Текст книги "Основы микропсихоанализа. Продолжение идей Фрейда"

Теперь у нас есть информация о непрерывности связи между внутриутробной жизнью и первым детством, а также о том, как первый опыт плода влияет на когнитивные склонности, на психосоматическое равновесие и на личность взрослого человека. Об этом пишет Маурицио Бровида в работе «Ребенок: первые отношения между цензурой и продолжительностью» (Brovida, 2006), но эта информация относительно современная.

Начнем с маленького экскурса в наши современные знания о нейрофизиологическом развитии плода.

Появление новых современных методов ультразвуковой диагностики в формате 4D или 3D и в реальном времени окончательно сняло сомнения о психической жизни плода. Человеческий глаз может различать отдельные изображения со скоростью до 12 Гц. Выше этой скорости последовательность изображений воспринимается как непрерывное движение. В настоящее время ультразвуковые аппараты могут достигать скорости 20 Гц, сохраняя при этом достаточно хорошее качество изображения. Это позволяет просматривать даже небольшие сокращения на лице и другое разнообразное поведение плода (Honemeyer, Marzi, 2014).

Кроме того, недавние исследования внесли значительный вклад в наши знания о времени и путях развития сенсорной системы плода. Начиная с проприоцептивной системы (термо-тактильного приема) на лице, ладонях рук и подошвах ног на седьмой неделе беременности, прогрессивное созревание мозга активирует вестибулярный аппарат приблизительно к пятнадцатой неделе. Носовые хеморецепторы начинают функционировать более или менее в то же время, слуховая система складывается к двадцатой неделе, и сразу после нее складывается зрительная система (там же).

Сенсорное взаимодействие матери и плода имеет много характеристик: стимулы вестибулярно-улитковые, химио-сенсорные, обонятельные, вкусовые, слуховые, осязательные, психо-вегетативные, эндокринологические – они постоянно меняют окружающую среду матки.

Предполагается, что плод «помнит» этот сенсорный опыт. Кроме того, долговременная память требует развития лимбической системы (гиппокамп, миндалина, спинные ядра таламуса и маммилярные ядра), и эти структуры уже хорошо развиты к концу беременности (Honemeyer, Marzi, 2014).

Есть, например, свидетельства того, что плод имеет возможность обнаруживать и хранить информацию о запахах, идущих от матери в зависимости от ее питания. Многие исследования на животных показали сохранение приобретений внутриутробной жизни, касающихся предпочтения некоторых запахов, до отнятия ребенка от груди матери или зрелого возраста.

По словам Бенуа Шаля и других исследователей, эти находки открывают склонность к употреблению определенных продуктов питания у потомства (в том числе напитков, алкоголя, табака и т. д.) (Schaal, 2002).

Морфологическое развитие внутреннего уха плода – улитки – завершается к двадцатой неделе. У недоношенного плода на сроке в 24 недели могут быть записаны звуковые навыки: акустические стимулы и вибраторы вызывают ответ плода. Воздействие речи, музыки и других звуков после тридцати недель дает конфигурацию процесса, который называется «тюнинг» (Honemeyer, Marzi, 2014).

Первые свидетельства слуха у плода были отмечены в 1999 г. посредством изображения мозга на 38-й неделе, полученного с помощью неинвазивной магнитоэнцефалографии.

Известно, что плод узнает голос своей матери и способен отличить его от других звуков.

Визуальные ответы были отмечены у плода с 28 недель и старше.

Самое главное здесь то, что наблюдение за поведением плода и новорожденного показывают связь между дородовой и послеродовой жизнью.

Наблюдается онейрическая (сновидческая) активность у плода в 23 недели, когда видны признаки БДГ-сна (фаза быстрого движения глаз). У 30-недельных недоношенных детей БДГ-сон занимает почти 100% времени сна и постепенно сокращается до 50%, как и у своевременно рожденных детей. Кажется, что когда дети видят сны в утробе, они ведут себя как взрослые (там же).

На знаниях о слуховой перцепции плода основаны первые гипотезы развития когнитивных процессов в утробе. Наблюдаются когнитивные процессы зрительного и мнемического характера. Стоит уточнить, что имеется в виду когнитивная активность без сознания.

Энтони де Каспер (De Casper A., 1980) провел очень известные эксперименты и смог продемонстрировать, что малыши узнают и предпочитают голос матери среди голосов других женщин. Кроме этого тестирования, которое было проведено в течение нескольких часов после рождения малышей и которое продемонстрировало, что эти знания приобретаются во внутриутробной жизни, де Каспер доказал также, что новорожденный способен узнавать сказку, которую мать рассказывала ему на протяжении последних трех недель беременности. На самом деле, спектрограмма 27-недельных недоношенных детей имеет специфические характеристики голоса матери. А еще было отмечено, что новорожденные предпочтительнее обращают внимание на людей, говорящих на языке их родителей.

Удивительный результат дали также эксперименты по тактильной стимуляции. Когда родители делают определенное количество легких ударов по животу матери, плод отвечает таким же количеством ударов ногой. Плод следует своими ногами по внутренней стенке матки за движением пальца родителя по животу матери.

Все эти исследования доказывают сенсорные, психические и эмоциональные способности плода.

Кроме того, давайте обратим внимание на самые современные нейрофизиологические открытия. Жан Бержере, Мишель Суле, Бернар Гольц в их совместной книге «Антропология плода» пишут: «К счастью, мы начинаем понимать, что не существует соматической и психической границы между зачатием, эмбриональной жизнью, жизнью плода и рождением; или тем, что было зарегистрировано в течение внутриутробной жизни, и тем, что проявляется в детстве, подростковом возрасте и во взрослой жизни» (Bergeret, Soule, Golse, 2006).

В феврале 2016 г. была опубликована работа сотрудников Барселонского университета (Nature Neuroscience, 2016). Исследователи проводили магнитно-резонансную томографию у 25 женщин до их оплодотворения и после родов. Они открыли, что в мозговом веществе беременных женщин произошли изменения. В некоторых зонах, таких как гиппокамп (зона, связанная с памятью), серое мозговое вещество уменьшилось. Другие зоны, связанные с эмоциями, эмпатией и совместной деятельностью с людьми в общественном мире, оказались перераспределены.

Ученые не отметили разницы между женщинами, которые забеременели естественным путем, и теми, кто сделал ЭКО. У всех исследованных женщин мозг специализировался для ухаживания за новорожденным.

Такое же исследование было сделано на отцах и на небеременных женщинах, и результат был другим – у них не было изменений мозга. Таким образом, только у беременных женщин были зарегистрированы изменения, которые ученые связали с привязанностью ребенка. Все мозговые зоны, кроме гиппокампа, стали меньше по размеру. Эти изменения продолжались и на протяжении 24 месяцев после рождения ребенка.

Из чего следует, что больше нельзя отрицать взаимоотношение плода с матерью.

Кроме того, научный прогресс быстро движется вперед и появляются доказательства того, что травмы передаются (исследования 2014 г. доктора Изабеллы Мансуй из Цюрихского университета о корреляции между стрессом, поведением и метаболизмом у мышей). Естественно, мы еще точно не знаем, где эта информация зафиксирована в человеке.

Мы должны отличать понятия «памяти» и «информации». Информация – это процесс, который меняет статус получателя, а изменения в статусе видны в следах. Внутриутробная травма, наверное, состоит в изменении психобиологических систем на нейронном уровне. Эти следы будут переведены в других, более развитых кодах, когда это будет возможно после рождения. Таким образом, внутриутробные изменения, зафиксированные в виде тревоги и опасности, после рождения будут ассоциированы с аналогичным опытом. Разные ситуации могут спровоцировать эти изменения – все они зависят от взаимоотношения матери с плодом.

Со стороны матери необходимы некоторые условия:

• сильный конфликт по типу эдиповой кастрации, в связи с которым ребенок представляет исполнение инцестуозного желания; соответственно, он является опасным захватчиком, которого необходимо исторгнуть;

• сильная нарциссическая черта, связанная с необработанной потерей, или с предыдущими патологиями, или с неуверенной сексуальной идентичностью; эти характеристики не способствуют инвестиции в ребенка как части самого себя и не активируют удержание.

Клинический случай 2

Юля была женой одного моего анализанта, с ней я случайно познакомилась на отдыхе. Необходимо отметить, что муж долго пытался ее убедить начать заниматься психоанализом. Когда мы встретились, она сразу начала рассказывать о своих дочерях. У нее был очень категоричный и упрямый характер. Она поведала, что хотела именно дочерей и что они должны были родиться именно через кесарево сечение. Так и произошло, потому что, с ее точки зрения, только таким способом рождаются правильные дети.

Спустя год она обратилась ко мне, чтобы начать заниматься психоанализом. Необходимо отметить мое первое впечатление: того упрямого человека больше не существовало. Она стала плакать без остановки, и первая ее фраза была: «Мне кажется, что я долго сдерживала свои страдания, и они вдруг прорвались». На самом деле, по сравнению с первой встречей, на которой я видела перед собой очень уверенную в себе женщину, скрывающуюся за категоричными заявлениями, теперь мне показалась, что Юля уже не была такой уверенной.

Единственной и главной темой ее анализа были беременность и роды. Она была вторым ребенком в семье, и сама родилась через кесарево сечение, потому что роды старшего брата были у ее матери сложными. Юля убедила себя в том, что дети, рожденные нормальным способом, страдают больше и имеют когнитивные проблемы – как ее брат. По этой причине она решила рожать своих детей через кесарево сечение. Между тем ее мать считала своего сына законным наследником своей семьи и хотела дать ему свою фамилию, а Юлю она считала наследницей отцовской семьи. Юля захотела дать своим детям свою фамилию, и они даже пошли с мужем к нотариусу, чтобы узнать, возможно ли это. На первое УЗИ она пригласила своего брата. Своих детей она кормила, но сразу после отнятия от груди передала их матери на воспитание. Во время второго кесарева сечения она попросила перевязать себе трубы.

Еще одним часто встречающимся аргументом для этого является прекращение удовлетворения. Юля начала производить эту серию ассоциаций при коротком прекращении сессий, о котором я объявила заранее. Между прочим, эта ассоциативная серия повторяется каждый раз, когда в психоаналитическое отношение входит любой элемент, который нарушает гомеостаз симбиотического отношения. Ассоциации касаются ее изоляции. Она говорит о своей раковине, которая отдаляет и отделяет ее от всех, в том числе от дочерей: «У меня есть ощущение непринадлежности, как будто мои клетки не признавали те штучки, которые двигались внутри меня и потом называли мамой… Дочки для меня были марсианками, огромными объектами… Теперь мне уже нетрудно с ними, и мне не нужно отдыхать днем. Я начала бояться смерти с рождением моей первой дочери. Но чего я боюсь на самом деле? И почему мне тяжело сюда приходить? Я считаю, что анализ спасает мою жизнь».

Потом она говорит о фотографиях, которые я предложила принести на сеанс, и что ей трудно их принести – введение третьего объекта является смертельной угрозой.

В соответствии со сверхдетерминацией третьим объектом может быть что угодно, например:

• любое третье лицо в триангулярном эдипальном отношении;

• плод в сексуальных отношениях супружеской пары;

• для плода – проникающий пенис отца во время коитуса родителей (стоит отметить, что наша сексуальность непрерывна, она продолжается также и во время беременности);

• в психоаналитическом переносе – другой анализант или любая техническая поддержка, которая нарушает симбиотическое отношение;

• на практических занятиях за зеркалом Гезелла – слушатели и т. д.

Травматические переживания, особенно, если они восходят к ранним стадиям развития, оставляют неизгладимые следы в психике. Эти раны действуют как центры притяжения для мыслей, образов и поступков, которые структурируются в ассоциативные ряды во время бодрствования и сна и имеют тенденцию повторяться почти идентичным образом независимо от возраста и жизненных условий субъектов. Движущей силой подобных повторений является стремление окончательно излечить эти раны, однако все попытки неизбежно терпят неудачу, попадая в спираль навязчивых повторений.

По поводу этих навязчивых повторений, которые в анализе являются отыгрываниями, Фрейд говорил: «…анализируемый не помнит абсолютно ничего о тех элементах, которые забыл и вытеснил, он отыгрывает» (Freud,1914).

Однако известно, что для проведения аналитической работы анализируемый должен придерживаться правила, предписывающего отказ от действия, т. е. он должен переводить на вербальный язык невыразимые переживания, поскольку они были испытаны в те времена, когда он еще не владел подобным экспрессивным кодом.

Именно наличие следов травматического события вынуждает человека обратиться к психоаналитику. Его особый способ выстраивания любовных отношений будет характеризовать и тональность его переноса. Соответственно, перенос является мощным оружием для понимания структуры личности анализанта и его фиксаций.

Как уже было сказано, профессор Пелуффо построил свою теорию амбивалентных отношений матери и плода и присутствующей между ними динамики задержать/исторгнуть, основываясь на своей профессиональной деятельности. Тем не менее все началось многими годами ранее с публикации первого издания в ходе его учебного анализа, и он сам рассказал об этом в одном из своих последних выступлений перед смертью.

«Как родилась эта книга?.. В 1964 году я написал для нее основу практически за один день. Тогда я проходил курс очень эмоциональных сеансов.

Когда в психоанализе занимаются короткими сеансами, анализант не успевает полностью расслабиться и высказать все эмоции. Очень часто часть этих эмоций анализант забирает с собой домой, и он сам должен разобраться со своими фантазмами. Я их записал в тетрадь, которую до сих пор храню и в которой я описал все, что приходило мне в голову, почти в свободных ассоциациях.

Ассоциации были не совсем свободными, а частично сознательно направленными. Я должен признать, что тогда я не знал, что мои мысли имели дело с внутриутробной жизнью. Я это осознал только потом.

Все произошло после одного сеанса с моим психоаналитиком женского пола. Есть разница – несмотря на то, что я миллион раз говорил, что пол психоаналитика не имеет значения, я был не прав. Это была моя андрогинная позиция.

Я рисовал рисунок, который пришел мне в голову в свободных ассоциациях после сеанса. Я пришел домой, и у меня был очень сильный выплеск эмоций, пришли мысли о внутриутробной жизни, которые я записал.

Я должен признать, что курс психоанализа с этой женщиной существенно изменил мою жизнь. По отношению к ней я испытывал перенос, который не смог пережить с психоаналитиками мужского пола. Это был перенос, который имел дело с внутриутробной жизнью.

Помню, что я был полностью захвачен ею, часто приносил подарки, цветы… Однажды я купил корень одного растения, мандрагоры.

Оно выглядело как ребенок, как плод, и я решил принести ей его в подарок. Я пришел на сессию с корнем растения и передумал делать подарок. Я сказал ей об этом. Она, естественно, промолчала. Я взял растение с собой обратно, но при следующей встрече все-таки подарил его.

Эта поведенческая динамика представила зрительную динамику задержать/исторгнуть, а кусочек сушеного дерева был представлением «психического близнеца». Это было очень важно для меня в личном плане и было началом формулирования теории, которую я описал и опубликовал только спустя десять лет.

Я должен сказать, что моя мама была великолепным человеком. Я имею в виду, что она подготовила меня к анализу. Это не так просто и естественно. На самом деле, можно заниматься анализом миллион часов, но, если нет генетической склонности к анализу, можно просто учиться, так же как на любом другом курсе. Точно так же, как учиться философии в университете.

Для того чтобы стать психоаналитиком, нужно иметь сильный перенос на Мастера. Тогда человек может проходить психоанализ, и в переносе он может пережить свои стадии развития до пренатальной жизни даже без ведома учителя. Нужна склонность.

Цель анализа – это разрешение конфликтов. Но так как эти конфликты смешиваются, когда мы глубоко анализируем уровень, стадию, на которой сконцентрирована энергия травмы, конфликт разрешается навсегда.

На самом деле, когда у анализанта нет невротических симптомов, анализ проходит в семейных отношениях, анализируются отношения с родителями, братьями и т. д. Потихоньку конфликты смещаются на психоаналитика и решаются с помощью свободных ассоциаций, которые восстанавливают основы, от которых они происходят».

Наша клиническая практика включает не только пациентов в психоанализе, но и разные другие случаи, в том числе женщин с детьми, которые живут в интернатах. Анамнез таких случаев позволяет наблюдать динамику задержать/исторгнуть, о которой говорил Пелуффо.

Клинический случай 3

Тяжелым случаем амбивалентной беременности является пример Габи. Это молодая женщина, которая злоупотребляла бензодиазепином (успокоительное средство) и у которой было недиагностируемое психическое расстройство. В период наблюдения со стороны педагогов она проживала вместе со своим двухмесячным ребенком в интернате. До этого ребенка у нее было трое других детей, которые были на попечении соответствующих отцов. Габи была лишена материнских прав на всех троих детей. После рождения последней дочери старшая дочь направила ей письмо, в котором было написано, что она не хотела бы больше никогда ее видеть, потому что считает ее матерью только с биологической точки зрения, способной рожать детей, но неспособной заботиться о них и воспитывать.

Педагог интерната, ответственный за наблюдение за взаимоотношениями матери с ребенком, зарегистрировал моменты диалога между женщиной и новорожденной, в которых она говорила ребенку, что та должна вести себя хорошо, потому что на первом месте стоят потребности матери. На самом деле, она забывала кормить ребенка, оставляла его плакать, не меняла памперсы, с удовольствием оставляла его любому, кто проявлял желание подержать его, чтобы пойти покурить либо встретиться с очередным мужчиной.

После двух месяцев в интернате Габи ушла, оставив своего ребенка, которого усыновили другие родители (навязчивое, филогенетическое повторение).

Анамнез этой женщины дает нам достаточно информации о причинах ее поведения. Психобиологическая травма, произошедшая с Га-би во время рождения, повлияла на ее отношение к беременностям в течение всей жизни. Она родилась вместе со своей сестрой-близнецом (монозиготные). Из-за неизвестных осложнений мать умерла во время родов, и дочери, для которой заранее было выбрано другое имя, дали имя матери.

В психоанализе известно понятие чувства вины выжившего. Возможно, Габи идентифицировала себя с умершей матерью, и из-за навязчивого повторения пыталась убирать детей (себя и сестру-близнеца), чтобы мать вновь стала живой. Таким образом, на фантазматическом уровне она возвращалась к этапу, предшествующему травме: аннулировала смерть матери и пыталась умолчать о чувстве вины из-за того, что заняла ее место.

Нужно признать, что выводы о представленном клиническом случае Габи являются лишь гипотезами, построенными на анамнестических данных и на наблюдении педагогов интерната. Тем не менее материал является интересным, если его сравнивать с другим, трактующимся впоследствии.

Главным вопросом является то, как в психоанализе мы отличаем материал внутриутробных переживаний от материала переживаний, испытанных в другие, позднейшие моменты жизни человека?

Мы знаем, что в течение анализа происходит регрессия к предыдущим этапам развития и их актуализация.

Дональд Винникотт (Winicott, 1958) говорит об аналитической регрессии и выделяет два ее типа – в соответствии с развитием инстинктов:

1) возврат к ранней ситуации несостоятельности среды, понимая под этим термином прежде всего первичную материнскую заботу;

2) возврат к ранней ситуации успеха.

В первом случае речь идет о злокачественной регрессии, то есть о психотических личностях, переживших тяжелый дефицит «бондинга» (привязанности, связи с матерью), во втором – о доброкачественной регрессии, охватывающей все типы психоневрозов. Кроме того, Винникотт утверждает, что Фрейд не смог бы проанализировать прегенитальные фазы развития, потому что в его практике не было случаев психозов, предлагающих обширный материал, касающийся этих фаз развития либидо.

Я полагаю, что, за исключением случаев с ярко выраженной фиксацией на первичном нарциссизме – которые, по моему мнению, имеют мало или даже вовсе не имеют шансов доступа к анализу именно потому, что они являются неспособными к установлению объектных отношений – концепция регрессии в анализе должна рассматриваться совместно с концепцией навязчивых повторений. Действительно, то, чему мы являемся свидетелями, это колебания между разными стадиями эволюции, выражающиеся через ассоциации во время сессии и тональность переноса, хотя нельзя исключать и случаи отыгрывания.

В случаях длительных сессий эта динамика очень ясно выражена. В течение двух-трех часов можно наблюдать прохождение различных стадий развития, сопровождающееся многократными попытками приближения к ядру травматического воспоминания, за которыми следуют столь же многократные отдаления, вплоть до того момента, пока в ситуацию перенос/контрперенос не вмешаются некие события, предшествующие расстройствам гомеостаза, ассоциативно близкие травматическим воспоминаниям. Эти события приводят к восстановлению в памяти и к воспроизведению ядер травматических воспоминаний внутри аналитического отношения и могут позволить их проработку.

Поэтому я полагаю, что термин «актуализация» может применяться не только к восстановлению мнемических функций и экстериоризации травматических событий при возвращении вытеснения первичной сцены и других детских травм, но и к восстановлению тревожных и благополучных ощущений, относящихся к пренатальным и перинатальным переживаниям в аналитическом сеттинге.

В моменты наибольшей эмоциональной (энергетической) интенсивности в виде навязчивых повторений могут проявиться элементы (события, сны), которые противостоят стагнации внутриутробного слияния. Подобные проявления могут вызывать моменты сильнейшего страдания, но в то же время они способны породить актуализацию новых порывов к жизни и освобождению. Нейтральность аналитика делает возможным пребывание в настоящем, признание и проработку.

Действительно, как учил нас Фрейд, именно проработка материала в переносе вызывает наибольшие изменения и отличает психоанализ от суггестивной терапии.

Прежде чем перейти к рассмотрению клинического материала, который, несомненно, упрощает понимание рассматриваемых идей, я бы хотела уточнить некоторые моменты.

Очень часто анализируемые делают недвусмысленные отсылки к пренатальным, перинатальным переживаниям, а также к опыту первых месяцев после рождения, по ассоциации со сном, фильмом, неким событием из теперешней жизни и т. д. Большая частота, с которой в последние годы этот материал появляется на сознательном уровне, возможно, вызвана отчасти и распространением техник пренатальных исследований, информации о жизни плода, и преувеличенной заботой о младенцах.

Обычно выстраиваются очень уклончивые и обтекаемые фразы, т. е. человек, не зафиксировав переживание в виде коммуникативного кода, в момент его воскрешения в памяти и необходимости его выражения словами не чувствует себя вправе сделать это.

Несмотря на это, иногда обращение к фетальным или перинатальным переживаниям является проявлением замаскированной проективной защиты, используемой для того, чтобы угодить аналитику. Я имею в виду, что зачастую сопротивление проявляется через обход материала, связанного с настоящим, и через разговоры исключительно о прошлом. Кроме того, чем дальше оно отстоит от настоящего, тем более важным и полезным оно считается для прогресса в работе.

В большинстве случаев обращение к внутриутробной жизни является не прямым, а носит характер намека или метафоры. Оно активируется экзистенциальными ситуациями на работе, в семье, любовными и аналитическими отношениями, которые запускают ассоциативные ряды во время сна и бодрствования, извечной темой которых является притяжение/избегание сдерживающей ситуации, покою которой порой угрожает захватчик, представляющий опасность целостности субъекта.

Тем не менее необходимо отметить, что регистрируются не только отрицательные переживания в течение внутриутробной жизни. Это и симбиотические переживания, связанные с эрогенными зонами всего тела. В сеансах анализанты выражают их в качестве эмоции благополучия, принадлежности к миру, счастья и уверенности.

Клинический случай 4

Здесь мы покажем ассоциативный материал, касающийся переноса, и повторение первоначальных, внутриутробных переживаний в переносе.

«Как будто я не могу жить без вас, и вы без меня тоже не можете, это взаимно. Мне кажется, я не могу вас бросить, потому что могу быть вам нужна… Мне показалось, что мы с вами очень похожи. Когда я выхожу отсюда, это очень больно, как будто что-то рвется, мне так хочется перестроить то, что здесь было, чтобы я была бы готова ко всему… на следующий день после изнасилования, мне было так больно, когда я встала, а мамы не было рядом. Здесь чувствуешь себя защищенной, больше чем дома… такое, наверное, может быть только в животе матери… потом выходишь… тем не менее, если думаю о том, что я была в животе мамы, мне неловко… здесь мирная атмосфера, удобная, далеко от всего и от всех. Вы – часть этой среды, как будто единица… вы меня встречаете и всегда находитесь на месте, несмотря на то, что я могу часами не ощущать вашего присутствия, как будто это был бы большой живот, в котором все просто, даже когда бывают больные моменты… Выйти отсюда – это порвать что-то… очень странная оболочка, которая включает вас… естественно нет воспоминаний того времени нашей жизни, но можно себе представить, что опыт очень похож на тот, в котором мама носит ребенка внутри себя».

Клинический случай 5

Это история молодого человека, который, значительно продвинувшись в анализе, после долгих уговоров сумел убедить свою невесту тоже начать аналитическую работу, и синьорина обратилась ко мне.

Введение в аналитическое отношение третьего объекта (невесты) явилось актуальным событием, сыгравшим роль возбудителя ассоциативных рядов во время сна и бодрствования, в которых отражалось колебание между стремлением к освобождению от опасного объекта/соперника и желанием удержать его.

Избавление от третьего объекта было равнозначно регрессии на уровень симбиотических отношений и приговорило бы его к одиночеству или же к бесконечному анализу, в то время как его удержание вновь запускало навязчивые повторения травматической ситуации инициатическо-орального типа (касающейся стадии инициации и оральной стадии).

Сон молодого человека: «Я и М. (невеста) едем на велосипедах друг за другом (ситуация переноса: аналитик сидит чуть позади анализируемого). Велосипеды превращаются в скутеры и, пока мы едем, М. рассказывает мне о своем бывшем женихе, доставлявшем ей сильное удовольствие своим очень крупным пенисом. Я не хочу об этом слышать, потому что хочу свободно любить ее, поэтому решаю прибавить скорости, чтобы обогнать. Я пытаюсь нажать на газ, но ручка газа вращается вхолостую, я дергаю за ручку, и мне удается прибавить скорость, я понимаю, что на такой скорости не смогу повернуть, и оказываюсь на другой полосе. Думаю: «Почему я должен рисковать жизнью из-за женщины?»

При работе с ассоциациями анализируемый с тоской вспоминает прекрасные моменты одиночества, бывшие у него до недавнего времени, когда он отдавался своим излюбленным хобби (приходить на сессии было для него приятным развлечением). Затем он вспоминает удовольствие, которое он испытывал ребенком до рождения сестры, когда бегал по полям, или удовольствие, полученное при погружениях. В этот момент ему больше не удается отделить сон от реальности и он говорит: «Я помню сон, в котором я был под водой, глотнул ее и понял, что дышу, вода казалась моей естественной стихией». Затем ассоциации переходят к интенсивному ощущению сопричастности, которое он пережил в присутствии старого мудреца, и он сравнил эти моменты с удовольствием младенца при кормлении грудью.

Я интерпретирую эти ассоциации следующим образом: субъект воскрешает в памяти ощущения, испытанные им в пренатальный период и в первые месяцы жизни. Моменты, в которые отсутствие напряжения в союзе «мать – плод – ребенок» обеспечивалось сдерживающими отношениями, удовлетворявшими первичные потребности, и гарантировало выживание. На этом этапе мы не можем говорить об объектном инвестировании или же об истинном распознавании объекта, но скорее – о стадиях удовольствия/неудовольствия, которым соответствует достижение объекта и расслабление или же, в обратном случае, напряжение.

За этим ассоциативным материалом следует – по контрасту – экстериоризация мыслей и фантазий с сексуальной окраской, касающихся предательства возлюбленной. Образ соперника (третьего объекта в отношении) приобретает валентность преследования и угрозы. Его присутствие делает необходимыми попытки спастись, т. е. отдалиться от объекта любви. «Зачем рисковать жизнью?» – задается вопросом анализируемый.

Действительно, на уровне сексуальных импульсов подобное движение превращается в регрессию от фаллической/взрослой гетеросексуальности, имеющей целью размножение, к прегенитальному аутоэротизму, т. е. к мастурбации.

Логично думать, что именно необходимость размножения сексуальным путем подталкивает человека к оставлению нарциссического инвестирования и заставляет его вступить в эдипальную триангуляцию – сначала семейную, а затем и социальную. Вмешательство третьего объекта, который в симбиотических внутриутробных отношениях и отношениях новорожденного может соответствовать переживаниям насильственного коитуса, физическим и психическим травмам у матери, таким как несчастные случаи, развод или траур, вызывает резкое нарушение гомеостаза и переживается как угроза собственной психобиологической целостности.