Текст книги "Жажда"

3

Лорен окаменела. Может быть, Оливия Локетт сошла с ума? Она безжалостно смотрела на Лорен, и ее аристократическое лицо не выражало никаких чувств.

– Это невозможно, – еле слышно выдохнула Лорен.

– Боюсь, это правда, мисс Холбрук. В последнее время он неважно себя чувствовал. Вернувшись из Нью-Йорка, он сказал мне, что проконсультировался там с кардиологом.

Она умолкла и, повернув голову, проследила взглядом за Пепе и Джередом, заворачивающими за угол дома.

– Прошлой ночью у Бена с Джередом вышел спор. Джеред уехал, а у Бена случился сердечный приступ. Сегодня утром он умер.

Глаза Лорен наполнились слезами.

– Мне очень жаль, – сказала она.

Что же ей теперь делать?

– Я ничего не знала о его болезни. Вы должны мне поверить, миссис Локетт.

Оливия внимательно посмотрела на Лорен и сказала тем же резким тоном, каким говорила с Пепе:

– Мы можем обсудить это в другой раз. А сейчас располагайтесь в своей комнате и устройтесь там поудобнее. Вам будет прислуживать Елена. Я должна попросить вас в следующие несколько дней проводить там как можно больше времени. Иначе мне будет нелегко объяснить ваше присутствие здесь в такое тяжелое время. Вы понимаете?

Лорен молча кивнула и нашла взглядом Эда Треверса, который все еще стоял у железной ограды, прижимая к груди шляпу. Его приоткрытый рот и округлившиеся глаза ясно говорили о том, как он потрясен известием о смерти Бена Локетта.

– Благодарю вас за помощь, мистер Треверс. Вы были очень добры! – крикнула ему Лорен.

– Всегда к вашим услугам, мисс Холбрук. Если я могу что-нибудь для вас сделать, вы должны только попросить.

Говоря это, Треверс выразительно поднял руки.

– Благодарю вас, – повторила Лорен.

– Миссис Локетт, с вашего разрешения, я скажу людям о кончине Бе… мистера Локетта.

– Похороны послезавтра в два часа. Ваша помощь всегда неоценима, мистер Треверс. Как и ваша скромность.

Эд Треверс кивнул, надел шляпу и вернулся к повозке.

Лорен последовала за Оливией в дом.

Впечатление, полученное ею от первого краткого знакомства с домом Бена, было самым восторженным. Широкий коридор на первом этаже с комнатами по обе его стороны тянулся через весь дом. Лестница, расположенная прямо напротив парадной двери, вела на верхнюю площадку, от которой коридоры расходились в трех направлениях.

Лорен и Оливия поднялись по лестнице, повернули направо и прошли через длинный, хорошо освещенный холл, двери из которого, вероятно, вели в спальни. Спальни располагались по обе стороны холла. Оливия подошла к последней двери, выкрашенной, как и остальные, в белый цвет. Вслед за Оливией Лорен вошла в комнату, где ей предстояло провести несколько дней в изоляции, и огляделась.

«Ну, если мне предстоит заключение, – подумала она, – то у меня будет очень даже неплохая камера». Маленькая комнатка была расположена в одной из двух круглых башенок, которые она видела, разглядывая дом снаружи. Она была красиво меблирована. На дубовом полу разбросаны коврики. Широкая кровать с пологом на четырех столбах застлана серо-бежевым кружевным покрывалом. Стены были оклеены изысканными бледно-желтыми обоями в цветочек. В комнате стояли туалетный столик с умывальником, книжный шкаф, кресло-качалка, круглый стол со стулом и еще один столик у изголовья кровати. В вазах благоухали свежие цветы, и, хотя шторы на окнах были задернуты, Лорен поняла, что комната будет казаться еще более веселой, когда ее затопит утреннее солнце. Кто-то готовился к ее приезду и хотел, чтобы ей здесь понравилось.

– Очень красиво, миссис Локетт. Благодарю вас.

– Значит, вы не против провести здесь несколько дней, пока не пройдут похороны.

Лорен хотелось бы присутствовать на похоронах, но что-то в поведении этой женщины подсказывало ей, что та готова приложить все силы, но не допустить появления Лорен на похоронах.

– Ванная там. – Миссис Локетт указала на дверь. – За ней есть еще одна дверь, но она всегда остается запертой. Вы можете не опасаться, что вас побеспокоят.

«Или что я побеспокою кого-нибудь», – подумала Лорен.

– Скоро придет Елена с вашим ужином. Если вам что-нибудь понадобится, она к вашим услугам и отвечает за то, чтобы вы ни в чем не нуждались.

Оливия уже собиралась покинуть комнату, но Лорен задержала ее:

– Миссис Локетт, я сожалею о вашем муже. Он был…

– Да, – перебила ее Оливия, – доброй ночи, мисс Холбрук.

Лорен села в кресло-качалку, пытаясь осмыслить все, что обрушилось на нее за этот день.

Бен Локетт умер? В это невозможно поверить. Она так явственно представляла его доброе лицо, слышала его голос, уговаривавший ее приехать сюда. Теперь он мертв, а ее будущее в лучшем случае неопределенно.

Только сейчас она почувствовала, как устала. Длинные дни и мучительные ночи в поезде, когда тело сводило судорогой от неудобного положения, утомительный путь из Остина, этот ужасный человек, распростертый на дне повозки в пьяном забытьи, в то время как его отец умирал от сердечного приступа, и, наконец, встреча с Оливией. Это было уже слишком. Лорен положила голову на маленькую подушечку, прикрепленную к спинке кресла, и погрузилась в глубокий сон.

Она проснулась от звука незнакомого, что-то упрямо повторяющего голоса. Чьи-то руки трясли ее за плечи. «Уходите, – подумала она. – Я не хочу просыпаться. Случилось что-то ужасное. Я не хочу об этом вспоминать».

Но ласковые руки продолжали легонько встряхивать ее. Лорен открыла глаза и встретила взгляд самых черных глаз, какие только могла себе представить. Блестящие черные глаза располагались на темном, гладком и очень красивом лице, улыбающемся ей тепло и нежно. Негромкий голос звучал утешительно и успокаивающе:

– Бедная сеньорита так устала, что заснула на стуле, даже не сняв шляпку! И без ужина! Без ванны! Елена вам поможет, си!

– Елена? Я Лорен. Здравствуйте.

Лорен ухватилась за дружелюбие девушки как утопающий за соломинку.

– Вы такая красивая, сеньорита. Думаю, после ванны вы будете еще красивее и чувствовать себя будете лучше. Я принесу воды. Вы разденетесь, си?

Елена поднялась со стула, и Лорен обратила внимание на ее выпирающий живот, похоже, она была беременна. Пыталась ли Оливия скрыть Елену, приставив ее к Лорен? Вне всякого сомнения, в теперешнем положении она не могла прислуживать гостям, которые должны были съехаться на похороны.

Елене не могло быть больше шестнадцати или семнадцати лет, и, казалось, ее совсем не трогают приближающиеся роды. Ее груди с темными сосками, просвечивающими сквозь тонкую ткань белой вышитой блузы, были почти так же велики, как живот, и свисали ничем не поддерживаемые.

Переваливаясь с боку на бок, она направилась в ванную, продолжая оживленно болтать на смеси английского и испанского языков. Она перескакивала с темы на тему с такой же легкостью, как с одного языка на другой. Вернувшись в комнату и увидев, что Лорен не сдвинулась с места, она попеняла ей:

– Сеньорита, ваша вода остынет, не говоря уж об ужине. Идемте, Елена вам поможет.

Лорен смутилась, когда Елена начала расстегивать пуговицы на ее блузке, но она так улыбалась, что не стала возражать и позволила Елене раздеть себя.

Когда на Лорен остались только панталончики, корсет и лифчик, Елена покачала головой и поцокала языком:

– Корсет! Вы такая стройная. Да в нем и дышать-то нельзя.

Елена распустила шнуровку, и скоро этот угнетающий предмет туалета оказался лежащим в куче грязной одежды у ног Лорен.

Лорен остановила Елену, когда та попыталась освободить ее от остального нижнего белья, и поспешила в ванную, которая была отделана с таким же вкусом, как и комната. Она с удовольствием посмотрела на ванну, наполненную горячей ароматной водой, и, погрузившись в нее, позволила своему усталому, избитому дорожной тряской телу расслабиться. Закончив мыться, Лорен лежала, наслаждаясь ощущением чистоты и неги, впервые за много дней, когда в ванную ворвалась Елена. У Лорен на мгновение перехватило дыхание, потому что с детства ни одна живая душа не видела ее обнаженной.

– Сеньорита готова, чтобы я могла вымыть ей волосы, си?

– Нет! – вскрикнула Лорен, пытаясь прикрыться. Заметив по выражению лица Елены, что та удивлена и обижена, она торопливо добавила: – Я делаю это сама.

– Но зачем вам это делать? Ведь я здесь. – В голосе Елены звучала непоколебимая уверенность в своей правоте. – Сеньор Локетт сказал, чтобы я позаботилась о молодой леди, и вот я это делаю.

Упомянув имя Бена, она осенила крестным знамением свои огромные груди.

Елена начала вынимать шпильки из волос Лорен, которые и без того уже были готовы рассыпаться, закрыв ее спину до талии. Мексиканка продолжала болтать, поливая голову Лорен теплой водой из кувшина. Она намыливала густые пряди, массируя кожу, и Лорен неожиданно почувствовала, как под ловкими, опытными руками Елены нервное напряжение начало спадать.

– Сеньор Локетт так ждал вашего приезда. Он всем рассказывал о красивой леди, которая приедет и поселится с нами. Приказал приготовить комнату, сам проверил, чтобы убедиться, что все в порядке.

Прежде чем Лорен успела возразить, Елена вытащила ее из ванны.

Попытки девушки прикрыть свое тело оказались безрезультатными, но Елена, казалось, не замечала ее замешательства. Ярко-розовый цвет кожи Лорен только отчасти объяснялся купанием в горячей воде.

Лорен решила сменить тему и отвлечь девушку от собственной персоны и Бена. Сейчас она не могла думать о нем. Эти мысли она оставит на потом, когда останется одна. Она дружески спросила:

– Когда вам рожать?

– Кто знает? – Елена пожала плечами. – Когда она будет готова, она придет. – Девушка улыбнулась.

– А чем занимается ваш муж?

– О, он один прекрасный вакеро – пастух на ранчо Локетта. Его имя Карлос. Он красивый мужчина.

Елена перевела свои выразительные глаза на Лорен, и та покраснела. Ей вовсе не хотелось, чтобы молодая женщина углублялась в детали своей семейной жизни.

– Не слишком ли много вы работаете? Я хочу сказать, что уже поздно. Когда же вы освобождаетесь, чтобы пойти домой?

Елена залилась смехом:

– Сеньорита, я живу здесь. Карлос оставайся на ранчо, а я оставайся здесь. Мы вместе, когда мы можем, в доме его мама в Пуэбло.

Лорен удивилась:

– Но вы, конечно, хотели бы иметь собственный дом и жить вместе?

– Си, но мы тоже любим кушать. Без денег мы ничего не можем. – Она хихикнула.

– Понимаю, – пробормотала Лорен, хотя вовсе ничего не понимала. Пока что она слишком мало знала о жизни этой чужой страны и ее людей.

Они вернулись в комнату. Елена достала ночную рубашку из дорожного саквояжа Лорен и помогла ей одеться. Лорен стояла посреди комнаты, чувствуя себя одинокой и потерянной. Елена занялась ужином, расставляя блюда на большом подносе. По-видимому, она принесла все это и составила на большой стол, пока Лорен спала. Комнату наполнили вкусные ароматы, когда Елена начала поднимать крышки с блюд, и у Лорен потекли слюнки. Она не ела с… Как давно она не ела?

Елена поставила поднос на колени Лорен. На нем оказались бифштекс, зажаренный на решетке, картофель, салат, горшочек с бобами, политыми томатным соусом. Хлеб был двух сортов – пшеничный рогалик и плоская круглая лепешка. Такой хлеб Лорен видела впервые.

– Что это? – спросила Лорен, указывая на лепешку.

– Тортилья. Кукурузный хлеб, – объяснила Елена.

Лорен отломила маленький кусочек. Лепешка показалась ей совершенно безвкусной. Елена положила на нее кусок масла, слегка посолила и свернула в трубочку. Вкус оказался восхитительным.

– Тортилья? – повторила Лорен, и Елена закивала и захлопала в ладоши.

Лорен показала на горшочек с бобами.

– Фасоль, – сказала Елена, – с приправой.

Отбросив нерешительность, Лорен храбро положила в рот полную ложку. И тотчас же поняла, что совершила серьезную ошибку. Во рту у нее запылал огонь! Она быстро проглотила обжигающую массу, чтобы не выплюнуть ее, напуганная одной только мыслью о столь недостойном леди поступке. Елена так хохотала, что ее груди и живот подпрыгивали.

– Воды, – прокаркала Лорен. Она мгновенно осушила поданный ей Еленой стакан и попросила еще. Наконец жжение прекратилось, но Лорен решила соблюдать осторожность и попробовала другие блюда, откусывая крошечные кусочки, прежде чем решиться взять в рот побольше. Остальная еда была изумительна, и она съела все, кроме фасоли. Не слушая возражений Лорен, Елена заплела ее волосы в одну длинную косу. Потом сняла покрывало с постели.

– Теперь ложитесь, сеньорита, и отдохните. День был трудный, си?

– Да, трудный.

Лорен забралась в постель, глядя, как Елена собирает посуду на поднос и прикручивает газовые рожки.

– Буэнос ночес, сеньорита, – прошептала она, выходя из комнаты.

– Доброй ночи, Елена.

Лорен уткнулась в подушку. В доме было тихо, хотя до нее долетали едва различимые приглушенные голоса с лестницы.

– Бен Локетт, как вы могли сыграть со мной такую шутку? – спросила она подушку и немедленно устыдилась своих слов.

После всех ужасных сцен, которые она вытерпела перед отъездом из Северной Каролины, сила, сочувствие и тепло Бена были ее единственным спасением. Она надеялась начать новую жизнь в его семье. Теперь все надежды умерли. Бена больше нет. Ей казалось, что этот огромный дом поглотил ее. И потом эта холодная женщина, властвовавшая в нем…

Вдова Бена не обнаруживала никаких признаков чувства. Может быть, Оливия относилась к тем людям, которые прячут свою скорбь от людских глаз и предаются горю в уединении? Может быть. Эта мысль почему-то тревожила.

А что почувствовал Джеред Локетт, когда узнал о смерти отца? Почему человек, имеющий состояние, положение в обществе, напивается до беспамятства и делает из себя посмешище? Эд Треверс намекнул, что такое состояние не является для Джереда чем-то из ряда вон выходящим.

«Ладно, это не моя забота», – подумала Лорен, решительно закрывая глаза. Она не будет иметь с ним никаких дел.

Лорен хотела бы забыть тот таинственный трепет, который испытала, когда его руки сомкнулись у нее за спиной, и тяжесть его головы на груди не была ей неприятна. У него светло-каштановые волосы. Отливали ли они золотом под лучами солнца, как, она уже знала, отливают волосы у него на груди?

После десяти часов сна Лорен неохотно проснулась. Комната была залита солнечным светом, проникавшим сквозь воздушные желтые шторы на окнах.

Лорен сбросила одеяло и бесшумно проскользнула в ванную. На душе было тяжело из-за смерти Бена и неопределенности будущего. Теперь ей нельзя было оставаться здесь. Но и в Северную Каролину она не могла вернуться.

Елена вошла, когда Лорен заканчивала одеваться.

– Буэнос диас, сеньорита, – весело приветствовала она Лорен.

– Доброе утро, Елена, – ответила Лорен, продолжая расчесывать свои густые черные волосы.

– Хорошо ли вы спали? – спросила Елена непринужденно, разглаживая покрывало на постели. Она занялась приведением в порядок безукоризненно чистой комнаты, потом полила цветы и поставила завтрак на тот же самый поднос, на который вчера подавала ужин.

– Да, очень хорошо.

Лорен смущенно отвела взгляд, вспомнив свои тревожные сны. Двое высоких мужчин наступали на нее. У одного из них было смеющееся лицо Бена и белые волосы. Лицо другого пряталось под широкими полями черной шляпы, но она узнала его фигуру. Она запечатлелась в ее памяти с неизгладимой четкостью.

После вчерашнего обильного ужина Лорен думала, что никогда больше не захочет есть. Но ломти свежей дыни были восхитительно сочными. Она выпила горячий кофе, хотя предпочла бы чай. Она робко спросила Елену, нельзя ли ей в дальнейшем пить по утрам чай.

– О си, си, моя мама, она повариха.

Заметив удивление Лорен, она рассмеялась:

– Она работала на Локеттов еще до моего рождения. Вы зовите ее Роза.

– Меня очень беспокоит, что вы носите наверх эти тяжелые подносы, но миссис Локетт ясно дала мне понять, что я должна оставаться в этой комнате или где-нибудь поблизости от нее до тех пор, пока идут приготовления к похоронам.

Лорен печально смотрела в открытое окно.

– А похороны будут завтра, как и предполагалось?

– Си, – ответила Елена тихо. – Приедет много людей издалека.

– Ладно, думаю, я найду себе какое-нибудь занятие, – вздохнула Лорен.

Она ухитрилась скоротать долгие часы за чтением и вышиванием, которое захватила с собой из Клейтона. Лорен была лишена даже общества Елены: девушка объяснила ей, что нужна матери на кухне.

День тянулся медленно. Лорен, привыкшей к деятельности и находившей себе занятие, даже когда у нее не было работы, он казался нестерпимо длинным.

В конце дня Лорен оторвалась от книги, услышав тяжелые шаги в коридоре. Кто-то вошел в одну из комнат в начале коридора, не дойдя до ее комнаты. Сняв очки, чтобы дать отдохнуть глазам, она прислушалась к звукам, доносившимся из комнаты: выдвигали и задвигали ящики, хлопали дверцами платяного шкафа, на пол с тяжелым, глухим стуком сбросили башмаки или сапоги, зашаркали ноги в носках или чулках.

Лорен услышала, как звякнуло стекло о стекло, плеск воды, несколько невнятно произнесенных слов, заскрежетала передвигаемая по деревянному полу мебель.

Несколькими минутами позже обитатель комнаты покинул ее. Дверь тихо закрылась, и Лорен услышала удаляющиеся шаги, затихшие где-то внизу, в холле. Кто-то поселился в комнате по другую сторону ванной. До этой минуты Лорен не слышала в соседней комнате ни одного звука.

Вечером Лорен занялась своим вышиванием, пока Елена убирала посуду после ужина и ставила ее на поднос, собираясь распрощаться на ночь.

– Елена, – спросила Лорен, – кто занимает комнату по другую сторону ванной?

– Ах! Это комната сеньора Джереда. – Глаза Елены выразительно расширились. – Мой Карлос запретил мне проходить мимо нее. – Она хихикнула, стараясь взять поднос поудобнее, ей мешал ее необъятный живот. – Он говорит, сеньор Джеред может увлечь любую женщину.

Закрывая дверь, она подмигнула Лорен.

Серые глаза Лорен остановились на капельке крови, появившейся, как яркая бусинка, на ее уколотом пальце. Но она не видела ее.

4

Солнце не захотело появиться на небе в день похорон Бена Локетта. Казалось, оно тоже оплакивает человека, проводившего столько часов под его жаркими лучами и боготворившего этот край.

Два дня Лорен наблюдала из своего окна, как самые разные люди приходили отдать последнюю дань уважения Бену. Одни из них были богатыми, о чем свидетельствовали их одежда и экипажи. Другие походили на фермеров или скотоводов, они были одеты в чистое, но явно не новое платье. Их жены семенили поодаль, с благоговением разглядывая красивый дом. Вакеро в пыльных кожаных штанах подъезжали к дому верхом на загнанных лошадях. Скорбящие люди приходили по одному, парами или группами, но их поток не иссякал. Лорен не могла представить, что женщина, встретившая ее с такой враждебностью, способна любезно принять самых скромных и смиренных из них.

Катафалк, стоявший на подъездной дорожке, тускло поблескивал черным лаком. Кисти, драпировки, украшенные бахромой, лошади в плюмажах и возница в плаще и высокой шляпе придавали ему вид циркового фургона. «Едва ли Бен выбрал бы такое вульгарное и вызывающее средство передвижения, чтобы отправиться в последний путь, к могиле», – подумала Лорен, испытывая горечь потери этого твердого и мужественного человека.

Из своего окна Лорен видела появившуюся на дорожке Оливию. Она опиралась на руку человека одного с ней роста. Его лысая голова была вровень с черной шляпкой и вуалью Оливии. Черный сюртук плотно облегал его крупную фигуру. Во всех его движениях чувствовалась скованность. Было трудно понять, ведет он себя так из уважения к ее горю или из страха вызвать ее гнев. Он дергался почти раболепно.

Когда Лорен заметила человека, шедшего позади этой пары, у нее перехватило дыхание. Она узнала его по высокому росту и широким плечам, хотя и не могла видеть его лица под широкополой черной шляпой. В его черном костюме не было ничего примечательного. Он не смотрел по сторонам и не замечал сочувственных взглядов друзей, смотревших на него с жалостью, пока он следовал за матерью и ее спутником к ожидавшему их крытому экипажу.

Гроб с соблюдением всех церемоний был водружен на катафалк. Лорен подумала, что Бен, вероятно, вволю позубоскалил бы над всей этой помпой и пышностью. Она не сомневалась, что откуда-то сверху он смотрит на них всех и его синие глаза озорно поблескивают. Она прочла молитву за упокой его души, пока катафалк и следовавшая за ним процессия удалялись от дома.

Когда мимо дома проезжал экипаж с семьей покойного, она заметила небрежно свисавшую из него сильную, худую, загорелую руку.

Приглашение последовало настолько неожиданно, что застало Лорен врасплох. Елена порывисто распахнула дверь и влетела в ее комнату так стремительно, что пестрые юбки вихрем закружились вокруг ее голых ног, а груди запрыгали, как фонарики на проволоке. Она с порога выпалила Лорен принесенное известие:

– Сеньора хочет вас видеть, сеньорита. Она сказала, быстро. Она с сеньором Уэллсом в кабинете сеньора Локетта.

Не снижая темпа, Елена помогла Лорен застегнуть блузку, которую та сняла, готовясь вздремнуть. Ее волосы были поспешно собраны в обычный узел. Елена встала на колени, чтобы застегнуть ей башмаки. Лорен полагала, что Елена просто не в состоянии принять такую позу, но у нее не было времени по-настоящему удивиться. Девушка часто дышала, сердце ее сильно билось, а ладони вспотели. За всю свою жизнь она ни разу так не волновалась.

Уже на выходе из комнаты Лорен успела схватить кружевной носовой платочек. Взяла она его, чтобы вытереть ладони, или ей просто было необходимо держать что-то в руках, она не смогла бы ответить. Елена быстро вела Лорен через холл к широкой лестнице и тоже казалась возбужденной.

Они спустились по лестнице и направились к широкой раздвижной двери. Елена ободряюще кивнула Лорен и раздвинула дверь. Лорен глубоко вздохнула.

Она вошла в комнату и снова поразилась простоте и элегантности обстановки. Основное место в комнате занимали книжные полки, поднимающиеся от пола до потолка вдоль стены и по обе стороны большого камина. Каминная полка была украшена затейливой и искусной резьбой. Одну из стен полностью занимало высокое французское окно.

Пол был покрыт обюссонским[6]6
  Название происходит от французского города Обюссон, где находились Национальная школа прикладного и декоративного искусства и мастерская по производству тканей, гобеленов и ковров.


[Закрыть] ковром. Обитые кожей стулья и маленький столик были расположены так, словно приглашали к интимной беседе. В низком буфете поблескивали хрустальные графины и фужеры. Занавески были полностью раздвинуты, давая возможность полуденному солнцу беспрепятственно проникать в комнату.

Возле окна стоял массивный письменный стол, заваленный кожаными папками и бумагами разного размера, формы и цвета. За письменным столом в кожаном кресле с высокой спинкой сидела Оливия. Стул перед столом занимал низенький, плотный человек, которого Лорен видела с Оливией во время похорон. Когда она вошла, он встал и пошел ей навстречу.

– Мисс Холбрук, счастлив с вами познакомиться. Жаль, что сложившиеся обстоятельства не позволили нам встретиться раньше. Надеюсь, вы не испытывали особых неудобств после приезда. – По-видимому, он не ждал ответа, потому что продолжал: – Я Карсон Уэллс, старый друг Бена и Оливии, а также их поверенный. Здравствуйте.

– Здравствуйте, мистер Уэллс.

Встретив любезный прием, Лорен успокоилась. Она отвечала на вопросы обстоятельно и твердо:

– Я не испытывала никаких неудобств, напротив. Но мне жаль, что мой приезд совпал с таким несчастьем и я невольно оказалась нежелательной гостьей.

– Никто вас не осуждает.

Мистер Уэллс говорил с ней мягко, и Лорен была рада его присутствию в комнате. Он был совершенно лысым, если не считать скудной растительности неопределенного цвета на затылке.

Как бы для того, чтобы компенсировать отсутствие волос на голове, его старомодные пышные бакенбарды свисали до крыльев мясистого носа. Он смотрел на Лорен добрыми, улыбчивыми глазами, казалось, понимая, в какой неловкой ситуации она оказалась.

Оливия, до сих пор не издавшая ни звука, вдруг заговорила ровным, спокойным голосом:

– Мистер Уэллс и я хотим с вами поговорить, мисс Холбрук. Не сядете ли вы? Не выпьете ли глоток шерри?

Лорен присела на стул, предложенный ей мистером Уэллсом, и отказалась от шерри. Оливия занимала такое место, что солнце прекрасно освещало ее фигуру, но на лицо свет не падал, оно оставалось в тени и казалось непроницаемым.

Лорен подумала, знал ли Бен, насколько удобно вести беседу с этого места за его письменным столом. Ей, сидящей напротив, приходилось щуриться, чтобы отчетливо видеть Оливию.

– Начну с главного, мисс Холбрук. Я так и не знаю причины, по которой мой муж пригласил вас сюда. У меня возникали кое-какие идеи на этот счет, но, увидев вас, я поняла, что была не права.

Она никак не определила эти идеи, и смысл ее слов так и остался загадкой для Лорен. Оливия продолжала:

– Во всяком случае, он хотел, чтобы вы остались здесь не меньше чем на два месяца. В ту ночь, когда у него случился приступ, как ни плохо ему было, он все-таки успел попросить меня разрешить вам остаться в доме на этот срок. Видимо, ваше пребывание здесь было важно для него.

Лорен нервно облизала губы. В горле у нее пересохло, и она не была уверена, что сможет сказать хоть слово.

– Ваш муж сказал мне, – проговорила Лорен с трудом, – что я могла бы заниматься вашей корреспонденцией, помогать вам принимать гостей или делать еще что-нибудь в этом роде. Я предполагала, что он предлагает мне место вашего секретаря.

Сердце Лорен билось так громко, что она с трудом слышала собственный голос.

Лицо Оливии изменило свое непроницаемое выражение, и на нем появилось нечто похожее на улыбку. Карсон Уэллс успокаивающе похлопал Лорен по руке и тихо сказал:

– Мисс Холбрук, Бен любил удивлять людей и подшучивать над ними. Оливия весьма успешно ведет дела, и у нее целый штат клерков в банке. Возможно, Бен и говорил вам, что ей нужен секретарь, но, уверяю вас, у него были для этого какие-то тайные причины.

Банк? Лорен ничего не знала о банке. Пытаясь ухватиться за последнюю возможность, она, запинаясь, произнесла:

– Я… я хорошо играю на фортепиано. Может быть, он думал, что я смогу давать концерты для ваших гостей.

Оливия насмешливо подняла бровь:

– Не сомневаюсь, что это было бы прекрасно, но у нас даже нет фортепиано.

Лорен оцепенела и не знала, что на это ответить. Униженная до последней степени, она опустила голову и уставилась на свой влажный и измятый носовой платок, зажатый в ладонях.

– Простите. Я не знала об этом. Вы, должно быть, подумали… я была так уверена… Он не сказал мне…

Слезы, туманившие ее глаза, наконец пролились и потекли по щекам.

– Ну, ну, не стоит так горевать, – сказал Карсон. – Я боюсь, что старина Бен просто пошутил по своему обыкновению, и на сей раз пострадавшей оказались вы, но сам он не дожил до того момента, когда придет время полюбоваться на результат. Вы можете пожить здесь некоторое время. Оливия и я постараемся сделать так, чтобы ваше пребывание в доме оказалось приятным. А теперь перестаньте плакать.

Судя по его голосу, Карсон был искренне огорчен и так сильно похлопывал Лорен по руке, что даже причинил ей боль.

– Вы присоединитесь к нам в столовой в семь тридцать, мисс Холбрук?

В голосе Оливии звучало раздражение столь очевидным проявлением чувств.

Лорен поняла, что аудиенция окончена, и поднялась:

– Да, благодарю вас, миссис Локетт.

Лорен пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы кивнуть каждому из них, и она направилась было к уже раздвинутой двери, готовая выскользнуть из комнаты и исчезнуть, когда ее остановил резкий оклик Оливии:

– Мисс Холбрук!

– Да, – отозвалась Лорен дрожащим голосом, повернувшись к хозяйке дома.

– Есть одна вещь, которую я должна знать.

– Оливия, пожалуйста, – перебил ее Карсон, но она не обратила внимания на его слова.

– Вы были любовницей моего мужа?

Любовницей! Это слово было брошено в нее, как камень, ударилось о стены комнаты, рикошетом отдаваясь у нее в голове. Даже если бы Оливия действительно забросала ее камнями, Лорен не почувствовала бы себя более оскорбленной. Щеки ее пылали, а все тело заледенело.

– Нет! – задыхаясь, прошептала она. – Почему вы?.. Нет, нет. – Она была так потрясена, что и не подумала отрицать это нелепое предположение более красноречиво.

– Я так и думала, – произнесла Оливия, – увидимся за обедом.

На обратном пути в свою комнату Лорен с трудом сохраняла душевное равновесие. Закрыв дверь, она упала на постель и заплакала. Ей было больно, и в то же время она досадовала на свою наивность. Почему Оливия заподозрила ее и даже осмелилась прямо спросить об этом? Как жестоко и несправедливо.

Лорен горевала о человеке, которому доверилась и который обманул ее. Ее мучила тревога, будущее не предвещало ничего хорошего.

Два месяца! Что, по мнению Бена, должно было произойти за это время? А потом? Что она будет делать потом?

Лорен тщательно оделась к обеду, выбрав одно из двух красивых платьев, имевшихся в ее гардеробе. Оно было из мягкой лиловой вуали[7]7
  Сорт легкой, прозрачной ткани.


[Закрыть]. Корсаж украшали изящные складки и крошечные жемчужные пуговки, высокий отделанный кружевами воротник закрывал почти всю шею и доходил до подбородка. Мягкие складки юбки ниспадали на белые кожаные туфельки.

Елена помогала ей одеваться. Теперь ей казалось почти естественным, что мексиканка помогала ей мыться и одеваться. Лорен всегда была в той или иной степени одинока, но в последние несколько дней она чувствовала свое одиночество так остро, как никогда раньше. Поэтому она была благодарна Елене за ее заботу и внимание.

Столовая была обставлена так же элегантно и с тем же вкусом, что и все другие комнаты в доме. Если Карсон или Оливия и заметили покрасневшие глаза Лорен, то ни словом не обмолвились об этом.

Блюда подавала тучная мексиканка, и Лорен решила, что это и есть Роза, мать Елены. Каждый раз, возникая у стола с очередным кушаньем, она поглядывала на Лорен и улыбалась ей с очевидным дружелюбием. Лорен отвечала ей благодарной улыбкой.

Еда была великолепная, и Лорен ела все, кроме бобов в пикантном соусе, которые, судя по всему, были основным блюдом каждой трапезы, кроме завтрака.

Беседа ограничивалась простыми, обыденными темами, и Лорен, присутствовавшая на многих обедах, подобных этому, в доме Пратеров, чувствовала себя свободно. Она удивлялась, куда мог подеваться Джеред Локетт, и вздрогнула, когда Карсон заговорил о нем, словно он мог прочитать ее мысли. Его отсутствие за столом, как видно, их не беспокоило. Оливия мимоходом сказала Карсону, что Джеред пробудет несколько дней в «Кипойнте».

Оливия почувствовала облегчение, заметив, что Лорен Холбрук, по крайней мере, обладает хорошими манерами. Если в доме появится гость, она может не опасаться, что ей придется объяснять неуклюжесть, промахи и нелепое поведение этой глупой потаскушки, так она назвала девушку, когда Бен впервые рассказал ей о ней. Судя по всему, эта молодая особа была образованна и умеет владеть собой. Она быстро взяла себя в руки, когда поддалась было недостойной женской слабости и расплакалась. Как мила, как пленительна, думала Оливия с иронией. Естественно, Карсон тут же попался на удочку, как все мужчины, при виде женских слез. Редко кто из них может устоять при виде уязвимой, хрупкой женщины.