Текст книги "Кровавая купель"

– Хм... Я думал, у меня есть то, что надо, чтобы быть боссом... но каждый день я по кусочкам умираю. Сохранять этим людям жизнь – это слишком большая тяжесть для одного... Эй, еще виски! Ага, сюда поставь. Послушай, Ник, ты не хотел бы здесь остаться? С нами. Был бы здесь вторым после меня человеком.

– Извини, Босс, но мне надо обратно в Эскдейл. Там есть человек, который много для меня значит. Я тут подумал, если бы вы меня просто подвезли до...

– Ладно, Ник, поговорим завтра. А теперь как-то само собой получилась вечеринка... смотри, они цыплят зажарили. – Он подмигнул и ткнул меня локтем. – А вон Шейла сидит одна. Ты знаешь, она к тебе неровно дышит... Слушай, Мозаика, бродяга ты этакий! А ну, смени музыку! Что-нибудь другое вместо этого дерьма.

Он, шатаясь, пошел прочь.

Когда я сел рядом с ней, Шейла благодарно улыбнулась:

– Цыпленка хочешь?

– Да, спасибо... черт, виски ударило в голову. Я к нему не привык.

– Посмотри на лица, Ник. Они давно не были такие счастливые. Ты герой.

– Только не начинай снова, – рассмеялся я. – Меня зовут Ник Атен, можно при желании зарифмовать с Сатаной, и я никто, который не делает ничего.

– Да? Ты так думаешь?

Она подала мне тарелку цыплят и посмотрела на меня этими глазами, черными и блестящими, как полированный уголь.

– Хорошо, мистер Атен, – улыбнулась она и села напротив меня. – Расскажите мне вашу историю.

На следующий день Босс, похмельный больше обычного, огрызался на меня каждый раз, когда я просил провезти меня мимо Креозотов, которые шатались за изгородью, как сбежавшие из Бедлама.

Кончилось тем, что я пошел обслуживать грузовики. Как прямой намек, что я хочу взамен.

К вечеру дождь перешел в снег, и я с удовольствием залез под горячий душ и сел у камина, бросавшего в трубу языки пламени, как огнемет.

Шейла притащила тарелку этого лепешечного хлеба и стала жарить его на проволоке над огнем. Она предложила мне еще и меду, объяснив:

– Мы немножко торговали с людьми из Хармби, пока не стало столько гапов вокруг. У них там большие сады и ульи.

– Когда наладим жизнь, это как раз будет то, что мы должны делать, – ответил я. – Торговать с другими общинами. Ты только подумай: мы просто кучка детей без опыта и знаний, и нам надо построить цивилизацию с нуля. Как ты думаешь, когда у нас снова будет программа космических исследований?

– Надеюсь, никогда. – Шейла наклонилась, прижавшись к моим ногам, и смотрела в огонь. – Наверное, теперь мы сможем жить более простой жизнью. Знаешь, как раньше племена краснокожих. Если тебе тепло, еды хватает и... и если есть кто-то, кого ты любишь и кто любит тебя, – этого достаточно.

– Хотелось бы мне сказать, что ты права. Но ты знаешь, как в природе волка – выть на луну или в природе ласточки – лететь на юг, так и в природе человека есть что-то, заставляющее исследовать, колонизировать, развиваться. Мы не успокоимся, пока не разберем вселенную на части, как часы, и не поймем, почему она тикает. Потом мы захотим понять, как построить новую. Конечно, убрав все недостатки.

Она смотрела на меня пристально, черные длинные волосы падали ей на грудь.

– Почему ты так говоришь. Ник? Почти все время ты такой же, как другие ребята, но вдруг иногда говоришь так, будто знаешь что-то, чего мы не знаем.

Я рассмеялся:

– Не обращай внимания. Я начинаю говорить, как Дел-Кофи.

– Кто?

– Да так, один яйцеголовый там, дома.

– У тебя еще кто-то есть там, дома, Ник? Я имею в виду – кто для тебя что-то значит. Я знаю, что я...

– Внимание! Всем заткнуться и слушать! – крикнул Мозаика. – Док связался по радио с Дублином. На них напали, и они говорят, что это самое крупное нападение из всех, что были.

Глава сорок первая
Победа тьмы

За тридцать секунд в радиорубку набились все, кто мог влезть. Док сидел на столе, глядя на переключатели передатчика, будто видел в них, что происходит на том конце. Из динамика на фоне треска слабых помех ясно звучал голос:

– Планета Земля, говорит Дублин. Приветствуем вас на гигантском спектакле. Иисус, Мария и Иосиф, эти парни укрыли собой всю местность! Итак... мы включили прожектора, и видно, что они... они вроде лезут на изгородь.

Док сказал специально для меня:

– Дублинский лагерь устроен в тюрьме. Там примерно тысяча ребятишек. И вооружены они лучше всех других. – Он нарисовал в воздухе один квадрат в другом. – Наружная граница – это высокая колючая проволока. Потом идет внутренняя бетонная стена высотой в тридцать футов.

Быструю речь Дока перебивали слова из динамиков – это другие общины спешили со словами ободрения.

– Удачи вам, Дублин, – сказал девичий голос с немецким акцентом.

Потом голос с произношением английской частной школы:

– Держитесь, парни! Задайте этим гадам перцу. И снова Дублин:

– Шейла здесь? Я как-то обещал ей прогулку при луне по старому Дублину. Она еще помнит?

Шейла покраснела:

– Конечно, помню, Джоно. Ты там поосторожнее, слышишь?

– Пошли мне воздушный поцелуй, милая, и я тебе достану кусок Обманного Камня... Господи, вы слышали только что?

Это прозвучало как взрыв помех.

– Мы стрельнули по ним из гаубицы. Она выкосила в толпе целую просеку.

Будто радиопостановка. Мы принесли стаканы и жареных цыплят и слушали. Только это было взаправду. Тысяча человек, ни одного старше девятнадцати, вели битву с противником, который больше не был человеком.

– ...это пулеметы, – сказал голос с мягким ирландским акцентом. – Мне видно в окно... пули как искры летят с крыши у меня над головой... туда, в темноту. Даже целиться не надо... Стреляй в ту сторону – и нельзя не попасть. Их там тысячи... Они стали накапливаться сегодня днем. Раньше они уже это делали, но рассеивались, сегодня в первый раз... выстрел! Это опять гаубица. А теперь мы выкатываем к воротам танки. Они будут стрелять в упор через проволоку...

Из динамика раздался треск стрелкового оружия, и снова грохот больших пушек, как взрыв помех. Я оглядел лица людей в комнате. Они ловили каждое слово. Это не была жажда крови. Каждый взрыв был заверением, что мы тоже можем выжить.

Шли часы. Приносили еще еды и питья. Иногда мы криками приветствовали сообщение ирландца об очередном успехе. Они были уверены в себе, сидя в безопасности за тридцатифутовыми бетонными стенами. И мы тоже ощущали собственную безопасность. Хотя я, когда выходил отлить, видел, как шатаются беспокойно Креозоты по полю, будто как-то знают, что происходит в Ирландии.

– Ник, ты прослушал! Ребята в Ирландии вывели огнеметы! – У Мозаики была в руках обгорелая палка. – Они их сегодня поджарят!

– Теперь мы повесили ракеты на парашютах. Все осветилось, и я могу вам описать эту сцену... – Спокойный голос пресекся. Когда он заговорил снова, все ощутили, что голос изменился. В нем было почти что недоумение. – Мы положили сотни этих таких-растаких. Они все еще идут. У них не хватает соображения это бросить... Вот опять танки... Постойте... Стойте! Танки идут к воротам! Наши парни отступают! Святая Мария, они даже не останавливаются подобрать оружие! А, черт! Теперь я вижу, что там... Психи прорвали изгородь слева от меня. Они вливаются, как наводнение... Давайте, давайте... Вот. Мы закрыли ворота в стене. Теперь этим гадам только крылья отращивать, чтобы перелететь.

Из динамиков снова донесся треск автоматов и винтовок. Мы перестали есть. Важно было только одно: услышать следующее слово мягкого ирландского голоса.

К одиннадцати треск перестрелки был так же густ. Дублинцы стояли на стенах тюрьмы, стреляя почти в упор в Креозотов, которые лезли на бетонные блоки, как упершийся в волнолом морской прилив.

То, что их вело, не давало им отойти, даже когда их полили горючим и бросили сверху горящую ветошь.

– Боже мой... я рад, что вы можете это только слышать. А не нюхать. Пламя почти в сорок футов высотой... Вонь невероятная... Психи все еще прут. Их тысячи, они выходят из тьмы и просто... просто бредут в пламя.

Я видел их внутренним взглядом. И я знал, что Креозоты не будут творить бессмысленного массового самоубийства. У них какая-то стратегия, и они будут ее держаться. У меня похолодело в груди.

Чья-то рука скользнула под мою. Шейла подняла глаза, лицо ее было серьезно. Она глядела на динамик.

Голос ирландца звучал теперь тусклым и далеким. Как компьютер, объявляющий посадку на самолет:

– Стрельба продолжается. Пошли минометы. Психи нам облегчили задачу, они подошли ближе.

Я слушал и видел внутренним взором наступление Креозотов. Они шли по собственным мертвецам. Погибали, и по ним шли следующие. Я знал, что они сделают: построят насыпь из трупов у стены и взойдут по ней.

– Ребята в Дублине справятся, – сказал Док. – У них там хватит оружия на целую армию. Они уже раньше это делали и сегодня сделают снова.

Но он не улыбался, и на очках у него были капли испарины.

– Привет. – Голос ирландца был спокоен. – Я знаю, что вы нас слушаете и молитесь за нас. Должен вам сказать, что они добрались до верха стен. – Голос звучал несколько виновато, будто дублинская община подвела нас всех. – Они уже в здании. Снаружи в коридоре стрельба... Кажется, мне пора вступать и делать свою долю работы. Всем спокойной ночи. Спокойной ночи, Шейла, благослови тебя Господь. Мне очень жаль, но мы сделали все, что могли...

И долго еще отдавался у нас в ушах последний треск из динамика.

Мы сидели и молчали. Молчали.

Было еще темно, когда я почувствовал, что с меня стаскивают одеяло. На миг я замер от ужаса, что Креозоты вломились внутрь.

Кто-то влез в кровать рядом со мной. Сомнений не было – это девушка. Она была голой, и ее груди проехали по моему голому плечу.

– Ник?

– Шейла? Что с тобой?

– Я так боюсь, что хотела куда-нибудь зарыться.

– Хм... ты, кажется, замерзла.

– Очень, Ник. Позволь мне сегодня спать с тобой.

Я признаю, что лежал с Шейлой, ощущая каждый дюйм ее обнаженного тела, и думал о Саре. И о тех беспечных ребятах в Эскдейле, что не видят нависшей лавины. И о том, что было в Дублине. И знал, что сейчас с ней я не могу.

– Ты не против... – я не знал, как сказать, – если мы ничего делать не будем? Кажется, от меня сегодня немного было бы толку.

Она поцеловала меня в щеку:

– Я рада, что ты это сказал. Ник Атен. Ты настоящий джентльмен. Только обними меня и держи... да, вот так. Спасибо.

Я принял решение. Завтра я подойду к Боссу, потребую, чтобы меня вывезли, и не приму “нет” в качестве ответа.

Глава сорок вторая
Город-призрак

–Сделай это для меня. Я заслужил.

Босс посмотрел на электрический свет. Глаза его были как черные дыры с розовыми искрами.

– Заслужил, – сказал он. – И мы тебе будем вечно благодарны, Ник. Но я принял решение. Эти грузовики с территории не выедут.

– Ради всего святого, просто кружка солярки, чтобы провезти меня мимо гапов и высадить. Дальше я пойду пешком.

– Нет, Ник. Это окончательно.

Он пошел прочь, но я схватил его за руку. Люди в кантине смотрели на нас большими глазами.

– Мне надо домой. Босс. Я не хочу, чтобы с моими людьми было так, как с этими беднягами в Дублине.

– Понимаю. Но это не наша проблема. Нам нужно горючее, чтобы продолжать прореживание. Если допустить накопление выше определенного уровня, это вызовет нападение. – Он понизил голос, чтобы больше никто не слышал: – И как ты думаешь, сколько тогда продержится эта проволока?

– У тебя солярки хватит на всю зиму. За сараем бак на сотню галлонов.

Он тяжело выдохнул, обдав меня перегаром.

– Ник... пойдем со мной. Нет, Док, ты останься здесь. Мне надо сказать Нику пару слов с глазу на глаз.

Еле сдерживаясь, Босс зашагал из дома за сарай к резервному баку. Подойдя, он с размаху пнул его ногой.

– Слышишь, Ник? Это эхо слышишь?

– Мне сказали, что тут сто галлонов.

– И это то, во что все верят. А правда в том, старик, что я сам его заполнил, когда мы купались в солярке по уши, – но я не проверил эту проклятую бочку! Она течет. Эта блядь текла и текла, день за днем, земля пропитывалась соляркой, и никто не заметил! – Из черных дыр глаз показались слезы. – Вот почему она такая гулкая, Ник. Эта гадина пустая.

– Твою мать!

До меня начинало доходить. Нет солярки – нечем прореживать Креозотов. Когда они накопят критическую массу, они хлынут через поля, сметут изгородь и захлестнут всю территорию.

Босс был похож на Дэйва Миддлтона перед самоубийством. Он был ходячий труп, который знал, что потерпел поражение.

– И что мне делать. Ник? Эти ребята на меня полагаются. Они думают, что я спасу их шкуры. И я знаю, что мог бы, если бы не эти психопаты снаружи. Мы отлично наладили тут жизнь. Можем выращивать посевы, научились ходить за скотом... Но я нас всех погубил. Моя вина, моя гадская вина.

Он сел, уронив голову на руки, и слезы бежали по его лицу.

– Босс, – присел я около него. – Сколько осталось горючего?

– В четырех грузовиках, которые ездят на прореживание... Примерно по четверти бака в каждом. И пять галлонов в бочке в гараже.

– Давай-ка прикинем... Тут есть малышка “хонда”. Она ведь с дизелем? На ней можно доехать до Тимбукту и обратно на капле топлива?

Босс поднял голову, и я увидел, что на его лице борются подозрение и надежда.

– Что ты хочешь сказать?

– Послушай, у меня есть предложение. Дай мне эту машину и два галлона солярки.

– Ни в коем случае, Ник. Каждый галлон дает нам еще неделю жизни.

– Да нет, послушай, что я скажу. Я хочу сделать так, чтобы у тебя хватило солярки еще на полгода. Взамен ты мне дашь машину с полным баком, и этого мне хватит, чтобы доехать домой.

– И как ты это собираешься устроить? Сотворить еще одно чудо? Как с новым генератором?

– Пойдем выпьем кофе, и я тебе расскажу.

Со мной вызвались ехать Док и Мозаика. Шейла тоже хотела, но я убедил ее повести грузовик.

Я сел за руль машины. Кажется, она была в хорошей форме. Не работали только сигналы и показатель уровня топлива. Но из-за таких мелочей я не собирался терять сон. Мозаика сел сбоку, держа на коленях обрез охотничьего ружья. Док на заднем сиденье с автоматическим пистолетом засыпал меня вопросами.

– Вот какой план, – сказал я им. – Шейла проведет нас через гапов на грузовике – этой инвалидной коляске я в этом смысле не доверяю. У нас в баке два галлона. Этого хватит доехать туда, куда нам надо.

– Но не обратно, – сказал Док.

– Верно. Тем усерднее будем искать горючее.

– Но где мы его найдем? Тут все вокруг уже хорошо подчищено другими общинами. Я показал точку на карте:

– Уэйбич. Я его помню по тем временам, когда был пацаном. Небольшой город на побережье, где селились пенсионеры, – знаете такие места, вроде Божьих залов ожидания. Там должно было быть очень мяло детей, когда обрушилось безумие. Значит, там вряд ли есть колонии детей. Это, в свою очередь, значит, что гапы там не околачиваются. Они должны были покинуть Уэйбич и искать выживших в других местах.

– Будем надеяться, что ты прав.

– Молись, чтобы я был прав. Док. Обратно пешком идти далеко... Ладно, поехали.

Выезжая из ворот, я держался поближе к грузовику. В такой близости к лагерю взрослых не было. Шейла нажала на газ, и мне пришлось сделать то же самое, чтобы не отстать. Она умела водить. Грузовик летел по дороге, разбрасывая брызги зеленого мха.

– Только бы она не затормозила, – сказал я вслух, а то мы исчезнем у нее под задней осью.

– Правильно, – хмыкнул Док с заднего сиденья. – Подбадривай команду.

За поворотом дорогу перекрыла цепочка Креозотов. Шейла даже не снизила скорость. Грузовик прорезал их, как секач капусту.

У перекрестка Шейла развернула грузовик и подъехала к нам.

– Больше Креозотов нет. По крайней мере из нашего стада. – Она посмотрела на меня так пристально, что мне стало неловко. – Поосторожнее там, солнышко.

Меня вдруг окатил прилив нежности к ней. Выскочив из машины, я вспрыгнул на подножку грузовика.

– Спасибо тебе, Шейла. И будь осторожной сама. Мы через пару дней вернемся.

– Я рада, что ты к нам попал, Ник Атен. Ты знаешь, что ты необыкновенный?

Она поцеловала меня в губы. Мозаика присвистнул.

– Вот тебе... – Она улыбнулась. – И помни, что там, откуда ты это получил, есть еще гораздо больше. – Она сжала мою руку, лежащую на дверце. – Ник, когда ты вернешься, я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы ты захотел с нами остаться.

Она еще раз поцеловала меня, охватив мою голову ладонями, а я стоял, не зная, что сказать. Такая она была красивая с этими лентами черных волос, которые развевал ветер.

– Теперь проваливай с моей машины. Ник Атен. Тебя ждет дорога.

Вытерев глаза, она дала газ, и грузовик полетел, виляя, по дороге к лагерю.

Дорога до Уэйбича долгая, ровная и скучная. Шестьдесят миль мы ехали не останавливаясь. Ни Креозотов, ни лагерей уцелевших мы не видели. Хотя однажды увидели вдали что-то вроде гигантского бублика посередине поля.

В бинокль я рассмотрел, что это кольцо из мертвых Креозотов – сотен мертвецов, наваленных друг на друга. В центре кольца торчали обгорелые коробки домов.

Кольцо возникло там, где Креозоты навалились на изгородь перед смертью. Меня затошнило, и я отдал бинокль Доку.

Мы ехали дальше. Док и Мозаика сидели тихо. Я знал, о чем они думают. Много ли времени пройдет, пока Креозоты нападут на ихлагерь?

В пяти милях от Уэйбича мы миновали десяток престарелых Креозотов, хромающих по дороге в сторону города.

Волосы у них отросли белыми гривами. Эти, наверное, были слишком больны, чтобы присоединиться к прежним миграциям взрослых.

Уэйбич оказался городом-призраком. Пляж был таким, каким я его и помнил, и пирс тянулся над песками. Папа нас туда водил с Джоном в детстве.

– Кажется, Господь не оставил нас милостью, – сказал я. – Дал нам отличный кусок.

Город был не тронут. Даже супермаркет был заперт и будто ждал, пока придет, насвистывая, менеджер и откроет его, как ни в чем не бывало.

Мы нашли грузовик на ближайшем угольном складе, и я стал пытаться его запустить. С ДНЯ ПЕРВОГО прошло больше полугода. Машины остались на месте, но шины спустили и аккумуляторы сели. Почти всюду топливо испарилось за время жаркого лета. Еще год-другой – и все эти машины рассыплются в ржавую пыль.

Работа требовала времени, но была простой. За три дня мы запустили грузовик и прицепили к нему большой трейлер. Потом нагрузили в него достаточно бочек солярки, чтобы Полольщики Лейберна могли пережить зиму. Из супермаркета взяли еду и одежду. Я даже нашел в машине место для флакона духов в подарок Шейле.

– Когда мы расскажем об этом Боссу, – сказал Док, загружая в трейлер мешки риса, – он направит сюда целую банду, чтобы очистить город.

На четвертый день мы поехали обратно. Впереди шел грузовик, я ехал на “хонде” сзади. Вокруг меня на всех сиденьях громоздились коробки консервов и шоколада.

Всю дорогу я не переставал улыбаться, воображая счастливые лица ребят, когда мы въедем в лагерь. И подмигивал сам себе в зеркало заднего вида:

– Ну, Ник, вот что значит быть Санта-Клаусом.

Глава сорок третья
Лестница в небо

Я ехал, подпевая ленте в магнитоле машины. Рядом со мной стояла открытая коробка шоколадных конфет. Впереди грузовик, где ехали Док и Мозаика, тащился под нагрузкой, от которой оси трещали.

“Веселый солнечный народ”... и меня среди него посчитайте! Я пел так громко, что руль дрожал в ладонях. “Весеееелый! Соолнечный!”

Почти уже дома. Впереди из-под грузовика вырвался клуб дыма.

– Помедленнее, ребята! Нам не надо успевать на паром... А, черт!

Что-то там не так. Грузовик мчался, хлеща по окрестным деревьям, сшибая ветви.

Дорога была такой узкой, что мне только и было видно, что поросль и летящий впереди грузовик.

Боже мой! У них отказали тормоза. Я вцепился в баранку, шины скользили по слякоти. Мы ехали вниз по склону. Еще сто ярдов – и дорога выравнивается за полмили до лагеря.

Если Мозаика сохранит хладнокровие, он просто съедет с холма, а на ровном месте затормозит коробкой передач.

Как же. Дело было не в тормозах. Мозаика давил на газ, гоня грузовик быстрее, чем тот мог ехать безопасно, будь за рулем хоть сам святой Христофор.

Мозаика ни от чего и не убегал. Он ехал навстречу.

Я припустил за грузовиком, надеясь только, что он не свалится в кювет. Мозаика ехал куда-то, где хотел оказаться вчера.

Вниз по холму, всплеск воды в луже, на плоский участок, деревья отступили – и я увидел то, что видел Мозаика.

– Нет. Нет. Не верю... Гады... Ах вы, гады!

Пять дней назад мы тронулись в путь, оставив лагерь, где было больше сорока человек в возрасте от нескольких недель до девятнадцати лет.

Мы вернулись туда, где не было ни лагеря, ни людей.

Грузовик юзом затормозил. Док и Мозаика выскочили и побежали к порванной изгороди. Я остановил машину и бросился за ними.

Вороны тяжело взлетали, дикие собаки отскакивали с нашей дороги. Я бежал по ковру тел – взрослые в пятнах огнестрельных ранений.

Я добежал до Мозаики. Он безудержно рыдал, колотя себя ладонью по лбу, будто хотел вышибить себе мозги.

Док с побелевшим лицом стоял, тяжело дыша.

– Как они это сделали? Как? Босс мог их прополоть грузовиками... Если – если бы он уменьшил их число... Они бы не напали... Они...

Он вертел головой, ошеломленный тем, что видел. Территория была завалена мертвыми Креозотами. Тут и там виднелись тела членов общины. Я побежал мимо сарая к дому, крича:

– Шейла! Шейла!

Она лежала на лестнице. Погибла, пытаясь не пустить волну психов к мансарде, где был ребенок. Я опустился на ступеньку и приблизил ее изломанное лицо к своему.

– Подохнуть бы мне сейчас, – шепнул я, подняв глаза к небу. – О Господи, дай мне тут подохнуть!

Примерно через два часа мы достаточно пришли в норму, чтобы осмотреть лагерь.

Тело Босса мы нашли под кучей Креозотов у ворот. Наверное, он пал одним из первых. Оружие и стреляные гильзы укрыли ковром место его гибели. Креозоты никаким оружием не пользовались – только бессмысленной жаждой убийства, которая вела их на лагерь. В конце концов, это и было самое разрушительное оружие.

Кто-то из Креозотов выжил после ранений, и они лежали или сидели молча посреди бойни. Нас они не замечали. Мозаика зарядил автомат.

Продолжая поиски уцелевших, я услышал сухой треск выстрелов, разнесшихся среди мертвых домов.

Док нашел меня, когда я рыскал в конюшне.

– Они все погибли, Ник. Нет надобности проверять каждого. Гапы работали тщательно. Они никого из нас не собирались оставлять в живых.

– Ты прав... Но я не уйду, не пересчитав всех.

– Я узнал, почему они не прореживали гапов грузовиками, – сказал Док. – Баки были пусты. Кроме как в баке грузовика, на котором Шейла нас выводила, не осталось ни капли солярки. Последние галлоны Босс отдал нам.

Кровь загудела у меня в ушах.

– Господи, я же просил только два!

– Он дал нам восемь. И велел тебе не говорить. Даже отсоединил показатель уровня топлива в машине. – Док пожал плечами. – Босс хотел быть уверенным, что мы, в особенности ты, Ник, сможем вернуться, если не найдем горючего.

– Черт... Будь он проклят! – Я выкрикивал все ругательства, которые мог вспомнить. – Он навалил все эти смерти на мою совесть! Может, подумай я хоть чуть покрепче, и горючее не было бы нужно! Босс выполол бы этих лунатиков... и дети остались бы живы!

Я оглядел окрестные поля. Они лежали теперь тусклой пустыней. Холодный ветер колыхал траву. Семейство Креозотов ушло – работа была окончена. Мы, их дети, погибали один за другим.

Вдруг я резко вдохнул, пораженный идеей, которая со свистом вонзилась в меня, как прилетевшая из космоса пуля. Это было то же чувство, которое я испытал на складе перед тем, как нашел генератор.

– Куда ты? – крикнул мне вслед Мозаика. Я побежал к дому, потом вверх по лестнице, на которой лежала Шейла.

– Знаю, солнышко, – сказал я ей по дороге тихо иласково. – Я знаю, как ты сделала.

Я вошел в закуток, где спал самый маленький из младенцев. Ощущая, как вертится в животе холодный ком, я сдернул пропитанное кровью одеяло.

И перевернул крошечную фигурку на матрасе. Она была окоченелой... я отодвинул чепчик.

– Шейла... что бы ни сделали с тобой они, но победила ты.

В моих руках, одетая в детские вещи, лежала пластмассовая кукла.

Я толкнул люк в потолке, где стоял водяной бак в пространстве под крышей. Забравшись наверх, я поднял крышку бака. Воды там давно не было, а лежал толстый слой одеял. А на одеялах – младенец. Он открыл глаза и улыбнулся мне.

– Как ты узнал, Ник? – Док не отставал от меня всю дорогу до грузовика. – Как ты мог знать, что ребенок там? Не было же ни записки, ничего.

– Шестое чувство. Когда столько времени выживаешь в аду, оно вырабатывается. Мозаика, не трать патронов... Это не вернет время обратно.

– Да поцелуй ты меня в задницу со своим шестым чувством! Что тебя заставило искать ребенка?

– Если честно, то сам не знаю. Я только знал, точно знал, что Шейла как-то попытается его спасти. Когда они вломились в лагерь, она знала, что никто не спасется. И даже если она их задержит на время у лестницы, когда они полезут в детскую, ей их не остановить. И они найдут ребенка.

Док кивнул:

– И потому она спрятала его в пустом баке и надеялась, что мы вернемся и найдем его раньше, чем он помрет от голода.

– Послушай, Док, – сказал я. – Ты видел, как Креозоты прочесали все кладовые по всему двору: они обыскивали тщательно. Они хотели наверняка. Хотели, чтобы никто моложе девятнадцати лет отсюда живым не вышел. Я полагаю, что наши ребята в доме продержались чуть дольше. Шейла наблюдала за этими убийцами из окна. И видела, что они пересчитывают наших мертвых. Они же неделями изучали наше поведение, да, но эти гады нас еще и пересчитывали.Они знали, что нас троих в лагере нет. Но если бы они из остальных не досчитались хотя бы одного, они бы разорвали все дома на клочки в поисках ребенка. Шейла одела куклу в детские вещи и вымазала их кровью, чтобы они решили, что ребенок мертв... Мозаика, брось ты свой автомат и покорми ребенка? Вот бутылка. Ему нужно много жидкости – он обезвожен.

Док покачал головой:

– Синдром мессии. Ник... я знаю, что это все самообман... но вот смотрю на тебя, и видит Бог, думаю...

– Давай вернемся к реальности, – сухо отреагировал я. – Док, помоги мне отнести тела к дому... нет, не взрослых. Пусть гниют. А потом вам двоим придется искать новое место, где жить.

– Мы уже решили. – Он кивнул в сторону Мозаики, который неуклюже держал младенца в одной руке, другой поднося ему бутылку. – Мы поедем в общину в Хармби. Может, они разрешат нам к ним присоединиться.

– Когда вы привезете им полный грузовик запасов, они вас примут с распростертыми объятиями.

– А ты хочешь вернуться в Эскдейл?

Я кивнул.

– Вы двое возьмите грузовик и “хонду”. Там в гараже есть мотоцикл, а я доеду до дома на одном баке.

Док мрачно кивнул. Потом мы отнесли тела в дом. – Я это сделаю, – сказал Док, вытаскивая зажигалку. Еще полчаса мы стояли, как стоят на похоронах, и смотрели, как пламя охватывает дом. Потом я попрощался с Мозаикой, Доком и младенцем, который сейчас довольно гукал, закинул автомат за плечо и сел на мотоцикл. Он завелся с первого раза. Я помахал рукой и поехал в сторону дома.

Передо мной была дорога, уходящая вдаль. Перед глазами была Шейла, ее улыбка, которая заставляла улыбаться меня самого, эти огромные глаза, вспыхивавшие, как черные алмазы.

А позади столб дыма от горящего дома тянулся вверх, как лестница в небо.