Текст книги "Последний год Сталина"

Глава 3. Два пути цивилизации

 
Лишь два пути раскрыты для существ,
Застигнутых в капканах равновесья:
Путь мятежа и путь приспособленья.
Мятеж – безумие;
Законы природы – неизменны.
Но в борьбе за правду невозможного
Безумец –
Пресуществляет самого себя.
А приспособившийся замирает
На пройденной ступени.
 

Максимилиан Волошин

Политическое завещание вождя

16 октября 1952 года состоялся закрытый Пленум ЦК КПСС. Возможно, не случайно вскоре жизнь Сталина оборвалась. Стенограмма этого пленума не велась или до сих пор засекречена, а то и уничтожена в хрущёвское время.

Как вспоминал член ЦК КПСС академик А.И. Румянцев, «Сталин вошёл в зал под бурные аплодисменты. Подойдя к столу он глухо, неприязненно, с сильным акцентом сказал: “Чего расхлопались? Что вам тут, сессия Верховного Совета или митинг в защиту мира?” Сталин сказал, что обстановка в мире тяжёлая. Что он стар и приближается время, когда его работу придётся выполнять другим».

В своём последнем выступлении Сталин говорил около полутора часов без перерыва. Именно говорил, обращаясь в зал и не сбиваясь, а не читал заранее написанный текст. Значит, он в свои 73 года был в неплохом физическом состоянии, умственными и психическими расстройствами не страдал.

Он сразу взял деловой тон:

– Итак, мы провели съезд партии. Он прошёл хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства…

Заявление резкое и тревожное. Ведь он всегда говорил, что партия сильна своей сплочённостью и единством с народом. Что он имел в данном случае, неясно. Вполне возможно, подразумевал и то и другое. Но вряд ли позволил себе такое признание.

Обратимся к воспоминаниям присутствовавшего на пленуме писателя Константина Симонова, члена ЦК партии:

«Говорил он от начала до конца сурово, без юмора, никаких листков или бумажек перед ним на кафедре не лежало, и во время своей речи он внимательно, цепко и как-то тяжело вглядывался в зал, так, словно пытался проникнуть в то, что думают эти люди, сидящие перед ним и сзади. И тон его речи, и то, как он говорил, вцепившись глазами в зал, – всё это привело всех сидевших к какому-то оцепенению…

Главное в его речи сводилось к тому (если не текстуально, то по ходу мысли), что он стар, приближается то время, когда другим придётся продолжить делать то, что он делал, что обстановка в мире сложная и борьба с капиталистическим лагерем предстоит тяжёлая и что самое опасное в этой борьбе дрогнуть, испугаться, отступить, капитулировать. Это и было самым главным, что он хотел не просто сказать, а внедрить в присутствовавших, что, в свою очередь, было связано с темою собственной старости и возможного ухода из жизни.

Говорилось всё это жёстко… За всем этим чувствовалась тревога истинная и не лишенная трагической подоплёки».

Написано это было спустя 27 лет после пленума, но общее впечатление и некоторые детали писатель запомнил, по-видимому, хорошо. Что наиболее беспокоило вождя? Отказ от того пути, на который он вывел страну и народ, начав – после его смерти – переход к капитализму сначала государственному, а затем и с частной собственностью на средства производства (что и произошло в конце ХХ века).

Судя по всему, Сталин понимал, что всё больше крупных партийных деятелей или их близких родственников с завистью поглядывают на материальные блага, которыми обладают их западные «коллеги». При всех общественных системах, кроме социалистической, «элита» – на особом положении, в той среде, где каждому – по потребностям. Конечно, и в СССР высшие слои общества имели привилегии, но весьма ограниченные. (Это очевидно с тех пор, как с погружением в капитализм у нас стало появляться всё больше долларовых миллиардеров и вообще богатых буржуев.)

Сталин тяжело переживал такую ситуацию. Он не боялся своей смерти. Он думал о том, что может произойти с Советским Союзом и советским народом после его ухода. Это будущее не вызывало у него оптимизма.

При отсутствии стенограммы выступления Сталина, придётся ссылаться на запись Л.Н. Ефремова, присутствовавшего на Пленуме. Сталин предложил расширить состав Центрального Комитета партии. Пояснил:

– Некоторые выражают несогласие с нашими решениями. Говорят, для чего мы расширили состав ЦК? Но разве не ясно, что в ЦК потребовалось влить новые силы? Мы, старики, все перемрём, но нужно подумать, кому, в чьи руки вручим эстафету нашего великого дела, кто её понесёт вперёд?..

(Иные комментаторы изолгали его слова: мол, коварный диктатор захотел под благовидным предлогом избавиться от конкурентов. Так может подумать тот, кто привык строить каверзы, лгать и клеветать ради своей карьеры или по заказу своих хозяев. Никто на всём белом свете не мог быть «конкурентом» Сталина. Он говорил то, что хотел сказать.)

Он объяснил причины кадровых перестановок:

– Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. Почему? На каком основании? Работа министра – мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников. Они молодые люди, полны сил и энергии. Мы их должны поддержать в ответственной работе. Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы их переводим на работу заместителями председателя Совета министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей…

Дело было не только в возрасте ветеранов партии. Сталин назвал несколько серьёзных ошибок Вячеслава Михайловича. На одном из дипломатических приёмов Молотов дал согласие английскому послу издавать у нас буржуазные газеты и журналы. «Такой неверный шаг, если его допустить, – сказал Сталин, – будет оказывать вредное, отрицательное влияние на умы и мировоззрение советских людей, приведёт к ослаблению нашей, коммунистической идеологии и усилению идеологии буржуазной».

Вождя всерьёз беспокоило влияние идеологии комфорта и личной выгоды на умы не столько рядовых советских граждан, сколько тех, кто причислял себя к элите общества. Буржуазный образ жизни предполагает благосостояние наиболее обеспеченных слоёв богатых стран Запада, но вовсе не тех, кто трудится. Большинство капиталистических государств относятся к числу наиболее бедных.

Молотов предложил сделать Крым еврейской автономией, о чём велись разговоры ещё с довоенных времён, и даже были предприняты некоторые действия для этого, хотя Сталин проект не одобрил. Вячеслав Михайлович делился секретной информацией со своей женой Полиной Жемчужиной (Перл Семёновной Карловской).

«Получается, – говорил Сталин, – будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и её друзьями. А её окружают друзья, которым нельзя доверять». Среди них были первый посол Израиля Голда Меир и сотрудник посольства США.

Когда в Москву приехала Голда Меир, перед синагогой, куда она пришла, собралась многотысячная толпа. Её приветствовали с восторгом, и она ответила: «Спасибо за то, что вы остались евреями». На приёме в МИДе жена Молотова подошла к Меир, заговорила с ней на идиш и на вопрос, не еврейка ли она, с гордостью ответила: «Я дочь еврейского народа».

Надо иметь в виду подтекст слов Голды Меир у синагоги и разговора с ней Жемчужиной. Люди не просто признавались в своей национальности, что и без того было ясно. Они показывали, что только формально являются советскими гражданами. Приоритетны для них интересы своей нации, еврейского государства Израиль (стало быть, и США). Именно этот подтекст подтвердила Полина Жемчужина.

Вячеслав Михайлович имел неосторожность обсуждать с ней, старой большевичкой, некоторые секретные решения Политбюро. Вскоре эти решения становились известны американцам. Она была связана с Еврейским антифашистским комитетом, который стремился сделать Крым еврейской автономией. Всё это стало известно вождю.

«При всём гневе Сталина… – вспоминал Симонов, – в том, что он говорил, была свойственная ему железная конструкция. Такая же конструкция была и у следующей части его речи, посвящённой Микояну, более короткой, но по каким-то своим оттенкам, пожалуй, ещё более злой и неуважительной.

В зале стояла страшная тишина. На соседей я не оглядывался, но четырёх членов Политбюро, сидевших сзади Сталина за трибуной, с которой он говорил, я видел: у них у всех были окаменевшие, напряжённые, неподвижные лица…»

Если Молотов проявлял халатность, находился отчасти под влиянием жены, то ведомство А.И. Микояна – торговля – было, пожалуй, наиболее коррумпировано и обуржуазено. Двое его детей были уличены в антисоветских настроениях.

Некоторые историки, политологи делают вывод, что Сталин замыслил новую волну репрессий. Как будто других у него забот не было или, что ещё глупей, он боялся утратить власть. Его критические замечания не перешли в какие-либо постановления или статьи. Он не хотел «выносить сор из избы». Нет никаких документов о подготовке репрессий среди высших чиновников.

Самый резкий удар по нервам делегатов Пленума был нанесён напоследок. Вот как описал это К. Симонов:

«Сталин, стоя на трибуне и глядя в зал, заговорил о своей старости и о том, что он не в состоянии исполнять все те обязанности, которые ему поручены. Он может продолжать нести свои обязанности Председателя Совета Министров, может исполнять свои обязанности, ведя, как и прежде, заседания Политбюро, но он больше не в состоянии в качестве Генерального секретаря вести ещё и заседания Секретариата ЦК. Поэтому от этой последней своей должности он просит его освободить, уважить его просьбу… Сталин, говоря эти слова, смотрел в зал, а сзади него сидело Политбюро, и стоял за столом Маленков, который, пока Сталин говорил, вёл заседание.

И на лице Маленкова я увидел ужасное выражение – не то чтоб испуга, нет, не испуга, – а выражение, которое может быть у человека, яснее всех других или яснее, во всяком случае, многих других осознававшего ту смертельную опасность, которая нависла у всех над головами и которую ещё не осознали другие: нельзя соглашаться на эту просьбу товарища Сталина, нельзя соглашаться, чтобы он сложил с себя вот это одно, последнее из трёх своих полномочий, нельзя.

Лицо Маленкова, его жесты, его выразительно воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе. И тогда, заглушая раздавшиеся уже и из-за спины Сталина слова: “Нет, просим остаться!”, или что-то в этом духе, зал загудел словами: “Нет! Нельзя! Просим остаться! Просим взять свою просьбу обратно!”

Не берусь приводить всех слов, выкриков, которые в этот момент были, но, в общем, зал что-то понял и, может быть, в большинстве понял раньше, чем я. Мне в первую секунду показалось, что это всё естественно: Сталин будет председательствовать в Политбюро, будет Председателем Совета Министров, а Генеральным секретарём ЦК будет кто-то другой, как это было при Ленине».

По мнению Симонова, Маленков «понял сразу, что Сталин вовсе не собирался отказываться от поста Генерального секретаря, что эта просьба, прощупывание отношения пленума к поставленному им вопросу – как, готовы они, сидящие сзади него в президиуме и сидящие впереди него в зале, отпустить его, Сталина, с поста Генерального секретаря, потому что он стар, устал и не может нести ещё и эту, третью свою обязанность…

И почувствуй Сталин, что там сзади, за его спиной, или впереди, перед его глазами, есть сторонники того, чтобы удовлетворить его просьбу, думаю, первый, кто ответил бы за это головой, был бы Маленков; во что бы это обошлось вообще, трудно себе представить».

Писатель позволил себе вольность: заговорил о мыслях малоизвестного ему Сталина, человека более высокого уровня интеллекта и образования. Получилось оглупление реального персонажа. Соображения Сталина в тот момент могли быть совершенно иными. Написан этот отрывок в 1979 году, когда был осуждён «культ личности Сталина» и много клеветы говорилось в его адрес.

Увы, печальными бывают результаты даже искренних попыток талантливого писателя, но не выдающегося мыслителя, думать за великого государственного деятеля. Как говорится, не по Сеньке шапка.

Константин Симонов не понял, что при Сталине на первое место в руководстве страной вышел Совет министров, а не секретариат ЦК; то есть не партийная, а исполнительная власть. Такова была политическая линия Сталина. Недаром в докладе Маленкова говорилось о необходимости контроля снизу за партийными функционерами.

Маленков, как многие другие, был обескуражен неожиданностью предложения Сталина. Хотя он тоже был сторонником ослабления роли партии в управлении страной. Не зная, что предпринять в экстремальной ситуации, он обратился в зал:

– Товарищи! Мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС!

Последовали бурные аплодисменты. Сталин:

– На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей генерального секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.

Теперь Сталин заговорил о полной отставке. По-человечески, без хитрых или глупых выдумок его понять нетрудно. Он не мог себе позволить имитировать руководство страной. А прежний гигантский объём работы был ему уже не по силам.

Встал маршал С.К. Тимошенко и пробасил:

– Товарищ Сталин, народ не поймёт этого. Мы все как один избираем вас своим руководителем – генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.

Все стоя поддержали его слова аплодисментами. Сталин постоял, глядя в зал, потом махнул рукой и сел.

Удивительно, что К. Симонов истолковал этот эпизод и жест Сталина как выражение торжества. Неужели вождь поистине выжил из ума, если решил таким нелепым образом «прощупать отношение пленума» или конкретных товарищей к вопросу о его отставке? А если бы его просьбу удовлетворили, он что, приказал бы покарать всех, кто её поддержал? Захотел внести раздор в ряды партии, начать репрессии среди участников Пленума? Зачем?! Он же откровенно сказал, что уже стар и может вскоре умереть. Или это не было правдой?

По-видимому, он хотел выяснить, готовы ли новые государственные деятели к самостоятельной работе, к продолжению дела, которому он посвятил всю свою жизнь. Или в порыве раздражения он пригрозил своей отставкой, чтобы присутствующие поняли, насколько важно то, о чём он говорил. Хотя не исключены и другие предположения. Жаль, что обычно тиражируется самое нелепое или подлое.

Странно, что Сталин не подумал о том, как воспримет советский народ его отставку. Могли бы поползти слухи, что вождя «убрали». Что в партии произошло нечто подобное дворцовому перевороту. Руководители братских партий были бы обескуражены… Создаётся впечатление, что на этот раз ему изменило самообладание, он был слишком взволнован.

Почему вождь резко критиковал Молотова? Неужели нельзя было обсудить вопрос на Политбюро? Надо ли прилюдно ругать заслуженного и наиболее уважаемого (после Сталина) партийного руководителя и государственного деятеля?

Молотов был всегда верным соратником вождя. Сталин не отказывал ему в личных достоинствах: «Молотов – преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков…»

О главной причине неожиданного «разноса», учинённого Молотову Сталиным, можно было догадаться после того, как через несколько минут вождь заговорил о своей отставке с поста генерального секретаря. А кто стал бы бесспорным претендентом на это место? Только Вячеслав Михайлович.

Обратим внимание на официальный отчёт о первом дне XIX съезда партии: «Семь часов вечера. Появление на трибуне товарища Сталина и его верных соратников тт. Молотова, Маленкова, Ворошилова, Булганина, Берии, Кагановича, Хрущёва, Андреева, Микояна, Косыгина делегаты встречают долгими аплодисментами… По поручению Центрального Комитета Коммунистической партии съезд открывает вступительной речью тов. В.М. Молотов».

Было принято перечислять фамилии руководителей по их положению в партии и правительстве. Первым после Сталина стоит Молотов, а Берия значительно опережает Хрущёва. (Можно вспомнить, что во время войны в состав Государственного Комитета Обороны СССР входили кроме Сталина Молотов, Берия, Маленков, Ворошилов.)

Если бы не сталинская критика, генеральным секретарём был бы избран Молотов. Когда его кандидатура отпала, члены ЦК пришли в замешательство. Маленков мог надеяться на то, что ему предложат занять освободившийся пост. Но, как показали более поздние события, он не стремился стать единовластным правителем. Понимал (в отличие от Хрущёва), что не годится для такой ответственной роли. Его удовлетворяла должность председателя Совета министров.

Не исключено, что Сталин предложил бы отменить пост генерального секретаря ЦК КПСС, оставив коллегиальное руководство партией. Он хотел понизить социальный статус КПСС. Определённо указал, что является в первую очередь государственным деятелем, вождём советского народа, а не главой партии, пусть даже правящей.

(Подобный намёк сделал В.В. Путин в 2017 году, объявив себя самовыдвиженцем, как бы пренебрегая официальной поддержкой партии власти «Единая Россия» и зная наверняка, что победит на выборах президента РФ: ведь именно эта партия его всегда выдвигала и поддерживала; но важней исполнять роль лидера нации, каким можно оставаться сколь угодно долго.)

Выступление Сталина взволновало многих партийных руководителей высшего звена. Положение некоторых деятелей (Берии, Хрущёва, Булганина, так же как многих партийных боссов республик) стало угрожающим.

Парадоксальная ситуация: они не могли позволить Сталину покинуть пост генерального секретаря, но в то же время их не устраивал он на этом посту. Наилучший для них исход – его смерть. Что и произошло через 4 месяца после октябрьского Пленума. Подобные случайные совпадения бывают чрезвычайно редко.

Последний теоретический труд Сталина

Осенью 1952 года газета «Правда» опубликовала работу И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР». Её предыстория такова.

Вскоре после войны по указанию Сталина группе отечественных экономистов во главе с членом-корреспондентом АН СССР К.В. Островитяновым было поручено подготовить проект учебника по политической экономии социализма. Обсуждали этот труд в 1951 году на Всесоюзном совещании экономистов.

Сталин получил материалы дискуссии и предложения по улучшению проекта учебника. Свои замечания он адресовал участникам дискуссии.

Прежде всего, Сталин подчеркнул объективный характер законов политической экономии. Тем, кто это не признаёт, посоветовал уяснить разницу между общеобязательными, не подлежащими отмене законами природы и законами правительства, имеющими лишь юридическую силу. Он постарался на примерах обосновать свой тезис.

Чем же так важен вопрос о характере законов политической экономии? Практика социалистического строительства доказала верность сталинской политики в экономике. Разве этого не достаточно? Если практика критерий истинности теории, то руководящие идеи, лежащие в основе проводимой политики, верны.

Сталин упорно подчёркивал их объективный характер, словно убеждая в этом самого себя. В основе экономики – как способе управления хозяйством – действительно присутствует механическая составляющая, которую можно более или менее чётко определить или даже выразить математически. Но политика, непосредственно связанная с социальными отношениями, во многом зависящая от конкретной текущей ситуации, в значительной степени является искусством управления обществом.

Сочетание экономики и политики предполагает непростые, изменчивые в зависимости от обстоятельств, отношения объективных и субъективных факторов. Большевики опредёленно показали: можно в приказном порядке отменить капитализм, установить «военный коммунизм», частично вернуть капитализм (НЭП), а затем внедрять социалистические отношения в сельском хозяйстве. Сталин на деле опроверг установленные Марксом законы смен экономических формаций и «теорию» мировой революции, построив социализм в отдельно взятой стране. Значит, были для этого объективные предпосылки. Какие? Это, по-видимому, и хотел выяснить Иосиф Виссарионович.

Может показаться, что объективные законы природы и общества непреодолимы. Сталин пояснил: можно преодолеть объективные ограничения, используя для этого другие законы природы. Он привёл пример «обуздания» разрушительной мощи рек с помощью гидротехнических сооружений. (Другой пример – выход человека в космическое пространство; закон всемирного тяготения этим не отменили, но были использованы другие законы природы и техники для создания космических ракет.)

То же относится, по мнению Сталина, и к теории политической экономии: «Здесь так же, как и в естествознании, законы экономического развития являются объективными законами, отражающими процессы экономического развития, совершающиеся независимо от воли людей. Люди могут открыть эти законы, познать их и, опираясь на них, использовать их в интересах общества, дать другое направление разрушительным действиям некоторых законов, ограничить сферу их действия, дать простор другим законам, пробивающим себе дорогу, но они не могут уничтожить их или создать новые экономические законы».

Он сделал оговорку: в отличие от естествознания, законы политэкономии недолговечны и «по крайней мере, большинство из них, действуют в течение опредёленного исторического периода, после чего они уступают место новым законам».

Однако и тут не всё так просто. В марксизме признан закон обязательного соответствия (выделено Сталиным) производственных отношений характеру производительных сил. А при капитализме он явно нарушается. Производительные силы, особенно в промышленности, имеют общественный характер, тогда как форма собственности частная.

Но если это соответствие в некоторых странах постоянно нарушается при развивающейся экономике, значит, оно не обязательно. Хотя темпы её роста ускоряются, когда это противоречие устранено, как было в СССР. Стало быть, различие не столько качественное, сколько количественное?

Сталин пояснил: «В экономической области открытие и применение нового закона, задевающего интересы отживающих сил общества, встречают сильнейшее сопротивление со стороны этих сил. Нужна, следовательно, сила, общественная сила, способная преодолеть это сопротивление».

Выходит, данный закон относителен, если ему можно противостоять на протяжении нескольких поколений; противостоять стихийно, даже не думая о нём. Сталин, вслед за Марксом, настаивал на абсолютном характере этого «закона соответствия». Но следовало бы ради научной точности отказаться всего лишь от слова «обязательного».

В природе и обществе не так уж много обязательных соответствий. Разве обязательно облакам соответствует дождь, дождю – молния? Разве наличие крыльев обязательно предполагает способность к полёту? Разве большой капитал обязательно соответствует высокому интеллектуальному и моральному уровню его владельца? Разве общественная собственность на средства производства исключает их использование кем-то в личных корыстных интересах?

На философском уровне можно даже высказаться в пользу отсутствия обязательных соответствий, так же как за существование нарушений симметрии. Как справедливо утверждал Пьер Кюри, диссимметрия (устойчивое нарушение симметрии) порождает явления. Вот и нарушение соответствий может стимулировать развитие общества.

Возможно, Сталин не стал посягать на одну из догм марксизма из политических соображений. Иначе пришлось бы отказаться от схемы революционных «прыжков» общественных формаций на новые ступени от феодализма к капитализму, а от него к социализму. И без того марксистские схемы были порядком расшатаны. Появилась бы возможность обосновать возвращение к капиталистическим отношениям, что отчасти предполагал лозунг, за который ратовал Н.И. Бухарин, – «Обогащайтесь!».

Вот и с законом планомерного развития народного хозяйства вышло не так просто, как хотелось бы. Этот закон, подчеркнул Сталин, «возник как противовес закону конкуренции и анархии производства при капитализме… на базе обобществления средств производства». Но и тут сыграла свою роль относительность закона при определённом влиянии субъективных факторов. «Закон планомерного развития народного хозяйства даёт возможность нашим планирующим органам правильно планировать общественное производство. Но возможность нельзя смешивать с действительностью. Это – две разные вещи».

Завершая эти рассуждения, вождь признал, что в них нет ничего нового. По его словам, они предназначены молодым руководящим кадрам, которым «кружат голову необычайные успехи советского строя» и они воображают, что советская власть всё может, не считаясь ни с какими экономическими законами.

Вскоре после его смерти к власти пришёл именно такой бойкий волюнтарист, действовавший по своему усмотрению и с подсказки советников. А ещё через четверть века выкормыши партийной номенклатуры учинили разгром социалистической системы, не остановившись перед расчленением СССР под тем же лозунгом «Обогащайтесь!». Обогатились их ставленники и сторонники за счёт расхищения общественной собственности, национальных богатств. Иного не дано!

…Много лет спустя бывший оппонент вождя Л.Д. Ярошенко писал: «Политэкономия была оторвана от жизни, отличалась схоластикой и апологетикой, в ней доминировали субъективистские трактовки, она открывала возможности безудержного волюнтаризма. Наша хозяйственная практика была по существу лишена научных основ. Моё внимание привлёк тот факт, что в учебнике не рассматривались вопросы рациональной организации функционирования социалистической экономики, а, на мой взгляд, это должно было бы быть главной задачей политэкономии социализма».

Сталин действительно не выставил на первый план рациональную организацию народного хозяйства. Хотя, казалось бы, политэкономия должна быть прежде всего экономикой. Или даже надо отделить политику от экономики – как разные формы деятельности. Сталинские рассуждения с этим не согласуются.

Однако, подумав, приходишь к мысли: рациональная организация производства – не всегда осознанная, – свойственна всем экономическим формациям, а не только социалистической.

Первобытные охотники улучшали технические приспособления и способы охоты. Когда уменьшалось поголовье крупных млекопитающих, они стали использовать луки и ловчие петли, добывая мелкую дичь.

Рабовладельцы использовали главным образом «говорящие орудия труда» (определение древних римлян), а в Средние века пришёл черёд сложным механизмам. Подобные изменения сопровождались организационными перестройками.

Этот стихийный процесс первыми стали изучать теоретики капитализма. На такой основе возникла «потогонная система» эксплуатации наёмных рабочих.

Что значит – улучшить производство? Скажем, для хозяина завода или фабрики это – найти способы для получения наивысшего дохода, получить преимущество в конкурентной борьбе. Надо интенсифицировать труд рабочих. В идеале этот способ приводит к тому, что показал Чарли Чаплин в кинофильме «Новые времена»: человек становится придатком машины, превращается в функцию, в робота, трудится до изнеможения и полного отупения. Ради чего? Ради прибыли хозяина.

Некую толику её он даёт рабочим, – не более того. Если судить по уровню жизни хозяина, его помощников и рабочих, сразу видно, для кого такая экономическая система выгодна.

Принципиально важны цели рационализации. Её могут использовать для личного (кланового, корпоративного) обогащения капиталиста, а для пользы общества – социалистическая система.

Адам Смит доказывал, что богатство отдельных собственников обогащает и всё общество. Отчасти это верно (хотя многие собственники чрезмерно активно пожирают национальные богатства, да ещё выводят их из страны). Вопрос лишь в том, какая часть населения обогащается, а какая беднеет, и в каких масштабах это происходит.

Можно долго рассуждать об этой проблеме с теоретических позиций. Но самое очевидное показывает практика этих двух систем. Никогда при капитализме не было такого быстрого подъёма и восстановления народного хозяйства, как в СССР. Это особенно ясно и бесспорно для любого честного человека на примере перехода России от социализма и народной демократии к буржуазной экономической и политической системе.

Для русского народа, как показал исторический опыт, оказалась естественной коммунистическая идеология коллективизма, товарищества, взаимной помощи, а не конкуренции, алчности, эгоизма. Этим во многом объясняются успехи Советского Союза. Этим же объясняется позорное падение РФ в разряд слабо развитых стран (если не считать систему вооружения) после установления буржуазной демократии.

Надо лишь уточнить: идеология коллективизма была естественной для русского народа в тот исторический период, когда произошёл переход от феодализма-капитализма к социализму. Не следует думать, будто национальный характер передаётся по наследству так же, как у пауков наследуются навыки охоты и плетения сетей или ловчих петель.

У людей ничего подобного не наблюдается. Нравственные качества воспитываются, так же как становление интеллекта происходит благодаря обучению, подражанию. Духовный мир человека формирует окружающая, прежде всего социальная, среда.

Русского «народного человека», крестьянина, до ХХ века воспитывали главным образом община, православие и родная природа. Поэтому он легко воспринял идеи социализма и коммунизма. Однако со временем духовный строй любого народа меняется.

Лион Фейхтвангер, беседуя со Сталиным, заметил: «У более высоко оплачиваемых рабочих, крестьян и служащих развивается известное мелкобуржуазное мышление, весьма отличное от пролетарского героизма». И ещё: «Общность мнений приведёт к известному нивелированию личности, так что к концу осуществления социализма Советский Союз превратится в не что иное, как в гигантское государство, состоящее сплошь из посредственностей и мелких буржуа» (из книги «Москва 1937»).

Сталин прекрасно понимал, что «буржуазное загнивание» начинается не с нижних, а с верхних слоёв социальной иерархии. Он всегда старался пресекать этот губительный для социализма процесс. Ибо если капитализм удерживает людей, суля материальные блага, то социализм предполагает верность идеалам справедливости, равенства, братства. Когда эти идеалы меркнут, начинается торжество буржуазной идеологии.