Текст книги "Социализм и капитализм в России"

Рой Медведев
Социализм и капитализм в России

Информация от издательства

Научно-популярное электронное издание

Издано при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»

Медведев, Р. А.

Социализм и капитализм в России / Рой Александрович Медведев. – М.: Время, 2017. – (Собрание сочинений Жореса и Роя Медведевых).

ISBN 978-5-9691-1646-7

В основу настоящего тома собрания сочинений Роя и Жореса Медведевых легли книги Роя Медведева «Социализм в России?» (2006), посвященная историческим судьбам социализма в России в ХХ веке: от зарождения и распространения идеи общества социальной справедливости до крушения реального социализма в 1990-е, «Капитализм в России?» (1998), содержащая общественно-политический анализ событий, происходивших в Российской Федерации с осени 1991-го до конца 1995 года, и «Народ и власть в России в конце ХХ века» (2009), в которой вниманию читателей предлагается аналитический взгляд историка на события, происходившие в стране в течение последних двадцати лет прошлого века. Для данного издания материалы значительно переработаны и расширены автором.

© Рой Медведев, 2017

© Валерий Калныньш, оформление и макет, 2017

© «Время», 2017

СОЦИАЛИЗМ В РОССИИ?

Предисловие

В книге, которая лежит перед читателем, я хотел бы обсудить с единомышленниками и оппонентами некоторые из проблем, относящихся к трудной судьбе социалистической идеи и социалистической практики в России. Это не первая книга автора по проблемам социализма. В начале 70-х годов во многих странах издавалась моя книга «Социализм и демократия», которая была написана в конце 60-х годов и содержала анализ проблем советского общества с позиций независимого социалиста и демократа. На русском языке эта же книга была издана в 1972 году Фондом им. Герцена в Амстердаме под названием «Книга о социалистической демократии». В 1981 году в Лондоне была издана на английском языке моя книга «Ленинизм и западный социализм», в которой я продолжил анализ некоторых проблем советского социализма. В новой книге я продолжаю эту работу, но уже с учетом тех драматических событий, которые были связаны с разрушением Советского Союза и крушением КПСС. Первый вариант этой книги я подготовил еще в 1996 году для узкого круга активистов Социалистической партии трудящихся – СПТ, в которой я был одним из семи сопредседателей. Она была распространена среди друзей всего в 150 экземплярах. Второй вариант книги я подготовил для китайских товарищей после участия в большой Международной конференции по проблемам социализма, которая была проведена Пекинским университетом в январе 2002 года. Книга была издана в 2003 году в Китае и на китайском языке под названием «Историческая судьба социализма в России». Теперь я подготовил третий вариант этой книги. Моя книга – это в большей мере обзор произошедших в СССР и в России событий, а также наших, главным образом московских, дискуссий по проблемам социализма. Для более глубокого исследования проблем социализма нам не хватает знания того огромного и разнообразного опыта, который был накоплен в XX веке социалистами, социал-демократами и коммунистами в десятках стран мира и который по многим направлениям оказался более успешным, чем наш советский и российский опыт. Социализм в разных формах наступает сегодня со всех сторон, и те опасности, трудности и угрозы, которые возникают перед всем человечеством с развитием техники, науки, экономики, с возникновением новых противоречий между разными регионами и цивилизациями, невозможно эффективно преодолеть без использования идей и методов, которые разрабатываются и предлагаются социалистами разных стран и разных направлений. Социализм и социалистическая идея актуальны сегодня и для России, которая ищет свой путь и свое новое место в мире, а также в постсоветском пространстве. Коммунистические лидеры прошлых десятилетий имели претензию учить всех «правильному», «истинному», «единственно верному» учению о социализме. Их поражение не должно, однако, отвратить нас от великих и благородных идей справедливости, солидарности, свободы и общественного блага, которые лежат в основе социалистического идеала. Именно этими соображениями я руководствовался, когда работал над своей книгой.

Москва, 6 марта 2005

Глава первая. СОЦИАЛИЗМ В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. ИДЕЯ И ВОПЛОЩЕНИЕ

К началу 80-х годов советское общество было уже тяжело больным социальным организмом. Однако правящая элита не понимала его болезней, не знала, как их лечить и даже скрывала все более и более зловещие симптомы. «Мы плохо знаем общество, в котором живем», – это сказал Юрий Андропов вскоре после того, как он возглавил КПСС и СССР. А всего через десять лет и Советское государство, и КПСС были мертвы. Обрушилась и мировая социалистическая система, и все то, что мы называли мировым коммунистическим движением. Такой ход событий оказался полной неожиданностью не только для сторонников, но и для противников социализма и коммунизма. Политические противники Советского Союза десятилетиями боролись против «коммунистической угрозы». Но и они не ожидали, что крушение КПСС, СССР и Варшавского договора произойдет столь стремительно и без больших усилий с их стороны. В книге Зб. Бжезинского «Большой провал», вышедшей в свет в 1989 году, автор утверждал, что коммунистический режим в СССР доживает последние годы или десятилетия. Автор рисовал при этом разные сценарии реформации или демонтажа коммунизма. Не исключал Бжезинский и возможности неожиданного и быстрого распада Советского Союза, но считал все же такой исход наименьшей вероятностью[1]1
  Бжезинский Зб. Большой провал. Нью-Йорк, 1989. С. 229.


[Закрыть]. Неожиданность, однако, это не синоним случайности. Было бы ошибочным связывать крах КПСС прежде всего с деятельностью ее лидеров времен перестройки, забывая при этом всю предыдущую деятельность ее руководства, ее противоречивую историю, ее идеологию и политику, организационную структуру, а также положение партии в системе Советского государства и в жизни общества. Было бы ошибочным связывать разрушение СССР только с решениями, принятыми в Беловежской пуще, забывая сложную историю Советского Союза, его структуру и проводимую его правителями экономическую, социальную и национальную политику.

Нетрудно доказать, что указы о запрещении КПСС и о конфискации имущества и средств партии не опирались на законы страны. Но почему в августе или в ноябре 1991 года, когда наносились эти удары по КПСС, в стране не было по этому поводу ни одной забастовки, даже ни одного митинга протеста? Мне неизвестны случаи, чтобы рабочие и служащие да и все другие члены КПСС и «беспартийные коммунисты» приходили для защиты своих райкомов, горкомов или обкомов партии. Огромные толпы людей, собравшиеся 23 августа 1991 года на Старой и Новой площадях в Москве – у зданий ЦК и МГК КПСС, намеривались не защищать, а готовы были помочь захвату и разгрому находившихся там центров партийной и государственной власти. Да и через полтора года, когда решения Конституционного суда Российской Федерации открыли возможность восстановления легальной деятельности Компартии России, в ее ряды вернулось немногим более пяти процентов от численного состава КПСС на территории РСФСР. В последующие годы численность КПРФ не увеличивалась, а сокращалась, как уменьшался и ее электорат.

Как историка меня поражает сходство между событиями осени 1991 года и весны 1917 года, когда всего за несколько дней в России рухнули и 800-летний самодержавный режим, и 300-летняя династия Романовых. Есть очевидное сходство между отречением от престола Николая Второго и отречением от лидерства в КПСС Михаила Горбачева, между попыткой генерала Корнилова установить в стране военную диктатуру и попыткой путча ГКЧП. Почему не встали на защиту престола сотни тысяч дворян-офицеров, присягавших этому престолу на верность, почему они не смогли поднять на защиту монархии ни 10-миллионную армию, ни миллионное казачество? Почему бездействовало и молчало 300-тысячное духовенство? Уже к концу 1917 года все эти силы были сметены партией большевиков, которая к началу этого года не имела в своих рядах и 40 тысяч членов, и руководство которой находилось или за границей, или в сибирской ссылке. Но кто шел еще в начале 1991 года за пестрой коалицией партий, называвшей себя «Демократической Россией»?

В 1917 году большая часть рабочего класса России поддержала большевиков и образовавшееся после революции Советское государство определялось в документах партии как диктатура пролетариата. Рабочий класс и в последующие десятилетия считался главной опорой КПСС. Но как вел себя российский рабочий класс в 1990–1991 гг.? Рабочее движение возникло у нас в стране в годы перестройки, и хотя оно охватило лишь меньшую часть рабочих, оно уже в 1989 году стало заметным фактором общественной жизни. Но это движение было направлено против власти и против КПСС. Достаточно вспомнить о лозунгах и забастовках шахтеров в Кузбассе, Донбассе и Воркуте. То обстоятельство, что именно рабочий класс отказал в доверии коммунистам в самый трудный момент, известный левый публицист Сергей Кара-Мурза называл «загадкой века». «По какой-то неведомой причине недоумевал, – С. Кара-Мурза, – в массе рабочих России вызрело убеждение, что разрушение советского строя и отказ от солидарности с КПСС будут рабочему выгодны. Почему люди так подумали – это загадка века. Никто пока не дал ей вразумительного объяснения». Сама статья С. Кара-Мурзы называлась «Самораспад гегемона»[2]2
  Советская Россия. 1994. 16 июля.


[Закрыть].

Очень был обижен С. Кара-Мурза и на крестьян, на служащих да и на все 400-миллионное население стран СЭВ и Варшавского договора. «Это были, казалось бы, нормальные люди, а теперь побрели, как слепые в пропасть». Однако в таком поведении народа России не было особой загадки, оно было закономерным результатом всей политики и всей «воспитательной работы» КПСС. Положение народных масс в России и через 70 лет после Октябрьской революции было очень тяжелым, и хотя КПСС называла себя «авангардом рабочего класса», руководство партии сознательно культивировало в народе политическую пассивность, давя молотом репрессий почти все проявления политической активности и самостоятельности рабочих, крестьян и интеллигенции. Наш народ не был слепым, но именно поэтому от него многое скрывали, и он мало что мог понять. Это как раз и устраивало его поводырей, которые, как оказалось, мало что понимали в реальной обстановке и сами. Производственные коллективы не могли стать в Советском Союзе субъектами политики, а профсоюзные и партийные организации на предприятиях превратились во многих отношениях в органы надзора и даже подавления. Что должны были защищать в 1991 году шахтеры Донбасса и Кузбасса, металлурги Урала и машиностроители Брянска? Жизнь этих людей все еще была крайне тяжелой, а противники КПСС, выступая против партократов, не скупились на обещания. Вот почему «гегемон» и молчал, когда для лидеров КПСС наступили их самые трудные дни. Ничего не могла сделать и гигантская система партийной агитации и пропаганды с ее сотнями тысяч агитаторов и пропагандистов, ученых и учителей, писателей и журналистов. Вся эта огромная машина, на содержание которой расходовалось не меньше средств, чем на армию и вооружение, вращалась, как выяснилось, на холостом ходу. Пропаганда слишком расходилась с реальной жизнью, чтобы рабочие могли ей поверить. Кадровый рабочий и ветеран Отечественной войны Л. А. Озябкин, размышляя в 1993 году о поведении рабочего класса в 1991 году, писал:

«Над всеми нами кошмаром висели ошибки и преступления руководящих невежд и авантюристов прошедшего периода. Многие люди просто не понимали, что марксизм и социализм были извращены, а идеалы революции преданы.

Наш рабочий класс раскололся на продажную рабочую аристократию, деклассированную часть и рабочих, которые составляли большинство армии труда и которые в той или иной мере утратили сознание коллективизма и ответственности за общее дело. У нас и сейчас многие не хотят ни социализма, ни капитализма и говорить с ними о насильственном возврате к прошлому не только бессмысленно, но и преступно. Сегодня массы рабочих за коммунистами уже не пойдут»[3]3
  ИЗМ. 1993. № 3. С. 31.


[Закрыть].

С терминологией Л. Озябкина можно не соглашаться, но настроение рабочих он знает хорошо.

Не было забастовок и манифестаций и в знак протеста против соглашений в Беловежской пуще о ликвидации СССР. А ведь референдум о сохранении СССР был проведен еще 17 марта того же 1991 года. Но это было пассивное голосование, за которым не стояло ни политической воли лидеров КПСС, ни активной политической воли народа. Иначе Верховные советы союзных республик не смогли бы столь единодушно голосовать за ратификацию соглашений об СНГ. Не слишком прочным оказалось как «нерушимое единство партии и народа», так и «союз республик свободных», который «сплотила навеки великая Русь». Дружба и сотрудничество советских народов не были мифом, как не была мифом и концепция о советском народе, как новой общности людей и его морально-политическом единстве. Но крепость этого единства была еще недостаточной, чтобы противостоять неожиданно возросшему давлению радикального национализма и сепаратизма.

Конечно, и «зарубежная закулиса», как и вполне открытые антикоммунистические центры должны быть здесь помянуты. Холодная война против СССР не была мифом, это была тщательно планируемая и щедро финансируемая политическая, экономическая и идеологическая борьба двух систем. Была и изнурительная гонка вооружений, и борьба за влияние на всех континентах. Но, во-первых, эта борьба была взаимной, и можно назвать немало периодов, когда преимущество находилось на стороне Советского Союза. Эта борьба в иных формах началась уже в 1918 году, и Великая Отечественная война была лишь одним из самых острых ее эпизодов. Пока Советский Союз был мощной и относительно здоровой государственной и общественной системой, эта борьба не наносила ему существенного ущерба. Но когда фундамент нашего государства ослаб, оно не выдержало давления извне, как и воздействия не слишком сильных центробежных сил. Большинство западных центров и не скрывали своих целей, призывая, подобно Рональду Рейгану, разрушить советскую «империю зла». И когда Советский Союз распался главным образом в силу внутренних причин, западные лидеры спешили закрепить результаты этого неожиданного для них «успеха», дружески похлопывая при этом по плечу и президента Б. Ельцина, и президента Украины Л. Кравчука, и экс-президента СССР М. Горбачева.

Сказанное выше не означает, что СССР и КПСС являлись слабыми и немощными структурами. Они потеряли гибкость, они опирались на устаревшую и консервативную идеологию, они возглавлялись слабыми лидерами. Но во многих других отношениях СССР и КПСС сохраняли и в 1991 году прежнее могущество. Высшие органы партийно-государственной власти в нашей стране продолжали опираться на самую многочисленную и сильную в мире организацию государственной безопасности, на могучую армию, на громадную систему государственной экономики. Они имели в своих руках как разветвленную сеть средств массовой информации, так и многие другие институты власти и влияния. Народ страны не отвергал идею социализма и не стремился ни к какой «капиталистической революции». Однако очень многое в нашем государстве держалось в первую очередь на насилии над обществом, а также на фальсификации и обмане. Советское общество и советское государство были построены за «железным занавесом», в изоляции, они были лишены демократических институтов и традиций и потому оказались недостаточно конкурентоспособны в условиях научно-технической и информационной революции конца XX века. Наше государство не допускало инакомыслия и оппозиции, оно грубо отвергало любую критику, идущую и извне и изнутри, оберегая с помощью репрессий нашу политическую стерильность. В результате и общество, и государство постепенно лишились иммунитета от многих болезней, с которыми сравнительно легко справлялись другие общественные и государственные системы. Громадная страна могла жить и развиваться лишь в тщательно изолированной и искусственной среде, подобно тому, как лишенный иммунных систем организм может существовать лишь под стеклянным колпаком и на искусственной пище.

Однако вторая половина XX века стала временем такого мощного и все более ускоряющегося развитии производительных сил, которое требовало и иных производственных отношений, и иной «надстройки». Уже в 60—70-е годы XX века Советский Союз и советский социализм оказались в ситуации, которая была сходна с ситуацией, в которой оказался европейский капитализм во второй половине XIX века и которая нашла свое адекватное отражение в марксизме: у нас в СССР в гораздо большей степени, чем в США и Западной Европе, обострились противоречия между базисом и надстройкой, между производственными отношениями и производительными силами. В мире новых технологий и в условиях глобализации, в эпоху персональных компьютеров и интернета, мобильных телефонов, ксероксов и электронной почты Советский Союз с его прежними политическими и идеологическими системами был обречен на быстрое отставание и поражение. Стагнацию и деградацию можно было бы продлить на два-три десятилетия. Но тогда и крушение было бы более тяжелым и разрушительным.

Кризис экономической и политической системы СССР начал отчетливо обозначаться еще в середине 60-х годов, что вызвало к жизни не только движение диссидентов, но и попытки разработки и проведения некоторых реформ, получивших наименование «косыгинских». Однако догматическая часть партийно-государственного руководства взяла верх над группами более здравомыслящих экономистов и политиков. В результате были подавлены не только все течения политического и идейного инакомыслия, но и разумные экономические инициативы «в рамках системы».

Заканчивая свою «Книгу о социалистической демократии», я писал в 1969 году: «Наше общество и нашу идеологию можно сравнить со зданием, которое продолжает расти вверх, наращивая этажи, несмотря на то что многое в основании этого здания в силу различных причин устарело, обветшало и даже подгнило. Крепкие опоры еще есть, но их становится все меньше и меньше. Излишне говорить насколько опасно для страны такое ослабление основ нашего общественного здания. Имеется, однако, немало людей в руководстве партией и государством, которые не хотят видеть никаких трещин в фундаменте нашего общества и не желают заменять его обветшавшие части. Имеются, впрочем, у нас и такие люди, которые хорошо видят многие недостатки и трещины в фундаменте нашего здания… и которые требуют немедленно убрать все ослабевшие или треснувшие опоры нашей общественной системы, хотя у этих людей нет ни материалов, ни идей, способных заменить устаревшие части фундамента, которые хотя и плохо, но все же удерживают наше огромное и продолжающее расти вверх здание. Нам предлагаются лишь какие-то временные и еще не испытанные на прочность подпорки. А то обстоятельство, что после подобной замены все здание может рухнуть, не слишком беспокоит этих решительных людей. Но мы не можем разделить этих позиций и предложений. Не закрывая глаза на недостатки и пороки нашего общества, мы должны достаточно быстро, но вместе с тем с величайшей осторожностью заменять устаревшие части фундамента, определяя на их место нечто гораздо более прочное и надежное. Одновременно должны проводиться работы по улучшению жизни на всех этажах нашего общественного здания. Вся эта деятельность может быть только постепенной и последовательной, здесь трудно рассчитывать на какой-то быстрый и решительный поворот. Новое может быть создано лишь из того человеческого и иного материала, который был накоплен на прежних этапах общественного развития. Иными словами, нас ждет кропотливая и трудная работа, которая и составляет, по нашему мнению, главную задачу демократического движения, возникшего среди здоровой части партии»[4]4
  Медведев Р. А. Книга о социалистической демократии. Амстердам – Париж, 1972. С. 298–299. См. также: Medvedev Roy. On Socialist Democracy, NY – London, 1975. P. 331–332.


[Закрыть]. В начала 70-х годов моя книга была издана не только в Западной Европе и США, но также в Японии и в Латинской Америке. Однако в Советском Союзе эта книга привлекла внимание лишь нескольких моих друзей и КГБ[5]5
  Письмо КГБ в Секретариат ЦК КПСС от 21 декабря 1970 г. // Источник. 1994. № 2. С. 77–78.


[Закрыть].

Реформаторы пришли к власти в СССР и в КПСС только во второй половине 80-х годов. Однако начатые ими преобразования оказались, противоречивыми, непоследовательными и непродуманными. Реформы начались не с осторожного укрепления фундамента и несущих конструкций, а где-то на верхних этажах здания. К тому же они проводились очень недружной, не очень сильной и малокомпетентной командой. При этом сохранялась как непомерная централизация, так и субъективизм, которые многократно увеличивали масштабы ошибок. Работа этой реформаторской команды не смогла преодолеть, но кое в чем даже усилила опасные диспропорции в советской экономике между промышленностью и сельским хозяйством, между тяжелой и легкой промышленностью, между военно-промышленным комплексом с его наукоемкими отраслями и многими другими отраслями народного хозяйства, мало продвинутыми в научно-техническом отношении. Амбициозные начинания конца 80-х годов привели к быстрому росту государственных расходов, внешнего и внутреннего долга и к ухудшению материального положения трудящихся. Это в свою очередь быстро размыло и без того не слишком прочную и массовую поддержку реформаторов. Слова о кризисе, справедливые для конца 60-х и 70-х годов, оказались еще более актуальными в конце 80-х годов. Справиться с этим кризисом руководство страны и партии не смогло, и в обществе стали доминировать стихийные процессы, ведущие к дезинтеграции и расколу. Итоги известны. Они стали закономерным результатом ошибочной, а во многих отношениях даже авантюристической политики предшествующих десятилетий, хотя многие теоретики и публицисты КПРФ и других радикальных левых партий об этих итогах продолжают говорить и писать как о «загадке века».