Текст книги "Остров надежды"

К сожалению, отсюда не было выхода, который вел бы из сада прямо в лес. Для того чтобы попасть на пляж, надо было, наверное, объехать вокруг дома верхом. Нора спросила себя, где же конюшни? Однако ей тут же захотелось посмотреть жилища рабов. Адвеа, казалось, гордилась своим домиком и очень хотела показать его Норе.

Увы, кухарка была уже занята – подходило время ужина. Нора увидела, что планируется подать рыбу, скорей всего, свежую, прямо из моря, и у нее потекли слюнки.

В конце концов к местам проживания рабов повела Нору маленькая Манса.

– Здесь, миссис! Хорошо, миссис?

Манса тоже считала интерес Норы к жилью рабов чисто практическим – проверкой на порядок и чистоту. И в этом смысле к хижине Адвеа действительно не было никаких претензий. Но она показалась Норе слишком маленькой для целой семьи. Пространства там едва хватало для двух циновок, примитивно сколоченного стола и трех стульев. Место для приготовления пищи находилось под открытым небом, перед хижиной.

Нора, которая сейчас вспомнила замечание Элиаса по поводу ураганов и наводнений, бросила короткий взгляд на устройство хижины: деревянные угловые сваи, крепкая, пусть и примитивная каменная кладка высотой приблизительно до уровня бедер, а поверх нее – стенки из глины. Соединительные решетки между сваями заполнены глиной, высохшей на солнце. Крышу образовывают пальмовые ветви, а полом служит утоптанная и чисто подметенная смесь из извести, камня и глины. В общей сложности это жилье гораздо больше, чем дом Элиаса Фортнэма, было похоже на хижину, которую Нора и Саймон мечтали построить на пляже своей мечты. Ураган такая хижина вряд ли выдержит.

– После ураган мы строить все заново, – спокойно сказала Манса, когда Нора спросила ее об этом.

Ее, казалось, это мало волновало. И действительно, в этом жилье не было никаких личных вещей, кроме пары простенько скроенных и пестро разрисованных платьев и платков, которые женщины повязывали на головы в виде тюрбанов. На полке лежали красиво связанные в бантик ленты, которые Нора подарила Маану после обеда. Девушка, казалось, была искренне рада получить их. Но больше у женщины и ее дочерей, которые жили в этой хижине, ничего не было.

– У тебя нет отца? – спросила у Мансы Нора.

Девушка оттопырила губы.

– Есть, миссис, но он принадлежать лорд Холлистер. Был кучер, сейчас полевой ниггер. Мы его видеть мало.

Учитывая то, что Нора успела узнать о здешнем обществе, ей стало ясно, что отец Мансы и Маану был понижен в должности, – возможно, его хозяину не понравилось, что он нашел себе жену на соседней плантации. Однако она не стала расспрашивать девочку дальше. Может быть, позже у нее будет возможность выслушать по этому поводу Элиаса или кого-то из Холлистеров.

Когда Нора вернулась назад в свои комнаты, Маану уже закончила сортировать ее гардероб и развешивать вещи по шкафам. Одежду бывшей миссис Фортнэм она оттуда вынула и сложила в сундуки.

– Собственно, жалко вещей, – сказала Нора с сожалением. – Может быть, ты хочешь что-нибудь из них? Конечно, они будут тебе широковаты, – Нора и сама была намного изящней своей предшественницы, – но по длине должны подойти. Ты смогла бы подогнать их по себе. И для твоей сестры тоже можно выбрать несколько.

В Англии Нелли всегда была счастлива, когда Нора дарила ей какое-то платье из тех, что становились ей не нужны. Маану же отрицательно покачала головой.

– Не для ниггеров, – коротко сказала она.

Нора вздохнула.

– Однако они бы очень подошли тебе, – попыталась она еще раз и вдруг нашла в куче одежды пару простых юбок и рубашек. – Вот это! Это было бы воскресным платьем для тебя. Бери, Маану, я скажу баккра, что подарила его тебе.

Маану ушла, сухо поблагодарив ее. При этом Нора спросила себя, существует ли для рабов воскресенье. Она бы уже не удивилась, узнав, что рабам вообще не полагаются выходные дни.

Элиас покачал головой, когда она позже спросила его об этом.

– Не будь глупой, Нора, конечно, у них бывают свободные дни. День на Рождество и полдня на Пасху. Каждое второе воскресенье пастор проводит богослужение, и там они тоже могут отдохнуть. А с наступлением темноты на плантациях все равно заканчивается работа, так что эти парни не перетруждаются.

Нора пришла в ужас. Единственный свободный день в году, и это за работу на плантациях от восхода и до заката? Ну ладно, теперь солнце заходило еще относительно рано. Однако что же будет посреди лета?

– Кстати, я мог бы завтра показать тебе плантацию, – сказал Элиас. – Твоя лошадь достаточно отдохнула после путешествия?

Он улыбнулся, а Нора облегченно вздохнула. Значит, Аврора и другие лошади прибыли сюда благополучно. Она с восторгом кивнула. Как выглядят плантации сахарного тростника, она уже знала, но, может быть, экскурсия будет включать также путь к побережью.

На следующий день Элиас сначала показал Норе дорогу к конюшням. Они находились с другой стороны дома, на таком же расстоянии, что и кухня, и оказались прохладными и просторными. Элегантная кобыла Норы была размещена, как подобает ее положению, тщательно вычищена и уже оседлана. Черный конюх-слуга действительно мог составить конкуренцию Пепперсу, а тот уж был крайне щепетильным во всем, что касалось ухода за шерстью лошадей и упряжью. Мужчина умело придержал ей стремя, после того как подвел Аврору к подмосткам для посадки на лошадь. Элиас взобрался на черного мерина.

– Хорошо, значит, сначала на поля, – заявил он. – Мы сейчас обрабатываем триста пятьдесят гектаров, причем не везде растет взрослый тростник. Кое-где мы только высадили рассаду, а кое-где растения молодые – нынче плантация расширилась. До сих пор мы получали только около семисот фунтов сахара в год, но со временем его будет больше, сахарный тростник дает урожай на протяжении двадцати лет. У нас двести пятьдесят полевых ниггеров и еще приблизительно двадцать работает в конюшне, сараях, в доме и в саду. Пятнадцать лошадей – как я говорил, их трудно раздобыть, – пятьдесят мулов, семьдесят ослов…

– И ветряная мельница! – засмеялась Нора. Она наслаждалась конной прогулкой по полям, хотя стало душно и не было ни единого дуновения ветерка. – А что вы на ней делаете?

Она указала на каменное строение, крылья которого были затянуты парусиной. Мельница стояла на холме. Наверное, ее было видно из дома, если посмотреть в окно, выходящее на фронтальную сторону.

– Мельница приводит в движение пресс. Если только дует ветер. А в ином случае…

Всадники подъехали ближе, и Нора увидела, как работает привод, когда ветер бывает слабым: молодой чернокожий парень гонял упряжку ослов вокруг кораля и тем самым приводил в движение жернова мельницы. Что парень, что животные одинаково обливались потом.

– Вот, смотри, – сказал Элиас, не обращая внимания на раба. – Это сок сахарного тростника.

И действительно, ручеек золотисто-коричневой жидкости вытекал из-под пресса мельницы в ушат. Наполненные емкости рабы уносили в дом, находящийся рядом.

– Сейчас этот сок будут упаривать, а потом зальют на плоские сковородки. Там он кристаллизуется – и получается мусковадо. Можно отправлять его на кораблях сразу в Англию на рафинадный завод, и там уже делают белые кристаллы сахара. А из тростникового сиропа, который является своего рода побочным продуктом, мы путем перегонки получаем ром.

Нора слушала вполуха – ее больше интересовали люди, которые надрывались здесь. До сих пор она не особо вникала в вопросы количества полевых рабов, однако сейчас увидела упряжки мулов и рабочих, подвозивших сюда сахарный тростник. В общей сложности двести семьдесят рабов – это было больше, чем все население деревни Гринборо… Настоящий городок. Кто заботился об этих людях? Были ли здесь школы? Врач?

Нора решила, что лучше не задавать вопросов. Ей не хотелось омрачать установившиеся между ней и мужем отношения. Затем Элиас показал ей другие фермы, сараи и стойла для мулов и ослов, а потом – наконец-то! – дорогу к побережью.

– Тут ты не заблудишься, – сказал он, снова направляя своего коня к плантации. – Возьми с собой слугу: хотя место здесь вообще-то безопасное, но, с другой стороны, никогда не знаешь, что придет в голову этим разбойникам с Голубых Гор. И, возможно, пираты не все еще вымерли.

Смех Элиаса говорил Норе о том, что его замечания не стоит воспринимать слишком серьезно. И тем не менее, наверное, она вынуждена будет брать сопровождающего при конных прогулках: даже отец неохотно отпускал ее одну в парк Святого Джеймса, абсолютно безопасный. Но в этот день она хотела бы сполна обследовать свой остров, и чтобы при этом ей никто не мешал.

Нора пустила Аврору вскачь, и черная кобыла буквально взлетела над широкой дорогой, которую кто-то прорубил сквозь лес. Нора видела следы вырубки – Элиас, очевидно, время от времени обращал пару-тройку красных деревьев в деньги. Вследствие этого джунгли уже были не слишком густыми. Но когда дорога вдруг расширилась прямо перед пляжем, она забыла о деревьях. Перед ней лежал ослепительно-белый песок, а за ним плескалось море, в этот день лазурно-голубое. Вид был таким, что у Норы захватило дух – в то время как для Авроры он был скорее устрашающим. Кобыла явно боялась и не хотела выходить из прохлады леса на палящее солнце. Нора попыталась пришпорить ее, однако затем оставила в покое и спешилась.

Молодая женщина привязала лошадь к дереву, а сама, словно в трансе, погрузилась в свою фантазию, которую когда-то делила с Саймоном и которая теперь стала реальностью. Она стянула с себя сапоги для верховой езды и почувствовала босыми ногами податливый песок. Она представляла его себе не так, она все время думала, что он мягче, что он будет не таким упругим… Нерешительно, почти недоверчиво она зашагала по теплому пляжу к воде, а затем вдруг побежала, словно ребенок. Добежав до моря, Нора, не обращая внимания на платье, опустилась на колени. Она почувствовала прохладу воды, опустила в нее руки и стала играть с нежно бьющимися о берег волнами. Это было великолепно. Но ощутить радость у нее не получилось.

Нора зашлась в разрывающих сердце рыданиях.

Глава 8

Элиас вышел из себя, услышав о том, что Нора поехала верхом к морю без сопровождения мужчины.

– Я знаю, здесь на первый взгляд не видно опасности, – упрекал он ее. – Но тут есть мароны, а выше Кингстона совсем недавно были нападения на фермы – Холлистер рассказывал. Не говоря уже о том, что леди неприлично в одиночку разъезжать на лошади по округе.

– Мароны? – спросила Нора, обходя вопрос приличий. – Это свободные чернокожие или кто? Однако…

– Это отродье черных ублюдков, которых когда-то оставили тут испанцы! – Элиас пришел в ярость. – Маленький подарок английским завоевателям. До того, как испанцы ушли с острова, они отпустили своих рабов и вооружили их. Это же надо себе такое представить! Для меня это всегда было необъяснимым…

Для Норы это было вполне понятно, она видела в этом продолжение войны любыми средствами. Испанские плантаторы просто наспех насолили тем, кто по-разбойничьи отнял у них землю, и, наверное, их потомки до сих пор радуются удавшемуся трюку.

– Они небось думали, что негры будут воевать! – между тем продолжал возмущаться Элиас. – Но глубоко ошибались, эти сволочи сразу же убежали в горы и сидят там до сих пор. Они слишком трусливы для открытой войны, но время от времени совершают набеги, воруют в одном месте, грабят в другом… Иногда они прячут у себя беглых рабов, а иногда выдают их назад за вознаграждение. Им ни в чем и никогда нельзя верить, хотя иногда с ними заключают что-то вроде договоров и соглашений.

– И они добираются даже сюда, на наше побережье? – удивилась Нора.

Элиас пожал плечами.

– Они могут появиться везде, – заявил он. – Так что бери с собой мальчика-слугу, когда выезжаешь верхом, и обрати внимание на цвет своего лица, ты опять слишком долго была на солнце!

Таким образом, выезжая в следующий раз, Нора попросила одного из мальчиков-рабов, служивших на конюшне, сопровождать ее, но настоящего удовольствия от езды в такой компании не получила. Слугам разрешалось ездить верхом только на мулах, да и на них они толком держаться не умели – этому их никто не учил. Так что мальчик довольно беспомощно ерзал на неоседланной спине животного, а когда Нора скакала рысью или галопом, то он подвергался постоянной опасности упасть. В лесу перед выходом на пляж она заставила мальчика слезть и приказала держать и лошадь, и мула, но с рабом за спиной ей казалось, что она находится под постоянным наблюдением.

На верховых прогулках было почти невозможно защитить лицо от солнечного света – ведь направление освещенности слишком часто менялось. Кожа Норы легко загорала, даже если та держалась в тени. Так что уже через несколько дней она приобрела легкий золотисто-коричневый оттенок. На побережье это происходило еще быстрее, чем в саду, – казалось, что песок и море отражают солнечный свет. Таким образом, Норе пришлось ограничить посещения бухты своей мечты. Если она и выбиралась туда, то пешком. Это занимало больше времени, зато ей вряд ли угрожала опасность быть обнаруженной. Никто не наблюдал за Норой, если она оставляла свою лошадь в конюшне, и никто не искал ее.

Судя по всему, для жены плантатора в доме не существовало никакой работы, так же, как и на территории плантации. Каждое действие – от приведения в порядок своей одежды до планировки сада, что английские леди по традиции брали в свои руки и делали самостоятельно, – тут за нее выполняли рабы. Хозяйка дома была украшением-безделушкой, приложением, избалованным и ухоженным, как ручная собачонка. Нора постоянно чувствовала себя куклой, когда Маану причесывала и одевала ее по утрам. Девушка быстро усвоила необходимые приемы и оказалась чрезвычайно умелой.

Поскольку Элиас чаще всего был уже в дороге, когда лучи солнца будили Нору в ее спальне, то ей подавали завтрак в ее комнату. Ей оставалось только сидеть и ждать.

В первые дни Нора занимала себя тем, что развешивала в доме новые картины и расставляла скульптуры, приобретенные мужем, но это было сделано очень быстро. Она отчаянно искала себе какое-нибудь занятие, но вскоре была вынуждена признать, что это безнадежно. Если не надо было готовить праздник или устраивать званый ужин – а эту задачу Элиас поначалу не ставил перед своей молодой женой, – то Норе не оставалось ничего другого, кроме как заниматься бессмысленным рукоделием, читать или писать письма. К счастью, в доме нашлась библиотека, и, казалось, пару книг Элиас действительно прочитал или по крайней мере самостоятельно купил. Нора с большим интересом углубилась в изучение книг сэра Ханса Слоана о флоре и фауне Ямайки и в конце концов забрала их к себе на террасу. Украшенный резьбой по дереву садовый домик над кухней будто приглашал оставаться в нем подольше, и Нора скоро стала проводить там тягучие дневные часы, причем не только за чтением и письмом, но также и за подслушиванием болтовни слуг в хозяйственных помещениях, находящихся ниже. Тем самым она не преследовала никаких дурных намерений, ей просто нравилось хотя бы со стороны как-то участвовать в жизни плантации. Она слушала песни девочек, работавших на кухне, – они пели за чисткой овощей и разделкой рыбы, – улыбалась тому, как строго Адвеа руководит ими, и слышала ее нарочито сердитый голос, когда домашние слуги и девочки кричали друг другу какие-то шутливые слова и, может быть, иногда обменивались даже поцелуями, вместо того чтобы махать веником и поварешками. К удивлению Норы, между собой чернокожие тоже разговаривали на чудовищно ломаном английском, что ей сразу же бросилось в глаза у Маану и Адвеа. Неужели им было запрещено разговаривать на их родном языке?

Маану снова пожала плечами, когда Нора спросила ее об этом. Характерная привычка, которую молодая женщина заметила также и у других рабов. Казалось, что все слуги старались следовать добродетелям трех обезьян: ничего не слышать, ничего не видеть и, упаси Боже, не признаваться, что кто-то что-то знает!

– Не знать, миссис, – утверждала теперь Маану. – Не знать, запрещено, не запрещено. Но знать, что не понимать друг друга.

– Эти… люди из Африки. – Как и прежде, в Норе все противилось тому, чтобы называть их рабами. – Неужели они больше не понимают своего родного языка? – удивилась она.

– Нет, миссис, свой язык – да, но не другие… Африка много языков – много племен.

Нора кивнула. Теперь ей все стало ясно. Очевидно, чернокожие на плантации были вывезены из различных областей континента. Конечно, Африка была большой! До сих пор она никогда не задумывалась над этим, но, естественно, там тоже могло быть большое количество наций, вроде англичан, испанцев, французов и голландцев, которые говорили на разных языках, да и в остальном имели мало общего. Этим объяснялось также и то, что здесь так редко бывали восстания. Для белых все чернокожие были одинаковыми, но для самих рабов между ними существовали различия, и, может быть, люди, закованные в цепи и работавшие, не разгибая спины, рядом друг с другом, – в Африке были врагами.

Стоило Норе понять это, нехорошие чувства, которые она испытывала, когда ей говорили о том, что держать рабов дано Богом, а все чернокожие наполовину животные, – только усилились. Не может быть, чтобы Африка так сильно отличалась от Европы. Враждующие между собой нации – это хотя и не говорило о большом уме и миролюбии различных племен и народностей, но все же не могло быть поводом для того, чтобы считать их существами низшего порядка.

Нора часто задумывалась над этим, когда сидела без дела в своей беседке и мечтала – до тех пор, пока случайно не подслушала то, что пробудило в ней тревогу. Дело было вечером, скоро должны были подать ужин, и большая суета на кухне как раз закончилась. Часть занятых на кухне девушек уже ушли домой, в свои хижины, другие накрывали на стол и выносили блюда. Нора, которая с тоской слушала стрекотание цикад и смотрела на закат, со вздохом встала. Ей придется идти, чтобы не слишком поздно появиться за столом. Элиас придавал значение общим ужинам и празднично накрытому столу. В первые дни он время от времени упрекал Нору за то, что бокалы отполированы не безукоризненно или же что-то из столовых приборов разложили не так. Его жена должна уважить его и проследить за тем, чтобы рабы все делали правильно, иначе зачем же он привел к себе в дом леди!

После нескольких замечаний Нора собрала всех людей вокруг стола, горя желанием показать им, как правильно расставлять тарелки и чашки для супа, раскладывать ложки, вилки и ножи. В будущем ошибки не повторялись. Чернокожие, казалось, обучались значительно быстрее, чем персонал в Англии, но у английских слуг, естественно, за спиной не маячила плеть. Стоило Норе всего лишь раз показать слугам, что такое правильное обслуживание за столом, и в последующем все проходило безукоризненно. По крайней мере Элиас никаких промахов не замечал, а Нора старалась не исправлять мелкие ошибки прямо за столом. Позже она говорила со слугами об этом, и они явно сумели оценить ее поведение. Собственно, не было ничего такого, на чем могло бы основываться ее предположение, но у Норы все же возникло чувство, что домашний персонал начал относиться к ней с симпатией. В любом случае миссис Фортнэм любили больше, чем ее супруга, по отношению к которому при всем послушании рабы испытывали подспудный страх или же, как Маану, – чувство ненависти. По крайней мере так казалось Норе.

Хозяйка была на пути в столовую, намереваясь проверить накрытый стол. Может быть, ей еще раз придется напомнить, чтобы его украсили цветами. Она только накануне показала прислуге, как красиво расставлять букеты. И вдруг молодая женщина услышала голоса в саду возле кухни:

– Аквази? Это ты? Можешь выходить, тут уже никого нет.

Нора узнала голос Маану. Но только говорила девушка на чистом английском языке.

– Я пришел только сейчас, мы работали на границе с владениями Холлистера. С надзирателем, этим Трумэном. Тоби истощен до смерти, а Харди…

Этого мужского голоса Нора еще никогда не слышала. Очевидно, этот раб был не из числа домашней прислуги.

– У него плохо с ногой, да? А что говорит Квадво? – Голос Маану был очень встревоженным.

Молодой человек фыркнул.

– То, что он говорит всегда. Нужно вызвать духов, может быть, они вылечат его, а может быть, и нет. Мазь твоей матери тоже не очень помогает. Ничего удивительного при такой большой открытой ране.

Маану тяжко вздохнула.

– Возьми хотя бы это – это его подкрепит. И пусть не приходит на раздачу еды. Он должен лечь и держать ногу повыше – так говорит моя мать. Это, наверное, поможет больше, чем все лекарства. А здесь мясная похлебка для Тоби. Ему нужно снова набраться сил, иначе Трумэн возьмет его на заметку или даже прикажет высечь. Неужели для него не найдется места на переработке сахара или на перегонке спирта?

Нора была потрясена тем, что ее рабыня обнаружила столь совершенное знание английского языка, и тем более ее обескуражило то, что раб с плантации, с которым разговаривала Маану, владел языком не хуже. Однако Норе следовало немедленно уйти отсюда. Не исключено, что сейчас за ней зайдет Элиас и подслушает тех, кто разговаривал внизу. Нора не знала, как обстоят дела с языком, но совершенно точно Адвеа и Маану было запрещено воровать еду со стола господ и раздавать ее полевым рабочим.

Нора не собиралась выдавать их. Однако Маану придется вечером ответить на все ее вопросы!

– Пожалуйста, не говорить баккра, миссис! Пожалуйста, не говорить баккра! – Впервые, с тех пор как Нора увидела ее, Маану утратила свою гордую осанку и демонстративное равнодушие. Наверное, у нее кровь отлила от лица – черная кожа приобрела сероватый оттенок.

– Он Аквази наказывать… и Тоби…

Молодая девушка, казалось, больше боялась за своего приятеля, чем за саму себя.

– И меня…

Маану усиленно терла себе лоб, как будто хотела изгнать оттуда мысли о возможных последствиях своего проступка. Норе больше всего хотелось успокоить ее, чтобы та не боялась, но она приняла решение оставаться твердой. В этот день она хотела получить пару ответов на свои вопросы.

– Говори правильно, Маану, я знаю, что ты это можешь, и этот Аквази тоже. Так что хватит водить меня за нос.

– Маану-Китти не дурачить миссис…

Девушка явно была в панике.

– Возьми себя в руки и говори правильно, Маану! – повторила Нора. – Тогда тебе ничего не будет. Я не хочу тебя предавать, но мне надоело, что мне врут.

– Я же не вру вам, миссис, – подавленно прошептала Маану. – Это же не ложь, если…

– Если ты делаешь вид, что не говоришь на нашем языке, хотя на самом деле говоришь на более чистом английском, чем мои слуги в Лондоне?

Маану опустила голову.

– Моя мать твердит, что я не должна показывать, как я говорю. И Аквази тоже. От этого будут только неприятности у нас – домашних негров – и особенно у полевых рабов. У Аквази уже достаточно неприятностей.

Пока Нора никак это не прокомментировала.

– Значит, белые господа предпочитают общаться с вами на… хм… каком-то детском языке?

Маану кивнула.

– Но ведь и не все хорошо говорят по-английски, – сказала она затем. – Собственно, только очень немногие, хотя, я думаю, некоторые понимают больше, чем показывают.

Неожиданно быстрые успехи в результате уроков Норы за столом, похоже, подтверждали слова рабыни.

Однако Маану и вправду выражалась на удивление изысканно.

– Откуда у тебя эти знания? – осведомилась Нора.

– От Дуга… от мистера Дугласа, миссис, – поправила себя Маану. – От сына баккра. Моя мама была его нянькой, особенно когда умерла его мама, а также и нянькой Аквази, потому что это было одновременно…

– Мать Аквази тоже умерла? – спросила Нора.

И вдруг ей в голову пришла мысль – почему же на плантации так мало детей? Естественно, отпрыски обслуги в английских домах тоже не бегали по головам господ, однако там слуги были или неженатыми и жили в господском доме, или же уходили по вечерам домой, к своим семьям, как Пепперс. Рабы же жили здесь, на месте, но, очевидно, никто не контролировал, кто с кем делит постель. Хижины рабов должны были быть наполнены маленькими чернокожими детьми, но нигде не было видно ни единого ребенка и не слышалось детского плача, как тогда, в Лондоне, из квартиры Тэннеров.

Маану прикусила губу.

– Не… хм… не сразу. Но мама Адвеа нянчила обоих мальчиков, они вместе играли, а потом и я с ними, когда появилась на свет. Но я намного моложе. Дуг… баккра Дуглас хотел, чтобы Аквази был его слугой, его боем, и баккра потом разрешил это. Поэтому Аквази остался с Дугом, когда тому дали домашнего учителя и белую воспитательницу. А я потом бегала за ними обоими, когда научилась ходить. Белая нянька – мисс Карлеон – считала меня очень миленькой.

Нора кивнула.

– Я понимаю. Но однажды Аквази попал в немилость, и его послали на плантацию. И теперь ты думаешь – если я замечу, что ты умеешь говорить правильно, с тобой произойдет то же самое. Но тебе бояться нечего, Маану! Мне хочется, чтобы моя служанка говорила со мной на правильном языке, целыми фразами, и я предпочитаю, чтобы она не отвечала на каждый мой вопрос «не знаю». Итак, отныне мы будем вести себя, как нормальные люди.

– Люди, миссис? – твердо спросила Маану.

Не успела улетучиться ее паника, как наружу снова прорвались ее дух протеста и склонность к горделивым насмешкам. Нора вздохнула и стянула с головы спальный чепчик, который уже надела на нее Маану. Наверное, Элиас сегодня посетит ее, а ему больше нравилось, когда волосы у жены были распущены. Да, надо прекращать разговоры, пока ее супруг внезапно не застал их за болтовней.

– Я не хочу, чтобы ты была моим врагом, Маану, – устало заключила Нора. – Напротив. Однако ни в твоем, ни в своем положении я изменить ничего не могу. И все же я не буду обращаться с тобой, как с животным, и желаю, чтобы и ты не относилась ко мне, как к пустой кукле для наряжания. Для того чтобы доказать тебе свою добрую волю, я сейчас не буду спрашивать тебя, кто такие Тоби и Харди и что вы двое, ты и Адвеа, передали им через этого Аквази. Я исхожу из того, что все вы действовали из наилучших побуждений и это никому не повредит. Ведь это так?

Маану кивнула – ей, по-видимому, стало легче на душе.

– Мы просто хотели помочь, – сказала она довольно сухо.

Нора взяла корзину с овощами, которая постоянно стояла у нее в комнате для переодевания.

– На, возьми это с собой для Тоби и Харди, кем бы они там ни были. И скажи Адвеа, что я и в дальнейшем не буду контролировать количество мяса и овощей, или из чего она там делает супы, которые, кстати, очень ароматно пахнут. Может быть, она и нам приготовит нечто подобное.