Текст книги "Чаша мудрости"

Басня о львах и осле

 
Двух гордых львов, что в клетках
по соседству жили,
Решил стравить по глупости осел.
В своих коварных планах он одно лишь не учел,
Что львы те рождены одною львицей были.
 
 
Шептал он молодому льву: «Сосед, мол, твой подлец!
Что долю он твою сжирает без сомненья,
Когда ж, глупец, поймешь ты, наконец,
Из-за него твои страданья и мученья».
 
 
Другому льву он гнусно намекал:
«Соперник твой коварен, как шакал,
Что он не чтит ни львиц, ни старых львов,
Что он не слушает ни тигров, ни ослов».
 
 
Добился своего, подлец, готовы к схватке львы,
Однако глупым был осел, как все вокруг ослы:
Едва засовы с клеток сняв, издал победный крик,
Разорван был он львами на части в тот же миг.
 

Басня о куропатке и орле

 
Случилось так, что как-то глупой куропатке
Вдруг захотелось поиграть с орлом могучим
в прятки.
Меж трав высоких принялась она носиться
и порхать,
Всем видом призывая его в игру сыграть.
 
 
Парил орел в тот час в высоком поднебесье,
Окидывая царским взором все полесье.
Привлечь внимание его той птице удалось,
И долго ждать начала событий не пришлось:
 
 
Над куропаткой стал владыка птиц кружить,
Чтоб акт последний в прятках совершить.
Глупышка бросилась вдогонку за орлиной тенью,
Представ перед охотником отличною мишенью.
 
 
Сложив в атаке крылья, упал он камнем вниз,
Исполнив куропатки желаемый каприз.
И в то мгновение, когда пятнают в прятки,
Орел вцепился когтем в горло куропатке.
 
 
Закончился печально веселья краткий миг:
Раздался над поляной ее предсмертный крик.
О, если б знала птица та орлиные повадки,
Не стала бы играть с врагом смертельным
в прятки.
 
 
Мораль сей грустной басни такова, мой друг:
Что в жизни, как в игре той – осмотрись вокруг,
Коварством кто прославлен – с ним встречи избегай,
Друзей же для себя – средь равных выбирай.
 

Басня о львах и слонах

 
Однажды царь зверей, могущественный лев,
Собрав гривастых на сходняк, и грозно проревев,
Решил среди пришедших свой провести опрос:
Кто следует законам прайда, а кто воротит нос?
 
 
А в это время стадо из огромнейших слонов,
Разбуженное ревом всемогущих львов,
Рванулось к водопою, что виден у реки,
Сметая без разбора все на своем пути.
 
 
К несчастью львов, путь пролегал тот через них,
А те, приняв слонов бегущих за своих,
Свой продолжали диспут полулежа,
Что прайду обошлось во много раз дороже:
 
 
Как камнепад обрушился на них весь груз бегущих ног,
И предков гордый дух от смерти не сберег:
Раздался львов предсмертный визг и вой,
Раздавлен, как и все, царь с львиной головой.
 
 
Итог сей басни, друг любезнейший, таков:
Хоть ты и лев – остерегайся дремлющих слонов.
 

Басня о скорпионе и муравьях

 
Под старым дувалом, меж пыльных камней,
В один из пылающих солнечных дней,
Под сенью ветвистых гранатовых крон
Полз грозный хвостатый паук – скорпион.
 
 
Король насекомых, чей яд всех сильней,
Опутавший страхом и птиц и зверей,
Подняв ядовитый свой хвост над собой
Спешил на охоту за чьей-то душой.
 
 
И вдруг ему путь преградил муравей,
Что виден едва был за гранью камней;
Он прятаться в страхе пред гостем не стал
И гордо пред злобным убийцей предстал.
 
 
Взъярился от наглости злой скорпион,
Привыкший пред ним что трепещет и слон,
Сдавил храбреца он могучей клешней
И бросил на холм, что покрыт был травой.
 
 
Не ведал всесильный король – скорпион,
Что холм – муравьиного царствия схрон.
На крики о помощи ратных бойцов
Все ринулись роем на битву столпов.
 
 
Врага облепив черной тучей за миг,
Издав муравьиный воинственный клик,
Под крики сидящих на ветках грачей
Вцепились в него много сот челюстей.
 
 
Клешнями пытался отбиться паук,
Хвостом своим жаля лишь воздух вокруг.
Но тщетно: издав перед вечностью стон,
На части разодран был тот скорпион.
 
 
Мораль этой басни, мой друг, такова:
Цени ты невзрачного даже врага!
 

Материнское сердце
(по мотивам притчи)

 
Как много в мире басен и поэм,
Легенд красивых и ужасных сцен.
И перед тем, как отойдете вы ко сну,
Позвольте рассказать и мне историю одну:
 
 
Во времена далекие, в неведомой стране,
Как в сказке той, на утренней заре,
В чудесный день, цветущею весной,
Родился сын у женщины одной.
 
 
О, Боже, как она дитя свое любила!
Бросала к небесам и бережно ловила,
А он смеялся, крохотный такой,
Шептала мать с любовью: «Мой сынок родной!».
 
 
Улыбка с губ ее красивых не сходила,
Она, как горлица, ребеночка растила;
Но как-то раз он спотыкнулся и упал
И сердце матери в тоске вдруг защемило.
 
 
Прошли года, сыночек взрослым стал,
И относиться к матери, как прежде перестал.
Он лишь сказал однажды: «Мамочка, прости,
Похоже, с дьяволом сошлись мои пути».
 
 
К несчастью матери, сынок ей не соврал:
Он душу дьяволу за деньги проиграл,
А должника антихрист не простил,
И сердце матери у сына запросил.
 
 
Сын к матери пришел, хотела та обнять,
Но выхватил он нож и со всего размаха,
С глазами жуткими и белыми от страха,
Вонзил ей в грудь, и сердце вырвал, и хотел бежать,
 
 
Но спотыкнулся и упал, в глазах темно вдруг стало,
И сердце материнское из рук его упало.
Оно не закричало: «Как ты мог?!»,
А, умирая, еле слышно прошептало:
«Ты не ушибся, мой родной сынок?».
 

Берегите матерей

 
Что может быть безбожней в мире этом,
Когда, пренебрегая старческим советом,
Забыв о долге, рветесь вы за призрачной мечтой,
Оставив тех, кто вас родил, наедине с тоской.
Нет никого на свете ближе и роднее их –
Не оставляйте матерей одних.
 
 
Прильнув к холодному окну и имена шепча,
Платок поблекший обронив с усохшего плеча,
Они вас ждут, с надеждой вглядываясь вдаль,
Глотая со слезами горькую печаль.
О, сколько нежности скопилось в сердце их –
Не оставляйте матерей одних.
 
 
Как тяжко в старости в разлуке пребывать:
Когда дрожащею рукой вас хочется обнять,
Когда стакан воды им некому подать,
Что горше может быть, чем брошенная мать?
Вы берегите их, совсем уже седых –
Не оставляйте матерей одних.
 
 
И в черный час, когда упав, она уже не сможет встать,
К чему теперь вам в трауре кричать?
Остановитесь, поверните время вспять,
Чтоб, словно в детстве, с нею быть опять.
Я заклинаю вас, во имя всех святых –
Не оставляйте матерей одних!
 

Поэма о художнике

 
Перед мольбертом, руки на груди скрестив,
О быстротечном времени забыв,
Художник, что великие творения ваял,
У чистого холста задумчиво стоял.
 
 
Что он решил создать на этот раз –
Прекрасный натюрморт или мирской пейзаж?
О нет, мотив картины был совсем иной:
Сюжет навеян был ему провидицей судьбой.
 
 
Подняв к холсту свой вдохновенный взор,
Решая между колоритом и форматом спор,
Нанес он первый свой мазок –
И закружилось буйство красок,
рождая сладостный восторг:
 
 
Возник невесты образ милый,
Жених шел рядом с ней к венцу.
За ними шли с букетом лилий,
Друзья к священному дворцу.
 
 
Дышало счастьем полотно, ожили образы вокруг,
Веселье в розовых тонах искрилось радостью, как вдруг,
Напрягшись словно тетива, художник кисть назад занес
И краску черную, как смоль, на холст прописанный нанес.
 
 
Между идущих к алтарю возникли сгорбленные люди,
Труба играла скорбный марш, стоная громко, без прелюдий.
Сквозь белоснежную фату виднелась черная вуаль –
Веленьем неба на дороге сошлись веселье и печаль.
 
 
Лицо невесты омрачилось, улыбка с губ ее сошла;
Процессия, крича от горя, навстречу свадьбе гроб несла.
Мгновенье на холсте застыло и так осталось на века,
Похоже, миг остановила провидца грозная рука.
 
 
Закончена картина – в ней мира вечный спор,
Историей ей будет озвучен приговор.
Так кто ж художник – гений иль творец,
Что жизнь и смерть подвел он под венец?
 

Сказание о двух соседях

 
В красивом городке, сравнимым с райским садом,
Что славен фруктами и сладким виноградом,
Где льется, как ручей, восточная беседа,
Под южным солнцем жили два соседа.
 
 
Один всю жизнь сокровища копил,
Жену и дочь он впроголодь кормил.
Монеты золотые складывал в сундук,
С презреньем относясь ко всем, кто был вокруг.
 
 
Другой был весельчак и щедрая душа,
Он тратил все, не пряча ни гроша.
С женой счастливой сына он растил,
И жизнь такой, какая есть, любил.
 
 
Соседа бедного богатый невзлюбил,
Семейной жизни ладной не простил:
Обиду отыскав на месте на пустом,
Он сделал бедняка своим врагом.
 
 
В засушливый, голодный, страшный год
В беде богач соседу не помог:
Не протянул он в милосердии руки,
Не дал ни риса в долг, ни масла, ни муки.
 
 
С годами ненависть соседская росла,
Тропинка меж домами заросла.
Врагами стали те, кто жили рядом,
И жизнь для них сравнима стала с адом.
 
 
С тех пор немало утекло воды,
И в день, когда цвели вокруг сады,
Два ангела невинных, дети двух врагов
Глазами встретились, забыв наказ отцов.
 
 
В тени чинар, на берегу реки,
Коснулись две дрожащие руки.
Средь ароматных и дурманящих цветов
Познали юные всю страстную любовь.
 
 
О, как разгневан был предательством богач;
Раздался в темноте его предсмертный плач.
Он потерял рассудок, речи дар,
Хватил несчастного безжалостный удар…
 
 
Прошла зима и в доме богача,
Соседа сын и дочь его в парчах,
Сыграли свадьбу, на которой восседал
Его сосед, разбогатевший аксакал.
 
 
Конец истории, увы, для богача печален:
Ведь он, как скорпион, собою сам ужален.
Попав от жадности безмерной в рабство сундуку,
Сокровища свои оставил он врагу.
 

Притча о сумасшедшем и Боге

 
В печальный час, среди живущих оказавшись лишним,
Юродивый предстал перед судом всевышним.
Был Вопрошающий за жизнь величествен и строг,
Но полоумный отвечать ему едва ли мог:
 
 
В припадке дергаясь, с оскаленным лицом,
Увенчан был с рождения он сумасшествия венцом.
Где он сейчас и Кто пред ним – безумец вряд ли знал:
Над миром этим и над тем презренный, плача, – хохотал.
 
 
Увидев своего раба, проникся жалостью Творец,
И обратился он к нему с любовью, как отец:
«Прости меня, мой сын, что я не дал ума –
Так будет пусть сознания теперь полна сума».
 
 
В мгновенье ока прояснился у безумца спящий ум,
И стал он полон неспокойных мрачных дум:
Нежданный страх его оковами сковал –
И что из рая в ад попал – прозревший тут же осознал…
 
 
Прожив в мучениях свой век, он вновь под куполом предстал
И вопросил: «За что, Господь, меня ты дважды наказал?
Сначала обделил умом, затем мне разум дал –
Грехи земные я теперь, как все живущие познал».
 
 
«Я дал тебе возможность жизни две прожить –
Чтоб смог ты сам их меж собой сравнить.
Так что же выбрал ты – мир безрассудного веселья,
Или же путь познанья, полный мук и вечного страданья?»
 
 
Взмолился, на колени встав, перед Всевышним отрок божий
И слово молвил страстное, чем небеса встревожил:
«Тебя я умоляю – пожалей меня, Отец небесный,
И снова разума лиши, в мир отправляя грешный».
 
 
Еще раз сжалился Господь над неприкаянной душой –
И все вернул в круги своя, улыбку скрыв рукой:
«Иди же с богом, что хранит, в жестокий мир людской,
И будь навеки ты блажен перед своей судьбой!»
 
 
Поднялось солнце над землей, лучами небо озарив,
И пеньем чудных райских птиц день спящий пробудив –
На площади базарной, танцуя средь толпы людской,
Кружился полоумный, с хмельной от счастья головой.
 
 
Мой друг! Как сложен мироздания необъяснимый круг:
Что мы познали, путь пройдя дорогой адских мук?
Не лучше ль в этом мире беспощадном
сумасшедшим быть,
Чем весь свой век, что небом дан, в страдании прожить?
 

Сказание о принцессе

 
В далекой стране, среди гор и полей,
Принцесса жила во дворце королей.
Лебяжьей осанкой и дивной красой
Пленила всех рыцарей царства собой.
 
 
Весной расцвела дочь царя как цветок –
Пора, знать, пришла преступить свой порог.
Чудесную новость разнес всем гонец:
Решила принцесса идти под венец.
 
 
Счастливым отцом был объявлен турнир,
От радости дал он невиданный пир.
Но ждал женихов на турнире сюрприз:
Исполнить им надобно женский каприз.
 
 
В заоблачной выси, на горной скале,
Цветы эдельвейса цветут по весне;
И тот, кто сорвет для нее тот букет,
Единственным станет на весь белый свет.
 
 
Все бросились в горы, предвидя успех,
И боги простят пусть девичий тот грех:
Со скал тех сорвалось немало людей,
Что скорбью осталось для их матерей.
 
 
Прошло много лет, но остался каприз:
Себя предлагала принцесса как приз.
И каждой весной, в час туманной мечты,
Пытались достать ей цветы с высоты.
 
 
И вот, наконец, отыскался храбрец,
Достойный с принцессой идти под венец.
Не ведая страха, на скалы он влез,
С отвесной скалы все ж достал эдельвейс.
 
 
К дворцу он подъехал на белом коне,
Вручить чтоб цветы нареченной жене.
Красавец, как ангел, принцессе под стать,
Велел он прислуге невесту позвать.
 
 
Настал, наконец, встречи радостный миг:
Раздался принцессы восторженный крик.
В фате белоснежной, с прикрытым лицом,
Невеста предстала пред тем молодцом.
 
 
«О, суженный мой, наконец, дождалась я
Желанного мною заветного счастья.
Иди же ко мне, о, отрада моя,
И знай, что навеки теперь я твоя!»
 
 
В порыве душевном, сгорая от страсти,
Любви неизведанной, знойной во власти,
Накидку откинув с лебяжьего пуха,
В объятья спешила…седая старуха.
 
 
От счастья такого жених отшатнулся
И конь златогривый под ним встрепенулся.
Не смог он сказать ей ни слова в ответ,
Лишь бросил под ноги несчастной букет.
 
 
О, юные девы, святые создания,
Себя не томите венцом ожидания.
Примером пусть служит принцессы урок,
Завядшей, как в этой поэме, цветок.
 

Баллада о матери

 
В бескрайней пустыне, где льется песок,
Где жизнь преподносит смирения урок,
С трудом, утопая в песчаной трясине,
Шли двое, сквозь адское пекло, к долине.
 
 
В закат уж не раз превращался рассвет.
Идут по барханам два брата след в след.
Ждет мать их в далеком заветном краю,
В прекрасном, цветущем зеленом раю.
 
 
Кто шел по пустыне, тот знает где ад:
В песках нет дороги, ведущей назад.
Под огненным небом с неведомых пор
Идет между жизнью и смертью там спор.
 
 
Не видно мучений тяжелых конца,
Закралась тоска в молодые сердца:
Воды, что с собой брали братья в поход,
Осталось, чтоб встретить один лишь восход.
 
 
Когда стал дороже, чем жизнь, желтый хум
Послали им боги свирепый тайфун.
Смешались земля с небесами в пыли,
Исчез горизонт, что светился вдали.
 
 
Три дня и три ночи кружит ураган,
Как сказочный демон силач-пахлаван.
Укрывшись халатом и ветер кляня,
Ждут двое с надеждой грядущего дня.
 
 
Не выдержал муки бушмен молодой:
Поднял он тайком хум с бесценной водой.
О, если бы был младший брат помудрей,
Не стал приближать бы конец своих дней.
 
 
Забыв о напутствии воду беречь,
Что можно лишь так обмануть злую смерть,
От слабости духа готовый предать
Стал жадно остатки воды он глотать.
 
 
Очнувшись от сна, старший брат обомлел:
Похоже, змею на груди он пригрел.
Предательства брата не в силах простить,
Он бросился в бой, чтобы жизнь сохранить.
 
 
Как два скорпиона, в безмолвье кружа,
От ярости дикой и гнева дрожа,
Схватились два сына, два кровных врага
И в схватке безумной пролилась вода…
 
 
Прошел ураган, чистым стал небосвод.
Увы, как бесславно окончен поход:
Невыдержан дней испытания срок,
Нарушен завет, ниспослал что пророк.
 
 
Смешались границы – где явь, а где сон,
Лишь слышен в тиши умирающих стон.
Вконец обессилев от жажды в песках,
Ждут смерти два брата с мольбой на устах.
 
 
Кружит в поднебесье могучий орел,
Свобода и гордость его ореол.
О, если бы мог указать он крылом,
Как близок от них их родительский дом.
 
 
Рыдая навзрыд, угасая без сил,
Прощения младший у брата просил;
И видно мольба до небес та дошла,
Коль помощь нежданно земная пришла:
 
 
Меж красных барханов возник силуэт,
Святой для обоих с младенческих лет.
Как будто богиня с небес снизошла –
То мать их родная путь сердцем нашла.
 
 
Беду отогнав и обняв сыновей,
Водой напоила любимых детей…
Пред ней преклоняюсь в поэме своей:
Любовь материнская смерти сильней!
 

Святая мать

Поэт тот жалок, кто в поэзии своей

перо не преклонил перед величьем матерей.

 
Гласит преданье, что однажды благодарный сын,
Что материнской лаской и любовью был взрастим,
Решил в священные места ее препроводить,
Чтоб сан Святой в Мадине для нее просить.
 
 
На плечи усадив старуху, тронулся он в путь,
Чтоб долг сыновний матери вернуть:
О, сколько дней и нескончаемых ночей
Носила мать его при отблесках свечей.
 
 
Была дорога нелегка: снега, пустыни зной,
Леса непроходимые, где слышен хищный вой.
Томимый жаждой, с драгоценной ношей за спиной
Спешил он путь пройти, предписанный судьбой.
 
 
Все муки ада испытав, стерев в пути ступни,
Он в Мекку мать свою принес, пройдя лишений дни.
Водой священной напоив, молитвы вознеся,
В обратный путь он поспешил, Святую мать неся.
 
 
И снова шел он сквозь пески, страданием гоним,
Камнями острыми, колючками раним;
Пройдя дорогой, что казалась страшным сном,
Вернул он мать свою в родимый отчий дом.
 
 
В тени чинары усадив старуху на исходе сил,
Склонив колено перед ней, он в гордости спросил:
«Прошел я множество преград, к святым местам сносил,
Скажи, почтенная, теперь – я все ли искупил?»
 
 
Раздался гром средь бела дня, и всколыхнулись небеса,
Поднялся ветер над землей, грозу с собой неся;
Сверкнули молнии огнем в заснеженных горах
И голос с неба прогремел в божественных устах:
 
 
«О, человечий сын! Ты знаешь ли о том,
Мучений сколько мать прошла, пока ты был взращен?
Так знай же истину, что к небу вопросил:
Одну бессонную лишь ночь ее ты искупил».
 
 
О матерей любимые создания – дети!
Запомните вы строки трепетные эти:
О волны времени мгновенья разобьются –
Цените матерей, пока сердца их бьются!
 

Королевский палач

 
Кровавый восход осветил небосвод
И краской багровой залил эшафот.
Палач королевский, подняв к небу взор,
Готовил для казни свой острый топор.
 
 
Вершитель судьбы, всемогущий плебей,
Казнивший на плахе немало людей,
Молящийся в срок у святого порога,
Так чей же он раб – Сатаны или Бога?
 
 
Толпа зашумела, как сильный прибой:
Привел заключенного к месту конвой.
Бедняга, дрожа, на колени упал,
Судья, в знак согласия, перст свой поднял.
 
 
Вспугнула ворон барабанная дробь,
И вздрогнула жертвы безвольная плоть.
Орудие смерти занес вверх палач –
Раздался невесты вдовеющий плач.
 
 
О, праведный Бог! Как ликует толпа,
В ней нет состраданья к рабу у столпа.
Как овен на бойне он стих, чуть дыша,
И сжалась в предчувствии смерти душа.
 
 
Застыл на мгновение жуткий топор,
Удар! И свершился судьбы приговор:
Забилось в конвульсиях бренное тело
И с плахи на пол голова отлетела.
 
 
Закончена казнь, разошелся народ.
Очищен от крови людской эшафот.
Доволен работой кровавый злодей,
Как демон из ада, проклятье людей.
 
 
И снова восход осветил небосвод:
На новую казнь вновь собрался весь сброд.
Палач, напевая, достал свой топор,
Сквозь прорези маски блеснул его взор.
 
 
Кого же сегодня отправит он в ад,
А может быть в райский неведомый сад?
Ему небесами решать не дано:
Чью душу сгубить – для него все равно!
 
 
Сгустились над площадью черные тучи,
И гром прогремел вслед раскатом могучим.
Судьбой уготован от дьявола дар:
Убийце ниспослан возмездья удар!
 
 
Несчастного к плахе подвел вновь конвой,
Поникшего с горя, с седой головой.
Палач отшатнулся – он сына узнал,
За бунт королю что в немилость попал.
 
 
И вновь барабанная дробь раздалась,
Земля для двоих с небесами сошлась.
Рыдая навзрыд, поднял грешный топор…
О, нет! Он не в силах свершить приговор.
 
 
Ах, как был разгневан отказом король,
Где каждому дал он в трагедии роль.
Решив в этой драме конец изменить,
Велел самого палача он казнить!
 
 
Небесные силы! Нет больше сомненья,
Решится судьба его через мгновенье.
Палач, что жестокостью был так прославлен,
Другим палачом будет сам обезглавлен.
 
 
Преемник поднял свой топор не спеша,
Наполнилась холодом смерти душа.
Удар… и горячая кровь пролилась,
Покрылось все мраком, и жизнь прервалась.
 
 
Окончен спектакль, доиграна роль;
Доволен своей постановкой король.
Играючи занавес казни опущен
И страсти огонь неуемный потушен.
 
 
О, мир! Ты театр, а жизнь – это сцена,
Меж злом и добром поединка арена.
Кому-то даруешь ты славы венец,
Другому готовишь печальный конец.