Текст книги "Колокола"

Ласточка из Египта

Видел ли кто-нибудь там, за проселочной дорогой, небольшой двор, обнесенный желтым забором, а во дворе маленький красный домик с белыми ставнями? Это очень уютный уголок, и, наверное, там живут хорошие люди. Перед самым забором у дороги стоит развесистое дерево, в ветвях которого всегда поют птички, а весной от этого дерева распространяется такое благоухание, что весь воздух насыщается им.

Чей же это прелестный домик и что это за большое дерево, которое нигде у нас на севере не встречается?

Много лет тому назад в красном домике жила одна хорошая женщина с тремя маленькими дочками. Старшую дочь звали Илия, среднюю Милия, а младшую Эмилия. Странные имена дала старушка девочкам!

Интересно, как звали бы четвертую девочку, если бы она была на свете? А впрочем, не стоит стараться угадывать.

Девочки были очень хорошие, послушные, и никогда не капризничали. Ну, а в таком случае, конечно, все равно, как бы их ни звали. Имя не имеет никакого значения, и глупа та девочка, которая плачет из-за того, что ее зовут Сусанна или Стина. Главное, надо быть добрым и честным, тогда все будет хорошо.

На этом же дворе жила еще ласточка. Все ее маленькое хозяйство помещалось под крышей; там она и жила со своими птенчиками все лето.

Осенью она готовилась всегда к длинному путешествию, но ей не надо было ни укладываться и завязывать корзины и чемоданы, ни нанимать коляску или сани.

Она со страшной быстротой проносилась по воздуху на своих черных блестящих крылышках, и я хотел бы видеть того, кто отважился бы бежать с ней наперегонки.

Ласточка улетала каждый год в определенное время. И странно, никто не говорил ей осенью: «Улетай теперь» или весной: «Лети домой». Она уже знали это сама без напоминаний, как знали это и девочки, которые очень любили хорошую, красивую птичку. Да и можно ли было не любить ее?

Ласточка – самая безобидная, самая хорошая птичка в мире, и тот, кто обидит ее, достоин быть заклеванным вороной.

Однажды в сентябре, когда деревья уже начали желтеть, а серые тучи медленно собирались на небе, три сестры сидели на скамейке перед крыльцом и разговаривали. Одна из девочек сказала:

– Сегодня улетает ласточка.

– Квирр, квирр, я действительно отправляюсь сегодня в путь, – прощебетала ласточка, которая завтракала на крыше перед путешествием и слышала последние слова девочки.

– Скажи нам, милая ласточка, – попросили девочки, – куда улетаешь ты каждую осень, где проводишь зиму, что делаешь в чужих краях и кто указывает тебе дорогу туда и обратно?

– Квирр! – прощебетала ласточка. – Слишком много вопросов зараз. Скажите, думали ли вы когда-нибудь о Том, Который говорит цветочкам весной: «Растите!» и траве: «Покрой землю зеленью!». Вот Его же голос и говорит птичкам осенью: «Улетайте!», а весной: «Летите обратно!». И вот осенью, как только раздается в нашем сердце Его голос, мы покидаем дорогой север. В несколько дней мы пролетаем тысячи миль, пока наконец не опускаемся в жаркой, знойной стране, которая называется Египтом.

– Да, да, – воскликнули девочки, – мы знаем эту страну! Туда бежал Христос со своими родителями от преследований царя Ирода. Это, вероятно, чудная страна!

– О, да, чудная, благословенная страна! – ответила ласточка. – В долинах цветет бесчисленное множество роз, и воздух напоен их благоуханием, а в реках идет кипучая жизнь. А если бы вы только видели то дерево, на котором я живу! Листва его никогда не умирает, цветы издают чудное благоухание, а плоды его прямо царственные. В ветвях этого великолепного дерева я свила себе гнездышко; дерево растет на самом берегу реки Нил, в светлой, прозрачной воде которого играют золотые рыбки. Оттуда я улетаю в небесную синеву, проношусь над знойными пустынями, где львы рычат от жажды, и над большими горами, в расселинах которых сверкают алмазы и другие драгоценные камни.

– Но почему же, милая ласточка, улетаешь ты весной из этой чудной страны?

– Я сама не знаю. Там нет различий между зимой и летом, осенью и весной, там времена года различаются друг от друга только дождями и засухой. Но я как-то чувствую, когда наступает весна на севере. Тогда меня охватывает страшная тоска, мне так хочется увидеть маленькое уютное гнездышко там, в далеком краю, и красный домик с белыми ставнями, и весь тот милый уголок, где я родилась и впервые начала летать. И тогда мне кажется, что нет на свете страны, которая была бы так прекрасна, так дорога моему сердцу, как этот далекий, снежный север. И когда я вспоминаю его молодые, свежие березки, зеленые ивы, блестящие пруды – о! тогда я готова променять все чудные южные плоды на красную землянику, а долину Сенара на мое маленькое, бедное гнездышко под крышей. Как же людям не любить свою родину, когда маленькая ласточка не может забыть свое убогое гнездышко за тысячи верст на севере… Однако я забываю свои сборы в путь, – прервала себя ласточка. – Хотите, я принесу вам что-нибудь из Египта?

– Мне хотелось бы иметь алмаз из долины Сенара, – сказала Илия.

– А я хотела бы золотую рыбку из Нила, – пожелала Милия.

– Принеси мне, дорогая ласточка, семечко того дерева, на котором ты живешь, – скромно попросила Эмилия.

– Квирр! Квирр! – прощебетала ласточка на прощание и улетела.

Настала осень и принесла с собой слякоть, дожди и ненастье. Все стали варить варенье и делать разные запасы на зиму.

Затем наступила зима со снегом, холодом, с ярким пламенем в каминах, со сказками в длинные зимние вечера, с чудными подарками на Рождество, с катаньем на санках с высоких гор и многими другими прелестями.

А после зимы опять наступила теплая весна с тающим снегом, чирикающими воробьями, с милыми скромными цветочками, с голой черной землей, с деревьями, покрытыми душистыми почками, с зеленеющим лесом, наполненным птичьим гамом и кукованьем кукушек.

Случилось так, что Илия, Милия и Эмилия опять сидели в прекрасное весеннее утро на маленькой скамейке перед своим домиком и разговаривали. Одна из девочек сказала:

– Сегодня прилетит ласточка.

– Квирр! Квирр! – раздалось сверху. Ласточка уже сидела на крыше и клевала зернышки после утомительного путешествия. Девочки вскочили и послали ласточке по воздушному поцелую.

– Ты принесла с собой то, что обещала?

– Титтерли! – прощебетала ласточка, и в то же мгновение большой блестящий алмаз упал в передник Илии. Она его живо поймала. Он был величиной с самую большую горошину и так ослепительно играл, что больно было смотреть на него. Какова же была его цена – девочки еще не понимали. Они наверное удивились бы, если бы узнали, что алмазы стоят сотни тысяч рублей.

– Ну, что же вы стоите с разинутыми ртами? – опять защебетала ласточка. – Скорее несите воду для Милиной рыбки! Алмаз мне было легко нести, но рыбка доставляла мне много хлопот в дороге. Ведь я ее несла все время в клюве с самого оазиса Кордофана.

Скоро Милия появилась с большим стеклянным сосудом, наполненным водой. Внизу сосуд был очень широк, и в его дне было углубление, в котором можно было бы посадить растения.

И вот ласточка и рыбка поселились с тех пор под одной крышей. Золотая рыбка, сверкая на солнце блестящей чешуей, играла и резвилась целыми днями в прозрачной воде. Милия была совсем счастлива. Она находила, что гораздо приятнее иметь живое золото, нежели мертвый, драгоценный камень.

Между тем Эмилия терпеливо ждала. Она была уверена, что ласточка ее не забыла.

– Лови же! – прощебетала ласточка, и Эмилии в передник упало маленькое, серое семечко, не больше яблочного. После этого ласточка улетела.

Сестры с любопытством подошли к Эмилии. Но когда они увидали некрасивое семечко рядом с алмазом и золотой рыбкой, они засмеялись и сказали:

– Хорош подарок из Египта, нечего сказать! Отдай-ка это гадкое семечко нашей курице на завтрак. Ласточка, вероятно, просто пошутила, у нее, наверное, есть для тебя другой подарок, получше этого.

Сперва Эмилия хотела была сейчас же отдать семечко курам, но потом она подумала: «Нет, лучше я посажу его и посмотрю, что будет. Ведь могло случиться, что я получила самый лучший подарок!»

Ну, дети, теперь послушайте, что случилось с тремя сестрами и их подарками.

Илия, получившая драгоценный камень, не могла наглядеться на свой алмаз. Целые дни она любовалась им, а на ночь клала его себе под подушку и так и засыпала с ним. Она ни о чем больше не думала, как только о своем алмазе: она не хотела ни работать, ни молиться и сделалась непослушной, нерадивой и рассеянной.

Но хуже всего было то, что когда она выросла, то стала считать себя страшно богатой, сделалась гордой, высокомерной, ходила в нарядных платьях и давала понять, что она лучше других девушек. Так как она действительно была богата, то многие льстили ей и к ней сватались женихи. Илия многим отказывала, пока наконец не выбрала себе мужа. Ее выбор остановился на лейтенанте с черными усами, с шитым золотом воротником и саблей на боку.

Года два молодым жилось довольно хорошо. Они давали блестящие балы и жили, как князья. Но так как они все брали в долг, а алмаз приходилось постоянно закладывать, то в один прекрасный день им перестали верить, и они не могли больше достать денег. И вот однажды утром пришел какой-то человек, вежливо извинился и взял алмаз, а также и все другие драгоценности – прощай, счастье!

Лейтенант бежал в Америку. Илия страшно бедствовала и должна была зарабатывать свой хлеб тем, что пекла пряники и продавала их. От богатства к бедности ведет одна широкая дорога – расточительность. И на этой дороге, к несчастью, постоянно замечается большое движение.

Но как вы думаете, что случилось с Милией? Милия сделалась чрезвычайно мечтательной и поэтичной девушкой. Она только и думала, что о своей золотой рыбке и вечно боялась, что рыбка больна. Кроме того, она читала романы и писала стихи. Она считала себя такой образованной, что находила унизительным для себя приниматься за какую-нибудь простую работу. Своей мечтательностью и рассеянностью она сердила всех окружающих.

В один прекрасный день золотая рыбка умерла. Милия очень долго не могла утешиться. Кончилось, однако, тем, что она перенесла свои заботы и попечения на собаку Типпе, которая и сделалась ее кумиром. «Типпе болен, у Типпе расстроены нервы, сегодня Типпе надо дать капель, а завтра малинового варенья и сливок. Типпе должен спать в мягкой постели и, сохрани, Боже, не выходить на улицу, а то простудится». На эту собаку бедная Милия потратила большую часть своей жизни, но надо сказать, что другой такой злой и неблагодарной собаки, как Типпе, никогда еще не было на белом свете.

Но вы, конечно, хотите знать, что случилось с Эмилией и с ее семечком? А вот я расскажу вам сейчас.

Эмилия посадила семечко в горшок с землей. Месяца через три семечко дало ростки, а затем появились и нежные листочки. Эмилия тотчас же прикрыла молодой росток стаканом и начала ухаживать за растением, как за ребенком.

Но это маленькое дитя-растеньице не нуждалось в пище, ему только давали каждое утро ключевую воду. Через полгода растению стало тесно в маленьком горшке и его пересадили в большой. А еще через полгода его пересадили в землю у проселочной дороги и обнесли забором. Зимой его тщательно обертывали рогожей, чтобы оно не замерзало. И вот через несколько лет маленькое некрасивое семечко превратилось в великолепное дерево. Да, такого дерева, я думаю, никто не видел на севере.

Оно было так густо и раскидисто, что двадцать старушек смело могли бы пить кофе в его тени. От него исходило благоухание, которое наполняло весь воздух далеко кругом, а его фрукты!.. Я думаю, таких фруктов и король в Марокко никогда не едал!

Заметили ли вы, что тот, кто любит растения и цветы, хороший человек и всегда бывает счастлив. Вот и Эмилия стала отзывчивой и доброй ко всем людям. Каждое утро и каждый вечер она молилась Богу, а днем работала. Все ее любили.

Один добрый, хороший юноша сделал ей предложение, и они повенчались.

Так как они любили друг друга, не забывали Бога, работали и жили честно, то счастье не покидало их.

А когда сестры Эмилии, Милия и Илия, обеднели и остались одни, то Эмилия позвала их жить в свой домик.

Так прошло много лет. Илия, Милия и Эмилия состарились, стали носить чепчики и вязали чулки детям и внукам Эмилии.

Однажды я шел по дороге по направлению к красному домику. Ласточка из Египта уже умерла, старушки также не было больше на свете, а три сестры, Илия, Милия и Эмилия, были уже совсем старые и седые. Но дерево, выросшее из семечка ласточки, было все такое же молодое и зеленое и по-прежнему издавало благоухание, несмотря на осень, а его плоды желтели сквозь листву, как золото.

Глядя на это дерево, я подумал о вечной юности природы, тогда как люди стареют, умирают и пропадают бесследно.

Мое сердце наполнилось одновременно и грустью и радостью. Я подумал о том, что это дерево будет зеленеть и цвести еще и через двести лет, между тем как та, которая его посадила, уже много лет будет лежать в могиле. Я подумал о том, что милосердие Божие будет жить еще дольше, чем это дерево, дольше, гораздо дольше – всегда, вечно. Это немного странно, но мне показалось, что у меня на глазах выступили слезы.

Под великолепным деревом сидели три старушки в чепцах и пили кофе. Они подозвали меня к себе, и я увидел, что лица их дышали счастьем и миром. Казалось, точно они думали: «Отчего ты плачешь? Неужели нам пришло бы в голову плакать из-за того, что мы состарились и что дерево это нас переживет? О, нет! Надо любить Бога за все и оставаться молодым в душе. Тот, кто следует этому, походит на дерево: после каждой суровой зимы, когда опадают листья, наступает весна, новая, молодая, и почки распускаются. И что же, если мы и умрем? Ведь мы не умрем, и то, что в нас есть лучшего, лишь вступает в новую жизнь: после короткой зимы для души нашей наступает вечная весна».

В то время, как я читал все это на лицах старушек, с дерева раздалась песня. Очень может быть, что она была без слов, но мне послышались и слова. Мне показалось, что много птичек пели о том, что Бог благословляет всех тех, кто трудится и не забывает Бога, всех тех, кто радуется весне и зеленеющим полям, ибо работа, молитва и вера составляют счастье жизни.

Зимняя сказка

В большом дремучем лесу, далеко на севере Финляндии, росли друг возле друга две сосны.

Они были такие старые, такие старые, что никто – даже седой мох – не мог припомнить, были ли они когда-нибудь молодыми, тонкими сосенками.

Отовсюду были видны их темные вершины, поднимавшиеся над чащей леса.

Весной в густых ветвях старых сосен пел веселые песенки дрозд, а маленькие розовые цветы вереска поднимали свои головки и смотрели снизу вверх так робко, будто хотели сказать: «Ах, неужели и мы будем такими же большими и такими же старыми?»

Зимой, когда метель закутывала всю землю белым одеялом и цветы вереска спали под пушистыми снежными сугробами, две сосны, словно два великана, сторожили заснувший лес.

Зимняя буря шумела и бушевала в лесной чаще, срывала снег с голых веток, ломала вершины деревьев, валила наземь крепкие стволы. И только сосны-великаны всегда стояли твердо и прямо, и никакой ураган не мог заставить их склонить головы.

А ведь если ты такой сильный и стойкий – это что-нибудь да значит!

У опушки леса, где росли старые сосны, на небольшом пригорке, ютилась хижина, крытая дерном, и двумя маленькими окошками смотрела в лес. В этой хижине жил бедный крестьянин со своей женой.

Тут же за домом у них был клочок земли, на котором они сеяли хлеб, и небольшое картофельное поле. А зимой крестьянин еще промышлял лесом – рубил деревья и возил бревна на лесопильню, чтобы заработать немного на молоко и масло. Так они и жили. И, пожалуй, лучше, чем многие другие.

У крестьянина и его жены было двое детей – мальчик и девочка. Мальчика звали Сильвестр, а девочку – Сильвия. И где только нашли для них такие имена! Наверно, в лесу. Ведь слово «сильва» на древнем латинском языке значит «лес».

Однажды – это было зимой – брат и сестра, Сильвестр и Сильвия, пошли в лес, чтобы посмотреть, не попался ли в силки, которые они расставили, какой-нибудь лесной зверек или птица.

И верно, в одном силке запутался заяц-беляк, а в другой попалась белая куропатка.

– Отпусти меня! – пролопотал заяц, когда Сильвестр подошел к нему.

– Отпусти меня! – пропищала куропатка, когда Сильвия наклонилась над ней.

Сильвестр и Сильвия очень удивились. Никогда еще они не слышали, чтобы лесные звери и птицы говорили по-человечьи.

– Давай-ка и вправду отпустим их! – сказала Сильвия.

И вместе с братом она принялась распутывать силки.

Почуяв свободу, заяц опрометью поскакал в глубь леса, да так быстро, как могли унести его ноги.

А куропатка взлетела так высоко, как могли поднять ее крылья, и тоже скрылась в лесной чаще.

– Подопринебо!.. Подопринебо все вам даст, что захотите! – крикнул заяц на скаку.

– Просите Зацепитучу! Зацепитучу просите!.. – прокричала куропатка на лету.

И снова в лесу стало совсем тихо.

– Что это они говорили? – сказал наконец Сильвестр. – Про каких это Подопринебо и Зацепитучу?

– Никогда я не слыхала таких странных имен, – сказала Сильвия. – Кто бы это мог быть?

В это время сильный порыв ветра пронесся по лесу. Вершины старых сосен зашумели, и в их шуме Сильвестр и Сильвия ясно расслышали слова:

– Ну что, дружище, стоишь еще? – спросила одна сосна у другой. – Еще держишь небо? Недаром ведь лесные звери так и прозвали тебя – Подопринебо!

– Стою! Держусь! – загудело в ветвях второй сосны. – А ты как, старина? Все воюешь с тучами? Ведь не зря и про тебя говорят – Зацепитучу!

– Что-то слабею я, – прошелестело в ответ. – Нынче вот ветер обломил у меня верхнюю ветку. Видно, и вправду старость приходит!

– Грешно тебе жаловаться! – зашумела сосна. – Тебе ведь всего только триста пятьдесят лет! Ты совсем еще дитя! Совсем дитя! А вот мне уже триста восемьдесят восемь стукнуло!

И старая сосна тяжело вздохнула.

– Смотри, вон возвращается ветер, – прошептала другая сосна, та, что была помоложе. – Под его свист так хорошо петь песни! Давай-ка споем с тобой про далекую старину, про нашу молодость. Ведь нам с тобой есть о чем вспомнить!

И под шум лесной бури сосны, качаясь, запели свою песню:

 
Мы скованы стужей, мы в снежном плену!
Бушует и буйствует вьюга.
Под шум ее клонит нас, древних, ко сну,
И давнюю видим во сне старину
– То время, когда мы, два друга,
Две юных сосны, поднялись в вышину
Над зыбкою зеленью луга.
 
 
Фиалки у наших подножий цвели,
Белили нам хвою метели,
И тучи летели из мглистой дали,
И бурею рушило ели.
Мы к небу тянулись из мерзлой земли.
Нас даже столетья согнуть не могли
И вихри сломить не посмели…
 

– Да, нам с тобой есть о чем вспомнить, есть о чем порассказать, – сказала сосна (та, что была постарше) и тихонько заскрипела. – Давай-ка поговорим с этими детьми. – И одна ее ветка качнулась, как будто показывая на Сильвестра и Сильвию.

– О чем это они хотят с нами поговорить? – сказал Сильвестр.

– Лучше пойдем домой, – шепнула Сильвия брату. – Я боюсь этих деревьев. И песня у них такая странная!

– Подожди! – сказал Сильвестр. – Чего их бояться!.. Да вон и отец идет!

И верно, по лесной тропинке пробирался их отец с топором на плече.

– Вот это деревья так деревья! Как раз то, что мне нужно, – сказал крестьянин, останавливаясь около старых сосен.

Он уже поднял топор, чтобы подрубить сосну, – ту, что была постарше, – но Сильвестр и Сильвия вдруг с плачем бросились к отцу.

– Батюшка, – стал просить Сильвестр, – не тронь эту сосну! Это Подопринебо!..

– Батюшка, и эту не тронь! – просила Сильвия. – Ее зовут Зацепитучу. Они обе такие старые! А сейчас они пели нам песенку…

– Чего только ребята не выдумают! – засмеялся крестьянин. – Где же это слыхано, чтобы деревья пели! Ну да ладно, пусть себе стоят, раз вы за них так просите. Я найду себе и другие.

И он пошел дальше, в глубь леса, а Сильвестр и Сильвия остались возле старых сосен, – ведь все-таки интересно было послушать, что скажут им эти лесные великаны!

Ждать им пришлось недолго. В вершинах деревьев снова зашумел ветер. Он только что был на мельнице и так яростно работал, что от жерновов дождем сыпались во все стороны искры. А теперь ветер налетел на сосны и принялся бушевать в их ветвях с такой силой, точно это были не ветви, а мельничные крылья.

Старые ветви загудели, зашумели, заговорили.

– Вы спасли нам жизнь! – говорили сосны Сильвестру и Сильвии. – Просите же теперь у нас все, что хотите.

Но, оказывается, не всегда легко сказать, чего ты больше всего хочешь. Сколько ни думали Сильвестр и Сильвия, а ничего не придумали, словно им и желать было нечего.

Наконец Сильвестр сказал:

– Я бы хотел, чтобы хоть ненадолго выглянуло солнце, а то в лесу совсем не видно тропинок.

– Да-да, и я бы хотела, чтобы поскорее пришла весна и растаял снег! – сказала Сильвия. – Тогда и птицы снова запоют в лесу…

– Ах, что за безрассудные дети! – зашелестели сосны. – Ведь вы могли пожелать столько прекрасных вещей! И богатство, и почести, и слава – все было бы у вас!.. А вы просите о том, что сбудется и без вашей просьбы… Но теперь ничего не поделаешь, надо выполнить ваше желание. Слушай же, Сильвестр: куда бы ни пошел ты, на что бы ты ни взглянул, повсюду тебе будет светить солнце. И твое желание, Сильвия, будет исполнено: куда бы ты ни пошла, о чем бы ни заговорила, всегда вокруг тебя будет таять холодный снег и цвести весна.

– Ах, это больше, чем мы хотели! – воскликнули Сильвестр и Сильвия. – Спасибо вам, милые сосны, за ваши чудесные подарки! А теперь прощайте! – И они побежали домой.

По дороге Сильвестр то и дело оглядывался, высматривая куропаток, и – странное дело! – в какую бы сторону он ни поворачивался, всюду мелькал перед ним луч солнца.

– Смотри! Смотри! Солнце выглянуло! – крикнула Сильвия брату.

Но едва успела она открыть рот, как снег кругом начал таять, по обеим сторонам тропинки зазеленела трава, деревья покрылись свежей листвой, а высоко-высоко в синеве неба послышалась песня первого жаворонка.

– Ах, как весело! – воскликнули в один голос Сильвестр и Сильвия.

И чем дальше они бежали, тем теплее пригревало солнце, тем ярче зеленели трава и деревья.

– Мне светит солнце! – закричал Сильвестр, вбегая в дом.

– Что ж тут удивительного? Солнце всем светит, – сказала мать.

– А я могу растопить снег! – закричала Сильвия.

– Ну, это каждый может, – сказала мать. – Дело нехитрое!

Но прошло немного времени, и она сама стала удивляться тому, что увидела. На дворе уже совсем стемнело, наступил вечер, а в избушке у них все еще светило яркое солнце. И так было до тех пор, пока Сильвестру не захотелось спать и глаза у него не закрылись. Но это не все! Зиме еще конца не было видно, а в маленькой хижине вдруг повеяло весной. Даже старый, засохший веник в углу и тот начал зеленеть, а петух на своем насесте принялся петь во все горло. И он пел до тех пор, пока Сильвии не надоело болтать и она не заснула крепким сном.

Поздно вечером вернулся домой крестьянин.

– Послушай, отец, – сказала жена, – боюсь я, не околдовал ли кто наших детей. Что-то чудное делается у нас в доме!

– Вот еще что придумала! – сказал крестьянин. – Ты лучше послушай, мать, какую новость я принес. Ни за что тебе не догадаться! Завтра в наш город прибудут собственными персонами король и королева. Они ездят по всей стране и осматривают свои владения. Как ты думаешь, не отправиться ли нам с детьми посмотреть на королевскую чету?

– Что ж, я не прочь, – сказала жена. – Ведь не каждый день в наши места приезжают такие важные гости.

На другой день чуть свет крестьянин с женой и детьми собрались в путь. По дороге только и было разговоров, что про короля и королеву, и никто не заметил, что всю дорогу солнечный луч бежал перед санями (хотя все небо было обложено низкими тучами), а березки кругом покрывались почками и зеленели.

Когда сани въехали на городскую площадь, народу там было видимо-невидимо. Все с опаской посматривали на дорогу и тихонько перешептывались. Говорили, что король и королева очень недовольны своей страной: куда ни приедешь – повсюду снег и холод, пустынные, дикие места.

Король, как ему и полагается, был очень строг. Он сразу решил, что во всем виноват его народ, и собирался как следует всех наказать.

Про королеву рассказывали, что она совсем замерзла и, чтобы согреться, все время топает ногами.

И вот, наконец, показались королевские сани.

Народ так и замер от страха.

На площади король приказал кучеру остановиться, чтобы переменить лошадей.

Король сидел, сердито нахмурив брови, а королева горько плакала.

И вдруг король поднял голову, посмотрел по сторонам – туда, сюда – и громко рассмеялся, совсем так, как смеются обыкновенные люди.

– Посмотрите-ка, ваше величество, – обратился король к королеве, – как приветливо светит солнце! Право, здесь не так уж плохо… Мне даже стало почему-то весело.

– Это, наверно, потому, что вы изволили хорошо позавтракать, – сказала королева. – Впрочем, мне тоже стало веселее.

– Это, вероятно, потому, что ваше величество хорошо выспались, – сказал король. – Однако, эта пустынная страна очень красива! Взгляните, как ярко освещает солнце вон те две сосны, что виднеются вдалеке. Положительно, это прелестное место! Я прикажу построить здесь дворец.

– Да-да, непременно надо построить здесь дворец, – согласилась королева и даже на минуту перестала топать ногами. – Вообще здесь совсем не плохой климат. Посмотрите-ка – середина зимы, а деревья и кусты зеленые, как в мае. Это прямо невероятно!

Но ничего невероятного в этом не было. Просто Сильвестр и Сильвия взобрались на изгородь и, чтобы лучше разглядеть короля и королеву, вертелись во все стороны, поэтому солнце так и сияло вокруг и даже сухие жерди старой изгороди покрылись свежей листвой.

– Что это за милые дети? – спросила королева, взглянув на Сильвестра и Сильвию. – Пусть они подойдут ко мне.

Сильвестр и Сильвия никогда раньше не имели дела с коронованными особами, поэтому они смело подошли к королю и королеве.

– Послушайте, – сказала королева, – вы мне очень нравитесь. Когда я смотрю на вас, мне становится веселее и даже как будто теплее. Хотите жить у меня во дворце? Я прикажу нарядить вас в бархат и золото, вы будете есть на хрустальных тарелках и пить из серебряных стаканов. Ну что, согласны?

– Благодарим вас, ваше величество, – сказала Сильвия, – но мы лучше останемся дома с отцом и матерью.

– Кроме того, во дворце мы будем скучать без наших друзей, – сказал Сильвестр.

– А нельзя ли их тоже взять во дворец? – спросила королева.

Она была в отличном расположении духа и нисколько не сердилась, что ей возражают.

– Нет, это невозможно, – ответили Сильвестр и Сильвия. – Они растут в лесу. Одного зовут Подопринебо, а другого – Зацепитучу…

– Что только не придет в голову детям! – воскликнули в один голос король и королева и при этом так дружно рассмеялись, что королевские сани и те запрыгали на месте.

Наконец король приказал распрягать лошадей, и каменщики принялись сейчас же строить новый дворец.

Как ни странно, король и королева были на этот раз очень добры и милостивы. Они никого не наказали и даже распорядились, чтобы их казначей дал всем, кто был на площади, по золотой монете.

А Сильвестр и Сильвия получили вдобавок еще королевский крендель. Сам королевский булочник испек его в дорогу для короля и королевы. Крендель был такой большой, что четверка королевских коней везла его на отдельных санях.

Сильвестр и Сильвия угостили кренделем всех детей, и все-таки остался еще такой большой кусок, что бедная крестьянская лошаденка едва дотащила его до дому.

На обратном пути жена крестьянина шепнула мужу:

– А ты знаешь, почему король и королева были сегодня так милостивы? Потому что Сильвестр и Сильвия смотрели на них и разговаривали с ними. Вспомни-ка, что я тебе вчера говорила!

– Это про колдовство-то? – сказал крестьянин. – Пустое!

– Да посуди сам, – не унималась жена, – где это видано, чтобы зимой распускались деревья и чтобы король и королева никого не наказывали? Уж поверь мне, тут какое-то колдовство замешано!

– Все это бабьи выдумки! – сказал крестьянин. – Просто дети у нас хорошие – вот все и радуются, на них глядя!

И верно, куда бы Сильвестр и Сильвия ни пришли, с кем бы ни заговорили, у всех на душе сразу делалось теплее и светлее. А так как Сильвестр и Сильвия всегда были приветливы и веселы, то никто и не удивлялся, что они доставляют всем радость. Все вокруг них цвело и зеленело, пело и смеялось. Пустынные земли возле избушки, где жили Сильвестр и Сильвия, превратились в богатые пашни и луга, и в лесу даже зимой пели весенние птицы.

Скоро Сильвестр был назначен королевским лесничим, а Сильвия – королевской садовницей.

Ни у одного короля, ни в одном королевстве не было никогда такого чудесного сада! Да и немудрено! Ведь ни один король не мог заставить солнце слушаться его приказаний. А Сильвестру и Сильвии солнце светило всегда, когда они хотели. Поэтому в саду у них все цвело так, что любо было смотреть!

Прошло несколько лет.

Однажды глухой зимней порой Сильвестр и Сильвия пошли в лес, чтобы навестить своих старых друзей.

В лесу бушевала буря, в темных вершинах сосен гудел ветер, и под его шум сосны пели свою песню:

 
Стоим, как бывало, крепки и стройны.
 

 
То выпадет снег, то растает…
И смотрим два друга, две старых сосны,
Как снова сменяется зелень весны
Снегами белей горностая,
Как тучи проходят, дождями полны,
И птичьи проносятся стаи.
 
 
Сосновая хвоя свежа и густа
Завидуйте, вязы и клены!
Зима не оставит на вас ни листа
Развеет наряд ваш зеленый!
Но вечная соснам дана красота.
В подземные недра ушла их пята,
А в небо – высокая крона.
 
 
Пускай непогода бушует кругом —
Сосну не повалит ни буря…
 

Но не успели они допеть песню до конца, как внутри стволов что-то затрещало, заскрипело, и обе сосны повалились на землю. Как раз в этот день младшей исполнилось триста пятьдесят пять лет, а старшей – триста девяносто три года. Что ж тут удивительного, что ветры наконец осилили их!

Сильвестр и Сильвия ласково потрепали седые, поросшие мхом стволы мертвых сосен и такими добрыми словами помянули своих друзей, что снег кругом начал таять и розовые цветы вереска выглянули из-под земли. И столько их было, что скоро они закрыли старые сосны от самых корней до самых вершин.

Эту историю о Сильвестре и Сильвии я слышал давным-давно. Наверно, теперь они сами состарились и поседели, а короля и королевы, которых все так боялись, и вовсе нет на свете.

Но каждый раз, когда я вижу детей, мне кажется, что это Сильвестр и Сильвия.

А может быть, старые сосны одарили своими чудесными дарами всех детей, которые живут на свете? Что ж, в этом нет ничего невозможного.