Текст книги "Боги и смертные: Современное прочтение мифов Древней Греции"

{22}22
  Европа и бык. История известна еще со времен Ил. 14.321 и Гес. фр. 89. В своем пересказе я опиралась в основном на Гиг. Мифы 178, Ов. М. 2.833–3.5. и Аполлод. 2.1.4 и 3.1.1–2.


[Закрыть]
Европа и бык

Сын Ио Эпаф женился на Мемфиде, и у них появилась дочь, которую они назвали Ливия. Когда она выросла, в нее влюбился Посейдон, и она родила от него двоих сыновей – Бела и Агенора.

Агенор стал царем Финикии, страны мореплавателей, лежащей под сенью пальм на восточном берегу Средиземного моря. Там его жена Телефасса родила ему много детей, среди которых был сын, названный Кадмом, и дочь по имени Европа, унаследовавшая красоту Ио.

Однажды Европа с подругами собирали васильки на лугу, спускавшемся к песчаному берегу. День был жаркий, над дюнами висело марево зноя, обманывая взгляд и являя ему то, чего в действительности могло и не быть.

Европе явился – а может быть, померещился – бык, величаво ступающий по кромке прибоя, словно он только что вышел из моря. Белоснежный и огромный – в отцовских стадах подобного и в помине не было. Европа на миг зажмурилась, проверяя, не пропадет ли видение, но, когда она открыла глаза, красавец бык уже вышагивал по лугу и явно ей не привиделся.

Он был великолепен. На фоне зеленой травы и синих васильков его белоснежная шкура сияла еще ослепительнее. От этого резкого контраста у Европы даже помутилось в глазах, и на мгновение она перестала понимать, где находится. Когда же она, встряхнувшись, согнала с себя морок, бык подошел уже так близко, что она различила и умный взгляд, и шафрановую сладость его дыхания. Вот он уже ласково ткнулся носом ей в плечо, а вот нежно подтолкнул на траву, а вот, опустившись рядом, положил голову ей на колени.

Заинтригованные явлением загадочного красавца, к ним сбежались другие девушки с охапками собранных цветов. Быстро сплетя из них гирлянду, они вручили ее Европе, и та принялась обматывать ею рога быка. Закончив, она осторожно сняла его голову со своих коленей и забралась ему на загривок – завязать сзади концы гирлянды.

Бык с неожиданным проворством поднялся на ноги, и Европа, скользнув с загривка на спину, обхватила руками его шею, чтобы не упасть. Подруги засмеялись, радуясь новой игре и надеясь, что им тоже дадут покататься.

Но в следующий миг бык уже мчался к морю, унося на спине Европу, державшуюся изо всех сил, чтобы не свалиться под копыта на всем скаку. Еще миг – и вода плещет у ее лодыжек, захлестывая подол алого платья. Третий миг – и ее похититель рассекает волны широкой грудью. Они словно расступались перед быком, и родной песчаный берег быстро скрылся позади.

С невероятной стремительностью плыл бык с Европой навстречу заходящему солнцу. Вскоре они уже были в таких далеких западных пределах, куда корабли Агенора не заходили ни разу.

В конце концов на горизонте показался растущий на глазах остров. Бык выбрался на берег и пригнулся, чтобы Европа сошла. Она соскользнула с его спины и упала на колени в песок, но тут же поднялась и на подгибающихся дрожащих ногах, уставших все это время сжимать бычьи бока, поспешила к ближайшему сосняку, надеясь, что бык не сможет протиснуться между часто растущими деревьями.

Однако у самого леса ее вдруг остановил чей-то голос за спиной.

– Не бойся, Европа! – произнес он так властно, что девушка помимо своей воли обернулась.

Бык исчез, на его месте стоял мужчина.

– Я Зевс, и я долгие месяцы любовался тобой издалека. Этим утром я повелел василькам налиться яркой синевой, чтобы ты пришла на прибрежный луг, и теперь я привез тебя сюда, на свой родной остров Крит, намереваясь утолить свою страсть к тебе. Я неплохой любовник. От одного моего нежного касания твоя прапрабабка Ио зачала нашего сына Эпафа, от которого и пошел весь твой славный род. Стань моей – здесь, сейчас – и твое имя будет славиться даже больше, чем ее.

Не найдя, как ему отказать, Европа не стала противиться. После Зевс подарил ей выкованное Гефестом из золота змеевидное ожерелье, звенья в котором были расположены так плотно, что оно казалось струящимся. Оно стекало в ложбинку груди, словно отыскивая путь к сердцу.

Европа родила Зевсу трех сыновей, прежде чем он в конце концов выдал ее замуж за критского царя Астерия. Старший сын Минос унаследовал трон после смерти отчима. Второй сын, Радамант, вершил суд над душами сошедших в подземное царство. Младший, Сарпедон, погиб под Троей, к величайшему горю родителей.

В Финикии же Агенор пытался узнать, что случилось с его дочерью. Но ее подруги твердили одно: ее унес в море какой-то бык. Безутешный Агенор, заливаясь слезами, велел Кадму искать сестру по всему свету и домой без нее не возвращаться. Кадм не возвратился, потому что Европу так и не отыскал, зато его странствия положили начало роду, который будет связан с Зевсом совсем другими узами.

{23}23
  История Каллисто. Еще один древний сюжет. В античной традиции существует несколько версий истории превращения Каллисто в медведицу (разнящиеся в причинах и исполнителе), однако все они единодушны в том, что она была последовательницей Артемиды и что Зевс овладел ею хитростью. Я опираюсь главным образом на Эратосф. 1 и Гиг. Астр. 2.1, но кое-что заимствую из Ов. М. 2.409–530 и Аполлод. 3.8.2. О том, что потоп пережило несколько человек, упоминает не один автор. Я решила приписать Каллисто к числу этих уцелевших, чтобы объяснить, почему внук Ликаона жил уже после потопа.


[Закрыть]
История Каллисто

Кое-где отдельным смертным все же удалось пережить великий потоп, забравшись на вершины гор. Когда вода ушла и Земля подсохла, они спустились и стали жить дальше бок о бок с теми, кто возник из камней, которые бросали Девкалион и Пирра.

Одной из таких уцелевших была дочь Ликаона Каллисто, жившая в том краю, что позже назовут Аркадией. Еще в юности Каллисто присоединилась к спутницам Артемиды и поклялась чтить богиню, храня целомудрие.

Дни напролет эти девы охотились с Артемидой в полях и лесах, облачась в коротенькие хитоны (чтобы подол не путался в подлеске и высокой траве) и высокие сапоги (чтобы не царапать ноги в колючих зарослях). В жару охотницы делали перерыв среди дня и купались в речке или источнике. Ночью они спали на земле, укрываясь шкурами добытых животных.

Каллисто была самой красивой из спутниц Артемиды. И разумеется, Зевс не мог не заметить ее гладкие загорелые ноги, мелькающие в солнечных лучах. Его охватило вожделение.

Зевс не сразу придумал, как поймать охотницу. Он сознавал, что приближаться к ней в облике животного, как к Европе и некоторым другим его любовным трофеям, бессмысленно, поскольку во всякого зверя, чей облик повелитель богов сочтет для себя достойным, Каллисто просто метнет копье. Единственное живое существо, в присутствии которого охотница ослабит бдительность, заключил Зевс, – это Артемида, его собственная дочь. Вывод этот предвещал довольно порочное развитие событий, но Зевсом владела страсть. Призвав на помощь все свои способности к перевоплощению, он принял обличье Артемиды и, осторожно ступая прелестнейшими точеными ногами, подкрался туда, где в тени под деревом спала Каллисто. Пристроившись у нее за спиной, Зевс обвел пальцем кромку ее уха.

– Проснись, Каллисто! – прошептал он. – Это я, Артемида! Обними же меня!

Удивленная, но польщенная Каллисто открыла глаза и повернулась на бок, чтобы поприветствовать свою госпожу, – и тут же почувствовала жаркие губы на своих губах и жадные руки на теле.

Впрочем, никакой Артемиды рядом уже не было. Подбородок Каллисто царапала жесткая борода, а грудь ласкали мужские ладони. А потом на нее навалилось что-то тяжелое, и вывернуться было невозможно. К тому времени, как она разобралась, что происходит, все было кончено. Над ней, поправляя на себе одежду, стоял Зевс.

– Ни слова моей дочери, иначе она покажет, как скора на расправу, – предупредил он. – В свое время я позабочусь о тебе и о ребенке, которого ты теперь носишь.

С этими словами он исчез.

Долгие месяцы Зевс не напоминал о себе ничем, кроме округляющегося и растущего живота Каллисто. Поначалу ей удавалось скрывать его под складками хитона: дни становились холоднее, и Артемида со спутницами купались реже, а когда они все-таки плескались в каком-нибудь источнике, Каллисто всегда старалась спрятаться за скалой или зарослями тростника.

Однако настал день, когда ее тайна стала явной. Артемида и остальные попрыгали в пруд у источника, а Каллисто замешкалась на берегу, надеясь незаметно соскользнуть в воду, когда остальные отвлекутся. Но одна из подруг, смеясь над нерешительностью Каллисто, плеснула на нее водой. Промокший хитон облепил округлившийся живот, заявляя о беременности так же недвусмысленно, как заявила бы нагота.

– Потаскуха! – крикнула Артемида в гневе. – Как смеешь ты оставаться среди непорочных, нарушив обет целомудрия? Если сношаться и плодиться тебе приятнее, чем оставаться с нами, что ж, превращайся в зверя и ни в чем себе не отказывай!

Гладкая кожа Каллисто мгновенно начала покрываться грубой бурой шерстью. Тонкая шея раздалась и срослась с покатыми плечами, переходящими в устрашающе мощные лапы. Кисти и ступни удлинились, ногти почернели и загнулись смертоносными крючьями. Соблазнительные губы, которые целовал Зевс, выпятились, сливаясь с носом. Сияющие зеленые глаза сжались в черные бусины. Стоять на двух ногах ей становилось все труднее, и, потоптавшись неуклюже, она вскоре опустилась на четвереньки.

Каллисто превратилась в медведицу. Точнее, она приняла медвежий облик – а внутри по-прежнему оставалась собой. Артемида в своей бесконечной жестокости сохранила Каллисто человеческий разум и душу, чтобы несчастная осознала и прочувствовала весь ужас свершившегося с ней. И действительно, Каллисто временами забывала, как она выглядит теперь, и это рождало новые страхи: увидев в лесу других медведей, она в панике убегала, позабыв, что сейчас ее место как раз среди них.

Когда пришел срок, родила она, как свойственно медведицам, легко, а потом, как водится у медведиц, вылизала малыша с головы до пят. Но малыш этот был обычным человеческим мальчиком, и назвала она его Аркад. Это имя отсылало к слову, означающему медведя в том языке, на котором она говорила, когда была человеком, и одновременно намекало на его принадлежность к аркадскому царскому роду. Напрягая изо всех сил непривычный к человеческой речи язык и связки, которым давалось лишь рычание, Каллисто как могла научила сына произносить это имя.

Прошло три года. Каллисто поняла, что Аркад становится слишком резвым и шустрым, у материнской лапы его уже не удержать, и она с печалью в сердце оставила его у пастушьего поселения. Пастухи, разглядев в голеньком ребенке несомненную царскую породу и манеру держаться, отвели его во дворец. Там он и рос дальше.

Однажды уже взрослый Аркад, охотясь в лесу, повстречал Каллисто. Она узнала его с первого взгляда и от радости вновь позабыла, как выглядит. Поднявшись на задние лапы, она раскинула передние, чтобы заключить сына в объятия. Аркад в ответ прицелился в идущую на него страшную зверюгу копьем.

Испугавшись, что сейчас сделает сына матереубийцей, косолапая Каллисто неуклюжими скачками поспешила прочь, но Аркад, в котором проснулся охотничий азарт, кинулся за ней. Каллисто припустила бегом. В конце концов она выбежала на поляну, где стояла заброшенная хижина дровосека, и ринулась внутрь.

Почти нагнав медведицу, на поляну выбежал Аркад, но замер перед постройкой, узнав в «хижине» храм, который когда-то велел выстроить аркадцам Зевс. После завершения строительства он запретил любому живому существу входить внутрь – под страхом смерти. Добыча Аркада оказалась в буквальном смысле загнана в угол, и он мог легко пронзить медведицу копьем, не переступая запретный порог, тем более что убить ее будет угодно Зевсу.

Но, едва Аркад вновь поднял копье, Зевс наконец выполнил обещание, данное когда-то Каллисто. Он вознес перепуганную мать на небеса и превратил в звездную Медведицу, которая с тех пор вечно бродит вокруг Северного полюса. Сына же он вознес на небеса следом за ней и сделал Стражем Медведицы – теперь он ходит по пятам за своей матерью, словно охраняя ее.

{24}24
  Дафна и Аполлон. Наш самый ранний (и едва ли не единственный) источник – Ов. М. 1.452–567, хотя можно ознакомиться также с Лук. Боги 17. Последнюю реплику Артемиды я придумала сама.


[Закрыть]
Дафна и Аполлон

У Аполлона было множество удивительных талантов, о чем он не преминул сообщить обступившим его изумленным богиням, едва появившись на свет. Он завораживающе играл на лире, метко стрелял из лука, а еще возвещал смертным волю Зевса в головоломно загадочных формулировках.

И так же удивительно ему не везло в любви. Кто-то из тех, за кем он ухаживал, предпочитал ему других, кто-то выбирал Аполлона, однако позже изменял ему, кто-то просто погибал в результате какой-нибудь жуткой трагедии, которые, кажется, начинали грозить любому, кто ему приглянется.

Плохую службу Аполлону сослужила и привычка нелестно отзываться о способностях Вожделения – Эрота. Как и Аполлон, Эрот был вооружен луком и стрелами, только его оружие было меньше и проще, чем Аполлоново, богато украшенное золотом и слоновой костью. Но, несмотря на простоту, стрелял лук Эрота метко. Эрот не стремился поразить окружающих блеском и роскошью, ему важнее было поразить цель и вселить в сердца любовную страсть. Тут чем легче и незатейливее, тем удобнее.

Однажды Аполлон заметил Эрота, скучающего в уголке внутреннего двора в чертогах богов.

– Без дела сидишь? – спросил он. – Или просто закончились увальни, не поспевающие увернуться?

Эрот улыбнулся:

– Посмотрим, кто тут увалень.

И, едва Аполлон повернулся к нему спиной, Эрот украдкой вытянул из колчана две стрелы. Одну с золотым наконечником, пылающим, как пламя, а другую – со свинцовым, холодным, как смерть.

Первую он всадил Аполлону меж лопаток. Такой острой была эта стрела, что Аполлон даже не почувствовал, что она пронзила ему сердце.

Вторая стрела предназначалась Дафне, дочери речного бога Пенея. Ее Эрот выбрал неспроста: он надеялся свести счеты с двумя богами сразу. Дафна, как и Каллисто, примкнула к последовательницам Артемиды, а значит, как и Каллисто, дала обет целомудрия. Эрота давно злило это непреложное требование Артемиды – хранить девственность, поэтому теперь он заранее ликовал, предвкушая, как лишит богиню-охотницу одной из самых верных спутниц и заодно проучит Аполлона.

Собственно, стрела со свинцовым наконечником, убивающая влечение, в случае Дафны была ни к чему: девушка и так истово следовала завету Артемиды. Но, дополняя свинцовой стрелой золотую, поразившую сердце Аполлона, Эрот добивался, чтобы Дафна отвергла златокудрого красавца не только из-за обета, но и из-за того, что сочтет Аполлона отвратительным и мерзким. А учитывая, что Аполлон мнил себя самым неотразимым из богов, вот смеху-то будет, когда он получит отказ.

Дафна – пешка, на которой Эрот строил свою игру, – притягивала восхищенные взоры и без помощи его стрел. Она пленяла так, как часто пленяют дочери речных богов. Изящная и гибкая, на бегу она словно парила над землей, и ее длинные темные волосы струились шлейфом по воздуху. Она не завязывала их в узел на затылке, как Артемида и другие охотницы: узел стеснял ее, и она чувствовала себя будто в оковах. Поэтому Дафна оставляла волосы распущенными, и они лились по спине водопадом или развевались на ветру. Глядя на эти волны и переливы, ее легко можно было представить дома, в водах отцовской реки.

Как только сердце Аполлона пронзила Эротова стрела, он почувствовал необъяснимое желание навестить сестру – и без промедления отправился туда, где она охотилась со своими спутницами. Едва коснувшись ногами земли, он увидел Дафну, которая чуть поодаль от остальных выслеживала рысь.

Аполлон возжелал девушку в тот же миг. Возникнув из ниоткуда в нескольких шагах впереди нее, он предстал перед ней в своем самом подлинном, как ему казалось, обличье: белокурый юноша с улыбкой, которая должна была очаровывать с первого взгляда. Но Дафна с первого же взгляда почувствовала омерзение. Остановившись как вкопанная, она резко развернулась и направилась к подругам. Однако Аполлон каким-то загадочным образом возник перед ней снова.

Встревожившись, Дафна сделала обманный рывок вправо, а сама кинулась влево и, выбежав из подлеска, помчалась по лугу, спускавшемуся к отцовской реке. Она стремглав летела вперед, и из-под ее ног с паническим стрекотом бросались врассыпную кузнечики.

Аполлон гнался за ней, откровенно наслаждаясь преследованием. Заструившиеся по ветру великолепные волосы Дафны распалили его еще больше. Какая будет красота, думал он, когда я научу ее укрощать их шелковыми лентами и гребнями из слоновой кости!

Дафна, не помня себя от страха, бежала со всех ног, но силы ее понемногу иссякали, и сердце стучало в груди молотом. Только бы добраться до защитных берегов отцовской реки, прежде чем обессиленные ноги откажутся повиноваться, молила она. Аполлон же не только не сбавлял шага, но неуклонно нагонял Дафну, как нагоняет охотничья собака зайца, подбираясь все ближе и ближе, пока не начинает клацать зубами у него над загривком.

Выбежав наконец на берег, Дафна споткнулась. Аполлон, воспользовавшись этим, тут же обхватил ее за талию и притянул к себе.

– Спаси меня, отец! – взмолилась девушка. – Спаси как угодно от этого мерзкого создания!

И Пеней сделал что мог.

Аполлон, уже прижимаясь губами к затылку Дафны, почувствовал, как она цепенеет в его руках.

– Не бойся, – прошептал он. – Я буду нежен.

Но Дафна деревенела по-прежнему. Аполлон начал покрывать поцелуями ее шею, надеясь вызвать возбуждение, но кожа почему-то царапала губы, словно сухая кора. Озадаченный, он попробовал перебрать ласково ее струящиеся волосы, но вместо шелковистых прядей под пальцами зашелестели листья.

Аполлон отступился и в изумлении уставился на Дафну: даже для него, бога, знающего, на что способны другие боги, происходящее оказалось полной неожиданностью. Кора покрывала ноги, торс, руки и шею девушки и уже подбиралась ко рту, все еще распахнутому в беззвучном крике. Еще миг – и вот уже нет ни рта, ни лица – ничего. Пеней превратил дочь в небольшое изящное деревце.

Вздохнув огорченно, Аполлон, не чувствительный ни к какому горю, кроме своего, потер в пальцах душистые листья.

– Глупышка, ну зачем же было убегать? Может, в этом состязании ты и победила, но теперь ты от меня никуда не денешься.

Он начал собирать ветки с листьями. Слишком свежие и гибкие, они не обламывались под его жадными пальцами, а рвались, истекая соком. Из этих обрывков Аполлон сплел венок и возложил его себе на голову. Так он и ходит с тех пор, увенчанный Дафной.

Артемида же, к разочарованию Эрота, осталась почти безразлична к потере спутницы, которой она вроде бы дорожила.

– А нечего было гриву распускать, – только и сказала богиня.

{25}25
  Артемида и Актеон. История, известная и популярная с древнейших времен. Моя версия, в которой судьба Актеона – это лишь одна из многочисленных бед, постигших его семью, опирается на Каллим. г. 5.107–118 и Ов. М. 3.138–252. Изображений Актеона, превращающегося в оленя, существует достаточно – см., например, афинский краснофигурный колоколовидный кратер середины V в. до н. э. в Бостоне (Museum of Fine Arts 00.346). Оленьи рога иногда присутствуют и у призрака Актеона в Аиде – см., например, южноитальянский краснофигурный волютный кратер ок. 330 г. до н. э. в Толидо (штат Огайо) (Toledo Museum of Art 1994.19). О свадьбе Кадма и Гармонии и ожерелье Гармонии см. Феогн. 15–18, Пин. П. 3.86–96, Стац. Фив. 2.265–305 и Аполлод. 3.4.2. –4.


[Закрыть]
Артемида и Актеон

Кадм искал Европу уже не один месяц, и боги велели ему прекратить. По их воле он основал первый греческий полис – Фивы – и стал его правителем. Зевс дал ему в жены Гармонию, прекрасную дочь Афродиты и Ареса. Их свадьба была роскошной и пышной, и боги почтили ее своим присутствием наряду со смертными.

Над свадебным подарком для невесты Гефест долго ломал голову. Он не мог забыть, что Гармонию его жена родила от связи с любовником, и это уязвляло и угнетало Гефеста не одно столетие. И хотя сама Гармония ни в чем виновата не была, ее свадьба давала Гефесту возможность отомстить наконец ее родителям. Поэтому в подарок он выковал ожерелье, подобное тому, которое когда-то делал по заказу Зевса для Европы, – змеящееся и пылающее золотом. Но в золотой сплав для этого второго ожерелья он подмешал кое-что новое: кровь горгоны, перья гарпии и гадюку с головы Тисифоны – колдовские вещества, несущие проклятье и владельцу ожерелья, и его любимым и близким.

На саму Гармонию проклятие ожерелья подействует лишь много лет спустя, однако до тех пор оно успеет погубить четырех ее дочерей. Семела, мать Диониса, сгорит заживо, настояв, чтобы Зевс явился перед ней в его истинном обличье. У Ино, вынянчившей осиротевшего малыша Семелы, Гера в наказание отнимет разум, и потерявшая рассудок несчастная Ино спрыгнет с утеса с собственным сыном на руках. Агава и ее сын Пенфей посмеют назвать Диониса ненастоящим богом – Дионис покарает Агаву, наслав на нее безумие, и она разорвет Пенфея на части.

Пока же четвертая сестра, Автоноя, вышла замуж за Аристея, сына Аполлона и Кирены. Довольно долго ее жизнь была безоблачной. Она родила Аристею нескольких детей – в том числе Актеона, которого отправили к кентавру Хирону, чтобы тот воспитывал его вместе с другими юными героями. Хирон учил своих воспитанников музыке, прорицанию, врачеванию и охоте. Она-то и увлекла Актеона больше всего. Вернувшись в Фивы, он почти все время пропадал на охоте в компании своих товарищей и своры собак.

Как-то раз после утренней охоты Актеон с приятелями принялись искать тенистое место, чтобы переждать в прохладе полуденный зной. Они спустились в долину и вольготно там расположились: кто-то прикорнул под деревьями, кто-то бродил по струящемуся рядом ручью, остальные разлеглись на его берегах с едой и питьем. Актеон приметил неподалеку небольшой грот. Догадавшись, что, скорее всего, там находится источник, из которого берет начало ручей, он отправился со своими собаками на разведку. Если он прав, то пройти нужно всего ничего, зато наградой ему будут более глубокая тень и прохладная ключевая вода.

Вот только не он один искал в этот день спасения от немилосердной жары. За стенкой грота, в заводи под бьющим из стены источником купалась Артемида, которая тоже все утро провела на охоте.

Ей прислуживали спутницы из ее свиты. Кто-то чистил ее хитон, вытаскивая колючки и репьи, прицепившиеся к подолу, когда Артемида носилась по чащобе. Кто-то, опустившись на колени у заводи, поливал богиню водой, еще кто-то, встав у нее за спиной, высвобождал из гребней и расчесывал ее медные волосы. Кожа Артемиды, подрумяненная солнцем, отливала в полумраке пещеры золотом.

Когда в этот полумрак шагнул Актеон, он не сразу понял, чему стал свидетелем. А когда понял, оцепенел – сперва от изумления, потом от ужаса. Сердце выпрыгивало из груди, и казалось, его стук отдается беспорядочным эхом от стен грота. Актеона словно обманывали все чувства разом, он не понимал, где он и даже кто он.

Артемида поднялась навстречу незваному гостю, будто не заботясь о том, какие из ее прелестей он увидит. Ее спутницы тут же выстроились перед ней, загораживая богиню от мужских глаз, но ее обнаженные плечи и побледневшее от ярости лицо возвышались над этой живой стеной.

– Нечестивец! – воскликнула Артемида. – В своем ли ты уме, охотник, чтивший меня подношениями, а теперь явившийся сюда бесстыдно глазеть на обнаженную богиню? Ну ступай, расскажи остальным, что видел, – если останется чем рассказывать.

И она плеснула на Актеона водой. Там, где капли коснулись кожи, начал расти мех. Она плескала еще и еще, и его тело менялось на глазах. Руки удлинились, тазовые кости втянулись в спину, и он, не в силах держать равновесие как прежде, упал на четвереньки. Глаза разошлись к вискам, голову увенчали раскидистые рога. Актеон стал оленем – самой желанной добычей для охотника, которым он был еще несколько мгновений назад.

Собаки, дожидавшиеся снаружи, почуяли запах дичи и ринулись в грот. Перемахнув через свору одним длинным прыжком, Актеон помчался в лес, охваченный незнакомым прежде страхом. Поначалу ему казалось, что он сумеет скрыться, но собаки его были натасканы выше всяких похвал: они выгнали оленя на открытое поле, а потом не давали остановиться, пока он не выбился из сил. Когда же они наконец окружили его, он попытался выкрикнуть их клички: «Вихрь! Тигрица! Буря! Эбен!» – но оленьему языку не давались звуки человеческой речи. Из его горла вырывался только хрип, но и он вскоре смолк.

Задрав оленя, собаки принялись рыскать вокруг в поисках Актеона – наверняка он похвалит их и даст награду, – но его нигде не было. Они выли и выли, зовя хозяина, пока Хирон, догадавшись, что произошло, не изготовил статую Актеона, чтобы их утешить. Тогда они улеглись вокруг и заснули, положив морды на лапы.

Автоноя, узнав о гибели Актеона, отправилась искать его останки и, найдя, похоронила. Это был первый, но отнюдь не последний из потомков Кадма, навлекший на себя немилость богов.