Текст книги "Остров надежды"

Глава 10

– Трумэн прав, конечно, бывает так, что эти парни сами калечат себя!

Норе повезло. Она встретила Элиаса за обедом, до того как надзиратель успел рассказать о происшествии со своей точки зрения. Муж выслушал ее отчет спокойно, не прерывая и не приходя в ярость. Однако затем все же упрекнул супругу, пусть и без особого рвения.

– Эти сволочи не думают ни о чем другом, кроме того, как спрятаться от работы. Ты еще пока ничего не соображаешь, Нора, ты не знаешь, чего они только не делают, чтобы лишить нас рабочей силы. Пожилые загоняют себе мачете в ноги, молодые думают только о том, как сбежать, а их баб приходится держать в цепях, когда они беременеют. Они скорее решатся выскрести свое отродье из себя, чем рожать нам новых рабочих. При этом было бы намного легче разводить их на месте, чем все время укрощать новых.

Элиас закончил обед и налил себе рому из бутылки.

– Трумэн, возможно, немного погорячился с размером наказания, но, по сути, он знает что делает. Просто не смотри туда, когда он избивает рабов, он не наказывает невиновных, поверь мне!

– Но Тоби находится здесь уже много лет, и он всегда верно служил тебе! – аргументировала Нора, исполненная твердой решимости не оставлять эту тему, хотя при высказывании Элиаса у нее кровь застыла в жилах.

Мужчины, которые на корабле заставляли себя голодать до смерти, другие, которые калечили себя или рисковали быть люто наказанными, пытаясь сбежать. Женщины, которые предпочитали убивать своих детей в себе, чтобы не дарить им рабскую жизнь… Но Элиас говорил обо всем этом так, словно речь шла только о том, что кто-то злонамеренно хочет отобрать полагающуюся ему по праву и закону рабочую силу! Норе пришлось проявить железное самообладание, чтобы остаться видимо спокойной. Она не любила Элиаса Фортнэма, но все же испытывала что-то вроде определенного уважения к нему. Сейчас же Нора ощущала только отвращение.

– Он говорит, что наступил на нож, да и рана выглядит именно так. Это был несчастный случай, Элиас. Никто в этом не виноват.

Элиас возмущенно фыркнул.

– А кто оставил мачете лежать на земле? Почему Тоби не смотрит, куда ступает? Одно это уже заслуживает наказания!

Нора заставила себя дышать ровно.

– Может быть, это и заслуживает наказания, но не такого жестокого. И это не причина посылать мужчину с такой раной на плантацию. Я узнала, Элиас, сколько стоит такой раб.

Нора надеялась, что он сейчас не будет спрашивать ее, от кого она это узнала. Конечно, она обратилась с этим вопросом к Маану, и та очень подробно информировала ее о ценах на домашних и полевых рабов. Черные уж точно не были настолько глупы, чтобы не знать, сколько за них платят белые.

– Такой раб, как Тоби, стоит столько же, сколько хороший мул. И ты бы не послал мула с больной ногой на поле, если бы он нанес себе рану при попытке перепрыгнуть через ограждение!

Элиас рассмеялся.

– Такой ты мне нравишься! – похвалил он Нору и протянул руку, чтобы погладить ее по голове. Он, очевидно, в городе уже выпил, потому что немножко вина во время еды и бокал рома после вряд ли заставили бы его стать таким болтливым. Обычно он быстро ставил Нору на место, поливая чернокожих грязью. – Дочь купца! Но что ты предлагаешь, сладкая? Я знаю, знаю, пара очень богатых владельцев держит на плантации врача. Но здесь это будет слишком дорого. Не говоря уже о том, что от этих лекарей все равно мало толку.

Нора глубоко вздохнула.

– Я в дальнейшем буду сама осматривать людей, Элиас, – твердо сказала она. – А именно каждого, кто считает, что слишком болен для ежедневной работы. Поверь, я способна отличить того, кто хочет отлынивать, от того, кто действительно не может работать, и зачастую знаю, что нужно делать, чтобы люди быстрее выздоравливали. Ты же помнишь, что в Лондоне я работала в благотворительном обществе для бедняков. Чаще всего с доктором Мэйсоном, единственным врачом в Ист-Энде. Я уже много чего сделала и много чего видела.

– И ты ухаживала за своим бывшим любовником, когда он умирал, правда, Нора, сладкая моя?

Элиас снова рассмеялся. Он, видимо, был уже очень пьян. Это замечание больно укололо Нору в сердце. Конечно, Элиас знал о скандале, связанном с его будущей супругой, когда женился на ней, однако до сих пор она не подозревала, что он знает все подробности. Кроме отца, ее, собственно, не мог выдать никто другой. Но даже это не должно было сейчас отвлекать ее.

– Значит, тогда ты точно знаешь, что я это умею, – коротко сказала она и встала. – Ты разрешишь мне сейчас уйти к себе? Я собираюсь завтра до начала работы обойти хижины рабов, чтобы посмотреть, не болен ли кто из них.

Нора надеялась, что сегодня ее обойдет стороной необходимость выполнения супружеского долга, но вскоре Элиас все же появился в ее комнате, чтобы потребовать своего. В последнее время это случалось все чаще после того, как он напивался, а в трезвом состоянии он почти не приближался к ней. Однако в этот раз половой акт с собственным мужем был для нее отвратителен. Молодой женщине были противны его прикосновения – лицо мужа заслонял вид копошащихся червей, которых она выковыряла из раны на ноге Тоби. Действительно, плантаторы питались мясом своих рабов…

Как бы там ни было, Элиас не стал комментировать планы Норы и утром ничего не сказал ей, когда она направилась к жилью рабов. Причем, когда она осматривала первых мужчин, он проехал мимо – снова в направлении Кингстона. Нора предполагала, что он собирался обсудить с другими плантаторами ее намерения. Ее муж совершенно определенно находился на распутье: с одной стороны, для плантации окажется полезно, если у него будет умирать меньше рабов. С другой стороны, ни в коем случае ни облачка тени не должно упасть на образ безукоризненной леди, которую он привез из Англии.

Вечером он вернулся снова пьяный, однако в хорошем настроении. Очевидно, другие плантаторы одобрили намерения Норы: в американских колониях очень часто жены плантаторов лечили рабов, причем тем самоотверженней и усердней, чем знатнее были.

Нора облегченно вздохнула. Она, правда, уже твердо решила, что в сомнительных случаях будет приходить в хижины тайно, но с разрешения Элиаса все было, конечно, намного проще. Она улыбалась и кивала в ответ на сплетни из Кингстона, которые он, пребывая в хорошем настроении, рассказывал ей. Урожай скоро будет собран, и начнется светская жизнь. Уже накануне к Фортнэмам поступили первые приглашения на ужины и балы. Элиас намеревался принять каждое из них, дабы всем показать свою молодую жену.

– И подумай уже сейчас о подходящем времени для того, чтобы организовать бал у нас, – напоследок сказал он. – Или, может быть, для начала устроим скромную вечеринку? Мы могли бы уже на следующей неделе пригласить ближайших соседей, когда последний сахар будет вывезен.

Нора снова кивнула. Организация такого мероприятия не представляла собой никаких трудностей. В конце концов, персонала было более чем достаточно.

Раб по имени Тоби очень медленно выздоравливал, в то время как раны на спине Аквази заживали относительно быстро. Нора на следующий же день послала молодого мужчину на плантацию, пусть даже с кровоточащим сердцем. Она с бóльшим удовольствием дала бы ему еще один день отдыха, но Трумэн точно пожаловался бы на нее Элиасу и тем поставил бы под угрозу все ее планы. Ведь в этом плантатор и его надзиратель были, без сомнения, едины: если раб может стоять вертикально и двигать руками и ногами, значит, он в состоянии рубить сахарный тростник.

Аквази воспринял решение Норы спокойно, даже не скривившись, в то время как Маану дала понять, что понимает причины, которыми руководствовалась хозяйка. И вообще, девушку после вмешательства Норы в дело спасения Аквази словно подменили. Маану впала в состояние эйфории, когда Нора попросила сопровождать ее в жилье рабов и помогать ей при уходе за больными. Английская служанка Норы, без сомнения, в ужасе отвергла бы такие намерения – и Маану тоже на свой манер могла бы выказать свое неодобрение. Но чего бы ей ни стоило обхождение с больными и ранеными, она брала на себя эти обязанности, потому что благодаря им могла чаще видеть Аквази.

И молодой раб тоже, казалось, искал встречи с ней. Нора часто наблюдала, как он провожал взглядом хозяйку и служанку, когда они утром или вечером шли к больным. Иногда он предлагал Норе свою помощь, и та думала, что он делал все это для того, чтобы почаще быть вместе с Маану.

Последняя же проявляла такую бурную благодарность своей хозяйке за спасение Аквази, что Норе становилось не по себе. Однако эта преувеличенная готовность Маану к услугам была такой же нарочитой, как и ее сдержанность вначале. Нора была рада, когда какое-то время спустя она уступила место определенному доверию. Маану с готовностью отвечала даже на щекотливые вопросы.

– Конечно, свадьбы бывают, – сказала она с некоторым налетом старого упрямства, когда Нора наконец решилась задать ей вопрос о любви в поселении рабов. – У нас мужчины и женщины также любят друг друга и хотят жить вместе… если им это разрешают.

– А что, не разрешают? – спросила Нора. – Неужели нет церемонии, которая… сводит вместе двух людей?

Маану пожала плечами.

– Бывает по-разному. Некоторые плантаторы разрешают праздновать свадьбу, некоторые – нет. Иногда они дарят подарки или дают парам большую хижину. Если у мужчины есть женщина на плантации, он так быстро не убежит.

У Норы на языке вертелся вопрос о детях, но затем она отодвинула эту еще более щекотливую тему на потом.

– Но… Бог не благословляет такой союз?

Она прикусила губы. Это был трудный вопрос – она уже спорила с Элиасом по поводу религиозного обслуживания чернокожих. Он хотя и допускал, чтобы местный пастор выступал в качестве миссионера для рабов, однако не хотел крестить их.

«Тем самым, любимая Нора, я признаю за ними наличие бессмертной души. А это, в чем мы с тобой, надеюсь, почти согласны, все же под большим вопросом», – объяснил он.

– Колдун-обеа может дать свое благословение мужчине и женщине, – спокойно заявила Маану. – Однако это стóит… курицы, он же должен пробудить духов. А баккра это не нравится.

Нора наморщила лоб. Словосочетание «человек-обеа» она слышала уже не раз, да и Маану тоже время от времени говорила о духах. Но, похоже, она не считала эту тему слишком важной. Или же просто проявляла осторожность? Ведь речь шла о вещах, которые не нравились баккра. Нора вспомнила о замечании леди Вентворт тогда, в Лондоне: «Там царят такие ритуалы, дитя мое, – ужасно! Когда они вызывают свои старые божества…»

– Это, кажется, для вас не так уж важно, – заметила Нора.

Маану вспыхнула.

– Вам тоже было бы это не важно, миссис, если вы бы сегодня заключили брак, а завтра хозяин продал бы кому-то вашего мужа или вашего ребенка. Не лучше ли сразу оставить это дело, как вы считаете?

– Но такого ведь не должно быть, – пробормотала Нора. – Если бы вы могли заключать брак по христианскому ритуалу, тогда…

– Этого не разрешит ни один баккра! – рассмеялась Маану. – Даже если бы пастор сделал это. Он ведь даже не крестит нас. Причем мне это как-то все равно, а вот Тоби и старый Харди верят, что их действительно чего-то лишают. Того, что их душа будет спасена.

– Ты в это не веришь? – обескураженно спросила Нора. Странно, Маану с рождения жила на плантации, она выросла с проповедями пастора. Она должна была бы быть христианкой. – Ты не веришь, что тебя спасет молитва?

Маану фыркнула.

– Миссис, – жестко сказала она, – меня ничего не спасло! И Аквази тоже не спасло. Молитвы, миссис, не помогают. Лучше уж попытаться применить проклятие. Но это бесплатно не бывает. Тут нужно сначала украсть курицу, а если это заметит баккра, он может забить тебя до смерти. Так что сто раз задумаешься, стоит ли оно того!

Маану отвернулась и вышла из комнаты Норы, не спрашивая разрешения. Это было, безусловно, дерзко, но та ее не удерживала. Последние слова девушки были настолько исполнены ненависти, что лучше было прекратить расспросы. Миссис Фортнэм не была уверена, действительно ли хочет знать, о каком спасении напрасно молилась ее рабыня.

Как правило, разговоры Норы с Маану проходили не столь бурно, и они довольно часто смеялись вместе или делились безобидными тайнами. Однажды, в особенно жаркий и душный день, когда они, обливаясь потом, возвращались с утреннего визита в поселение рабов назад к дому, Нора спросила наконец про место, где можно искупаться.

– Миссис хочет… плавать? – не веря своим ушам, спросила Маану. Казалось, она не помнила, что Нора уже спрашивала ее о купании.

– Ну, не то чтобы плавать, – ответила Нора, – но нырнуть, погрузиться в воду, помыться, а не просто обтереться. Вы что, этого не знаете, Маану? Разве этого не делают в… в Африке?

Маану рассмеялась.

– Я никогда не была в Африке, – напомнила она своей хозяйке. – Но здесь есть место для купания. Сейчас там точно никого нет. И если вы действительно хотите, я отведу вас туда.

– Я умоляю об этом! – сказала Нора, улыбаясь. – Я просто жажду освежения.

Маану бросила недоверчивый взгляд на тонкие шелковые туфельки Норы, прежде чем они свернули на узкую тропинку, ведущую прочь от поселения рабов. Она сама уверенно топала босыми ногами по джунглям, которые становились тем гуще, чем дальше женщины уходили от жилых помещений плантации. Норе стало не по себе, когда зеленые густые заросли почти полностью сомкнулись вокруг них. Неизвестные птицы издавали странные крики, когда слышали приближение людей, насекомые кружились вокруг них, а за толстыми листьями и пышными цветами кустов и деревьев что-то шуршало, как будто там прятались рептилии. Ее обувь недолго выдерживала натиск камней и ползущих по дороге растений, поэтому Нора в конце концов сняла туфельки и храбро пошла босиком вслед за своей рабыней.

– Вы пораните себе ноги, – заметила Маану.

Нора отмахнулась.

– Я смажу их целебной мазью Адвеа, когда мы будем дома. А сейчас я смогу их охладить… Или это еще далеко?

Маану покачала головой.

– Может быть, еще шагов пятьдесят, – сообщила она и поднырнула под низко висящую широкую ветку лианы. – Посмотрите – ка!

Нора бросила взгляд сквозь зеленый полумрак. Здесь, глубоко в джунглях, солнце не пробивалось через лиственную крышу, но было видно, что узкая дорога постепенно расширилась и перешла в поляну. Тропинка уже давно вилась вблизи ручья, причем журчание воды можно было лишь услышать: кусты укрывали ручей. Однако теперь Нора увидела маленькое озеро, скорее запруду, которую питал небольшой водопад. Вид был такой, словно какой-то искусный садовник сконструировал хитроумный фонтан. Дорога вела наверх, но здесь образовалась своего рода терраса. Вода поступала сюда с гор, собиралась в озере и затем текла в ручей, который снабжал поместье Каскарилла Гарденс самой чистой и прозрачной водой.

– Здесь, миссис… – Маану сбросила с себя одежду и продемонстрировала Норе свое совершенное тело. Ее кожа, ее фигура были такими же безукоризненными, как и ее лицо. Она была худощавой, но крепкой, с упругими грудями, по-женски округлыми бедрами и длинными, чудесной формы ногами. Лишь только ужасный шрам на плече нарушал общую картину. Это было выжженное клеймо. Нора почувствовала, как ей стало плохо.

– Вы тоже, миссис! Раздеваться, купаться! Вы этого хотели, миссис, теперь вам придется делать то же самое! – С этими словами Маану бросилась в запруду и погрузилась в воду с головой! Нора, которую учили, что дама должна постепенно, сохраняя достоинство, погружаться в воду, потрясенно смотрела, как ее служанка, смеясь, снова вынырнула на поверхность и поплыла на середину пруда. Там она улеглась на спину, и вода понесла ее. К удивлению Норы, Маану не тонула.

– Да ты здорово плаваешь! – ошеломленно воскликнула она и, в свою очередь, быстро сняла платье и нижнее белье.

Нора впервые в жизни стояла под открытым небом совершенно голая. Это было чудесное ощущение – чувствовать ветер и солнце на своей коже.

– Каждый человек умеет плавать, – засмеялась Маану, – по крайней мере каждый ниггер!

Нора наморщила лоб и осторожно окунула большой палец ноги в воду. Она была чудесной и прохладной. Нора затаила дыхание и погрузилась в воду.

– Это не может зависеть от цвета кожи. Хотя… Ты остаешься на поверхности… Как ты это делаешь?

Норе было стыдно за это сравнение, но она не могла отбросить мысли об испытании тех, кого подозревали в колдовстве. В той книге разве не говорилось, что только ведьмы могут избежать утопления в воде? Однако, к счастью, Маану, казалось, была не знакома с этим суеверием.

Она с удовольствием подплыла к Норе и пригласила ее также улечься на воду. Та с неровно бьющимся сердцем разрешила служанке поддержать ее и показать правильное положение.

– Теперь нужно вытянуть руки и чуть-чуть двигать пальцами рук. И ногами…

Нора вскрикнула, когда Маану отпустила ее. Однако затем заметила, что действительно не уходит под воду! Какое-то время она лежала на воде, пока ее не покинула смелость. К своему ужасу, она не ощутила дна под ногами. Маану вытащила ее на мелководье до того, как Нора начала всерьез бояться утонуть.

– Плавать, миссис, – объяснила она, – делается так. – Она продемонстрировала. – Не болтать руками и ногами, как собака, а делать, как лягушка. И не бояться. Пруд такой маленький, что я успею вас вытащить на поверхность, если что-то будет не так, как надо. И он не глубокий, можно опуститься даже на дно и оттолкнуться от него.

К ужасу Норы, Маану нырнула рядом с ней, чтобы сразу же снова выскочить на поверхность.

– А сейчас вы попробуйте это. Плавать. Это не трудно!

И действительно, Нора в кратчайшее время научилась держаться на воде. И с этого момента обе женщины устраивали себе купание после утреннего обхода рабов, при этом мастерство Норы в плавании развивалось намного быстрее, чем на ее подошве затвердевала кожа. Здесь уже в первые дни обнаружились дюжины маленьких порезов и ранок, которые моментально воспалялись. Норе иногда приходилось прилагать усилия, чтобы скрыть свою хромоту, когда она спускалась на ужин, а Элиас ждал ее внизу у подножья лестницы. Через несколько недель молодая женщина научилась передвигаться по тропинке через джунгли так же уверенно, как и ее рабыня, и плавала над водой и под водой, как рыба.

И вот однажды Нора решилась задать вопрос, который возник у нее в голове после первых же уроков плавания.

– Это прекрасно, Маану. А в море тоже так можно?

Колдовство
Ямайка
Рождество 1732 года – весна 1733 года

Глава 1

Дуглас Фортнэм завершил свое путешествие по Европе, а теперь прервал свою учебу в Оксфорде, так и не закончив ее. Причем первым он наслаждался, а вот Англию возненавидел с самого начала своего там пребывания. Дугу было десять лет, когда его отправили в интернат в Банбери, однако ему так и не удалось научиться любить свою историческую родину. Он боялся темноты английской зимы, и даже среди лета ему никогда по-настоящему не было тепло. Дугу не хватало яркого солнца Карибики, пляжей и темно-синего моря. Атлантика не шла ни в какое сравнение. Английское побережье разочаровало его, когда он приехал в гости к своему школьному товарищу в Блэкпул. К тому же вода была холодной. Дуг не был трусом и не избегал того, чтобы вместе с друзьями зайти в воду на пляже Блэкпула или даже поплавать в Темзе, которая возле Оксфорда была чистой и производила благоприятное впечатление. Однако море, каким он его знал, Дуг обнаружил лишь во время своего путешествия, которое предпринял против воли своего отца. Он едва смог оторваться от побережья и пляжей Испании, Италии и Греции.

Но даже теплые страны не смогли по-настоящему утолить его тоску по родному острову. Дугу не нравились тамошние зачастую бедные ландшафты, горы, на которых ничего не росло, кроме пары разновидностей кактусов, пряных растений и жесткой травы. Очевидно, в Европе был выбор только между холодными странами с пышной зеленью и более теплыми местами, которые, напротив, почти соответствовали его представлению о том, что такое пустыня. Нигде не росли табак, какао и сахарный тростник, и нигде джунгли не подходили прямо к побережью. Ни в одном из этих мест воздух не был так насыщен влагой и тяжелыми сладкими запахами тропиков.

Дуг растягивал путешествие на юг как можно дольше, несмотря на то что его отец осуществил свою угрозу и прекратил содержать сына. Таким образом, Дугу пришлось собирать урожай винограда во Франции, долбить мрамор в Италии и работать до упаду на мельнице для отжима оливкового масла в Испании. Некоторые денди из числа его соседей на Ямайке или кто-то из друзей в Оксфорде посчитали бы это ниже своего достоинства, однако Дуг радовался тому, как наливались мускулы под его кожей. Он с самого рождения был более склонен к физическому труду, чем к умственному, а в университете больше проявил себя как умелый фехтовальщик и гребец, нежели как усердный студент.

Итак, Дуг Фортнэм покинул университет, так и не закончив обучение праву. Через много месяцев пребывания на юге он не смог больше переносить английские ландшафты, постоянный дождь и холод. Дуглас уже четырнадцать лет не был на Ямайке. Его терпение кончилось, он уже давно знал о морском и торговом праве различных наций намного больше, чем требовалось для продажи сахарного тростника Фортнэма. Довольно, Дуг хотел домой!

Он специально не поставил своего отца в известность о том, что хочет оставить Оксфорд. Элиас Фортнэм был таким человеком, который мог бы сразу же сесть на корабль и отправиться в Англию, дабы призвать сына к дисциплине, да и его молодая супруга, возможно, давно хотела домой. В любом случае Дуг собирался внезапно нанести визит отцу и новоявленной мачехе и даже не помышлял о том, чтобы просить папочку дать ему денег. Вместо этого он поехал в Ливерпуль и нанялся матросом на трехмачтовый парусник. Почти три месяца он боролся с насекомыми-паразитами в своей тесной койке, скучал, драя палубу, и наслаждался захватывающими дух моментами лазанья по такелажу. У Дуга отсутствовало головокружение, он не боялся высоты и любил испытания на мужество – постоянно вызывался, когда надо было взбираться на мачты, чтобы спустить паруса. Вахта наверху, на месте впередсмотрящего, была для него намного желаннее, чем душная ночь в трюме корабля.

К тому времени, как в день Рождества тысяча семьсот тридцать второго года шхуна наконец добралась до Ямайки, ему настолько понравился вкус жизни на море, что он задумался о том, чтобы сразу же наняться на следующий корабль. Но затем бросил взгляд на очертания своей родины и сразу же забыл эту идею. Белые пляжи в лучах восходящего солнца, джунгли, горы… Сюда, именно сюда он стремился, и теперь снова изгнать его с острова можно было только силой!

Путешествие Дуга закончилось в Кингстоне, и он безумно обрадовался оживленному портовому городу, который за годы его отсутствия значительно вырос. Однако к виду чернокожих – а их за последнее десятилетие прибавилось тут на несколько тысяч – ему снова надо было привыкнуть. Его сердце учащенно забилось, когда он вспомнил об Аквази и маленькой Маану. Последнюю он, возможно, и увидит, а что касается первого, то Дуг был в этом далеко не уверен. Его отец тогда кричал ему, что накажет Аквази. Совершенно очевидно, что он продал мальчика. При воспоминании об этой сцене Дуга охватило очень знакомое ему чувство вины. Он попытался подавить его в себе. Все это было четырнадцать лет назад. Все закончилось.

Дуг побрел вдоль портовых зданий. Может, ему повезет, и какой-нибудь корабль будет выгружать лошадей на продажу. Однако ему попадались только корабли, привозившие рабов. «Для обслуживания носилок, – с горечью подумал он. – Тут можно моментально найти шесть носильщиков, а вот лошадей, как и раньше, не хватает во всем регионе».

В конце концов он целенаправленно расспросил, кто тут торгует лошадьми, а затем ужасно дорого купил небольшого гнедого жеребца, которого привезли сюда всего несколько дней назад. Жеребец был доставлен из Испании, и Дуг предпочел не спрашивать, как торговец или моряк раздобыл его. До сих пор английские и испанские корабли устраивали между собой морские сражения, хотя официально войны как раз не было и даже пиратство было якобы практически подавлено. Торговец вытребовал у парня за лошадь почти все деньги, которые тот заработал, и с большой неохотой добавил туда седло и уздечку, когда Дуглас очень пылко заверил его, что его наличность исчерпалась. Дуг расстался с деньгами с большими сомнениями, но затем сказал себе, что отец все же не выгонит его из дому. В хорошем настроении он оседлал коня, окрестил его – гордясь знанием целых трех слов на испанском, – именем Амиго и поехал верхом в направлении Спаниш-Тауна.

Жеребец бодро вышагивал по дороге, а Дуглас радовался утреннему солнцу на море и тенистой дороге между плантациями табака и сахарного тростника. При этом ему бросилось в глаза, что последние были пустынными. Обычно здесь невозможно было пройти или проехать, не встретив как минимум одного отряда рабов. Но затем он вспомнил о Рождестве. Конечно, сегодня был самый главный христианский праздник, единственный день, когда хозяева плантаций, по традиции, не заставляли рабов трудиться. Дуг воспринял это как хорошую примету. Во-первых, он быстрее продвигался вперед, поскольку дорогу не загораживали повозки, запряженные мулами или ослами, и на каждом шагу не торчали надзиратели, сидя на лошадях в полном осознании своей важности и перекрывая ему путь. Кроме того, праздничный день, может быть, несколько смягчит реакцию его отца, от которого, учитывая его крутой нрав, можно было ожидать чего угодно.

И действительно, Амиго бодрой рысью преодолевал милю за милей. До обеденного времени было еще далеко, когда Дуг пересек границу между земельными владениями Холлистеров и Фортнэмов и в нерешительности остановил коня. Если он сейчас поскачет прямо к ферме, то проведет остаток этого многообещающего солнечного дня в доме. И ему придется держать отчет перед своим отцом, чего он все-таки немного побаивался, и, кроме того, – знакомиться со своей странной мачехой. С женщиной, которая была моложе, чем он. Дуг не мог себе представить ни единой причины, которая заставила Нору Рид выйти замуж за его отца. Вероятно, это была сделка между Элиасом Фортнэмом и ее папашей – девочка была, должно быть, послушной и скучной, если поддалась на это. И, скорее всего, она будет использовать любую возможность, чтобы пожаловаться на климат своей новой родины, на недостаток общества, отсутствие искусства и культуры… Большинство жен плантаторов были хронически скучающими и несчастными дамами. Дуг еще успеет наслушаться их.

А вот и ответвление дороги, ведущее на побережье! Если он поскачет по этой узкой тропинке, которая разделяет владения Холлистеров и Фортнэмов, то попадет в джунгли, а оттуда, собственно, легко сможет найти бухту, принадлежащую Каскарилла Гарденс. Дуг всеми фибрами своей души тосковал по этому побережью. Оно часто снилось ему ночами, и он снова и снова вспоминал о тех часах, которые провел там с Аквази, – их игры, бег наперегонки, смех, борьбу на платиновом песке. Море всегда было теплым, и солнце сияло всегда… Дуг улыбнулся и решительно повернул к побережью. Своего отца он еще успеет увидеть. Сначала надо вернуться домой, на свой родной берег.

Он доскакал до восточного конца бухты и не поверил своему счастью. У него было такое ощущение, будто он лишь накануне покинул это место. Нет, в Европе не было ничего, абсолютно ничего сравнимого с этим! Нигде не было такого белого песка, таких ярко-зеленых джунглей, такого синего моря! У Дуга появилось нестерпимое желание дать волю своей радости. Он пустил Амиго в галоп, и маленький жеребец, кажется, понял его восторг. Большими прыжками он помчался по песку, но затем вдруг насторожил уши и остановился так резко, что Дуг чуть не вылетел из седла. Он проследил, куда смотрит его конь, и увидел другого коня, привязанного к мангровому дереву в зарослях почти на середине берега бухты. Дуг, вероятно, не заметил бы его, поскольку крепкие ветки и листва дерева закрывали чужую лошадь, однако жеребец, конечно, почуял ее и сейчас устремился к ней, игриво вскинув голову. Все ясно – это была кобыла. Причем чрезвычайно красивая! Дуг с удивлением отметил длину ног животного, да и по силуэту его без сомнения можно было сказать, что это породистая скаковая лошадь.

Амиго настойчиво рвался дальше, однако инстинкт заставил Дуга натянуть удила.

– Нет, оставь это, парень, мы сначала скромно понаблюдаем издалека, – прошептал он и развернул коня от берега вглубь джунглей.

Он энергично запретил жеребцу ржать, чтобы не выдать их, при этом сам себе показался ребенком. Понятно, с Аквази он здесь постоянно играл в туземцев и пиратов, в плантаторов и беглых негров-маронов, но пираты не ездили на лошадях, а мароны не привязывали их вблизи пляжа на побережье. Мароны, как называли англичане свободных чернокожих из центральной части острова, были известны своими молниеносными действиями. Они нападали на поместья, убивали плантаторов и, в большинстве случаев, их домашних рабов, опустошали фермы и исчезали так же внезапно, как и появлялись. Рабы с плантации чаще всего присоединялись к ним – нападение маронов было самой надежной возможностью для побега. Однако бывало такое редко, а здесь, на побережье и вблизи городов, не случалось практически никогда.

И тем не менее Дуг внимательно наблюдал за лошадью. Почти сразу же он заметил в кустах рядом с животным какое-то движение. К полному ошеломлению Дуга, из кустов вышла женщина. Спокойная, целеустремленная, уверенная в себе – и полностью обнаженная! Сперва он подумал было, что это рабыня, которая использовала свой свободный день для купания, однако отбросил эту мысль сразу. Фигурой эта женщина не походила на представительниц племени ашанти или бауоле. Она была значительно ниже ростом, очень изящная и явно не чернокожая. Мулатка? Рабыня с большой долей белой крови? Однако молодая женщина явно имела какое-то отношение к лошади в джунглях, а у какой креолки могла быть такая дорогая лошадь?

А затем – Дуг не мог поверить своим глазам – он увидел все совершенно четко. Существо, которое сейчас подошло к морю и без малейшего промедления бросилось в волны, было белокожей женщиной! Причем не из тех сладких детей природы, с которыми он познакомился на юге Европы и которых научился ценить. Это была не одна из тех крестьянских девушек с загорелыми лицами, которые целыми днями с неприкрытыми руками и ногами работали на поле своего отца, а после трудового дня со смехом бросались в речку или пруд на краю села.