Текст книги "Альбатрос над Фисоном. Роман"

– Так вот, – продолжил Хен, – у меня такой же. Никто, кроме нас с вами, доступа в ящик этот иметь не будет, за это я ручаюсь. Поэтому выглядеть всё будет просто: если у вас ко мне сообщение, вопрос – черкнули пару строк, на почту зашли, вам же всё равно туда придется захаживать, в ящичек и забросили. То же самое и я. Чтобы связь была более-менее оперативной, предлагаю проверять ящик ежедневно, мало ли что может понадобиться. Я вообще буду дважды проверять, часов в одиннадцать и пять вечера, поэтому сами прикидывайте, когда я ваши сообщения получать буду.

– Хорошо, я понял.

– Вот и ладно. Если встреча будет нужна личная, так и пишите, но указывайте только время, а место – то же, как и сегодня. В смысле здесь же. Если что-то сверхсрочное, всякое ведь может случиться, зайдите на телеграф, он там же, на почтамте, дайте телеграмму с пометкой «срочно» на Театральный проспект, шестнадцать, квартира двадцать один, Гилу, – запомнили? Театральный, шестнадцать, двадцать один. Это квартира наша конспиративная, там всегда кто-нибудь из отдела нашего дежурит, так что передадут сразу, в течение часа. Только имя не забудьте указать, чтоб не искали, время не теряли, – оперативное имя Хена в сыскном отделе, разумеется, знали. – Но это для самых крайних случаев! Когда опоздать нельзя. А то утечкой чревато, а за дело ваше отвечаю только я, другим о нем знать не надо. Так, с этим разобрались, теперь что от вас требуется. Сведения о подготовке акции: планы, кого вербанули, состав группы, роли, взрывчатка – в общем, всё. Само собой, на вопросы наши отвечаете, если возникли. И давайте договоримся: каждую неделю, в четверг, – от вас отчет. Письменный. В первом – жду общий план и способ покушения. Понятно, да?

– Что же тут непонятного? – и г-н Арпак криво усмехнулся. – Отчет – как «отче наш», без него никуда.

– Вот-вот. Теперь, какие у вас пожелания, запросы? Можете говорить смело: что в наших силах – поможем, найдем, предоставим.

– Хорошо, – и г-н Арпак закинул ногу на ногу, – от вас мне тоже кое-что потребуется. Для начала список неблагонадежных. Для вербовки. Мы с руководством вашим договоренность об этом имели, можете уточнить. Сами понимаете, это лучший способ проверить, кто опасен.

– Ладно, я уточню, но сразу скажите, на сколько человек список? Состав?

– Десятка поначалу будет достаточно, дальше посмотрим, часть всё равно отсеется. Нужны мужчины, желательно молодого и среднего возрастов, лучше образованных, с ними работать легче. Адреса их, возраст, род занятий, причины «зачисления» в неблагонадежные. Это ведь возможно?

– Вполне. Если говорите, договоренность была, то сделаем. Может, и завтра. В ящике будет если что. Что-нибудь еще?

– Да, – г-н Арпак на мгновение запнулся и поднял голову. – Еще нужны деньги.

– Сколько? – деловито переспросил Хен. – Учтите сразу: деньги – в счет вознаграждения. То есть вычтут, в конце меньше получите.

– Меньше так меньше, – он вздохнул, – я не возражаю. Ну а насчет суммы, тысяч пять мне сейчас не помешали бы. Для начала.

Хен хмыкнул. Пять тысяч и ему сейчас не помешали бы, но сам кивнул.

– Я сообщу руководству. Как получу – будут в ящике. Еще?

Г-н Арпак поморщил лоб, задумчиво пожевал губами и покачал головой.

– Нет, пожалуй, пока всё. Если что-то понадобится, я сообщу.

– Вот и ладно, – и Хен быстро поднялся со скамейки. – Значит, на сегодня всё. Надеюсь, сотрудничество наше будет успешным. Кстати, чуть не забыл: у квартального своего отметились?

– Да, утром.

– Не забывайте об этом. Это, конечно, мелочь, формальность, «прикрыть» мы вас от полиции всегда «прикроем», но внимания лишний раз лучше не привлекать. И про комендантский не забывайте, по ночам шляться не рекомендую. А то придется и с комендатурой гвардейской объясняться, тоже лишнее в вашем положении. И вообще, будьте осторожней.

– Я постараюсь, – г-н Арпак встал и учтиво раскланялся, приподняв котелок. – Спокойной ночи.

…На следующее утро Хен слегка проспал и на работу явился с опозданием, застав родной Департамент взбудораженным словно улей.

– Рейд! – бросил на ходу лейтенант Нуш, когда Хен, притормозив того в коридоре, попытался узнать, в чем дело, и со смехом махнул рукой. – Пекарни пойдем прочесывать с «бобиками»!

И побежал дальше. «Бобиками» в Охранном Департаменте называли сотрудников Департамента Внутренних Дел, то есть городскую полицию, на что, впрочем, те отвечали взаимностью, прозывая меж собой охранку «шакалами».

Причина же переполоха была проста: начавшаяся вчера история с хлебом получила продолжение. Мало того, что не поднималось тесто, во всем Лахоше, как выяснилось, перестало сквашиваться и молоко, а все вина в трактирах, погребах, на складах скисли до уксуса. На это, особенно порчу вина, власть закрыть глаза уже не могла. Как позднее узнал Хен от шефа, на утреннем заседании Директории, когда стали выясняться масштабы происходящего, Маршал поручил полковникам Эбишаю и Айсару, шеф-комиссару «бобиков», провести совместные рейды – «для выяснения причин и установления виновных». Собирались проверить пекарни, фермы, мельницы, хлебные и молочные лавки. Для пользы дела предписывалось привлечь студентов-биологов. И как втихомолку ни возмущались в Департаменте – их, профессионалов, оперативников и экспертов, словно каких-то квартальных посылают лавки досматривать! да с «бобиками»! – смириться пришлось. Хотя Хена это не коснулось.

– Тебя от рейда освобождаю, – сразу же заявил шеф, когда Хен явился с докладом. – Занимайся своим делом, а кому по мельницам лазать, я найду.

На обе просьбы Пижона – список неблагонадежных и деньги – шеф согласился.

– Да, помню, обещали, – подтвердил он. – Просмотри картотеки, отбери десяток, каких просит.

– Может, подкинем и нашего человечка? – предложил Хен. – Авось проглотит. Тогда и изнутри контролировать сможем. Например, Босяк вполне подойдет.

Бач Басей, по кличке Босяк, был одним из самых опытных внештатных сотрудников Департамента, так называемых «засланцев», кого внедряли в «подозрительные» группы для провокаций. И не одну группу он «подвел под статью». Но шеф, к удивлению Хена, почему-то отказался, хотя раньше по таким делам сам же, как правило, и предлагал кого-нибудь «внедрить».

– Ну, Хен, понимаешь, – как-то уклончиво и нерешительно, совсем на себя непохоже замялся полковник, – дело ведь «ЖЗ», а Босяка привлекать – лишний участник, риск утечки. Нет, давай как-нибудь сами, с нас и филеров достаточно.

Хен пожал плечами. Это показалось немного странным: ограничения по секретности устанавливались, вообще-то, для штатных сотрудников и на «засланцев» не распространялись, но спорить не стал.

– Как скажете. Деньги?

– В финчасть зайди ближе к обеду, я распоряжусь. У тебя всё? Тогда ступай, сынок, работай. И про «пророка» не забудь.

Но Хен помнил. Просидев до обеда в архиве, составил список из одиннадцати «неблагонадежных», выслушал отчет Куллума и, получив в кассе пять тысяч динариев, занес всё на почтамт. А затем отправился на розыски Хашана.

Братья Судного Дня появились в конце прошлого года и вначале ничем из числа прочих, время от времени возникавших здесь сект не выделялись. Пока в один промозглый мартовский вечер новоиспеченный «брат» Суф (тот самый злосчастный аптекарь, за которым и раньше замечали странности) не попытался поджечь кафедральный Собор, главный храм Лахоша, желая приблизить так чаемый Братьями конец света.

Суфа, пойманного отцом Ар-Каадом в момент поджога, конечно, арестовали и, несмотря на очевидную его помешанность, отправили на восточный берег Фисона – на каторгу в Хайвар, границу Диких Степей, край лагерей, колоний-поселений и нефтяных вышек. Секта, естественно, внимание привлекла, и не только полиции и владыки Ан-Ииса (тот предал Братьев анафеме и отлучил от церкви всех, хоть раз посетивших их собрания). Заинтересовалась ею и охранка.

Сектантов, конечно, сначала похватали – и «братьев», и «сестер», а женщин среди них оказалось тоже немало. Но так как ничего непосредственно «антигосударственного» в их учении найти не удалось (а поджог, как выяснилось, Суф пытался совершить самочинно, в Братстве о том – ни сном ни духом), всех отпустили (но, разумеется, «на заметку» взяли).

На время секта затихла, «легла на дно» и перешла на полуподпольное существование, собираясь на моленья тайно, стараясь не афишироваться. Официального запрета не было, но квартальные любые их собрания разгоняли, а на воскресных митрополичьих службах в кафедральном Соборе владыко Ан-Иис с гневом обрушивался на Братьев, призывая на головы еретиков все кары небесные.

С начала же лета Братство почему-то вдруг пришло в движение, ожило, зашевелилось. Вновь на улицах появились странные молодые и не очень молодые люди в длинных, ниспадающих желтых одеждах с широкими рукавами, с характерными бледными лицами и горящими непонятным возбуждением глазами. И что-то громко и бессвязно выкрикивали, то ли очередные пророчества, то ли призывы к покаянию. Начали поступать жалобы, что, поддавшись бредовым проповедям, стали уходить из семей юноши и девушки, а иногда и их отцы и матери. Хен, ведший дело Братьев, всё более склонялся, что секту надо прикрыть – «во избежание», – но шеф предложил не торопиться.

– Эх, Хен, сынок, запретить легче всего, – и, вздохнув, полковник Эбишай покрутился в кресле. – Это первое, что приходит на ум, когда борешься с ересью, хоть религиозной, хоть политической. Но пока живы настроения, порождающие ее, ересь будет возникать снова. Гони беса в дверь, он влетит в окно. С настроениями умов бороться трудно, это материя тонкая. У нас три Департамента – Культуры, Образования, Пропаганды – с утра до вечера этим только и занимаются, а толку? Поэтому проще давать выход этим настроениям, но выход контролируемый. Пар из котла надо время от времени выпускать, и пусть он лучше выйдет через знакомую «щелочку», чем прорвет там, где никто не ждал. Поэтому не трогай их пока, Хен. Пусть собираются, молятся, песенки свои поют, танцуют, – не трогай, но контролируй, отслеживай, держи, как говорится, руку на пульсе. А там видно будет. Враг ведь страшен в первую очередь не тем, что он враг, что против нас, а тем, что он – вне нашего контроля. Враг контролируемый – это уже и не враг, собственно, а так, пешка в руках умного игрока, а мы ведь неглупые игроки, правда, Хен? Запретить всегда успеем, не торопись с этим.

И Хен не торопился, но осведомителя, «дятла» на жаргоне охранки, чтобы «руку на пульсе держать», в секту, конечно, заслал. В середине июня поймал он как-то с поличным на нелегальной торговле спиртным (причем контрабандным из Насара) колбасника Бхилая, хозяина мясной лавчонки на Набережной. А сыщики охранки ловили не только «политических», но и проходивших по «епархии» полиции, – для своих, конечно, целей. Вот и здесь: грозили Бхилаю, сообщи Хен куда следует, крупный штраф, лишение торговой лицензии и конфискация имущества, в общем полный крах и разорение. Поэтому хоть и без особой радости, но согласился он работать на Хена – стать его глазами и ушами в Братстве: посещать моленья-собранья, внимательно всё слушать и запоминать.

К нему Хен и пошел.

Лавка Бхилая занимала первый этаж дома на углу Набережной и улицы Двадцатилетия Революции (на втором – располагалась его жилье). В лавке было пусто, прохладно и тихо (утренний наплыв покупателей миновал, а вечерний – не начался), лишь у зарешеченного окна отчаянно и тупо билась о пыльное стекло муха. И негромко сопел хозяин, мирно дремавший в углу за прилавком, – крупный дородный мужчина с двумя подбородками, скрывшими шею. Он не поднял головы, когда звякнул колокольчик у входной двери, – послеобеденный сон, освященный веками обычай южных стран, соблюдался в Лахоше многими весьма ревностно.

– Добрый день, – громко сказал Хен и оглянулся на свисавшие с потолка, развешенные на стенах, разложенные на полках связки колбас и ветчин, гирлянды сосисок и сарделек. Он невольно сглотнул слюну, запах был одуряющий, сразу захотелось есть. – Работаете?

Бхилай лениво приоткрыл глаз, но, увидев, кто пришел, торопливо вскочил.

– Да, да, для вас завсегда, – и, выбравшись из-за прилавка, засуетился вокруг. – Чего изволите? По делу зашли али прикупить чего?

– Один? – и Хен понизил голос. – Переговорить надо.

– Момент! – тот ринулся к двери и вывесил табличку «Учет». – Теперь можно. Наверху никого, жена с детями у тещи.

– Ты на последнем собранье, в пятницу, был?

– Ну да, – и Бхилай тяжело вздохнул. – У цирюльника Иуна. Писание читали, проповеди слухали, молились да псалмы пели, – всё как водится. Новых никого, те же рожи.

– А Хашан?

– А куды без него? – колбасник махнул рукой. – Опять как зарядил про светопреставление, битый час балаболил. Чуть не уснул.

– А дальше куда делся?

Бхилай пожал плечами.

– А куды должен деться? Как кончили – ушел. В Бахем, небось, или где он там обитается.

– Точно в Бахем пошел?

– Да откуда ж я знаю! – колбасник даже обиделся. – Сами же велели только глядеть да слухать, чего там деется, а следить за босяком каждым я не подряжался. Собрался да ушел. Ну, поговорил там с некоторыми напоследок, исповеди, небось, принимал. У нас, тьфу ты, у «братьев» этих окаянных, кто хошь кого хошь исповедать может и грехи отпустить, но все «Учителю» хотят. Ему, говорят, не так зазорно каяться.

– И кого исповедал, помнишь?

Бхилай поморщил лоб.

– Последней, кажись, сестра… сестра… черт, имя запамятовал! В общем, девчушка одна молоденькая, девчонка почти.

– Описать можешь?

– Ну, лет того пятнадцать-шестнадцать. Росточка малого, худенькая такая, щепочка одним словом. Большеглазая. Ну, не знаю, чего еще.

– Волосы: цвет, длинные, короткие? Одета как?

– А, светленькая, короткие совсем, будто мальчик. В платьице таком простеньком, ситцевом, в горошек…

Хен вздрогнул.

– Как ты сказал? Ситцевое в горошек? – внезапно заволновался Хен. – Желтое с синим? Свободное такое, до колен, без пояса?

– Да вроде бы желтое, в синий горошек. И распоясанное, да, верно, припоминаю.

Хен, не веря себе, дрожащими руками достал из бумажника школьную фотографию Келы, что носил с собой.

– Она?

Колбасник осторожно взял карточку и, внимательно разглядев, важно кивнул.

– Она самая. Здесь, правда, кажись, помладше будет, и волосы подлиньше, но глазенки ее. Да, она, – и с уважением и опаской хмыкнул. – И всё вы про всех знаете! На всех, небось, имеете.

Он удивленно покрутил головой, но Хен уже не слушал и не слышал. Кела! Это не укладывалось в голове. Кела в секте! Его собственная родная сестренка, самый близкий и родной человек, спуталась с какими-то придурками и шарлатанами! А он узнаёт об этом только сейчас! У Хена как пелена с глаз пала, он хрустнул костяшками пальцев и поднял голову.

– Давно она там? – собственный голос показался ему охрипшим. – Ну, в Братстве?

– Да черт его знает. Когда принимали, была уж, ее я сразу приметил. А что? Особо опасная какая-то? Натворила, небось, чего-нибудь?

– А это не твоего ума дело! – Хен почему-то рассвирепел. – Свое дело знай да в чужое не лезь, усек?!

– Да я чего? Я ничего, – испуганно залепетал Бхилай и слегка присел от страха. – Это я так, просто, сдуру полюбопытствовал. Может, подумал, помочь чего надо, я же завсегда готов.

Хен только сплюнул. Колбасная душонка!

– Ладно, не трясись, – он криво усмехнулся, – всё нормально. Когда у вас следующие «посиделки»?

– Да завтра вот, у пекаря Бехиса, в восьмом часе, повечеру.

– В общем, надо сведать, но осторожненько так, как бы между делом, где сейчас Хашан? Должен же кто-нибудь знать, куда «голова» ваша запропастилась. А если вдруг сам заявится собственной персоной, то, как кончится сборище, ко мне сразу, хоть из постели подымай. Адрес запомни если что: Желто-Зеленых Партизан, пять, квартира девять. Это рядом с училищем ремесленным. Запомнил? Желто-Зеленых Партизан, пять, девять.

Бхилай торопливо закивал.

– Тогда пока. Я по любому послезавтра загляну. Или, может, завтра вечерком поздним.

И, не прощаясь, Хен быстро вышел. Вот у нее какой, оказывается, «драмкружок» по пятницам! Он решительно и размашисто, тихо и зло чертыхаясь на ходу, шагал в сторону Посольского переулка. Там, в здании бывшего княжеского пансионата благородных девиц, рядом с Департаментом Внешних Связей и посольствами, располагалась Молодежная театральная студия. Вот у нее, оказывается, какой «театр» в голове! И не отсюда ли ее последние странности? И фразы загадочные, и нежелание об отце ребенка говорить? Хен был крайне раздражен, зол, почти взбешен, что узнал только сейчас, причем случайно и от посторонних лиц. Не исчезни Хашан, не поручи шеф найти его, кто знает, когда всё всплыло бы? Зол, что совсем сестренка от рук отбилась, скрытничает, что дала запудрить мозги каким-то проходимцам и психам, не думая о последствиях, зол и на себя, и на Келу, и на остальной белый свет, допустивший такое.

Студия находилась на втором этаже экс-пансионата в левом крыле здания, скромного, сильно обветшавшего строения со стрельчатыми окнами и облупленными стенами. За забором возвышалось рисенское посольство.

Поинтересовавшись у вахтера, что тихо дремал на входе, как найти заведующего драмкружком, Хен поднялся по узкой, противно скрипевшей, деревянной лестнице. Пройдя почти до конца коридора, он разыскал-таки нужный кабинет.

– Можно? – Хен без стука распахнул дверь и оказался в небольшой комнате, загроможденной шкафами, полками, стульями, с обклеенными афишами стенами и сваленной в углу грудой костюмов и реквизита.

Стоявший у окна щуплый мужчина с такой же щупленькой растрепанной бородкой удивленно взглянул на него.

– Вам кого?

– Видимо, вас. Вы же драмкружок ведете, господин… э-э?

– Саби. Итан Саби.

– Очень приятно. Я брат Келы Бисар, она в ваш кружок ходила.

– Кела Бисар? Кела… Ах, Келочка! – и заведующий всплеснул руками. – Как же, как же, помню! Такая способная девочка! Зря она бросила, толк из нее выйти бы мог.

– Бросила? – на один вопрос ответ был получен. – И давно?

Саби потеребил бороденку, поморщил лоб.

– Кажется, в мае. Да, точно, в мае! Мы тогда премьеру «Юности Маршала» готовили, а она почти перед самым прогоном взяла да ушла. И не объяснила ничего, пришлось замену срочно искать. А что с ней? И вообще, по какому вопросу?

Хен помялся.

– Да собственно говоря, уже ни по какому, – всё, что хотел узнать, он узнал. – Всего доброго!

И, оставив г-на Саби в полном недоумении, Хен вышел и отправился в Департамент. Многое надо было обдумать в тиши кабинета, но до него он не дошел.

– Зайди к шефу! – крикнул из дежурки майор Офре. – Срочно! Обыскались уже.

Хен пожевал губами и хмыкнул – что бы это могло быть? Но к шефу, разумеется, пошел. В приемной секретарша Тива, изящная миниатюрная блондинка в облегающем розовом платье, красила ногти и пояснить ничего не смогла.

– Не знаю я, Хенчик, зачем искал. От «бобиков» курьер был с материалом каким-то. Как передала, так и вызвал, – она подула на аккуратные ярко-бирюзовые ноготки и, отстранившись, полюбовалась цветом. – Может, дело новое хочет поручить? Как тебе мои коготки? Не хочешь на шкуре своей испробовать?

И, довольная собственной шуткой, мелодично-кокетливо рассмеялась. Хен лишь вздохнул – ему бы ее проблемы – и осторожно постучался.

– Разрешите, господин полковник. Вызывали?

– Да, Хен, зайди, – полковник Эбишай нетерпеливо мотнул головой. – И дверь прикрой поплотней.

Вечно зашторенный кабинет, освещенный лишь настольной лампой с зеленым абажуром, был привычно погружен в полумрак и прохладу. Это радовало после уличной жары, хотя Хену после первого же вопроса шефа стало явно не до этого.

– Что же это ты, сынок, про сестру свою ничего не расскажешь? – и полковник пытливо взглянул на него. – Интересные, оказывается, вещи в Лахоше творятся, а мы – ни сном ни духом!

Ага, вот оно что! Хен напрягся. Уже узнали! И когда только успели? Наверно, в первый раз в жизни всезнание родного Департамента не доставило удовольствия.

– Что же ты молчишь, Хен? По-моему, о таких вещах мы должны узнавать первыми, а не из отдела нравов полиции, как думаешь?

– Но это же их «хлеб», а не наш, – попытался возразить Хен. – Нравами молодежи мы не занимаемся. С каких это пор нас стали интересовать «залетевшие» девочки?

– Да причем здесь «залетевшие» девочки?! Ты что, Хен, придуриваешься, что ли? – и шеф раздраженно хлопнул по столу. – Поверь, моральный облик твоей сестры меня сейчас волнует в последнюю очередь!

– А что тогда волнует?

– Ты что, ничего не знаешь? – полковник подозрительно уставился на Хена. – Или «дурачка включаешь»?

– А что я должен знать? – он пожал плечами, попытавшись изобразить искреннее недоумение. Неужели и про секту знают? – Ну «залетела», на третьем месяце уж, ничего не попишешь, не стреляться же. Будем думать, как дальше жить.

Шеф, склонив голову, испытующе оглядел Хена. И откинулся затем на спинку.

– М-да, может, и впрямь не знаешь. Так вот, дорогой мой, – и полковник, нацепив на нос очки в тонкой золотой оправе, взял со стола бумагу, – по показаниям гинеколога Нувы, а «сигнал» от него поступил, помнишь же, наверно, чего Закон «Об общественной нравственности» требует, если беременность у несовершеннолетней выявили? Так вот, показал он, что обратилась к нему в прошлую среду некая Кела Бисар, шестнадцати лет от роду, с подозрением на беременность. Тесты дали положительные результаты, но не это главное: как категорически заявила сама девушка, что подтвердилось и последующим осмотром, забеременевшая до настоящего момента является… девственницей!

Хен застыл.

– Что?!

– Вот именно – что! – полковник бросил бумагу на стол и снял очки. – Врач клянется-божится, что так и есть! По крайней мере, плева и впрямь без повреждений, разрывов, – в общем, дефлорации, говорит, не было.

Хен опешил.

– Но это же бред!!! Как такое возможно?!

Шеф усмехнулся и вздохнул.

– Кто знает, Хен, что возможно в нашем мире после Катастрофы. Может, просто плева как-то восстановилась? Я уж в Академию звонил, спрашивал, возможно ли такое в принципе, теоретически хотя бы? Сказали, что, в общем-то, да, отдельные исследователи такие случаи описывали. То есть женщина не девственница уже, детей имела, а плева – целая. В общем, в сорок пять баба девочка опять. Но тут, правда, и сестра твоя заявляет, что никогда и ни с кем, по крайней мере, со слов Нувы. Саму ее «бобики» допрашивать не решились, всё-таки член семьи сотрудника охранки, а теперь вот не знают, что делать, и нам на всякий случай спихнули. Мол, случай, выходящий за рамки обычного, проверьте, пожалуйста, господа «шакалы», нет ли здесь какой-нибудь опасности безопасности государственной? Нет, насчет последствий ты не беспокойся, материал в нашем производстве, что захотим, то и сделаем. Букву закона, естественно, соблюсти придется: общественное порицание за нарушение нравственности, что без брака и в таком возрасте, конечно, вынесем, но этим, думаю, и ограничимся. В правах на работу, учебу и прочих поражать не будем, так что за будущее ее не волнуйся. А вот по поводу самого феномена беременной девы, – и полковник развел руками, – ума не приложу, что и делать, с какого бока браться, и браться ли вообще? У тебя есть какие-нибудь соображения? Всё-таки сестра как-никак твоя.

Но ошарашенный новостью Хен соображал очень плохо и промямлил в ответ нечто совершенно нечленораздельное.

– М-да, – саркастически ухмыльнулся полковник, – содержательный ответ. Ладно, иди, подумаем пока, хотя для начала неплохо бы поговорить с сестрой тебе самому. Тебе, думаю, она всё-таки побольше скажет, чем на допросе официальном, тем более по такому деликатному вопросу.