Текст книги "Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции"

{18}18
  Ликаон проверяет Зевса. Самая ранняя из дошедших до нас полных версий этой истории принадлежит Овидию, однако мы знаем, что и ранние древнегреческие авторы ее рассказывали. Здесь я опираюсь на Ов. М. 1.163–243, но добавляю некоторые подробности из Гес. Кат. фр. 114, Ликофр. 479–481 и схолии к строке 481. О культе, учрежденном после преступления Ликаона, см. Пл. Гос. 565d–e и Павс. 6.8.2 и 8.2.3–6.


[Закрыть]
Ликаон проверяет Зевса

Несмотря на все пакости, выпущенные Пандорой, смертные продолжали плодиться и расселяться. Среди тех земель, куда они добрались довольно скоро, был дикий гористый край, который позже назовут Аркадией. Там родился Гермес, бог воров и обманщиков, а также его страшноватый сынок Пан, на которого не могли безнаказанно смотреть человеческие глаза. Поступь цивилизации там была почти не слышна: местные жители столетиями отказывались от даров Деметры и предпочитали подбирать желуди с земли.

Одним из первых правителей этого края был Ликаон, необузданный дикарь, приживший с многочисленными женами пятьдесят сыновей, младшего из которых звали Никтим.

Ликаон поклонялся Гермесу – собственно, и насадил здесь его культ, – а вот в божественности Зевса он сомневался, и требование постоянно приносить жертвы этому богу его злило. Наконец Ликаон решил раз и навсегда выяснить, настоящий ли Зевс бог. Он пригласил громовержца в гости, и, предвидя возможность осуществить одну давнюю задумку, Зевс это приглашение принял.

После роскошного пира Ликаон проводил гостя в лучшую опочивальню во дворце. Но, едва Зевс заснул, Ликаон подкрался к его ложу и отдубасил своей палицей, не оставив живого места. Зевс, однако, продолжал спать как ни в чем не бывало, мерно дыша. Озадаченный Ликаон пырнул его кинжалом. Зевс только плечами повел, словно стряхивая муху. На следующее утро он встал бодрым, свежим и отдохнувшим и заявил, что можно подавать завтрак.

Ликаон, все еще недостаточно убежденный, стал лихорадочно придумывать новый план. Заметив играющего поодаль Никтима, он схватил одной рукой сына, а другой – нож и, крепко удерживая ошарашенного мальчика поперек туловища, собрался его зарезать. Однако Никтим, забившись, вышиб нож из руки отца – тогда рассвирепевший Ликаон перегрыз ребенку горло.

Когда бьющееся в конвульсиях тельце затихло, улеглась и ярость Ликаона. Он вытер кровь с лица и стал думать, как быть дальше. В конце концов он разделал труп и приготовил завтрак, часть мяса сварив, а остальное зажарив. Уложив приготовленное мясо на блюдо, он позвал слугу и велел ему отнести угощение Зевсу. Ликаон был уверен, что гость, не обладающий всеведением подлинного бога, съест мясо, не подозревая о его происхождении, и тем самым предоставит хозяину вожделенное доказательство.

Но Зевс сразу понял, что за блюдо перед ним, – собственно, он знал, что именно так все и будет, предвидев этот исход еще до того, как получил приглашение от Ликаона. Поднявшись с кресла, он взялся обеими руками за края стола и перевернул его, усеяв пол и стены ошметками мяса убитого Никтима. А потом навис грозной тучей над сжавшимся в углу Ликаоном:

– Злодей! Злодей, каких свет не видывал! Мало того, что ты имел наглость отрицать мою божественную природу, теперь своим отвратительным поступком ты лишил себя природы человеческой. Убирайся прочь из этого дворца, построенного для людей! Прочь из этих мест, где глупцы повиновались тебе как царю, покинь человеческое племя навсегда и прибейся к тем, с кем тебе самое место!

Зевс сверкнул глазами, и Ликаон вдруг начал меняться. Мышцы на спине и бедрах начали расти, пока на нем не лопнула одежда. Пятки ушли в лодыжки, и сандалии соскользнули с ног. Нос вытянулся, переносица раздалась, раздвигая в стороны пожелтевшие и налившиеся кровью глаза. Уши заострились. Рот осклабился в оскале, с вываленного между зубов языка закапала слюна. Кожа покрылась грязным серым мехом.

Ликаон превратился в волка. Издав протяжный вой, он скачками унесся на лесистые склоны. Пик, на котором он провел остаток своей жизни, стал называться Ликейской горой – увековечивая имя преступника, творившего зло в его окрестностях.

Чтобы местные жители до скончания веков не забыли совершенное Ликаоном, Зевс наложил на них заклятье. Каждые четыре года один из юношей должен был, как в свое время Ликаон, превращаться в волка. И если этот юноша, удалившись в дикие леса, девять лет не нападал на людей и ни разу не вкушал человечины, к нему возвращался человеческий облик. Но это была не единственная кара Зевса за злодеяние Ликаона. Он готовил куда более страшное наказание, от которого должно было пострадать гораздо больше людей.

{19}19
  Потоп. Самое раннее из имеющихся у нас полных изложений этого сюжета тоже принадлежит Овидию – Ов. М. 1.177–198 и 244–440, но, судя по упоминаниям в греческих источниках, эта история восходит к самым древним временам, см., например, Пин. О. 9.42–53. См. также Аполлод. 1.7.2.


[Закрыть]
Потоп

Преступления Ликаона оказались последней каплей в потоке зла, творимого людьми. Воровство, убийства, изнасилования, прелюбодеяния неуклонно множились. Престарелых родителей лишали заботы, детей бросали на произвол судьбы, на голодающих соседей не обращали внимания.

Люди начали пренебрегать даже богами. Хотя до такого нахальства, как неверие в Зевса, никто, кроме Ликаона, не дошел, многие теперь очень неохотно делились плодами своего труда с божествами, которых они почти никогда не видели и чьи заслуги и участие в человеческой жизни постепенно забывались. Считая появление всходов и созревание винограда само собой разумеющимся, люди не удосуживались поблагодарить за урожай Деметру и Диониса. Родившие здорового ребенка уже не догадывались сделать подношение Артемиде и Илифии, а благополучно вернувшиеся домой моряки не приносили жертвы Посейдону.

Поэтому Зевс уже давно предлагал истребить смертных подчистую. Другие боги возражали, убеждая Зевса не торопиться: они считали смертных вполне понятливыми и хотели дать им еще один шанс. Но совершенное Ликаоном потрясло их до глубины души. Зевс, воспользовавшись случаем, вновь предложил стереть людей с лица земли, и теперь остальные олимпийцы только дружно закивали.

Тогда Зевс принялся думать, как осуществить намеченное. Сперва он собирался выжечь землю молниями, испепелив всех, кто по ней ходит, но Земля воспротивилась, напомнив Зевсу о пророчестве, согласно которому миру суждено погибнуть в огне. Тогда, решил Зевс, пусть Земля утонет в объятиях Моря и все ее обитатели пойдут на дно. На это она тотчас согласилась.

Этот потоп предвидел Прометей и предупредил о нем своего сына Девкалиона. Девкалион жил во Фтии с женой Пиррой, дочерью Пандоры и Эпиметея. Супруги являли собой образец добродетели: усердно трудились, соблюдали закон и чтили богов. Поэтому, а также из отцовской любви, Прометей хотел, чтобы Девкалион и Пирра пережили потоп, который Зевс однажды нашлет на землю, и подробно рассказал сыну, как подготовиться.

Когда небо затянуло невиданной черноты тучами, а море покатило на берег неслыханно высокие волны, Девкалион понял, что время пришло. Он вытащил во двор перед домом крепкий и хорошо просмоленный деревянный ящик, не пропускавший воду. Места в нем хватало только для них с Пиррой и для припасов, на которых они могли какое-то время продержаться.

Девкалион с Пиррой забрались внутрь – как раз вовремя. Вода начала прибывать, и ящик поплыл, ударяясь о стволы деревьев и задевая кусты, а потом закачался на волнах над бывшим огородом. Вскоре он уже поднялся до уровня окон, сквозь которые было видно, как вода поглощает все нажитое. Супруги поспешно задраили крышку, чтобы море не поглотило и их.

Вокруг царил переполох. Люди, похватав самое ценное, метались, пытаясь спастись от воды, но море подступало, и отыскивать клочок повыше и посуше приходилось снова и снова. Сперва соседи сражались за места на склонах, потом, отталкивая друг друга, лезли на самые высокие деревья, и вот уже между стволами снуют лишь дельфины, а трупы людей плавают высоко над кронами. Нереиды с удивлением смотрели на преобразившийся мир: теперь они могли резвиться в домах и храмах – целые города становились их площадкой для игр. Заодно с людьми погибли и животные: ни быстрые ноги, ни сила и когти не спасали от грозных волн. Птицы, взмывшие поначалу в небо, рано или поздно уставали летать и, обессиленные, падали в воду.

Через девять дней и ночей Земля очистилась, и Зевс повелел морю отступать. Ящик Девкалиона и Пирры прибило к горе Парнас – в том самом месте, где Аполлон однажды воздвигнет Дельфийский оракул. Во времена потопа этот склон принадлежал Фемиде, матери Прометея и Эпиметея, приходившейся, следовательно, бабушкой и Девкалиону, и Пирре. Обводя взглядом пустынные земли внизу, спасшиеся супруги не понимали, как они могут надеяться когда-нибудь заселить их заново, и в отчаянии воззвали к Фемиде:

– Бабушка! Мы скорбим об утрате остальных людей, хоть они и не были праведниками. Что нам сделать, чтобы по земле вновь ходили люди?

– Каждый из вас должен кинуть через плечо кости своей матери, – отвечала Фемида.

Девкалион и Пирра переглянулись озадаченно. Это ведь будет святотатство! Даже если им каким-то чудом удастся отыскать кости своих матерей в этом полностью изменившемся мире. Подумав еще немного, они уже готовы были смириться с тем, что на них закончится человеческий род, но тут Девкалиона осенило. Ответ Фемиды – это не ответ, это загадка.

– Пирра, я понял! – воскликнул он. – Наша общая мать – Земля, а ее кости – это камни, и из этих камней появятся люди!

Они набрали столько камешков, сколько смогли унести, и принялись, спускаясь по склону горы, бросать их через плечо. Там, где падали камни Девкалиона, из земли вырастали мужчины, а из камней Пирры – женщины. Если бы супруги подождали и обернулись, они бы увидели чудесное зрелище: сперва из земли показывалась голова нового человека, и, едва открыв глаза, он спешил высвободить руки и ноги, чтобы поскорее зажить полной жизнью.

Животные, за неимением у них собственных Девкалиона и Пирры, возвращались на землю медленнее. Еще долго после потопа повсюду лежал мягкий ил – в нем-то и зародились животные, каждое из которых имело свои сроки созревания и появления на свет. Какие-то из этих новых созданий выживут и продолжат плодиться, а чье-то существование – например, Питона, с которым расправится Аполлон, – милосердно прекратят боги и их дети.

{20}20
  История Ио. Сюжет тоже относится к древним, но самую раннюю из дошедших до нас подробных версий мы находим в Эсх. Прос. 291–324 и его же Пром. 561–886. Кроме того, я заимствую подробности у других авторов, включая Гиг. Мифы 145, Ов. М. 1.583–750 и Аполлод. 2.1.1–4. Аргуса обычно изображали на вазах многоглазым, см., например, афинский краснофигурный стамнос 500–450 гг. до н. э., сейчас находящийся в Вене (Österreichisches Museum 3729), однако на краснофигурной ойнохойе из Южной Италии, датированной 445–430 гг. до н. э. (сейчас в Бостоне), он нарисован с двумя глазами – при этом Ио там изображена с коровьим телом и женским лицом (Museum of Fine Arts 00.366).


[Закрыть]
История Ио

Близ города Аргос жил речной бог по имени Инах, у которого была дочь Ио. Инах первым выстроил храм, посвященный Гере, и в награду богиня назначила его дочь своей жрицей.

Но, едва приступив к своим обязанностям, Ио начала мучиться пугающими снами. Каждую ночь ей являлся Зевс в своем излюбленном обличье – умопомрачительного красавца с чувственными губами и темными кудрями над широким лбом.

– Дитя мое, – говорил он, – почему цветок твоей прелести до сих пор не сорван, если ты можешь насладиться самым великолепным из возможных союзов, сойдясь с повелителем всех богов? Оставь холодный мраморный храм моей жены и приходи на Лернейские луга, где твой отец пасет свои стада и где я утолю наконец свою страсть к тебе.

Уже сейчас, во сне, Ио чувствовала, как ласкают ее настойчивые пальцы Зевса. Не зная, что и думать, она обратилась за советом к отцу. Инах отправил гонцов к оракулу Аполлона в Дельфы и к оракулу Зевса в Додоне – узнать, как же им с дочерью теперь быть. Ответ оба привезли один и тот же: отдать дочь Зевсу, иначе Зевс поразит Аргос молнией и испепелит город вместе со всеми жителями.

Рыдая, Инах выгнал Ио из дома. Ноги как будто сами понесли девушку на Лернейские луга, где ее будет каждую ночь посещать Зевс. Она не увидит его ни разу – он всегда будет приходить в грозовых тучах, которыми поспешит окутать и ее, надеясь так укрыться от взгляда Геры, – но в этом сыром тумане Ио будет чувствовать его губы и пальцы на своем теле.

Однако вечно скрываться от богини невозможно – даже богу. Однажды ночью, когда Зевс ласкал Ио, он увидел, как тучи расходятся под руками Геры. И в панике он сделал первое, что пришло ему в голову при виде пасущихся вокруг стад Инаха: превратил Ио в корову.

– Ну надо же, Зевс! – начала Гера, растащив в разные стороны все тучи. – Откуда у тебя такая прекрасная телочка? Белее белого, ни единого рыжего волоска на всей шкуре! А какие рога! Чистый полумесяц! Ты ведь знаешь, как я люблю коров, – подаришь мне эту красавицу?

Гера прекрасно знала, кто эта телка на самом деле, и Зевс знал, что Гера знает, но деваться ему было некуда, поэтому Ио стала собственностью Геры. Чтобы Зевс не смог ее спасти, Гера приставила к Ио неусыпного стража – сына Земли Аргуса, у которого была сотня ярко-голубых глаз, рассыпанных по всему телу. Какие-то спали в одно время, какие-то в другое, но одновременно – никогда.

День за днем томилась Ио на Лернейских лугах. Когда зарядили затяжные дожди, луга превратились в болота, в которых она утопала по колено. Ее бросало в дрожь от шипения водяных змей, извивавшихся в жидкой грязи, в которую ей рано или поздно приходилось опускаться, чтобы вздремнуть.

В конце концов она побрела к дому, а за ней неотступно следовал Аргус. Однажды она увидела своего отца и сестер. Подбежав к ним, она принялась ласково тыкаться носом им в бок и, дождавшись, когда они обратят на нее внимание, стала чертить неуклюжим копытом, в которое превратились ее прелестные розовые пальчики, две буквы – И и О, снова и снова, пока родные не догадались, кто она такая. Залившись горестными слезами, они кинулись обнимать ее, но помочь ничем не могли.

Шли месяцы. Наконец, когда настала летняя жара, Зевс придумал, как облегчить страдания Ио. Он послал Гермеса в обличье пастуха туда, где в тени позевывал Аргус. Подсев к стоокому стражу, Гермес довольно скоро заворожил его своими увлекательными историями, а потом, когда сгустились сумерки, вытащил свирель и принялся наигрывать на ней колыбельные. Один за другим закрывались глаза Аргуса. К тому времени, как на небе показалась луна, они закрылись все. Тогда Гермес, щелкнув пальцами, выхватил из ниоткуда клинок и отрубил Аргусу голову.

Гера тут же почуяла неладное. Она поспешила на луг и, увидев останки Аргуса, недолго думая вызвала его дух, который еще витал рядом, превратила его в овода и велела выгнать Ио с луга, пока Зевс не явился ее спасать. Дух, повиновавшись, принялся раз за разом пронзать шкуру бедной коровы своим бритвенно-острым жалом, вновь гоня ее прочь от родного дома. Тем временем хозяйственная Гера, не терпевшая, когда что-то пропадает зря, опустилась на колени у тела Аргуса и начала осторожно открывать его сомкнутые веки. Изъяв из глазниц всю сотню его прекрасных глаз, она украсила ими хвост своего ручного павлина и повелела, чтобы впредь все павлины носили на хвосте глаза Аргуса.

Ио мчалась по свету, не зная, где в следующий миг настигнет ее неотвязный овод. Устремившись на запад, она добежала до Додоны, потом пронеслась по берегу моря, которое с тех пор в ее честь зовут Ионическим. Оттуда свернула на север, где обитали грифоны, стерегущие золотые россыпи, и их враги, одноглазые аримаспы. В конце концов она очутилась в горах Кавказа и, карабкаясь на очередной склон, увидела Прометея, висящего в оковах на скале.

Прометей предсказал Ио, что отдохнуть ей удастся не скоро, а до того предстоит еще немало мучительных скитаний. Она заберется дальше на восток, в земли свирепого племени скифов, а потом на юг, к амазонкам – те в своей ненависти к мужчинам пожалеют ее и переправят через пролив, который впредь будет называться Босфором – «Коровьим бродом». После того как овод снова погонит ее на восток, через иссушенные просторы близ того края земли, где восходит солнце, она развернется и отправится на запад, к устью Нила. И тогда, проследовав вдоль него на север до впадения в море, она вновь встретит Зевса.

Зевс, продолжал Прометей, коснется Ио как прежде, только на этот раз лишь рукой, и вернет ей человеческий облик. Она родит ему сына, которого назовет Эпафом, что означает «рожденный от прикосновения». От его детей и внуков произойдут впоследствии Европа, Кадм, Дионис, Персей и Геракл – последний в один прекрасный день прикончит орла, который терзает Прометея, и наконец избавит титана от мук. А сама Ио навеки останется в памяти людской как прародительница всех этих и многих других знаменитостей.

Все вышло так, как предсказал Прометей.

Превратившись после прикосновения Зевса обратно в человека, Ио сохранила свои великолепные, изогнутые полумесяцем рога. Египтянам, видевшим это чудо, стало понятно, что бывшая дочь Инаха отныне их собственная богиня, спустившаяся на землю с небес, неся во лбу месяц. Они будут звать ее Исидой.

{21}21
  Фаэтон правит колесницей солнца. Еще один древнейший сюжет, известный, однако, лучше всего из Ов. М. 1.751–2.366. Овидий послужил основным источником и мне. См. также Д. С. 5.23.2.


[Закрыть]
Фаэтон правит колесницей солнца

Царевичи, как правило, общаются с себе подобными. Вот и Эпаф водил дружбу с Фаэтоном, наследником трона соседней Эфиопии. Матерью Фаэтона была Климена, дочь Океана, вышедшая за эфиопского царя, однако подлинным отцом Фаэтона (по крайней мере, по словам Климены) был не кто иной, как Гелиос, каждый день проезжавший по небу на своей сияющей колеснице.

Время от времени два царевича, одинаково сомневавшиеся в своем происхождении, поддразнивали друг друга – мол, выдумываешь ты все насчет отца-бога. Однажды, после очередного вечера в компании Эпафа, Фаэтон пришел в покои матери сам не свой:

– Мама, откуда мы знаем, что Гелиос и вправду мой отец? У тебя есть доказательства?

Он уже не первый раз приставал к ней с расспросами, и Климена больше не могла отделываться туманными утешительными заверениями. Она признала, что предъявить ей в доказательство нечего. Предвидя именно такой ответ, Фаэтон изложил свой замысел, который вынашивал уже довольно давно: он намеревался явиться к Гелиосу во дворец, встретиться с богом и во всем разобраться.

Климена решила, что отговаривать его смысла нет. Фаэтон скоро войдет в круг мужчин, ему нужно знать, кто его отец. Когда-нибудь он унаследует трон отчима – разве сможет он править своим народом как подобает, не будучи уверенным в собственном происхождении? Кроме того, царице поднадоели эти настойчивые выспрашивания, ставящие под сомнение ее добродетель. Пусть уже сам выяснит правду, решила Климена.

И Фаэтон пустился в многодневный путь на восток. Чем ближе он подходил к дворцу Гелиоса, тем больше странного и удивительного ему попадалось: муравьи, добывающие золото; черви, прядущие нить тоньше паутины; люди, имеющие лишь по одной гигантской ноге, – устраиваясь вздремнуть в полуденный зной, они ложатся на спину, задирают ногу и спят в ее тени, как под навесом. Каждый раз с наступлением ночи, закутываясь в плащ и готовясь ко сну, Фаэтон гадал, что принесет ему следующее утро.

В конце концов перед ним раскинулся луг, пестрящий цветами никогда им раньше не виданных оттенков. Посреди луга стоял дворец, целиком построенный из золота и украшенный бронзой, серебром и слоновой костью – все это сияло и переливалось так, что глазам было больно смотреть.

Прищурившись, Фаэтон взошел по ступеням и отыскал дорогу в тронный зал, где на золотом престоле, инкрустированном изумрудами и рубинами, восседал Гелиос в венце из солнечных лучей. Трепеща перед особой столь величественной, Фаэтон все же задал свой вопрос.

Гелиос присмотрелся к юноше повнимательнее, а потом, сняв венец, чтобы не ослепить гостя, пригласил его подойти поближе.

– Ты действительно мой сын, Фаэтон, – подтвердил Гелиос. – Порукой тому твои рыжие волосы, синие глаза и манера держаться. Но чтобы окончательно развеять сомнения, омрачающие твое сердце, я клянусь водами Стикса дать тебе в доказательство все, чего ты попросишь.

Может, Гелиос и был светлой головой, но дальновидности и отцовского опыта ему явно недоставало. Иначе он не дал бы это опрометчивое обещание. К несчастью, глупый бедолага Фаэтон поспешил поймать бога солнца на слове:

– Я хочу побыть возничим твоей колесницы, отец! Всего один день! Позволь мне испытать, каково это – выполнять работу моего истинного отца, прежде чем я унаследую трон человека, который занял твое место в моей жизни.

При этих словах румяное лицо Гелиоса побледнело, и он с жаром принялся отговаривать Фаэтона от его затеи, но чем больше он распалялся, тем больше упрямился сын. Делать нечего, пришлось Гелиосу готовить Фаэтона к предстоящей поездке.

Он велел юноше натягивать вожжи как можно сильнее, потому что кони слишком горячи, им лишь бы домчаться поскорее до конца пути и вернуться в конюшню. Не стоит слишком забирать ни к северу, ни к югу, но и править строго по прямой через центр неба не следует: лучше всего стараться описать по небосклону дугу. Еще он предостерег Фаэтона, чтобы не приближался к живущим на небе чудовищам – гигантскому Раку, прожорливому Льву и раздражительному Тельцу со смертоносными рогами.

У Гелиоса было в запасе еще много полезных советов, но Фаэтон слушал вполуха. Он уже забрался в блистательную колесницу – для этого слуге пришлось принести табурет – и стискивал в кулаке позолоченные вожжи. Кони, почуяв неопытную руку, косили друг на друга заговорщически, и это тревожило Гелиоса.

Но вот Заря распахнула ворота конюшни, начиная собственный путь, и кони Фаэтона, зная, что дальше их черед, нетерпеливо захрапели. Через несколько мгновений они уже стремглав летели по небу, дыша огнем в спину Заре.

Держать коней в узде Фаэтону удавалось плохо: они закусывали удила и вскидывали голову. Под невесомым юношей, которому далеко было до внушительных габаритов Гелиоса, колесницу мотало туда-сюда, будто пустую. Вскоре Фаэтона начало заносить. Впервые за много веков звездный змей, обвившийся вокруг Северного полюса, почувствовал солнечное тепло и вздыбился, готовясь нанести удар. Перепуганный Фаэтон потерял высоту, и его потащило к югу. Колесница задела землю, опаляя кожу и его собственного народа, и народа Эпафа.

Дернув поводья, Фаэтон бросил упряжку вверх – и оказался между Раком, щелкающим клешнями, с одной стороны, и Львом, разевающим зубастую пасть, с другой. Снова ринувшись вниз, он обжег землю так сильно, что она растрескалась. Персефона озадаченно подняла голову, не понимая, откуда проникли в ее мрачное царство солнечные лучи.

Земля воззвала к Зевсу, умоляя сделать что-нибудь, пока ее не спалили дотла. Зевс не придумал ничего другого, кроме как поразить Фаэтона молнией.

Фаэтон выпал из колесницы, а кони помчали ее дальше. В конце концов они добрались до западного края мира, где и остались дожидаться своего истинного хозяина.

Семь сестер Фаэтона искали его тело по всему свету – и нашли, все еще пылающее, в топях у реки Эридан. Застыв на берегу, они рыдали, пока от горя у них не разорвались сердца.

Тогда боги, из сочувствия к такой скорби, превратили сестер в тополя. Но они все равно заливались слезами, качая тонкими ветками на ветру. Тогда боги почтили и их слезы: стекая по стволу, каждая слеза превращалась в каплю янтаря, золотую, словно солнце.