Текст книги "Клены в осенних горах. Японская поэзия Серебряного века"

 
Сквозь стеклянную дверь
ловлю за своим отраженьем
пейзаж вдалеке –
на деревьях в роще Уэно
нерастаявший снег белеет…
 

 
Сквозь стеклянную дверь
в дощатой стене моей спальни
виден маленький сад –
вот на сосенке у ограды
воробьи спокойно расселись…
 

 
Сквозь стеклянную дверь
любуюсь унылой картиной –
под весенним дождем,
вся усыпанная цветами,
одинокая мокнет вишня…
 

 
Темно-красный цветок,
распустившуюся хризантему
я из сада принес
и поставил перед собою,
чтобы изобразить на картине…
 

 
После тяжких боев
у разрушенного домишки,
где никто не живет,
распустились и незаметно
облетели цветы абрикоса…
 

 
Заглянул человек
прямо после подъема на Фудзи[3]3
  …прямо после подъема на Фудзи… – Восхождение на Фудзи, носящее ритуальную окраску, совершается обычно летом и требует большого физического напряжения, которое было не по силам больному Сики.


[Закрыть],
рассказал обо всем –
я сижу и слушаю молча,
протянув свои тощие ноги…
 

 
Вызвав переполох
в моем неказистом жилище,
друг сегодня принес
замечательный куст пиона
в небольшом цветочном горшочке…
 

 
Облетает уже
ветка сливы, стоящая в вазе,
только слива в саду
припозднилась нынче с цветеньем[4]4
  …только слива в саду // припозднилась нынче с цветеньем… – Слива в Центральной Японии (в долинах и на Тихоокеанском побережье) цветет обычно в конце февраля – начале марта, но начало цветения разнится год от года в зависимости от погоды.


[Закрыть] –
верно, слишком холоден ветер…
 

 
Потихоньку кропит
бутоны пионов багряных
дождик ранней весной,
просочась сквозь туманный полог
и соломенные покровы[5]5
  …и соломенные покровы. – В Японии пионы, которые цветут иногда и зимой или ранней весной, укрывают от снега и мороза соломенными шалашиками.


[Закрыть].
 

 
Тучи легкой грядой
растянулись по вешнему небу,
набухая дождем.
Даже ветка не шевельнется
на кустах ямабуки близ дома…
 

 
Глициний цветы,
распустившиеся на вершине
невысокой сосны,
повернулись в одном направленье –
это дует ветер вечерний…
 

 
Глицинии ветвь,
что поставлена в вазу близ ложа,
склонилась слегка –
и густая гроздь ниспадает
на страницы открытой книги…
 

 
Глицинии ветвь
из вазы слегка наклонилась –
и сизая гроздь
осенила постель больного,
о конце весны возвещая…
 

 
Распускается вновь
в палисаднике ирис лиловый –
только в этом году
суждено мне еще любоваться
уходящей весны цветеньем…
 

 
Дождь сильней и сильней.
Я соломенный зонтик поставил,
прикрывая пион, –
будто ветреная красотка
вышла из дому в непогоду…
 

Ёсано Тэккан

 
Этой осенью вновь
я дом навестить не сумею –
там, в селенье родном,
не дождавшись меня, опадает
у реки печальная ива…
 

 
Право же, ни к чему
разговоры вести понапрасну –
все вопросы решить
может только меч самурайский,
только этот клинок заветный!..
 

 
Вспоминаю стихи,
чтобы с чувствами древних поэтов
соразмерить восторг –
предо мною в снежном убранстве
гордый лик божественной Фудзи!..
 

 
Взял я кисть – и теперь
пусть свершится веление рока!
Если скажут: «Отдай
плоть свою за клинок разящий»,
не пристало мне колебаться…
 

 
Над вершинами гор
тоскливым и грозным призывом
рык тигриный звучит[9]9
  …рык тигриный звучит… – В Японии не водится крупных хищников (за исключением острова Хоккайдо, где встречаются медведи, – но в эпоху Мэйдзи Хоккайдо был для японцев почти заморской территорией). Экзотический образ тигра приобретал поэтому в стихах Тэккана усиленную смысловую нагрузку.


[Закрыть] –
все сильнее ветер вечерний,
все темнее мрачные пади…
 

 
Говорить о любви[10]10
  Говорить о любви… – Здесь и далее поэт воспевает свое чувство к Акико, возлюбленной, а впоследствии жене (речь идет о прославленной поэтессе Ёсано Акико).


[Закрыть]
мы оба еще не устали.
Что ж, удел наш таков –
вновь и вновь умирать, воскресая
под напев восходящего солнца…
 

 
По плечам, по спине,
словно шелковое покрывало,
пряди черных волос
ниспадают пышной волною
в упоенье ночи весенней…
 

 
Я в объятиях милой
о славе отчизны забыл –
все померкло, поблекло.
Лишь звезда в небесах багровеет,
да белеют венчики лилий…
 

 
Мне изведать дано
зарожденье неясного чувства,
что чуть брезжит во мгле –
во врата этой вешней ночи
я вхожу, объятый любовью…
 

 
Не оставлю ее
безответной любовью томиться
на осеннем ветру –
и сто двадцать ри не помеха
для того, кто торопится к милой!..
 

 
Осенило ее
томление страсти осенней –
«Десять лет, десять лет!» –
на руке моей пишет кровью
из прокушенного мизинца…
 

 
Нет, тебе не к лицу
оттенки столичной помады –
лучше губы окрась
свежей густо-багряной кровью
из мизинца, что мною прокушен!..
 

Ёсано Акико

 
Разве румянец
сумеет сказать обо всем –
о буйстве крови,
о неистовом токе жизни,
из весенних грез сотворенной!..
 

 
От любви обезумев,
на огненных крыльях помчусь
и сама не замечу,
как растает за облаками
расстоянье в сто тридцать ри…
 

 
Рассвет не наступит!
Приникнув к плечу твоему,
на смятой постели
я слушаю в дреме ночной
сладчайшую сказку любви…
 

 
Ты не знаешь, любимый,
чем увлажняют уста,
опаленные страстью?
Ведь еще не высохла кровь
из прокушенного мизинца!
 

 
Эту долгую ночь
провожу я в обители грез.
Пламя в жилах струится.
Да хранят всесильные боги
одержимых хмелем весенним!
 

 
После ночи любви
я у зеркала грим подправлю…
Ах, не время еще,
соловей из горной лощины, –
не буди любимого, слышишь?
 

 
Пряди черных волос
уложила в прическу Симада
на столичный манер,
чтоб тебе понравиться утром,
а сама мечтаю: «Останься!»
 

 
Что мне заповедь Будды?
Что грозных пророчеств слова?
Что наветы и сплетни?
В мире нас сейчас только двое,
обрученных самой Любовью!
 

 
Пряди черных волос
ниспадают до пят на пять сяку,
словно струи ручья.
Сердце, нежное девичье сердце
в упоенье страсти запретной!..
 

 
Этой девушке двадцать.
Как чудесна девичья весна!
По плечам разметались
и струятся, текут под гребнем –
нет, не волосы – черные волны!
 

 
Как страшит и чарует
запах лилий, что тает в ночи!
Как пленяет соблазном
аромат этих черных волос,
темный пурпур сгустившейся мглы!..
 

 
Я в прозрачном ключе
принимаю целебную ванну –
притаилось на дне
белой лилии отраженье.
В двадцать лет так прекрасно лето!
 

 
Только здесь и сейчас,
оглянувшись на все, что свершила,
понимаю – слепцу
исступленная страсть подобна,
и не страшен ей мрак кромешный!
 

 
Груди сжимая,
ногой отшвырнула покров
заветной тайны –
о, как же густо-багрян
тот сокровенный цветок!
 

 
С плеч соскользнули
просторной одежды шелка.
Зеленый ветер –
проплывает во тьме ночной
рой порхающих светляков…
 

 
Пряди черных волос,
шелковистые пряди густые –
как смешались они!
Так пришли от любви в смятенье
и мои сокровенные думы…
 

 
Диких роз наломав,
я украсила ими прическу
и букет собрала –
о тебе, любимый, тоскуя,
долгий день блуждаю по лугу…
 

 
Да, весна коротка,
но к чему оно мне, долголетье
или вечная жизнь?
Соком юности налитую
грудь рукам твоим подставляю!
 

 
Я познала любовь,
полюбила безумные грезы,
вешних снов забытьё!
Жар сплетенных тел охлаждая,
дождь весенний падает с неба…
 

 
Да пребудет любовь
прекрасней радуги в небе!
Да пребудет любовь
подобна молнии грозной! –
Так молюсь я, так заклинаю…
 

 
Мы с тобой поднялись
на мансарду высокого дома –
край в весенней красе.
Тонкой лентой белеет речка.
«Утро!» – колокол возвещает.
 

 
В час, когда из снегов
поднималось рассветное солнце,
перед взором моим
вся земля внезапно предстала
как огромнейший белый лотос…
 

 
Предрассветной порой,
в кухню дверь приоткрыв, замечаю
отраженный в воде
тусклый отблеск лунного света
на соцветиях вишни вешней…
 

 
Вдруг припомнилось мне
при взгляде на синее море,
как лет десять назад
шла девица неверной походкой
в первый раз на свиданье с милым…
 

 
Уходит весна.
После ливня небо ночное
все в проблесках звезд,
так похоже на паутину,
окропленную росной капелью!..
 

 
Первой встретить любовь
и первой познать увяданье,
первой же умереть…
Кто посмеет назвать недостойной
эту нашу женскую долю?!
 

 
Вот и ночь настает,
долгожданная ночь нашей встречи –
как она коротка!
Вешний сумрак благоухает
цветом фенхеля и померанца…[11]11
  Фенхель – трава семейства зонтичных, цветет желтыми цветами. Померанец – вечнозеленое цитрусовое дерево с горькими плодами.


[Закрыть]
 

 
В предрассветную рань
на исходе короткой ночи
так приятно звучит
за окном, на большой дороге
перестук деревянных сандалий…
 

 
Высоко в небесах
сияет весеннее солнце,
неизменно, как встарь, –
только я, увы, изменилась
и познала печаль увяданья…
 

 
Да, в былые года
я страшной, жестокою мукой
называла любовь,
призывала смерть, чтобы в смерти
обрести покой и отраду!..
 

 
Мелодии кото
вторит колокол в дальних горах –
и музыка эта
дивным, невыразимым звучаньем
наполняет чуткое сердце…
 

 
Полевые цветы –
лиловые, белые пятна
затерялись в траве.
Их окраска сквозит печалью,
схожа с цветом сумерек летних…
 

Вакаяма Бокусуй

 
Этих радостных дней,
напоенных хмельным ароматом,
я дождался – и вот
вновь любуюсь осенним сияньем
в кронах вечнозеленых деревьев…
 

 
Берег пустынный.
Разжигаю под вечер огонь.
Ну же, печали,
вы, скитальцы далеких морей,
собирайтесь к костру моему!..
 

 
В старом квартале
на закатный наряд облаков
не налюбуюсь.
Возвещая вечерний час,
в храме колокол гулко бьет…
 

 
В сосновом бору,
окружившем подножье вулкана,
всю ночь напролет
в серебристом лунном сиянье
неумолчно поет кукушка…
 

 
Весенняя грусть!
В двадцать пять полюбил я впервые
белый сливовый цвет,
о котором в годы былые
никогда так нежно не думал…
 

 
Вот напьюсь допьяна –
и тогда, ненавидеть не в силах,
мир наш грешный люблю –
хоть порой и сам уж не знаю,
жив ли я, на каком я свете?..
 

 
Дремотные горы,
а там, у подножия гор, –
дремотное море.
Путешествую по краям,
напоенным грустью весны…
 

 
С мансарды спускаюсь,
по ступенькам тихонько схожу
и в сгустившемся мраке
ощущаю всем существом
эту осень и эту ночь…
 

 
Вечерняя грусть!
Плесни на багровые угли
немного саке –
и наполнится комнатушка
ароматом зелья хмельного…
 

 
Где-то на дне
нахлынувшей ночью печали,
в белесой мгле,
обессилевший, опустошенный,
я открыл глаза на рассвете…
 

 
С черного хода
возвращаюсь под вечер домой
и на ступеньках
останавливаюсь отряхнуть
хвою лиственницы с рукава…
 

 
Разошлись облака.
Я через вершину Асама
по тропинке бреду –
точно облачный след, белеют
клочья дыма над жерлом вулкана…
 

 
На море гляжу
и слышу, как в пене прибоя
рокочут валы –
то вздымаются, то опадают,
обдавая тоскою сердце…
 

 
Открываю окно.
Вот ласковый солнечный лучик
тронул щеку мою.
Долгожданная! Наконец-то
ты пришла, золотая осень!
 

 
Ветер вдруг перестал,
ненадолго умчался куда-то.
С облегченьем вздохнув,
я принюхался – пахнет солнцем
от горячей и смуглой кожи!
 

 
«Осень», – вымолвил я
и сам испугался немного,
голос свой услыхав.
Там, вдали, за проемом оконным
открывается вид на город…
 

 
«Да, все мы придем
к одному концу в этом мире!» –
простые слова,
что, увы, для меня сегодня
перестали быть просто словами…
 

 
На зимнем лугу
собираю букет горечавки
в подарок жене –
я ведь знаю, как она любит
этот цветик темно-лиловый!
 

 
Дымком очага
попахивает от чашки –
цежу кипяток.
На зимовье в хижине горной
остывает нехитрый ужин…
 

 
Сквозь ветви дерев
пробивается зимнее солнце,
и мне на лицо
лучи его попадают.
Светит ярко, но греть – не греет!..
 

 
Далеко я забрел
и собрался у берега моря
эту ночь скоротать –
но едва лишь прилег, как в полночь
разразился ужасный ливень…
 

Ито Сатио

 
Беззаботных вельмож,
что под сенью бамбуковой рощи
коротают досуг,
рисовать на шелку закончил –
и отправился выпить чаю…
 

 
Потемнела окраска
излюбленной чашки моей,
обожженной на славу
старым мастером-гончаром
в незапамятные времена…
 

 
О, придет ли пора,
когда ты, все недуги осилив,
сможешь вновь созерцать
вишен цвет на холмах Уэно[13]13
  Уэно – в начале ХХ в. парк в окрестностях Токио. Ныне городской парк.


[Закрыть]
и слагать о нем пятистишья?!
 

 
Там, где есть валуны, –
к валуну прильнет потихоньку,
где деревья растут –
угнездится в тени деревьев.
Мох зеленый всюду пробьется…
 

 
Ярко-алый пион
я сегодня принес и поставил
в нишу токонома –
вот уже и не так уныло
стало в хижине одинокой…
 

 
Я в дождливую ночь
так соскучился по пионам,
что, фонарь прихватив,
вышел в сад побродить немного
и цветы заодно проведать…
 

 
Сгущается мрак.
Я, ставни не закрывая,
лампаду зажег –
и смотрю, как в отблесках света
под окном пионы мерцают…
 

 
Разливая сиянье,
аромат источают они,
так роскошны, так пышны!
Чуть колышутся лепестки –
то, должно быть, ветер дохнул…
 

 
Вижу – камни укрыв
и замшелые корни деревьев,
будто сами собой
собираются палые листья,
чтобы вновь толпою кружиться…
 

 
Перед взором моим
незабвенный твой образ не меркнет –
вот, на ложе простерт,
обессиленный тяжким недугом,
ты откинулся на изголовье…
 

 
Зимой в деревне
Ито Сатио, крупный поэт,
любитель чая,
занимается изготовленьем
не стихов – керамических чашек…
 

 
Чайник кипит.
Передвину-ка я к очагу
сливу в горшочке,
чтоб смотреть, как среди ветвей,
растекаясь, клубится пар…
 

 
Сливовый сад.
Под дыханьем студеного ветра
облетает листва,
но на голых ветках осенних
уж набухли новые почки…
 

 
Земля и небо
до утра погружаются в сон.
Сумрак сгустился.
Вдалеке над равниной морской
киноварная всходит луна…
 

 
Я фонарь засветил
и, стоя в дверях, наблюдаю,
как на мутной воде,
проносящейся мимо дома,
отражаясь, играют блики…
 

 
Изжелта-красный
падает отблеск на луг
в клубах тумана –
народившаяся луна
в глубине озерной плывет…
 

Симаги Акахико

 
Цветущим лугом
по тропинке меж трав я пришел
к рощице дальней
и сказал себе: «Тишина!» –
утка крякнула мне в ответ…
 

 
Поздняя ночь.
Под густыми клубами тумана
разливается свет –
в ускользающих лунных бликах
чуть заметно вода мерцает…
 

 
Сегодня утром,
едва лишь сквозь ветви дерев
во мгле туманной
первый солнечный луч блеснул, –
подал голос первый петух…
 

 
В чаще лесной
на мшистой зеленой поляне
долго сижу –
с этим краем горным прощаюсь.
Тяжело и горько на сердце…
 

 
Тускло брезжит рассвет.
Оседают клубы испарений
над горячим ключом –
и туман потоком стекает
в чашу озера, лед окутав…
 

 
Прилетев на огонь,
с писком кружатся мошки ночные.
В доме рядом со мной
ребятишки клубком свернулись,
прикорнув на старых циновках…
 

 
Дождь перестал.
Отчего же так зябко под вечер?
На фусума –
на вощеной бумаге створок –
догорает отблеск заката…
 

 
Улица ночью.
Над серой остывшей золой,
остов жаровни
разукрашивая по краям,
чертит иней морозный узор…
 

 
Издалека
мерный рокот сквозь мрак долетает –
волны шумят.
От деревьев тени ложатся.
Лунной ночью пляшут крестьяне…
 

 
Все пишу и пишу,
дотемна оторваться не в силах,
чтоб светильник зажечь, –
в одиночестве сидя дома,
тихий летний вечер встречаю…
 

 
Стаял снег на полях,
обнажилась бурая почва –
и висит над землей
тусклый диск закатного солнца,
с виду маленький и холодный…
 

 
Под вечер сижу,
размышляя с унылою миной
о плоти своей,
что привыкла в уединенье
наслаждаться чашечкой чая…
 

Накамура Кэнкити

 
Сосны на берегу
зарылись в песчаные дюны,
будто в землю ушли, –
и на уровне глаз протянулась
вдаль и вширь сосновая роща…
 

 
Где-то там, над песком,
что смутно белеет во мраке,
далеко-далеко
переходит море ночное
в необъятное звездное небо…
 

 
Гладкий валун –
чуть колышется в нем отраженье
мерзлой травы,
что едва заметно трепещет
под дыханьем зимнего ветра…
 

 
Заливая квартал
мутно-желтым неверным сияньем,
показалась луна.
Поздно ночью, холодом вея,
налетает свирепый вихрь.
 

 
Видно, как вдалеке,
за плечами Большого Будды[19]19
  Большой Будда – Большой Будда в древней столице Камакура.


[Закрыть],
будто сами собой
невысокие горы тают,
погружаются в сумрак ночи…
 

 
В красном свете луны,
проплывающей по небосклону
в эту дивную ночь,
окроплен росою, сияет
над долиной Великий Будда.
 

 
Ветер с моря подул,
и опять донеслись эти звуки –
сямисэн[20]20
  Сямисэн – трехструнный музыкальный инструмент.


[Закрыть] прозвенел
в отдаленном «веселом квартале»
так тоскливо, так заунывно…
 

Нагацука Такаси

 
Пришел навестить
стихотворца, наставника Сики
в тяжелые дни, –
а он, к постели прикован,
рисует нынче картину…
 

 
Ты на ложе простерт,
но взгляни сквозь стеклянные сёдзи[23]23
  …стеклянные сёдзи... – В доме прикованного к постели Сики были сделаны стеклянные сдвижные двери, чтобы больной мог любоваться садом.


[Закрыть] –
разве не для тебя
зеленеет первая травка,
возвещая весну и радость?!
 

 
Над колосьями риса
в осенних полях заливных
туман клубится.
Ярко светит луна в поднебесье.
Слышу, кличут на тяге бекасы…
 

 
Видно, жалко и ей –
беспокойно щебечет сойка,
прикрывая крылом,
как зонтом, от осеннего ливня
деревцо хурмы под забором…
 

 
У края поля,
где, выглядывая из воды[24]24
  У края поля, // где, выглядывая из воды… – Имеется в виду заливное рисовое поле.


[Закрыть],
поют лягушки,
в перелеске белым-бело –
распустились калины цветы…
 

 
Поспевает ячмень.
Замешались меж желтых колосьев
пятна ярких цветов –
щедрым летним солнцем согретый,
раскрывается подмаренник…
 

 
Перед домом в саду,
где туман навевает прохладу
в ранний утренний час,
подметаю сухие листья,
опадающие с бадьяна…[25]25
  Бадьян – священное дерево буддистов.


[Закрыть]
 

 
На поле осеннем,
где после уборки бобов
лишь сорный щетинник
клочками торчит повсюду,
сверчки уныло стрекочут…
 

 
Деревья стригут.
С павлонии ветка упала,
придавила цветок –
на безжизненном стебле простерта
белоснежная хризантема…
 

 
«Куриное просо»
вздыхает под ветром ночным,
Летят, отцветая,
осыпаются лепестки –
это осень уходит тайком…
 

 
Как будто бы осень
опустилась в листву на ночлег –
и ветви павлоний
убаюкивают ее,
шелестят в сгустившейся тьме…
 

 
Ну что ж, увядай!
О камелия, ты леденеешь
на холодном ветру –
и никто не взглянет печально.
Сходны наши с тобою судьбы…
 

 
Всуе пышно цвели
и теперь опадаете всуе!
Представляются мне
лепестки облетевших камелий
загустевшими каплями крови…
 

 
Сегодня ночью
так звонко сверчок верещит
неподалеку –
может быть, к примеру, на кухне,
где-нибудь в овощной корзинке?..
 

Коидзуми Тикаси

 
Отсвет пожара
багровеет в вечерних горах.
Черные тени
от приземистого бамбука[27]27
  …от приземистого бамбука… – Имеется в виду похожий на траву низкорослый бамбук саса.


[Закрыть]
на бумагу сёдзи ложатся…
 

 
Окончился дождь.
Закатное солнце сияет.
Клубящийся пар
плывет над новой купальней,
а рядом – цветущие груши…
 

 
Пригласили меня
к соседям – попариться в бане.
На обратном пути,
хоть луна светила неярко,
мелкий снег так мерцал, искрился!..
 

 
Я пришел в этот сад,
и вот под тенистым покровом
нежной вешней листвы
долго-долго стою, вдыхая
древа софора[28]28
  Софора – декоративное парковое дерево.


[Закрыть] благоуханье…
 

 
Уж которую ночь
провожу с твоего позволенья
в этом скромном жилье –
и сегодня за полночь ляжем,
засидевшись вдвоем за чаем…