Текст книги "Если совершено убийство"
Автор книги: Рут Ренделл
Жанр: Зарубежные детективы, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
– У вас конечно же есть более удачные предположения?
– Да, у меня есть несколько вопросов, – нерешительно произнес Уэксфорд. – Насколько мне известно, кладбище закрывается в шесть часов. Чем занимался Грегсон весь этот вечер?
Говард, очень расстроенный поведением Бейкера и пытавшийся как-то компенсировать эту бесцеремонность исключительной деликатностью и вежливостью по отношению к дяде, предупреждал каждое его желание и, наполняя его стакан яблочным соком, сразу же ответил:
– Примерно до половины второго он был на Копленд-роуд с миссис Кирби, потом вернулся в «Ситансаунд». Затем отправился в один дом на Монмут-стрит – это рядом с Вейл-парком, Рэдж, – а потом он долго (до половины шестого) ремонтировал телевизор на Куинс-Лейн, после чего отправился домой к родителям, которые живут в Шефердс-Буш.
– Тогда я не вижу…
Бейкер катал шарик из хлебного мякиша с видом человека, глубоко погруженного в свои мысли. Подняв голову, он сказал таким тоном, который обычно называют едва сдерживаемым раздражением:
– То, что кладбище закрывается в шесть часов, еще не означает, что никто не может войти туда и выйти обратно. В стенах есть проломы – один из них, кстати, в конце Ламмас-роуд, – и вандалы продолжают разрушать их дальше. Это проклятое место надо перепахать и отстроить заново. – Сделав такое заявление, в корне противоречившее точке зрения Стивена Дербона, Бейкер глотнул джина и кашлянул. – Ну, это к слову. Имейте в виду, мистер Уэксфорд, что вы не знаете этот район так хорошо, как мы, и утреннего осмотра кладбища для этого еще не достаточно.
– Ну ладно, Майк, – смущенно пробормотал Говард. – Мистер Уэксфорд старается узнать, потому и спрашивает.
Уэксфорд был очень огорчен, услышав, что его новый знакомый, даже, скорее, противник, носил имя его напарника Вердена. Это его расстроило даже больше, чем ответ инспектора, но он ничего не сказал. Бейкер вряд ли заметил мягкий укор Говарда, поэтому, пожав плечами, продолжал:
– Грегсон мог войти на кладбище и выйти оттуда так же легко, как вы можете выпить содержимое вашего стакана.
Уэксфорд сделал глоток «содержимого» и предпринял новую попытку, чтобы Говард не подумал, что он обиделся:
– У вас есть медицинское заключение?
– Мы перейдем к этому через минуту. Грегсон встретил ее на Куиис-Лейп в половине шестого, и они отправились в уединенное место на кладбище. Она испугалась, возможно, даже закричала, и он задушил ее, чтобы замолчала.
«Почему они не пошли в ее комнату? – спрашивал себя Уэксфорд. – Почему не в ее комнату в доме, где никто не задавал никаких вопросов? И почему она ушла днем, если собиралась встретиться с Грегсоном только после работы?» Все эти вопросы он должен обсудить с Говардом, но только не сейчас. Он понимал, что, по представлениям Бейкера, обсуждение – это когда он что-то констатирует, а остальные, так сказать, участники дискуссии соглашаются, восхищаются и тем самым воодушевляют его. Дав свою собственную, очень ограниченную картину преступления, Бейкер повернулся к Говарду и попытался вполголоса обсудить с ним выводы медицинского заключения.
Однако Говард решительно не собирался исключать из обсуждения своего дядю. Отдавая себе отчет в том, что Уэксфорд пока не очень много знал об особенностях характера убитой, он все же настоял на том, чтобы дядя рассказал о проведенной утром работе.
– Она была очень неиспорченной девушкой, – начал Уэксфорд. Он чувствовал себя уверенно, потому что Бейкер вряд ли мог сказать, что был так же хорошо осведомлен о личности умершей девушки, как о географии Кенберн-Вейл. – Она была очень тихой и застенчивой, боялась ходить на вечеринки, и вполне возможно, что всего лишь раз в жизни была в общественном месте. – Ему было приятно увидеть на лице Бейкера некое подобие улыбки одобрения. Это придало ему смелости задать вопрос, который ставил под сомнение теорию инспектора: могла ли такая девушка пойти одна с почти незнакомым человеком в уединенное место? Она бы побоялась это сделать.
Бейкер продолжал натужно улыбаться.
– Но есть кое-что другое, что поразило меня…
– Говори, Рэдж. Это может быть важно.
– Двадцать девятое февраля был вторник. Интересно, не потому ли ее положили в склеп Монфорта, что знали: обычно туда заходят только в последний вторник месяца, и этот вторник уже прошел?
Бейкер продолжал скептически слушать, но глаза Говарда округлились от удивления.
– Ты полагаешь, убийца забыл, что нынешний год – високосный и в месяце был лишний вторник?
– Это вполне возможно, не так ли? Не думаю, что такой парень, как Грегсон, мог знать о склепе и о договоре на уборку. Но тот, кто убил ее, знал это и потому решил положить тело там. Почему-то ему надо было, чтобы мертвую Лавди обнаружили только через несколько недель.
– Интересно, – протянул Говард. – Что ты об этом думаешь, Майк?
Человек, который не был Верденом, хотя и носил то же имя, что и Верден, и даже имел с ним некоторое сходство черт лица, поднял брови и, растягивая слова, произнес:
– Относительно другой точки зрения вашего… э-э-э… дяди, сэр?
Было совершенно очевидно, что заминка, которую он сделал перед словом «дяди», была специально направлена на то, чтобы подчеркнуть семейственность, но на этот раз он зашел слишком далеко: всегда вежливое и спокойное лицо Говарда нахмурилось, а пальцы забарабанили но бокалу с вином, и Бейкер понял, что это – предостережение. Он пожал плечами, улыбнулся и с холодной вежливостью продолжил:
– Вы называли Морган тихой и неиспорченной девушкой, мистер Уэксфорд, но я уверен, что вы знаете, как обманчива бывает внешность, тогда как медицинское заключение о смерти не обманывает. Думаю, вы будете удивлены, узнав, что, согласно этому заключению, в прошлом году она родила ребенка.
Глава 8
Я говорю, переселяются они из знакомых и привычных родных домов и не ведают, куда им деваться.
После великодушия и любезности, проявленных Говардом, и доброжелательного приема, оказанного другими членами его команды, Уэксфорд почти болезненно воспринял антагонизм Бейкера. Он просто впал в уныние. Его первый день в качестве частного сыщика начался так многообещающе, однако вмешательство инспектора было словно черная туча, закрывшая солнце. Уэксфорд знал, что, если бы он был совершенно здоров и находился в хорошей физической форме, если бы его уверенность в себе не была поколеблена его старым телом, всегда таким крепким, а теперь так неожиданно предавшим его, ему удалось бы гораздо лучше справиться с делом. Но в конце концов, он не маленький ребенок, который отказывается играть в любимую игру потому, что другой, более сильный и здоровый, превзошел его и теперь пытается указывать, как надо складывать кубики. И все же где-то в глубине души ветеран чувствовал себя обиженным почти по-детски, потому что присущая ему сила и уверенность в себе зрелого человека были подорваны. Когда он снова анализировал проделанную работу, она уже казалась ему дилетантской. Уэксфорд никак не мог избавиться от страшной мысли, что Говард послал его на эти поиски просто для того, чтобы чем-то занять и вернуть ощущение счастья.
Да еще и этот кабинет, который выделил для него Говард и куда его только что проводил детектив-констебль Дайнхарт… Как и все остальные кабинеты в этом полицейском управлении, он был темным, мрачным, с невероятно высоким потолком. На серовато-коричневом ковре стояли кресла, обитые гладкой коричневой кожей, а из окна во всей своей красе открывался фасад Кенбернского газового завода. Уэксфорд не мог не вспомнить с ностальгией свой кабинет в Кингсмаркхеме – такой светлый и современный, сосну за окном, а не это уродство, и, наконец, его любимый коричневый с красноватым отливом письменный стол, на котором всегда царил особый рабочий беспорядок.
Сидя в кресле, он мучительно пытался понять, что с ним происходит. Дом Говарда слишком велик для него, а это место – слишком убого. Чего он хотел? Чтобы Лондон был утопическим Кингсмаркхемом и чтобы лондонские полицейские расстилали перед ним красную ковровую дорожку?
Уэксфорд уставился на газовый счетчик, размышляя о том, что делать дальше. «Суй свой нос куда захочешь», – сказал ему племянник, но куда совать нос и какие у него полномочия? В тот момент, когда он раздумывал, прилично ли будет разыскать Говарда, его племянник постучал в дверь и вошел.
Он выглядел усталым. На утомленном лице серые глаза потеряли присущий им блеск, а кожа под ними припухла.
– Как тебе нравится твой офис?
– Спасибо, замечательный.
– Вид из окна – ужасный, но, к сожалению, выбора нет: либо этот, либо пивоваренный завод, либо автобусная остановка. Я пришел извиниться за Бейкера.
– Не обращай внимания, Говард.
– Нет, он вел себя грубо по отношению к тебе, и это непростительно, однако к Бейкеру следует отнестись снисходительно. Дело в том, что в последнее время он находится в сильном нервном напряжении. Он женился на девушке вдвое моложе его. Она забеременела, и Бейкер был совершенно счастлив до тех пор, пока она не объявила ему, что ребенок – от другого мужчины и она уходит к нему. С тех пор он разуверился в людях и находится в постоянном страхе, что кто-то обманет его и на работе.
– Понимаю. Неприятная история.
Они немного помолчали. Уэксфорд отчаянно надеялся, что Говард не уйдет снова, оставив его один на один с этим газовым заводом и гнетущими мыслями. Чтобы задержать его еще на какое-то время, он сказал:
– Кстати, о ребенке Лавди Морган…
– Именно об этом я и хотел поговорить с тобой, – отозвался Говард. – Даже не знаю, что и думать. Не пойму, насколько это существенно для данного дела, поэтому надо с кем-то обсудить. С тобой.
Уэксфорд почувствовал огромное облегчение и расслабился – слова племянника звучали искренне. Может быть, в конце концов…
– Ребенок, возможно, находится с бабушкой и дедушкой, – заговорил Уэксфорд, буквально ощущая, как его покидает жалость к самому себе. – О них тебе что-нибудь известно?
– Мы делаем все возможное, чтобы отыскать их. Во-первых, родителей необходимо найти до того, как она будет похоронена, но я начинаю думать, что их уже нет в живых. Да, конечно, понимаю, в наше время у девушек всегда возникают разногласия с предками, они уходят из дома, но в таком случае родители чаще всего еще больше начинают беспокоиться о детях. Что же это за люди, если у них пропала или хотя бы просто ушла из дома дочь, двадцатилетняя блондинка, и теперь, читая в последних газетах все эти публикации, они не предпринимают никаких попыток связаться с нами?!
– Видимо, это просто люди, лишенные воображения, Говард, или же в их сознании собственная дочь не ассоциируется с Лавди Морган, потому что это – не настоящее ее имя, и они не знают, что их дочь жила в Кенберн-Вейл.
Говард пожал плечами:
– Она словно с неба свалилась в Кенберн-Вейл два месяца назад безо всякого прошлого. Сейчас, насколько тебе известно, несмотря на то что у нас нет полных идентификационных карт, как в некоторых странах Европы, все же у каждого есть медицинская карта и номер страхового полиса. В комнате Лавди Морган медицинской карты не обнаружено, так же как ее нет и в списке пациентов местного врача. Трудно представить, что она лечилась у какого-то частного врача, но, возможно, она была настолько здорова, что не нуждалась в медицинском наблюдении. Но у нее был ребенок, Рэдж. Кто и где принимал у нее роды? Когда она впервые пришла в «Ситансаунд», Голд спросил ее о государственном страховом полисе. Она ответила, что у нее его нет; тогда Голд отправил ее к людям, ведающим социальным обеспечением, где она и получила полис на имя Лавди Морган.
– Подожди минуточку, Говард, – перебил его Уэксфорд. – Сие означает, что до этого она никогда не работала. Девушка двадцати двух лет из рабочей среды, которая никогда не работала…
– Может быть, она раньше и работала и у нее был страховой полис на ее настоящее имя. Ты же знаешь, что для его получения не требуется свидетельство о рождении, а только имя, фамилия и место рождения и тому подобное. Не думаю, что существует нечто, что может удержать людей такого рода от получения обманным путем полудюжины полисов и права на пособие по болезни и безработице. Кроме того, бывает работа, для которой полис вообще не нужен, например приходящим домработницам или проституткам или тем, кто занимается криминальным бизнесом, распространением наркотиков, но Лавди Морган конечно же была не из таких.
Уэксфорд покачал головой:
– Она меньше всего походила на девушку, у которой мог родиться внебрачный ребенок.
– Но ты же знаешь, что говорят: именно у таких вот «хороших» девушек и рождаются внебрачные дети. Сейчас мы пытаемся разыскать ее родителей и ребенка. Нами не установлено, что он не был передан кому-то на воспитание в Кенберн-Вейл. Это могло произойти где угодно. Знаешь, что мне труднее всего понять, Рэдж?
Уэксфорд вопросительно посмотрел на Говарда.
– Мне кажется, у нее были причины замести следы и не открывать своего настоящего имени. Например, у нее могли быть властные родители, лишившие ее права на собственную жизнь, или же она могла скрываться от какого-то человека, угрожавшего ей, – я должен и это иметь в виду. Но что я совершенно не могу понять, так это то, почему она делала это годами? Все выглядит так, будто примерно год назад Лавди Морган избегала идти к врачу или получить государственный страховой полис, и вот однажды, точнее, теперь, когда она умерла насильственной смертью, выходит, что жизнь ее здесь длилась не более двух месяцев, словно попала сюда с какой-то другой планеты.
– Что ты можешь сказать об адресе в Фулхеме? – спросил Уэксфорд.
– Тот, о котором говорила Пегги Поуп? Я уже упоминал, что этот дом находится на Белгрейд-роуд, но Лавди там никогда не жила.
– Хозяева дома…
– Допускаю, что они ведут собственную игру и могли говорить неправду, но этого нельзя сказать о всех соседях. Возможно, Лавди ехала однажды на автобусе по Белгрейд-роуд, и это название просто застряло у нее в голове. Я, безусловно, понимаю, что когда указываешь ложный адрес (если, конечно, ты не придумываешь название заново), то это будет название улицы, которую ты когда-то видел или о которой слышал в какой-то связи, благодаря чему она и осталась в твоей памяти. Однако разобраться в том, о чем она думала, очень сложно, Рэдж, а ее нет в живых, и мы не можем подвергнуть ее психоанализу. Если Лавди поступила именно так, мы не пойдем этим путем.
– А что, если у нее был какой-то знакомый, живущий на этой Белгрейд-роуд?
– Ты хочешь сказать, что мы должны проверить дом за домом в надежде его обнаружить?
– Я мог бы это сделать, – ответил Уэксфорд.
Перед тем как лечь спать, Уэксфорд взвесился и обнаружил, что потерял больше двух килограммов. Наступившее утро, вместо бодрости, принесло ощущение какой-то подавленности. Шел дождь. Словно начинающему стажеру, ему предстояло под дождем прочесывать Фулхем. Да и где вообще была эта улица?
На площадке лестницы он обнаружил новую цветочную композицию, составленную Дениз в стиле живописи Сальвадора Дали, которая даже несколько взволновала его. Собравшись спускаться вниз, он зацепился за ветку падуба; освобождаясь, задел рукой это растение-паука, и ему стало как-то не по себе от этого прикосновения.
– Где находится Фулхем? – спросил он, поглощая грейпфрут без сахара. – Надеюсь, не очень далеко отсюда?
– Это в стороне от центра, – сказала Дениз и мрачно добавила: – Некоторые люди называют его «тот самый Фулхем».
Дениз не спросила, для чего ему это надо. Они с Дорой подумали, что Уэксфорд собирается на свою любимую прогулку по набережной, не понимая, что он ненавидел реку, вздрагивавшую от уколов дождя. До сегодняшнего дня дождь шел постоянно, но это был не сельский дождь, омывающий, освежающий и приносящий с собой благоухание зелени, а лондонский – грязный, пахнущий сажей. Уэксфорд пошел в западном направлении через Стемфордский мост мимо ворот футбольного стадиона. У остановки фанаты покупали в магазинах спортивных сувениров шарфы и значки с эмблемой клуба «Челси». Молодые пары с тоской разглядывали подержанную мебель, разбитые трехгрошовые гарнитуры, от которых становилось еще тоскливее. Норт-Энд-роуд была забита лотками торговцев, у которых покупатели тратили свои деньги. Но привычнее были такие места, как Стовертон. Здесь не чувствовалось пресыщенности и низменной извращенности, свойственной Кенберн-Вейл. Боковые улочки и переулки выглядели совсем по-деревенски. Тут были сады и жили большие семьи. Домохозяйки с корзинками спешили за покупками, и почти все прохожие, казалось, принадлежали к тому же кругу, что и сам Уэксфорд.
Он посмеялся над тем, каким вдруг стал отсталым стариком. Наконец увидел перед собой Белгрейд-роуд, расположенную под прямым углом к главной улице. Четырехэтажные дома с террасами были построены шестьдесят-семьдесят лет назад. В конце улицы, как и на Гармиш-Террас, стояла церковь, но из серого камня и с остроконечной крышей, какой и должна быть церковь. Уэксфорд сложил зонт и начал свое хождение от дома к дому.
На Белгрейв-роуд было сто два дома. Прежде всего он направился к тому, в котором, по словам Лавди, она жила. Это было ухоженное свежевыкрашенное здание, даже кирпичная кладка и та была выкрашена, причем очень необычным для английского дома, стоящего на грязной улице, цветом: ярко-розовым. Дом был под номером 70 и имел название – «Роузбэнк», написанное белой краской на розовом фоне. Вывеска покачивалась под дождем. Почему она поселилась именно здесь? Из-за номера? Из-за названия? И вообще, видела ли она когда-нибудь этот дом?
Говард говорил, что здесь жила молодая пара. Уэксфорд позвонил, и вышла молодая женщина. Ему было довольно неловко расспрашивать ее о девушке с красивыми волосами, тихой и замкнутой, у которой мог быть ребенок, так как перед ним стояла такая же блондинка с маленьким ребенком на руках.
– Меня уже об этом спрашивали, – сказала она. – Я уже ответила, что никогда не сдавала ни комнату, ни квартиру. – И гордо добавила: – Мы занимаем весь дом.
Уэксфорд проверил соседние дома, вернулся на главную улицу, от которой поворачивала эта, затем направился к церкви по другой стороне. На Белгрейд-роуд многие сдавали комнаты. Он поговорил с некоторыми домовладелицами, которые, в свою очередь, направляли его к другим. В одном месте ему показалось, что он кое-что обнаружил. Санитар больницы, уроженец Вест-Индии, дежуривший ночами, несмотря на то что его разбудили, вспомнил молодую миссис Мэйтленд, жившую на верхнем этаже дома номер 59; муж ее бросил одну с ребенком в декабре, а она уехала отсюда через пару недель.
Уэксфорд вернулся к дому номер 59, где до этого его довольно нелюбезно принял хозяин. На сей раз он тоже заворчал:
– Я говорил вам, что здесь жила моя дочь. Сколько еще раз повторять вам это, скажите на милость? Вы уйдете, наконец, и дадите мне заниматься обедом? Она уехала в декабре и живет на Шефердс-Буш-Уэй. Я видел ее вчера вечером, и она жива-здорова. Вы удовлетворены?
Уэксфорд уныло зашагал дальше. Не было никакого смысла называть имя девушки. Он был уверен: до того, как она появилась на Гармиш-Террас, ее звали не Лавди Морган. Ему оставалось лишь повторять описание ее внешности и спрашивать, не уезжал ли кто-нибудь отсюда в конце прошлого года. Дождь усилился. Какое дурацкое изобретение этот зонт, особенно при такой работе! Выходя из подъездов, с крыш которых ручьями стекала вода, он снова и снова открывал зонт, наклоняя его назад.
Напротив ярко-розового дома, стоявшего на единственной боковой улице от Белгрейд-роуд, находился маленький магазинчик, в котором продавалось буквально все; точно такие же можно было встретить в деревнях по соседству с Кингсмаркхемом. Уэксфорд очень удивился, обнаружив такое место здесь, буквально в сотне метров от крупного торгового центра, но еще более его удивило то, что торговля тут процветала. В магазине была одна продавщица, обслуживавшая очередь, – маленькая, неважно одетая женщина с бородавкой у носа. Уэксфорд постарался расспросить ее побыстрее, чтобы не отрывать от работы. У продавщицы оказался на удивление невыразительный голос без характерного для кокни акцента. Женщина была очень терпелива с ним, но ни она, ни стоявшая позади него покупательница, жившая на боковой улице, не могли вспомнить девушки, соответствовавшей его описанию и уехавшей отсюда в декабре.
Оставалось обойти еще домов двадцать. Уэксфорд сделал это, и теперь, совершенно промерзший, придумывал, что ему сказать Доре, чтобы объяснить, где он умудрился промокнуть до нитки. Даже подумал, что уже превратился в настоящего ипохондрика, задумывающегося, что с ним теперь будет и не заболеет ли он. Можно себе представить, как отреагировал бы Крокер, увидев его сейчас, когда он выходил из последнего дома: вода ручьем стекала по его волосам и шее. Ну да ладно! Крокер ничего не узнает, а оставшуюся часть дня и весь завтрашний день до вечера он постарается не очень усердствовать.
Остановившись, Уэксфорд еще раз оглядел всю улицу. Сквозь серебристую пелену дождя под небом, затянутым тяжелыми тучами, проплывавшими за серым шпилем церкви, Белгрейд-роуд казалась совершенно обычной. Только церковь и розовый дом отличали ее от других улиц, ответвлявшихся от основной магистрали в противоположном направлении, но в любом случае она была более интересной и запоминающейся. По ней сновали автобусы, а в ясные дни солнце, видимо, подолгу освещало обе ее стороны. Почему же Лавди выбрала именно Белгрейд-роуд?
Уэксфорд попытался представить себе, какую улицу в Лондоне выбрал бы он сам, случись ему придумывать фальшивый адрес. Ни одна из тех, где он останавливался и которые хорошо изучил, не приходила в голову. Ну, к примеру, Ламмас-Гроув, Вест, 15, дом номер 43. Тут же он спросил себя, почему, и понял, что назвал эту улицу потому, что, когда они сидели в машине с сержантом Клементсом напротив «Ситансаунда», ему в глаза бросился этот номер…
Так вот, как это произошло… Именно к такому заключению пришел Говард, и снова оказался прав. Тогда совершенно очевидно, что этот способ поиска следов Лавди бесполезен; надо искать другой подход к делу.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.