Текст книги "То ли свет, то ли тьма"

25

Входят сразу четыре студентки.

– Можно мы вместе? – спрашивает одна из них.

– Проходите, рассаживайтесь.

Я к девочкам в очередной раз приглядываюсь. Одна из них среднего роста, хорошо сложена, миловидная, немного косенькая, с вздернутым носиком, красными аккуратными губками, белокурая, пухленькая; остальные – серые мышки.

Девочки плечом к плечу, садятся на диван, который стоит у дальней стены. Я предлагаю студенткам пересесть поближе ко мне на стулья, но они дружно:

– Нам так удобнее.

– Хорошо. Кто из вас может назвать основные группы антибиотиков, а также по два-три антибиотика из каждой группы и сказать, на какую флору они действуют.

Коллегиально девочки группы антибиотиков назвали и набрали в рот воды.

– Какие антибиотики относятся к аминогликозидам и спектр их действия? – более конкретно задаю я вопрос.

Отвечают студентки в несколько голосов, но невпопад.

– Почему плохо подготовились?

– Мы учили, – говорит белокурая студентка.

– Названия у всех антибиотиков разные, – вторит ей подружка.

– Разумеется, разные.

– Чтобы выговорить, язык поломаешь, так плохо запоминаются.

– Вы уже шесть лет учитесь. Начиная с четвертого курса, на фармакологии и на всех клинических кафедрах речь идет о лечении тех или иных заболеваний антибиотиками. Вопрос этот важный и для вас не новый. Антибиотики вы должны знать как таблицу умножения. Без этого вы не сможете грамотно лечить не только пневмонию, но и другие заболевания, в основе которых лежит бактериальная агрессия.

– Нас до этого про антибиотики так не спрашивали.

– Это не имеет значения.

Наступает пауза. Девочки между собой переглядываются. Наконец одна из них, делая мне глазки, говорит:

– Мы вас очень просим, поставьте нам зачет авансом, а мы обещаем вам, антибиотики к госэкзаменам выучим.

– Выучим к госэкзаменам, обязательно выучим, – поддерживают ее подруги, – ну, уж поставьте.

– Свежо предание… – говорю я, не без усилия сгоняя с лица набегающую улыбку.

Девочки улавливают перемену в моем настроении и продолжают просить.

– Ну, хорошо. Я вас просил сфотографировать таблицу с антибиотиками и вклеить фото себе в рабочие тетрадки. Вы сделали это?

Девочки потупили взгляд, затем вполголоса начинают между собой обсуждать, у кого есть цифровой фотоаппарат. Они начинают меня заверять, что таблицу обязательно сфотографируют.

– Как будут фотографии, вы их мне покажете.

– И вы нам антибиотики зачтете?

– Не торгуйтесь.

Студентки покидают кабинет, а я думаю: «Вот я им за незнание антибиотиков не ставлю зачет, а задай сейчас десяти участковым врачам вопрос «Чем отличается по спектру действия пенициллин от ампициллина?», и будет очень хорошо, если двое из них на него смогут правильно ответить.

Из всей этой слабой группы только две девочки и то только наполовину сдали зачет, тогда как обычно из среднестатистической группы в пятнадцать студентов с первого захода по пульмонологии получают зачет семь-девять студентов.

Что же до Баскетболиста, Петрова и двух «заштукатуренных» студенток, то они вообще ко мне в кабинет сдавать зачет не зашли, и я подумал: «Будут звонки. Кто-то при зачислении в университет на тех студентах, которые не сдали мне сегодня зачет, погрел руки, а мне с ними – майся! А уж про больных, которых они будут лечить, нечего и говорить. Про будущую врачебную деятельность этих студентов можно сказать одним словом: слезы!»

Я иду в учебную комнату, поправляю столы, скамейки, висящие по стенам таблицы, и думаю: «Слава богу, ушли! Какая, интересно, будет следующая группа? Ах, вспомнил: Саяр Файзыллович говорил, что придет от него ко мне с гематологии восьмая группа. По его словам: хуже некуда! За сорок пять лет педагогической деятельности он не встречал еще таких!»

26

В пятидесятые – семидесятые годы прошлого века на базе Республиканской клинической больницы заведовал кафедрой госпитальной терапией выдающийся ученый – клиницист профессор Залман Израилевич Малкин. Старожилы рассказывают, что тогда сотрудники кафедры и доктора клиники жили одной семьей. Соберутся все за одним столом, скажем под Новый год, первый тост произносил Залман Израилевич. Он говорил: «Нам-то сейчас за столом хорошо, мы будем веселиться, а каково сейчас страдающим больным, которые лечатся в нашей клинике!» – и всегда первый тост произносил за здоровье больных.

Сейчас по праздникам мы тоже периодически собираемся, но порознь: кафедральные отдельно, больничные отдельно. И никто за столом не вспоминает о больных, которые лежат в нашей клинике, тем более о больных, которых лечат наши выпускники. Первый тост шеф произносит за преподавателей кафедры, главное, чтобы нам жилось хорошо.

Не вспоминает на совещаниях о больных ни ректор, который является председателем приемной комиссии; это она отбирает из большого числа абитуриентов будущих студентов в наш университет; не вспоминает о больных ни проректор по учебной работе, ни декан. Более того, наш деканат, вместо того чтобы отсекать нерадивых студентов, с усердием протаскивает двоечников за уши с курса на курс. Не вспоминают о больных и профессора – заведующие клиническими кафедрами, ни преподаватели. Больные, словно не живые существа, где-то там, далеко, по другую сторону университетской жизни. Жизнь больных, с ее печалями и горестями нам кажется совсем не интересной. Каждый из нас решает свои меркантильные задачи и не видит ничего дальше носа своего. Впрочем, есть редкие исключения, но они не скрашивают общей картины.

В зарубежных вузах, если студент не сдал экзамен или зачет, то, пожалуйста, пересдавай, только за плату, пополняй институтскую кассу. И нашим бы вузам перенять эту систему, тогда бы успеваемость среди студентов возросла. Но на это новшество руководство нашего института не идет и, видимо, неспроста.

Когда-то очень давно у нас в институте говорили, что если студент не сдал зачет, то преподаватель может принять зачет у него повторно. Если же и на этот раз студент не получает зачет, то на третий раз зачет у него принимают коллегиально несколько преподавателей, и решается вопрос о его отчислении. Так должно в принципе быть, но у нас сдача зачетов проводится по-иному. Некоторые студенты сдают мне зачет столько раз, что я сбиваюсь со счета. Первые три раза он подходят неподготовленными, думая взять измором, а затем начинают учить. Наш деканат дает возможность студенту погашать долги хоть двадцать раз. Кстати сказать, работа в деканате – отнюдь не из легких, и получают за нее работники деканата совсем небольшие деньги, в отличие от проректоров, которые на контракте, но за свое место они держатся.

Я как-то одного знакомого профессора химико-технологического университета спросил: «Скажите, у вас в университете много учится недоумков?» – «А как же без дураков. Их никто не сеет – сами рождаются», – с легкой улыбкой на губах, с хитрецой посмотрев на меня, ответил он. «И как же вы ставите им зачеты, переводите с курса на курс? На некоторых факультетах у вас одни формулы, нужно понятие и логическое мышление, а не зубрежка». – «Лично я ставлю на экзаменах тройки и – с глаз долой. У меня нет времени устраивать им переэкзаменовки». – «А как выходят из положения преподаватели, которые ведут практические занятия?» – «По-разному: кто, занимаясь репетиторством, делает на этом бизнес, а можно дать контрольное задание и уйти из класса. Студенты, оставшись одни, что нужно спишут друг с друга или с учебника». – «Поэтому-то наши дипломы и не признаются за рубежом».

Профессор с удивлением посмотрел на меня и сделал выразительный жест рукой в том смысле, что он не желает вести на эту тему бесполезный разговор.

У нас каждый преподаватель оценивает знания студентов своей меркой. Когда от меня ушла группа, где были Баскетболист и Петров, я подошел к Саяру Файзылловичу и его спросил: все ли студенты из этой группы у него по гематологии получили зачет?

Саяр Файзыллович, нахмурив брови, стал вспоминать, хоть эта группа только что ушла от него, а затем спросил:

– Это, где один студент под два метра?

– Да, Баскетболист.

– А что, – сказал он, словно оправдываясь, – на занятия они ходили, сидели, особенно не шумели. Эта группа еще ничего. Если мне не изменяет память, я их всех аттестовал.

Затем Саяр Файзыллович как-то по-особенному на меня посмотрел, при этом по его лицу пробежала судорога, и изменившимся голосом произнес:

– Вы зря эту группу хаете, а вот в восьмой группе я только одному студенту поставил зачет. Остальным я еще покажу, – сказал он со злобой, всем телом затрясся и, что на него было совсем не похоже, потряс кулаком над головой. – Пока они были у меня на гематологии, я жил только на транквилизаторах, лишился покоя и сна, думал, сведут они меня в могилу. Я их еще погоняю, заставлю по всей гематологии, как и положено, писать тесты. Они мне в жисть зачет не сдадут.

– Я думал, что не может быть слабее студентов, которые были только что у меня.

– Два парня из восьмой группы, которая к вам придет, вообще, на студентов не похожи.

– На кого же они похожи?

– Когда к вам придут на пульмонологию, увидите.

Саяр Файзыллович отвернулся от меня и направился к себе в кабинет, представляя собой комок нервов.

27

На другой день, направляясь в учебную комнату, я подумал: «Раз студенты из восьмой группы Саяра Файзылловича, который на все смотрит сквозь пальцы, допекли, значит, они имеют над собой надежную «крышу», но я не потерплю, чтобы недоумки, как на балалайке, играли на моих нервах», – открываю дверь в учебную комнату и уверенно вхожу к студентам.

К началу занятий подошли три девочки и парень. Приветствуя меня, они неохотно встали.

– А где остальные? У вас по списку должно быть четырнадцать студентов.

– Задерживаются, сейчас подойдут, – равнодушно ответила, не глядя на меня, роясь в сумочке, одна из студенток.

По всему было видно, что группа с гематологии пришла разболтанная. Обычно на первое занятие опаздывает не более трех студентов, а тут почти вся группа.

– Ну что ж, собирайтесь, я через десять минут подойду, – сказал я и вышел.

Через четверть часа подошли еще три девушки и парень.

– Два опоздания считается за пропуск. Чтобы его отработать, вам нужно будет написать от руки по заданной теме реферат. За два пропущенных занятия помимо реферата нарисуете таблицу.

– Объем реферата большой? – спрашивает с короткой стрижкой чернявый студент. Одет он неряшливо: халат неглаженый, рубашка из джинсовой ткани на две верхних пуговицы, так же как и халат, не застегнута.

– Не менее семи листов объемом А4.

– У-у-у…

– Причем строка к строке, убористым почерком.

– Нигде такого нет.

– Ваша фамилия?

– Магомедов.

– Откуда вы?

– Из Чечни.

– Вы совсем не похожи на студента. Приведите себя в опрятный вид, застегните рубашку.

– А по телевизору у всех так, сейчас никто верхние пуговицы у рубашки не застегивает, – говорит студент, и с неохотой приводит себя в должный вид.

– Вы пока еще студент, знайте свое место.

В это время за дверью учебной комнаты кто-то стал громко разговаривать. Дверь открылась, входят два парня.

Первым вошел студент невысокого росточка, щупленький, верткий, волосы ежиком, лицо нахальное, а вместо глаз словно два слизняка. Второй студент грузный, высокий, бесформенный, лицо тупое, затылок крутой, шея короткая, толстая. Студенты его кличут Борман.

«Это они Саяра Файзылловича допекли», – подумал я, глядя на вошедших студентов.

– Можно войти? – спрашивает вошедший первым дерзкий студент.

Обычно у опоздавших студентов виноватый вид, эти же парни своим опозданием бравируют.

– Проходите. Еще одно опоздание, будет отработка.

Опоздавшие студенты, вполголоса разговаривая, сели на задний ряд. В принципе, мне следовало бы перед их носом закрыть дверь и до занятия не допускать, но я не сориентировался, проявил великодушие.

– Назовите ваши фамилии, – обратился я с жесткими нотками в голосе к опоздавшим студентам, обратив внимание на то, что с их появлением сразу же изменился микроклимат в группе и создалась нерабочая обстановка.

– Я Халиков, а это Гатауллин, – глядя на меня наглыми глазами, ответил дерзкий студент. – Вы нас в журнале отметьте, что мы пришли.

«Очевидно, вот такие субъекты и являются членами группировок», – глядя на них, подумал я и продолжил вести тему. Но Халиков, будучи холериком, казалось, ни секунды не мог сидеть смирно. Он достал сотовый телефон с наворотами, положил его перед собой и стал что-то говорить, обращаясь то к Гатауллину, то к Магомедову. Они сидели от него по правую и левую руку.

Конфликт между мною и Халиковым назревал. «Этого сверчка нужно ставить на место, он уже залезает мне на шею!» – подумал я и, обращаясь к нему, сказал:

– Я сейчас вас с занятий выгоню.

– А что, я ничего, – ответил Халиков и сделал вид, что его незаслуженно обидели.

– Достаньте ручку, тетрадку и за мною записывайте.

– Вот еще.

– У вас есть ручка с тетрадкой?

Гатауллин стал рыться в сумке, которая у них была одна на двоих.

– У меня память хорошая, я не записываю.

– Тогда сидите смирно.

Я стал вести прерванное занятие, а Халиков подтолкнул локтем Гатауллина и показал на меня глазами в том смысле, что я ненормальный. До конца перерыва я Халикову еще два раза сделал замечания и при этом думал: «У нас в институте подобные студенты большая редкость. А как работают учителя в школах?! Им, небось, приходится иметь дело не только с трудными учениками, но порой и с их родителями».

А Халикову казалось, что он в своем роде вундеркинд; что если он будет вести себя так же, как и другие студенты, то потеряет перед ними лицо, поэтому его постоянно тянуло на «подвиги». На занятии он просидел всего лишь час, а уже между ним и мной установилась неприязненные отношения, которые могли углубиться.

Во время перерыва ко мне подошла, чтобы сверстать расписание, Анна Валентиновна – мягкая, приветливая, приятная в общении молодая женщина. Она у нас на кафедре учебный ассистент. Когда я ей сказал, что ко мне на пульмонологию пришла восьмая группа, она картинно приложила ладони к вискам, словно у нее внезапно разыгрался приступ мигрени, и изобразила на лице ужас.

– Это какой-то кошмар, – произнесла она. – Пока они были у меня на поликлиническом цикле, я считала дни, когда они от меня уйдут. Халиков, Гатауллин и Магомедов – все наглецы, они сидели у меня на заднем ряду и все занятия проиграли на мобильных телефонах в какую-то игру. Я веду занятия, говорю, и они о чем-то между собой говорят, и ничего я с ними не могла сделать. Гопники. Заводилой у них Халиков – противный наглый тип.

– Интересно, кто у него родители?

– Вы задали интересный вопрос. Обязательно выясним. Как только мы им не поставим зачеты, как миленькие прибегут. Раз на занятии у Халикова зазвонил телефон. Он стал громко в трубку говорить. Я его попросила выйти из учебной комнаты. Он открыл дверь, облокотился о косяк и стал говорить. Мат-перемат. Я не знала, куда деться.

– Они зачет вам сдали?

– Халиков и Гатауллин на зачет не явились, проигнорировали, а Магомедову я зачет не поставила. Знания у них нулевые. Нам, преподавателям, нужно будет сговориться и этих студентов до экзаменов не допустить.

– Я «за». Саяра Файзылловича они чуть до инфаркта не довели – до сих пор от этой группы не может отойти. Он мне божился, что прогонит их по тестам и не поставит зачет.

– Тогда я преподавателям скажу, чтобы они им зачет не ставили, пускай перед госэкзаменами побегают.

– Деканат, конечно же, постарается их протолкнуть, но если мы объединимся, то выстоим. А шеф наш в этом случае займет нейтральную позицию.

28

Иду после перерыва на занятие и думаю: «Если Халиков будет мне мешать, то его нужно будет сразу же обломать, иначе конфликт затянется, и из него труднее будет выйти».

Захожу в учебную комнату и сразу же мы обмениваемся с Халиковым «любезными» взглядами. В перерыве он думал, как ему, чтобы не ударить в грязь лицом перед группой, вести себя со мной в дальнейшем.

Халиков улавливает мой настрой, встает и говорит:

– Мы с Гатауллиным должны поставить вас в известность. Нам нужно уйти.

– В принципе, я никого не держу, но вы должны назвать причину.

– Нам нужно в Москву на научную конференцию.

– На конференцию! – Я смотрю, не веря ни одному его слову, и студенты притихли, ожидают, чем закончится наша словесная дуэль.

– С ректором согласовано, – нагло произносит он.

– Вы что же, занимаетесь в студенческом научном кружке?

– По хирургии.

«Лжет», – думаю я, ибо, глядя на этих студентов, трудно даже представить, что их могут интересовать любые интеллектуальные вопросы. Просто они решили таким образом откосить от пульмонологии.

– Если у вас командировка, будьте так добры, принесите выписку из приказа.

– А на слово не верите?

– Во всем должен быть порядок.

Халиков и Гатауллин, очень недовольные, что номер у них не прошел, уходят с занятий.

«Скатертью дорога! Их все равно ничему не научишь», – думаю я, глядя им вслед.

Как только нерадивые студенты ушли, в группе возникла рабочая обстановка, и я спокойно провел цикл.

Следовало ожидать, что в конце учебного года Халиков с Гатауллиным, чтобы получить по пульмонологии зачет, подойдут ко мне и скажут: «Давайте договоримся!»

Только с точки зрения здравого смысла непонятно, как эти студенты, не имея знаний и пропуская занятия, смогли дойти до шестого курса. Первые два года учиться в нашем университете после школы очень тяжело. Возможно, преподаватели занимались с ними репетиторством, а затем проставляли им зачеты и экзамены. Только трудно верится, чтобы эти студенты занимались после занятий дополнительно. На младших курсах очень плотный график занятий. Или же просто своим поведением эти студенты преподавателей запугивали. Кому хочется иметь лишние проблемы! Расписался в зачетке, и никаких проблем. Впрочем, получить зачет и сдать экзамен можно и иным образом.

У нас в университете несколько лет назад был избит заведующий кафедрой судебной медицины профессор Харин. «Он зверствует на экзамене», – говорили про него студенты, хотя он, всего лишь навсего, выставляя студентам оценки, проявлял принципиальность. У нас, преподавателей, не было сомнения в том, что его избиение – дело рук студентов.

Когда профессор Харин был госпитализирован в нейрохирургическое отделение РКБ, я, Салават Зарифович и бывший сотрудник нашей кафедры, заведующий лабораторным отделением РКБ Александр Леонидович, хорошо знавший профессора, посетили его в палате.

Лицо заведующего кафедрой судебной медицины было изменено до неузнаваемости: опухшее, в кровоподтеках и синяках, кровоизлияния были и в склеры глаз, но память и интеллект, несмотря на сотрясение головного мозга, у него сохранились, и разговаривал он с нами, не теряя чувство юмора, охотно. «Все произошло среди бела дня, – рассказывал он. – Я вышел из второго здания на Толстого, чтобы пройти в главный корпус – это же на одном пятачке. Прошел метров сто, думая о чем-то своем и не обращая внимания на прохожих. Вдруг кто-то сзади меня крепко в охапку обхватил, прижал руки к телу, одновременно передо мною, словно из-под земли, возник парень – смуглое широкое скуластое лицо, челюсти сжаты, темные очки, на голове черная вязаная шапочка. В мозгу моем отпечаталась картинка, как он занес для удара правую руку, обтянутую черной перчаткой. Первым же профессиональным прямым ударом в челюсть он отправил меня в нокаут, и я больше не помню ничего. Но, надо полагать, державший сзади человек, не выпустил меня и на мою голову, как на боксерскую грушу, обрушилось еще несколько ударов. Все это произошло в течение нескольких секунд. Затем парни бросили меня на асфальт и убежали. Несмотря на то, что на Толстого всегда многолюдно, свидетелей, как часто бывает в подобных случаях, не оказалось». – «А самочувствие?» – «Нейрохирурги сказали, что обошлось. В ряду прочего могло быть и субарахноидальное кровоизлияние и отслойка сетчатки. Компьютерная томография ничего этого не показала. Основная версия следствия – меня заказали студенты. Бизнесом я не занимаюсь, и врагов по работе у меня нет. Исполнителей и заказчиков следователи обещали найти. Ведь я по роду своей работы в контакте с правоохранительными органами». – «У вас есть кто-то на примете, кто бы мог вас заказать?» – спросил его Салават. «Всего лишь предположения, но их к делу не пришьешь». – «Вы на самом деле строго спрашиваете студентов на экзамене?» – спросил я. «Строгость моя состоит в том, – ответил профессор, – что я спрашиваю их даже не в объеме учебника, а только то, что даю им на лекции».

К сожалению, следствием не были установлены ни заказчики, ни исполнители избиения.