суд до конца раскрутил аферу с «Канзасом», если бы Лутак выложил на стол свое тайное соглашение с Яровым (а что такое существовало, Сушинский не сомневался), докопались бы до комбинаций с наличными, и сидеть бы тебе, Афанасий Игоревич, вместе со всей компанией где-то в не очень комфортабельной колонии.

Лутак взял всю вину на себя: мол, он договорился с каким-то дельцом, заплатив довольно большие деньги, чтобы тот завез товары на один день в мебельный склад на Березняках. О том, что все эти видеомагнитофоны, компьютеры, дубленки из ограбленных железнодорожных контейнеров, он, мол, не знал, ему стало ясно это лишь во время судебного процесса. Идея же с «Канзасом» принадлежала лишь ему: он давно, как идейный коммунист, собирался отомстить нынешним нуворишам, всяким новоиспеченным банкирам и коммерсантам. Вытянул из них миллионы и торжественно сжег их в Ирпеньском лесу. За что и пострадал: Кузьма Анатольевич не без пафоса рассказал, какое истязание выдержал со стороны этих, как он выразился, «финансовых гадов». Хотел даже показать следы от розг на спине, но суд отклонил это предложение.

В общем, как сказано в писании, каждому свое. Яровой с Лутаком хлебают баланду, а он любуется цветущими яблонями на берегу Козинки.

Едва ли не полгода прошло со времени того громкого процесса: как тогда выпендривались газеты, какие только эпитеты не находили, ругая на все голоса Ярового! Но скоро все это позабылось – теперь и не вспоминают…

В конце концов, все в жизни быстротечно и преходяще…

Сушинскому на мгновение стало обидно: вот и его жизнь достигла зенита, а что видел? Больше падений, чем взлетов. Был свет в жизни – да и тем не насладился. Где оно – его солнышко, единственная любовь?

«Не раскисай, Афанасий, – приказал себе. – Ведь сегодняшний день может стать для тебя счастливым».

Афанасий Игоревич поднялся дубовой лестницей на второй этаж. Постоял на террасе, всматриваясь в луга. Именно тут принимал его Яровой, угощал марочным коньяком и шоколадным тортом. Нынче шоколадный торт Леониду Александровичу только снится. На какое-то мгновение Сушинский представил Ярового в ватнике и грубых ботинках в тюремной мастерской с молотком и зубилом в руках. А отбудет срок, возвратится – нет ни миллионов, ни киевской фешенебельной квартиры, ни дачи на Козинке. Ничего нет и надо начинать жизнь сначала. Хотя ходили по Киеву слухи: что-то у него осталось, что-то сумел сохранить. Впрочем, так и должно быть: государство тянет все с народа, так почему бы не урвать кое-что у государства?

И в самом деле – почему?

Потешив себя этой мыслью, Сушинский спустился в холл, где и должен был состояться аукцион. Сразу определил главного соперника – управляющий банком «Инковест» Рутгайзер. Не поленился, прискакал, хотя и почистила тебя фирма «Канзас» аж на восемьсот миллионов. Выходит, восемьсот миллионов для господина Рутгайзера – раз плюнуть, и сражаться за особняк он будет сегодня до последнего. И не устоять тебе, Афанасий Игоревич, перед «Инковестом».

Хотя и Рутгайзеру разбрасываться деньгами не пристало, ведь одно из условий аукциона – продажа дачи частному лицу. Не организации или какому-то обществу, а именно частнику за наличные, с оформлением усадьбы на конкретное лицо. То есть Рутгайзеру надо выложить за особняк собственные деньги, а он, как истинный коммерсант, вероятно, не привык ими разбрасываться…

Все расположились на нижней террасе. Ведущий торги поднялся на трибуну: в черном пиджаке с «бабочкой», подпирающей воротник накрахмаленной рубашки. Объявил:

– Начальная цена особняка – шесть миллионов.

Рутгайзер сразу поднял цену до десяти. Сушинский затаился. Знал: высовываться не следует, надо нанести удар из-за угла, когда для всех это будет уже полной неожиданностью.

Сначала события разворачивались вяло: прибавляли по пятьсот тысяч, по миллиону. Наконец цена поднялась до двадцати пяти миллионов, это уже была недостижимая для многих сумма – большинство участников аукциона вышло из игры.

Именно в это время в бой вступил Афанасий Игоревич.

– Двадцать семь! – выпалил за секунду до того, как аукционист мог в третий раз опустить молоток.

Но не дремал и Рутгайзер.

– Тридцать, – обозвался тихо, как будто сквозь сон. «Ишь ты! Свинья жидовская! – выругался про себя Сушинский. – Неужто и правда украинское добро к жидовским рукам прилипнет? Всюду они под ногами крутятся…»

– Тридцать два! – сказал, словно отрубил. Теперь Рутгайзер умолк, будто испугавшись. «Кишка у тебя тонка», – обрадовался Афанасий Игоревич.

Но Рутгайзер также за секунду до третьего удара молотка воскликнул:

– Тридцать три.

«Берет на арапа, – понял Сушинский. Азарт пробудился в нем, кровь ударила в голову. – Не сдамся, – решил, – будь что будет!»

– Тридцать пять, – выкрикнул, надеясь, что уж теперь Рутгайзер капитулирует, но ошибся, потому что тот накинул еще миллион.

«Господи! – взмолился Афанасий Игоревич, – покарай жида поганого, они же нашего Иисуса распяли, сделай так, Боже, чтобы заткнулся – сукин сын!»

– Тридцать семь, – выдавил из себя, зная: если Рутгайзер накинет еще хотя бы миллион – проиграл…

– Тридцать семь – раз! – воодушевленно воскликнул аукционист. – Тридцать семь – два. Кто больше, господа? Такая прекрасная вилла и на берегу речки!.. Так кто же больше?

На террасе воцарилась тишина и аукционист поднял руку для завершающего удара.

«Помоги, Господи!» – побелевшими губами прошептал Афанасий Игоревич. Видно, молитва подействовала, так как через мгновение рука аукциониста упала со словом: «Продано!»

Теперь настал момент отрезвления.

«Многовато – тридцать семь, – подумал Афанасий Игоревич. – Точно, многовато… Но, – махнул рукой, – дело сделано и пятиться поздно».

Поднялся на верхнюю террасу, оперся на перила, вдохнул напоенный ароматами весны воздух – он пах яблоневым цветом и травами. На сердце стало легче: взмахнул бы руками и полетел над лугами…

– Победил! – прошептал одними губами Афанасий Игоревич. – Я победил. Я победил! Ведь теперь и на нашей Украине всему голова – деньги!

1993 г., село Плюты