Текст книги "Завещание таежного охотника"

– Кто бы мог подумать, что вы настолько предусмотрительны, – с восхищением заметил Чижов.

– И эти опасные боеприпасы тоже предназначены для охоты на соболя? – с сомнением спросил лесничий Шульгин.

– Как изволите видеть, и в данном случае пришлись как нельзя более кстати, – невозмутимо отвечал Олег.

Тем временем принесли геологический ящик. Олег открыл его и передал Старобору молоток, специальное долото и указал, где следует выдалбливать отверстия, так как сам он ещё не был в состоянии работать.

Отверстия были сделаны, Олег заложил заряд, и несколько взрывов потрясли долину. Эхо долго блуждало между скалами, пока не пропало в неведомых ущельях, расщелинах и бесконечных извилинах скал.

Огромная глыба развалилась на несколько кусков. Как только стих грохот и с крутых скалистых склонов перестали сыпаться камни, мы осмотрели результаты взрыва.

Дорога была открыта.

Спустя полчаса мы, наконец, выбрались из этого опасного ущелья.

Местность неожиданно изменилась. Перед нами раскинулась долина, и мягкая синева покрыла зёленое море тайги. Нагретый воздух колебался, придавая светло-зёленой тайге более тёмные оттенки, она волновалась и шумела, словно морской прибой. В такие моменты тайга как нельзя более напоминала море.

Олег жаловался на головную боль, поэтому мы решили закончить сегодняшний переход и начали подыскивать подходящее место для лагеря. Чтобы обеспечить свою безопасность, подбирали место, дающее возможность обзора.

Повсюду была густая тайга. Высокие кедры и ели образовали сплошные заросли, по краям которых высились берёзы и ольха. И только когда перед нами открылся широкий вид на несколько лужаек, мы нашли то, что искали: журчащую речку и защищённое от ветра место под небольшим бугром.

Тамара заботливо ухаживала за Олегом. Пока мы ставили палатки, она усадила его около костра, а после ужина сразу заставила лечь.

Беседа у костра не клеилась, и, наверное, уже третий раз мы перебирали сегодняшний случай нападения.

Я устал и ушёл в палатку. На импровизированной скамеечке сидела Тамара, и мне показалось, что я пришёл не вовремя. Хотел выйти, но Олег меня остановил.

– Тамара ждала только вас, чтобы я не оставался один, и хочет идти спать к себе в палатку.

Через минуту Тамара ушла. Я был утомлён и с наслаждением растянулся на своём ложе, но ещё допивал взятую с собой кружку чаю.

Некоторое время Олег молча смотрел на меня, потом подпёр голову рукой, и его лицо приняло сосредоточенное выражение. Окинув взглядом вокруг себя, он просящим голосом произнёс:

– Рудольф Рудольфович, будьте добры, взгляните, нет ли кого-нибудь около нас?

Я принял эту просьбу за причуду больного, но всё же пошёл посмотреть. Костёр медленно догорал, и все уже разошлись по своим палаткам.

Олега это успокоило, и, когда я опять улёгся, он, немного подумав, заговорил полушёпотом:

– Мне нужно кое в чём открыться перед вами, при иных обстоятельствах я бы, пожалуй, этого не сделал. Но сегодняшний случай наглядно показал, что дальше молчать нельзя. Прежде чем объясню в чём дело, я бы хотел знать, что вы думаете о сегодняшнем нападении.

– Что о нём думать? Я не совсем понимаю, что о нём следует думать. Тайги я не знаю и склоняюсь к мнению Шульгина. Видно, тут пошаливает какая-то банда.

– Так. А вас не удивляет, что эти бандиты стреляли именно в меня?

– Ей-богу, об этом я не задумывался. По-видимому, это случайность. Какой интерес неизвестным злоумышленникам отправлять на тот свет именно вас?

Лицо Олега омрачилось, и он чуть ли не шёпотом произнёс:

– Целились в меня. И к тому есть веская причина…

Я с недоумением посмотрел на геолога, не бредит ли он в жару, но его лицо было ясно, хотя, быть может, несколько осунулось. Говорил он вполне серьёзно.

– Не понимаю вас, – пробормотал я.

– Охотно вам верю. Но поймёте, когда я открою вам свою тайну. Только прошу вас, то, о чём вы сейчас услышите, должно остаться между нами.

– Это я вам обещаю. Только скажите, пожалуйста, почему вы именно меня хотите посвятить в то, что нужно держать в тайне?

– Я долго раздумывал, кому мне следует довериться: Чижову, Тамаре или вам? Чижов, пожалуй, был бы наиболее надёжным, но я передал ему письмо от дяди, и, чего доброго, он бы мне не поверил. Тамаре? Не хочу её излишне волновать. Итак, я выбрал вас. Я убедился в вашем искреннем отношении ко мне и благодарен вам. Вы сблизили меня с Тамарой. Немаловажным поводом было также ваше подозрение… что я скрываю истинную причину трудной поездки к Сурунганским горам, или, вернее, к горам Ста голосов. Я увидел, что вы не очень-то легковерны, случайно услышав ещё в Вертловке ваш разговор с Чижовым. Мне нравилось ваше убеждение, что мой дед, Иван Фомич Феклистов, был выдающимся человеком и не менее выдающимся геологом. Это и решило. А теперь слушайте.

– …Я ещё был мальчиком, когда однажды дедушка посадил меня на колени и сказал:

– Ты должен стать геологом. Тебя ждёт в тайге большая работа. И если ты будешь хорошим и трудолюбивым специалистом, сделаешься известным человеком…

Я запомнил его слова. Я стал геологом и посвятил себя науке, которая занимается землёй, её недрами, минеральным составом и строением земной коры от начала её образования и до наших дней. Геология настолько меня заинтересовала, что ни для чего иного у меня не оставалось времени.

Шли годы. И вот однажды ко мне заглянул неожиданный посетитель. Старый, весьма солидно выглядевший мужчина, немного с жирком, сутулый. Он представился Николаем Никитичем Парфёновым, бывшим другом моего дедушки, Ивана Фомича Феклистова.

Он рассказал о дедушке так много подробностей, что у меня не возникало сомнений в правдивости его слов.

Он показывал мне даже письма дедушки. Я узнал его почерк, а обращение «дорогой мой спаситель Николай Никитич» являлось достаточным доказательством, что мой дед действительно когда-то ценил посетителя. Я попросил мать, которая, кстати сказать, в это время гостила у меня, устроить ужин получше, желая соответственным образом угостить столь редкого гостя.

Только после ужина выяснилось, зачем меня разыскал этот человек. Он приехал в Ленинград по семейным делам и, пользуясь случаем, осведомился о моём отце. Узнав, что его давно нет в живых, разыскал меня. Пришёл, прежде всего чтобы познакомиться, а также чтобы одновременно попросить на память одну книжку. Я удивился, но он с улыбкой повторил:

– Да, только одну книгу. Запретный при царском режиме томик стихотворений Пушкина.

Эта книжка для него, объяснил Парфёнов, имела большое значение, поскольку дед её очень любил, часто декламировал по ней стихи великого поэта, делал в ней заметки, и она стала близка сердцу Николая Никитича. Поэтому он и просил эту книгу.

Я был несколько удивлён необычным и довольно скромным желанием и даже уже направился в библиотеку, намереваясь отыскать книжку. В это время мама подавала чай, и, услышав, что я ищу, задумалась, а затем вызвала меня в соседнюю комнату.

– Ты, мальчик, забыл, что я тебе говорила? Припомни дедушкино письмо о том, что в этой книге твой отец найдёт ценные данные о тайге. Только из-за преждевременной папиной смерти она целые годы лежит незамеченной. Сколько раз я тебе говорила: просмотри её внимательно. Ты же совсем погряз в научных книгах и не имеешь времени прочесть книжку, на которую так часто ссылался дедушка… Теперь за ней приезжает из Сибири человек и ты хочешь её отдать. Плохо ты ценишь память о дедушке.

Мама была права. Я обнял её и вышел к гостю. Объяснил ему, что этой книжки не могу отдать. Может быть, его удовлетворит какая-нибудь другая памятка? Николай Никитич очень расстроился и в конце концов предложил мне за неё удивительно высокую цену. Мол, не хотел меня обидеть, но книжка – это его мания, и потому он бы за неё заплатил.

Однако я остался при своём решении, и посетитель вскоре ушёл. На прощание он подчеркнул, что понимает меня, но может быть, я ещё раздумаю, и поэтому он позволит себе зайти перед отъездом.

Вполне понятно, неожиданный посетитель после длительного периода снова разбудил воспоминания о дедушке. Я разыскал старые бумаги отца и начал просматривать их. Здесь были письма, которые отец писал с фронта во время первой мировой войны. В последнем письме он мечтал о том, что приедет в отпуск, восторгался мамой, мной и только что родившейся сестрёнкой. Но не приехал! Накануне отъезда домой он погиб…

Среди всевозможных писем и докладов лежал большой конверт, на котором маминым почерком было написано: «Завещание дедушки». Я когда-то уже читал пожелтевшие странички писем, телеграмм… Признаюсь, что теперь я почти ничего не помнил и поэтому сейчас читал всё это с большим интересом. Письмо было адресовано моему отцу. В нём говорилось:

«Дорогой сын!

Шлю горячий и, наверное, уже последний привет и поцелуй тебе и моему внучонку…Завещаю русскому народу большое сокровище, которое я нашёл и о котором я тебе говорил… Однако сокровище не должно попасть в руки наших врагов, а поэтому не передавай этого завещания народу прежде, чем он не станет свободным и навсегда исчезнет соболья шапка[4]4
  Первоначально царская корона была не чем иным, как драгоценной собольей шапкой, украшенной алмазами, изумрудами и жемчугом.


[Закрыть], которая всех нас угнетает и связывает. Шапка, покрытая золотом, драгоценностями и кровью… Когда сбудутся пророческие слова моего любимого, величайшего поэта… тогда настанет время. Не забудь, что в нашей небольшой библиотечке хранится настоящее сокровище и что книга является ключом к богатству для грядущего свободного поколения.

Твой любящий отец».

Как видите, письмо было написано совсем необычным и чересчур высокопарным стилем и поэтому казалось загадочным и понятным только тем, кто знал слабости дедушки и все обстоятельства, связанные с ними.

Книга, о которой он упоминал, и была небольшим томиком стихотворений Пушкина. Всё это мне смутно припоминалось, хотя отец мне однажды что-то рассказывал. Я долго вспоминал, пока меня не одолел сон. Дальнейшие розыски я отложил на следующий день.

Утром, как всегда, я проходил около памятника Пушкину, но на этот раз я остановился и задумался. На память мне пришли стихи:

 
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
 

Должен вам сказать, Рудольф Рудольфович, что неожиданно меня охватило волнение. Я решил поскорее вернуться домой и прочесть последние письма дедушки и записки отца. Мне захотелось как можно скорее просмотреть книгу и найти именно это стихотворение.

Сразу после возвращения из института я нашёл её. С волнением листал страницы, пока, наконец, не увидел нужных строк. Тут мне стало всё ясно. Под стихотворением рукой дедушки было написано:

«57° 25'8" с. ш.

128° 12'5" в. д.

Сурунган. – Поющие г.

Наслоения и деформации.

Частое чередование слоёв.

Молодая формация».

Дальше следовала небольшая карта, несколько непонятных чисел и линий. Я сообразил, что здесь указана географическая широта и долгота определённого места, его название и обращалось внимание на особенности осадочных пород. Поскольку дома у меня не было подробной карты, я переписал все данные и перерисовал карту в свой блокнот. На следующий день в научно-исследовательском институте, где я работаю, пробовал на подробной карте Сибири найти по своим записям указанное в них место. Однако мне не удалось найти ни названия «Сурунган», ни «Певучие г.» Я подумал, что речь идёт о «Певучей долине», в которой дедушка много лет прожил. День спустя я навестил своего дядю, биолога Реткина.

Дядя придавал завещанию дедушки куда большее значение, чем я. Он советовал, чтобы я вполне официально добивался экспедиции в указанное место. Но я не решался. Кто его знает, что дедушка считал «сокровищем».

Позднее, уступая настояниям дяди, я пообещал, что весь двухмесячный отпуск пожертвую на поездку в сибирскую тайгу, именно в Сурунганские горы.

Домой возвращался далеко за полночь. Я живу в живописном пригороде Ленинграда, Лесном, которое вы, наверное, знаете. У нас там собственная дача. Входная дверь оказалась незапертой, и я встревожился. Мама уехала на противоположный конец города к сестре, а все двери настежь!

На пороге сидел кот Васька и приветствовал меня обычным мурлыканьем. Это меня несколько успокоило, но когда я прошёл через переднюю, то услышал в комнатах торопливые шаги. Вслед за тем что-то упало и задребезжало окно. Я схватил первое, что попалось под руки, быстро распахнул дверь комнаты, но там никого не оказалось. В тёмную комнату проникал только свет уличного фонаря.

Я повернул выключатель, и комната залилась светом, было очевидно, что здесь хозяйничали воры. Шкаф открыт, а ящики секретера и буфета выдвинуты и всё перерыто. В соседней комнате, в моём кабинете, ещё больший беспорядок. Запертый письменный стол оказался взломанным.

Но наибольший хаос был в библиотеке. Часть книг валялась на полу, переписанные на машинке страницы моей научной работы были разбросаны, телефонный шнур оборван. Войдя, наконец, в спальню, я был удивлён царившим там порядком. Взломан был только шкаф, но, по-видимому, из него ничего не взяли. Я схватил своё охотничье ружьё, зарядил его и выбежал во двор. Вполне понятно, преступников и след простыл.

– Куда это вы с ружьём в такую темень? – громко спросил меня кто-то.

Это был милиционер, которому я торопливо рассказал о случившемся. Он пошёл со мной на дачу, сообщил о происшествии в угрозыск, вскоре прибыли сотрудники с овчаркой.

Спросили меня, что украдено. Мне не сразу удалось это установить. Несколько колец и фотоаппарат. Сотрудники угрозыска пожали плечами и заявили, что ни один вор не стал бы перерывать трех комнат, чтобы забрать только эти вещи, не трогая других, более ценных. Например, в комоде оставались золотые часы с цепочкой и ещё два кольца моего отца, несколько других драгоценностей. Воры искали что-то другое.

Тем временем служебная собака дошла по следу преступников до главной улицы и там остановилась. Выяснилось, что вор уехал на мотоцикле, и это затрудняло его преследование. Составив протокол, сотрудники угрозыска пообещали, что займутся данным случаем, и ушли.

В ту ночь я не мог заснуть. Всё задавал вопрос: что же искал «вор»? Лишь к утру я догадался ещё раз осмотреть письменный стол и книжный шкаф. И, к своему величайшему изумлению, установил, что отсутствовали некоторые дедушкины письма и томик стихотворений Пушкина. Тут мне стало всё понятно! Насколько же я был глуп, что не придавал соответствующего значения завещанию дедушки! К счастью, идя к дяде, я захватил с собой последнее дедушкино письмо с его завещанием, а также дневник моего отца об его поездках в Певучую долину. Мой блокнот тоже находился в кармане. Таким образом, в руки «воров» попали лишь несколько дедушкиных писем и книга с планом описания места.

Мне пришло в голову, не был ли визит старого сибиряка в какой-либо связи с вторжением воров? Однако казалось совершенно невероятным, чтобы Николай Никитич, которому, по моему мнению, было лет 70—75, мог пойти на столь рискованное дело. Со взломом связана смелость, ловкость и проворство, и, наконец, езда на мотоцикле для столь пожилого человека была совершенно недоступна. Позднее я сообразил, что старик, так настойчиво выпрашивавший книгу, мог иметь сообщников. И всё же мне не удалось прийти ни к какому выводу.

Через несколько дней опять пришёл сибиряк спросить, не передумал ли я и не уступлю ли ему книгу? Он говорил так трогательно и с таким почтением к моему дедушке, что я окончательно отказался от подозрений.

Тем не менее о пропаже книги я не упомянул и повторил лишь то, что говорил при его первом посещении. Вскоре Николай Никитич откланялся и напомнил, что двери его дома в Чите для меня всегда будут широко открыты. Он обиделся бы на меня, если я, будучи в Сибири, не загляну к нему.

Из ненужной вежливости я, по правде, ему сказал, что летом поеду в тайгу и, если представится возможность, остановлюсь у него.

Так закончилась, а вернее сказать началась, вся история с наследством моего дедушки.

Вскоре мой дядя Реткин уехал в командировку на Дальний Восток и в поезде познакомился с вами и с Петром Андреевичем Чижовым. Это знакомство имело для меня большое значение. Из разговоров с Чижовым дядя узнал о Вертловке, о Певучей долине и даже о том, что ещё жив близкий друг моего дедушки Родион Родионович Орлов. Тем самым моя поездка в неизвестные края значительно облегчалась. Всё же из осторожности настоящей причины моего предстоящего приезда дядя Чижову не сообщил, а лишь упомянул, что я приеду вместе с ним. Остаётся добавить, что я посвятил в тайну истинной причины своей поездки в тайгу только директора нашего научно-исследовательского института. Я уважаю его за отеческое отношение ко мне и к другим научным работникам.

Он решил, что моя поездка будет считаться служебной командировкой. То есть она явится рекогносцировкой неизвестных таёжных уголков для будущей научной экспедиции с большим числом участников. Договариваясь со мной, он подчеркнул, что действительная цель моего путешествия будет скрыта. Относительно забравшихся воров и похищения книги он придерживался своего собственного мнения и не разделял моих взглядов, что визит сибиряка и вторжение воров были случайным стечением обстоятельств. Призывал к осторожности и советовал обязательно рассказать обо всём кому следует.

Тогда я считал это излишним, однако теперь вижу, что сделал крупную ошибку. Первая неожиданность меня встретила в Чите, когда, как вам известно, я задержался в пути. Дело в том, что туда ещё раньше выехала наша изыскательская экспедиция для исследования Яблонового хребта. Мне было поручено обсудить с начальником экспедиции некоторые дополнительные задачи. Пользуясь случаем, я хотел проведать Николая Никитича Парфёнова, выдававшего себя за друга моего дедушки. Но по указанному адресу я его не нашёл! Мало того. В соседних домах Парфёнова никто не знал. Поэтому не удивляйтесь, что, приехав в Вертловку, я так упорно замалчивал настоящую цель путешествия. Однако я никак не мог предполагать, чтобы наглость неизвестных мерзавцев могла зайти так далеко, чтобы они покушались на меня. Но нападение показало истинный замысел злоумышленников, и, может быть, в нём принимал участие и старик Парфёнов.

Одно остаётся загадкой: как они могли так быстро узнать о нашей поездке и даже опередить и устроить засаду. Что это за люди, так хорошо знающие неизведанные и труднодоступные места и глухую тайгу? Дорога к Сурунганским горам почти никому не известна. Поэтому я считаю нападение заранее подготовленным. По-видимому, нас нарочно завели в узкое ущелье, а это значит, что Еменка нас предал. Считаете ли вы это возможным?

Меня чересчур поразило откровение Олега, и на его вопрос я не смог сразу ответить. Оправдалось моё подозрение, что Олег скрывал цель своего путешествия, но в то же время рассказанное им превзошло всякие ожидания.

Геолог нетерпеливо ждал ответа, но я колебался, и он недовольно сдвинул брови.

– Подождите, Олег Андреевич, – успокоил я его, – нельзя же на такой серьёзный вопрос ответить сразу… Я думаю, что вы ошибаетесь.

– Допустим. Но тогда перед нами вовсе неразрешимая загадка.

– Я думаю, что в этом случае мы сейчас не разберёмся, однако сомневаюсь, чтобы этого нам не удалось сделать позднее.

– Позднее это будет ни к чему. Представьте себе, эти негодяи доберутся до Сурунганских гор раньше нас.

– Вряд ли. После неудачного нападения они не посмеют обогнать нас или ещё раз показаться. Знаете, что мне пришло в голову?.. Наверное, они всё время шли за нами по пятам

– Это невозможно, ведь они поджидали нас в каменном ущелье

– Вы правы, – согласился я, – и поэтому думаю, что этот случай не так прост, чтобы нам удалось разрешить его вдвоём.

– Значит, исходя из принципа чем больше голов, тем больше ума, следует ещё кого-нибудь посвятить в эту историю.

– Я думаю, наиболее разумным было бы посвятить Чижова и лучше всего ещё сегодня.

Немного подумав, Олег согласился. Я зашёл в соседнюю палатку и попросил Петра Андреевича заглянуть к нам. Предполагая, что Олегу стало хуже, он последовал за мной, а увидев его, осведомился о здоровье.

– Зависит от вас, сохраню ли я его, – серьёзно ответил Олег.

Охотник удивился, – какое он мог иметь отношение к здоровью геолога. Рассказ Олега его прямо-таки ошеломил. Он долго молчал, затем, стараясь говорить по возможности спокойно, сказал:

– Тайгу-то я знаю. Но тут трудно разобраться, каким образом эти стервецы здесь так быстро появились и что они ещё замышляют. Однако совершенно бессмысленно подозревать Еменку. За него я голову на отсечение даю. Тут замешан кто-то другой!..

– Значит, вы уже кого-нибудь подозреваете? – возбуждённо допытывался Олег.

– Нет, и вообще ничего не понимаю. А вам я советую, чтобы вы не ломали над этим голову и спокойно спали. Ночью на нас никто не нападёт. Наши собаки – надёжные сторожа. Если кто к палаткам приблизится, они сразу поднимут тревогу…

– Этого мы не боимся! – перебил его геолог. – Только прошу вас ещё об одном: остальным ни слова!

– Хорошо, хоть и неохотно, но сделаю по-вашему.

После ухода Чижова Олег задумался и, по-видимому, был недоволен его решением, так как нервно произнёс:

– Мне кажется, на Петра Андреевича большее впечатление произвёл рассказ о завещании дедушки. А то, что меня ожидает, его особенно не беспокоит.

– У меня не сложилось такого мнения. Ведь вы должны понимать, что он сибиряк, таёжный охотник, наверное, пережил немало тяжёлых минут и опасных происшествий. Наоборот, его спокойствие является доказательством хладнокровия. Будьте уверены, Чижов сделает всё, чтобы обеспечить безопасность и самое быстрое продвижение к Сурунганским горам. Кстати, что означает написанное «Певучие г.»? Вероятно, Певучие горы?

– Да. Наверное, это название, которое присвоили горам эвенки, хотя слово «Сурунган» тоже эвенкийского происхождения. Что оно означает, я до сих пор не знаю.

– Еменку спрашивали?

– Нет. Я был доволен, что он и Чижов сразу догадались, о каких горах идёт речь, хотя названия «Сурунган» нет ни на одной карте. Надо будет спросить.

– Я думаю давно пора. Может быть, название «Певучие» или «Сурунган» вам что-нибудь объяснит. А теперь советую вам: спите! Вам нужен покой и сон. Спокойной ночи!

Не знаю, когда заснул Олег, потому что, едва закрывшись как следует в своём спальном мешке, я уже спал и проснулся, лишь услышав звуки обычного будильника: кукареканье Чижова.

Пётр Андреевич был весел и на вид совершенно беззаботен. Во время завтрака он встал, хлопнул в ладоши и объявил:

– Товарищи, прошу внимания.

– Негодяи, которые напали на нас, наверное, обосновались именно в этих, наиболее отдалённых местах. Никто не может ручаться, что они не повторят своей неудачной попытки. Замыслы бродяг неизвестны. Мы хорошо знаем, что это значит, скрываться в тайге и избегать человеческого жилья. Судя по всему, им не хватает самых жизненно необходимых предметов: им нужны патроны, да и соль тоже… Видно, они в таком состоянии, что готовы пойти на всё. Иначе бы едва ли посмели напасть на нас, тем более что этим они открыли своё присутствие. Нам нужно остерегаться этих бродяг. Поэтому предлагаю соблюдать следующий порядок: иметь передовое и боковое охранение нашей кавалькады, выдерживать дистанцию между ездоками, вьючных лошадей, которые особенно привлекают бандитов, вести сразу же за первым ездоком. И главное, никто из нас не смеет отставать или удаляться от остальных. Первым поедет Еменка, замыкающим я. Всё! Возражения есть?

Наступила тишина. Еменка, видно, из чувства приличия и уважения к Петру Андреевичу сразу же согласился, в то время как Старобор запустил руку в волосы и что-то проворчал. Тамара смотрела поочерёдно то на говорившего, то на Олега, который упорно молчал, а я был его достойным партнёром. Отозвался только Шульгин, заявивший, что подобные предосторожности совершенно излишни. Банда, если вообще о таковой может быть разговор, едва ли посмеет повторить нападение, так как она уже выдала своё присутствие и, наверное, уже скрылась подальше, чтобы избежать дальнейших встреч.

Несмотря на вескость его доводов, Чижов упорно стоял на своём и по установившемуся обычаю поставил своё предложение на голосование. Шульгину, единственному голосовавшему против, пришлось согласиться с мнением остальных.

Олег чувствовал себя вполне сносно и только избегал встрясок и быстрых движений головой. Поэтому ехали мы медленно. Тамара непрерывно кричала Еменке, чтобы выбирал дорогу получше. Олег благодарно улыбался.

Было жарко и безветренно. Вдали над тайгой поднималась тёмная вершина безымянной горы, которая время от времени терялась за высокой стеной деревьев. Наконец узенькая тропинка вошла под сомкнутый свод деревьев, куда не проникал ни единый луч солнца. К полудню мы добрались до малой речушки и устроили небольшой привал. Пока Тамара со Старобором готовили обед, мы купались в холодной воде и вылезли из неё стуча зубами. Наши лошади тоже вошли в воду, нашли более глубокие места и с видимым удовольствием погрузились так, что торчали из воды только их головы.

Дальнейший путь прошёл без каких-либо препятствий и неожиданностей. Даже на открытых местах мы соблюдали установленный порядок, а когда уже вечерело, Еменка и Чижов выбирали для лагеря такое место, где незаметное приближение кого бы то ни было почти исключалось. Мы остановились в узкой долине, по которой с одной стороны протекала довольно широкая река, а с другой – поднималась отвесная скала. При осмотре окрестностей выяснилось, что за рекой тянулись обширные болота. Значит, с той стороны опасаться было нечего. Крутая скала с южной стороны была совершенно недоступна, и, таким образом, оставался единственный подступ по долине, который стерегли собаки.

На небосклоне постепенно угасали красные отблески вечерней зари и алые облачка теряли свой блеск, пока не слились с наступающими сумерками. Последние лучи солнца ложились на скалу узкими полосами и окрашивали одиночные деревья и кусты во все цвета радуги.

Потянул ветерок, зашелестел в верхушках деревьев. Темнота опустила на землю свой занавес.

Где-то поблизости протяжно прокричала сова, потом всё стихло. После ужина мы ещё немного посидели у костра. Тишина в тайге казалась совершенно необычной. Нас угнетало чувство, будто всё вокруг подстерегает и в следующее мгновение что-нибудь произойдёт. Чижов сидел задумавшись и крутил в пальцах стебёлек травы. Еменка тоже был погружён в мысли, а Шульгин ковырял палкой в огне костра. Олег с Тамарой сидели в стороне на медвежьей шкуре и тихо о чём-то разговаривали. Старобор улёгся около огня, покуривал и мурлыкал мотив старой народной песни о Байкале.

Я встал и вышел из круга, освещаемого костром. Мне казалось, что меня никто не видит, в то время как я видел всех своих друзей, освещённых оранжевым пламенем огня.

О чём они думали?

Совсем незаметно ко мне подошёл пёс Верный и стал тереться головой о голенища сапог. В темноте его глаза блестели. Когда я нагнулся и приласкал его, он, прыгнув от радости, чуть не сбил меня с ног. Сурова жизнь охотничьей собаки в тайге, поэтому она благодарна за каждую ласку, полученную от человека. Верный был резвой, весёлой и чрезвычайно смелой собакой. Сейчас он разнежился, и когда я перестал его гладить, он несколько раз провёл своей лапой по руке, чтобы я продолжал. Но вдруг он поднял голову, насторожил уши и грозно заворчал. Одновременно отскочил от меня и прислушался. Я напряг слух, но ничего подозрительного не слышал. Пёс некоторое время всматривался в темноту, затем успокоился и уселся рядом со мной. Мы улеглись в своих палатках спать, и только Старобор ещё крутился около лошадей.

Для людей ночь в тайге – это тайна за семью замками. Мне казалось, что я уже совсем заснул, как вдруг раздались совершенно неописуемые шум, вопли и рёв. Прежде чем я пришёл в себя, в нашу палатку ударило что-то пыхтящее и сопящее, колья затрещали, затем последовало ещё несколько ударов… и палатка свалилась нам на головы. Олег закричал, я тоже… Мы с трудом выбрались из спальных мешков и из-под полотнищ палатки и пытались нащупать свои ружья, в то время как вокруг продолжали раздаваться голоса наших товарищей, топот, крики, странное хрюканье и хриплый лай собак.

Что случилось?

Вот когда мы узнали, что значит оказаться вблизи свирепого хищника – амбы, то есть тигра. Не то чтобы этот грозный властелин непроходимых, дремучих лесов и чащ лично удостоил нас своим посещением. Нет! Но одной его близости было достаточно, чтобы вызвать панику в его «стаде».

Почему «стаде»? Дело в том, что сибирские охотники утверждают, будто тигр «пасёт» стада диких кабанов. Вообще этот «страшный пастырь» держится около стада диких свиней лишь затем, чтобы постепенно их вылавливать и пожирать.

Стадо кабанов имеет своего вожака, который отличается большой осторожностью. Почуяв опасность, он быстро уводит своих подопечных в иное место. Тигр, конечно, следует за ними по пятам и в большинстве случаев не остаётся без добычи.

Дикие свиньи перешли через болото, переправились через реку и продолжали бегство по узкой долине. Здесь на их пути стали наши палатки, которые они разбросали, словно карточные домики.

О присутствии тигра мы даже не подозревали, но после серьёзного замечания Еменки и Чижова, чтобы мы соблюдали полную тишину, держались насторожённо.

Старобор и Чижов успокаивали перепуганных и сбившихся в кучу лошадей.

Вдруг в ночной тиши раздался такой рёв, что у меня по телу пробежал мороз. Рёв был протяжный, полный ярости и звучал словно грозные раскаты далёкого грома.

Это был тигр.

Старобор замер, в то время как Чижов и Еменка приложили руки к ушам, чтобы в случае повторения рёва точнее определить его направление. Шульгин хлестал прутиком по штанам и цедил сквозь зубы:

– Ах ты, дьявол полосатый! Откуда ты тут взялся?

Тигр оповещал тайгу, что он на охоте.

Еменка и Чижов присутствию тигра придавали очень большое значение, так как в этих краях он почти никогда не появлялся. По их мнению, это мог быть только «пришелец», который всегда более опасен и дерзок, чем «оседлый» амба.

В данном случае мы имели дело с тигром, который либо уже был «пастырем» диких свиней, либо только что их выследил, но потерпел неудачу.

Наши с тигром дороги пересеклись, и, по мнению Еменки, мы не имели права уклоняться от встречи. Хотя закон тайги ничего об этом не говорит, но честь охотника не позволяет оставить амбу без внимания. Однако для нас это означало задержку, так как преследование тигра – дело нелёгкое, связано с большими трудностями и требует много времени, усилий и опыта. Этими качествами полностью обладали Еменка и Чижов.