Текст книги "Основы микропсихоанализа. Продолжение идей Фрейда"

Образуется психический след переживания вмешательства, угнетения, уничтожения, который сможет активироваться снова и снова каждый раз, когда в жизни субъекта возникнет необходимость столкнуться с эмоционально схожими ситуациями. Защитная реакция, побуждающая субъекта желать избавиться от соперника, будет проживаться нарциссически в виде страха нападения и будет подпитывать бессознательную потребность в преследователе.

Клинический случай 6

Теперь я хотела бы представить другой случай. Речь идет о девушке, которая проходила анализ с паузами между периодами интенсивного и последовательного анализа. Период, из которого я представляю материалы, – это продвинутая фаза аналитической работы, следующая за возвращением вытесненного и осознанием инцестуозных отношений, имевших место с обоими родителями. Таким образом, было достигнуто высвобождение большого количества ассоциативного материала, касавшегося ее сексуальности и агрессивности: желания сексуального союза то с матерью, то с отцом, и обладания/ орального поглощения.

Я должна добавить, что в предыдущей фазе, пройденной за год до того, я была на пятом месяце беременности, но анализируемая полностью игнорировала мой живот. Когда мы возобновили работу после проработки инцестуозного эдипального материала, она получила доступ к более ранним переживаниям, снова актуализировавшимся в переносе.

Кроме того, во время одной из ее командировок ее дом оказался занятым родственниками, что вызвало у анализируемой ощущения угрозы и захвата. Она хотела найти какое-нибудь решение, чтобы выйти из этой удушающей ситуации.

Ей снится сон, в котором аналитик еще ходит с животом и теряет сознание, она же делает вид, что ничего не замечает. Затем она видит, как падает и загорается самолет с огромным животом, как будто он тоже беременный. Она пугается за людей, которые в нем находятся, и бежит за помощью.

Ассоциативный материал касается ее агрессивности–сексуальности, сдерживаемой исключительно жестким Сверх-Я, осуществлявшим железный контроль над ее отношениями и позой. Это был некий внутренний голос, которому она не могла дать имя.

«Мне проще думать, что эта сущность является частью меня, отделенной от меня… как большой живот у самолета… беременная женщина, которая в определенный момент исторгает… ребенка. У меня не получается рассматривать это как радостное событие, скорее – как нечто, что пожирает изнутри, что высасывает кучу энергии, для меня беременность – это что-то ужасное… я безумно боюсь самолетов, потому что, если они разобьются, нет шансов спастись… когда я была там, наверху, я думала: «Это тюрьма, совсем как в животе, ты ничего не можешь сделать, ты можешь только ждать момента освобождения и надеяться, что мама за это время не сделает тебе ничего плохого. Возможно, это – освобождение для обоих, однако же потом ты не самодостаточен, но это уже менее удушающе. Этот живот кажется мне слишком ранимым, я чувствую удушье, такое же, как в те моменты, когда моя мать меня обнимала, нужно было стоять и ждать… как в той пещере на острове, я бы билась головой о скалы, если я потеряю спокойствие, я стану животным и причиню зло, в особенности самой себе… кто знает, чувствуешь ли ты себя в постоянной опасности там, в животе… Я представляю мою мать, которая бежит, ребенок, наверное, тревожится, он ничего не видит, совсем как в том самолете, каждая мелочь может быть покушением на его жизнь… Кто знает, что там происходит, когда родители занимаются любовью? Чувствует ли это ребенок? Как он это переживает – как вмешательство, как опасность? Возможно, для пары сам ребенок является чужаком, а для ребенка папа – чужак, между мной и мамой появляется чужое тело, мне кажется, что со мной не считаются, как они могут этим заниматься, если тут есть я… Мне кажется, я при всем присутствовала».

В зависимости от фазы психобиологического развития, которая активировалась в течение анализа, образ преследователя принимал разные обличья: то он проецировался на мать или отца фаллической стадии, то на объект симбиоза «ее мать/она сама», то на образ внутриутробного отца, выступавшего в роли пениса-чужака, нарушавшего гомеостаз в системе плод–мать.

Следующим шагом, позволившим проработать этот материал, была проекция на аналитика: «Это единственное место, где он ничего не может сказать; конечно, я представляю, что он здесь – слушает, записывает, принимает к сведению, как вы. Если бы только ему в руки попало все то, что вы пишете, это было бы приговором мне. Сначала я думала, что это вы – та самая сущность, что вы заняли место контролера и можете читать мои мысли. Я говорю о Голосе, но, в сущности, это мой голос, в сущности, я вижу себя – кажется, это суровая часть меня».

Анализ этого случая завершился на пять дней позднее намеченной даты; анализируемая попросила меня о небольшом продлении, которое ей было нужно для завершения своего психического рождения. Действительно, девочка родилась преждевременно, потому что ее мать в конце беременности не могла больше выносить свой живот и умудрилась добиться стимуляции родов, которая не обошлась без осложнений, и девочку вынули при помощи вакуума. После чего у матери произошло сильное кровотечение и она чуть не умерла. Бабушка пришла на помощь, вызвала скорую помощь и спасла обеих (дочь и внучку). В таких обстоятельствах мать не могла ухаживать за новорожденной, которая постоянно кричала от голода, холода и страха. Чуть позднее мать опять заболела и у нее диагностировали аутоиммунное заболевание. Ребенок рос рядом с больной мамой.

Через несколько лет после окончания психоанализа анализируемая опять обратилась к психоаналитику с жалобами на обострение психической напряженности и тревожного состояния.

Прошло много лет, в течение которых она успешно работала, была самостоятельной и получала удовлетворение от жизни, секса и работы. Не было мужей, и девушка не собиралась выходить замуж. Только после исполнения сорока лет она начала думать о том, что, наверное, нужно рожать, и начала стремительно искать себе мужчину. Следующим шагом, по истечении двух лет, было прекращение употребления противозачаточных таблеток, чтобы забеременеть, но ничего не получилось. Оказалось, что у нее преждевременный климакс. Было слишком поздно!

В течение сессии, после первого эмоционального срыва, анализируемая говорит о том, что муж ее раздражает, он не похож на отца или на брата (выражает разочарование из-за того, что объект ее не удовлетворяет), а затем сама признает, что не может полностью расслабляться и получать тотальное удовлетворение.

«Я недовольна и не реализовалась… это очень противно, что родители не могут осуществлять твои желания». Она опять идеализирует своих родителей. Скорее всего, девушка прекрасно понимает, что ее семья далека от идеала, и именно поэтому у нее очень высокие требования. Любой реальный объект ее раздражает.

Она выражает амбивалентность к беременности, это следует из слов: «Дети мешают, нужно уделять им внимание… Я помню, что отца не надо было отвлекать… Присутствие ребенка изменило бы мои отношения с мужем, я не смогла бы обращать внимание только на мужа, а он на меня… Когда я начала заниматься психоанализом, я была молодая, все было впереди… теперь тело у меня еще молодое, но внутри я старая, как будто жизнь кончилась… Я неполноценная, не могу рожать, как будто я – инвалид. С другой стороны… беременность может испортить меня, разрушить мое тело, можно умереть. Я боюсь беременности, потому что в этом состоянии не можешь контролировать тело… Я должна держать под контролем свое тело, не смогу расслабиться, не смогу получать полное удовлетворение в сексе… Я расслаблялась только с подругой в детстве или с Сашей. Тогда я находилась в состоянии забытья, которое повторяется, когда я выпиваю. Это как будто я являюсь одним существом с окружающим миром, это другое измерение… Я всегда задавала себе один вопрос: «О чем думает малыш? Для него еще нет ни мамы, ни папы и нет мышления, беременность – это атака на мое тело…

Мне снился сон, в котором осьминог вторгается в мой живот… Я нахожусь в больнице, врач берет мою кровь, он берет много крови, и я чувствую себя очень слабой, высушенной… По телевизору я видела программу, в которой показывали, как берут кровь у рыб, прямо из сердца. 15% из них умирают… Я боялась забеременеть, беременность может нарушить мое тело… можно умереть… Я постоянно думаю о смерти… после родов у мамы было сильное кровотечение, и она не могла за мной ухаживать, я плакала, но у нее не было сил… потом она заболела, и меня растила бабушка. Я устаю после несколько часов работы, больше ничего не понимаю, прихожу домой и ничего не делаю, нет силы даже ужин приготовить, могу только лежать и смотреть телевизор. Я нахожусь в вегетативном состоянии, без мыслей. Я себя аннулирую…»

Можно добавить, что переживания анализантки напоминают фетальную жизнь, поскольку у плода нет самостоятельной жизни. Во внутриутробной жизни и затем долгие годы после рождения он существует и продолжает выживать благодаря матери/опекуну.

Обратим внимание на ситуацию, такую, какой ее представляет себе. Пелуффо в своей статье «Ситуация» (Peluffo, 1987). Когда в настоящем активируются травматические события, то актуализируется переживание травмы, как будто она происходит в настоящем. Актуализация травматических событий в период анализа может проявиться либо прямо в отношениях с психоаналитиком, либо в отношениях с другим человеком. Назовем этот перенос «латеральным». Они реактивируют те травматические моменты жизни субъекта, на которых он зациклен (фиксирован) и которые он обрабатывает на тот момент анализа (Peluffo, 1987).

Для демонстрации своих утверждений Пелуффо воспользуется в своей работе двумя типичными примерами. В первом примере имеются в виду любовные отношения, во втором – рабочие отношения. Элементом, который их связывает, является ситуационная реактивация глубокого биопсихического страдания внутриутробного происхождения.

Клинический случай 7

Здесь я предлагаю случай одной анализантки, которая настаивала на том, чтобы привести ко мне на сеанс своего мужа. Наконец я согласилась (напоминаю, что в микропсихоанализе можно принимать членов одной семьи), и этот факт стимулировал серию ассоциаций об Эдип-кастрации.

Основными темами ее ассоциаций являются недостатки и стыд. Другими словами, стыд за реальный недостаток или придуманный.

Анализантка вспоминает агрессивность по отношению к брату, в котором она видела недостатки. Брат, старше нее на пять лет, очень любил маму. Поэтому он крал у нее внимание отца и матери. Она сразу же говорит о своих недостатках, затрагивая предполагаемый недостаток при рождении, который заключается в склонности писать левой рукой, что постоянно поправляли мать и учителя. Она вводит тему стыда: стыдилась, когда родители делали замечание, особенно перед чужими.

Она вспоминает эпизод: когда ей было пять лет, мать подмывала ее в ванной и вошел чужой. Ей было очень стыдно, и она попыталась прикрыться, схватив полотенце. В сеансе она ассоциирует стыд с наготой и со своим дефектом: она не была самостоятельной, потому что ее мыла мать.

Похоже, стыд вызван сексуальными удовольствиями, испытываемыми во время того ритуала, который повторялся каждый вечер.

Также эти ассоциации необходимо связать с другим воспоминанием, о котором она говорила во время первых сессий, но который на данный момент анализа остается изолированным с аффективной точки зрения (нет связи между двумя представлениями) – имеется в виду ритуал дефекации. Анализантка удерживала кал, и мать грозила ей клизмой или угрожала вставить кусочки мыла. Она ненавидела эти угрозы и старалась любом способом избежать наказания, но чаще всего ей это не удавалось. Затем мама подмывала ее.

Секретом был не сам ритуал, а сексуальное удовольствие, связанное также с фантазиями, которые у нее были во время ритуала. Стыд появляется в момент прерывания ритуала и появления третьего лица, чужого.

Теперь анализантка ассоциировала анализ, а значит, и меня, с врачом, который проводил ей ректоскопию (т. е. вводил трубку в задний проход), либо с зубным врачом, который открывал ей рот. Таким образом, мы можем сделать вывод, что в отношениях с психоаналитиком активируются две стадии (анальная и оральная). Ана-лизантка получает оральное удовольствие от сессии, потому что говорит, и анальное, потому что освобождается через оба отверстия, которые, естественно, представляют органы наибольшей фиксации либидо. Она говорит также об игре в семью, где мальчик, старше ее на пару лет, раздевался перед ней. Это воспоминание с виду имеет положительную интонацию, анализантка очень интересуется наготой мальчика.

Я пытаюсь вмешаться под видом вопроса. Почему она захотела, чтобы я занималась анализом с ее мужем и чтобы он решил свои проблемы? Она отвечает, что люди-инвалиды или страдающие заболеваниями вызывают у нее жалость такую же, как ее жалость к бабушке, у которой был рак груди. Бабушке удалили грудь. Анализантка увидела свою мать, когда та обрабатывала рану бабушки. С того времени она через идентификацию с бабушкой заставила себя решить эту проблему и выбрала профессию пластического хирурга. Тем не менее она должна держаться на дистанции от близких людей и не может строить личные отношения.

В конце сессии я провожу реконструктивное вмешательство, в котором говорю, что наибольшая помощь, которую она может дать своим близким, это помочь самой себе и облегчить свое чувство неадекватности. Потому что, когда ее больше не будут беспокоить ее неспособности, точно так же будет и с неспособностями других, и она не будет больше воспринимать их как относящихся к себе и, соответственно, не будет вынуждена держаться на расстоянии от них.

Эти дефекты близких ассоциируются с увечьями или с ранами людей, которые вызывают у нее жалость, значит, прямая ссылка – кастрация.

Становится ясным, что представления, восстановленные воспоминаниями, проговоренными во время сессий, выражают взгляд на мужские половые органы брата и мальчика, с которыми она играла в семью, и связанный с этим последующий страх, что в результате своих сексуальных эдипальных фантазий негативного характера она осталась без пениса (кастрирована). Весь этот материал сильно активизировался в переносе в связи с приходом третьего лица.

Если бы у анализантки была другая фиксация или она была бы на другой фазе анализа, в которой переживала бы другой период своей жизни, возможно, пережитое имело бы другое проявление, например, внутриматочного характера или откровенно генитального, связанного с первичной сценой.

Так, анализантка проф. Пелуффо, которая тоже предлагала психоаналитику принять в анализ своего мужа, переживает более первичные опыты своей жизни в переносе. Ситуация ассоциативно активировала воспоминания об отношениях с ее начальником.

В сеансе она говорит: «Когда начальник заходил в бюро, это было так, как будто бы пенис проникал в вагину. Я сильно ревновала свою группу коллег. Бюро было как теплая матка, а с коллегами были очень тесные отношения. Начальник проникал и занимал мое пространство. Я должна была отойти в сторону. Он все разбивал. Я бы его придушила шнуром от телефона. Ой, насколько я его ненавидела и любила. Я одновременно хотела и не хотела его иметь (здесь она ассоциирует с предыдущим мужем). Я хотела его удержать и исторгнуть его. И когда мне удалось уехать и оставить его, я была полностью потеряна. У меня ничего не осталось, кроме нескольких вещей, забытых у него дома. Они были моими представителями, но когда я получила их обратно, я почувствовала себя лучше. Тем не менее я должна была перестроить внутри себя ту ситуацию и забеременела. Иначе говоря, я нуждалась в пенисе, который от меня убрали или который я потеряла, когда уехала» (Peluffo, 1987).

Этот материал активировался после того, как психоаналитик согласился принять мужа анализантки. Основной темой свободных ассоциаций являлось желание проникновения третьего лица в диадные отношения для полного освобождения. Мы можем сказать, что в этом случае проникновение пениса во внутриутробную жизнь было травмирующим.

В своих работах Пелуффо подчеркивал, что первичные опыты, имеющие место на довербальных фазах развития, т. е. на сенсомоторном этапе развития, должны иметь другой код транскрипции. По этой причине их не просто высказать словами.

У психоаналитика, работающего в длинных сеансах, есть возможность встретить молчание, которое является не сопротивлением, а трудностями в выражении определенного опыта словами. Проще выразить пережитое в живописи, музыке или поэзии.

Пелуффо также подчеркивал, что наиболее подходящим способом выражения пережитого являются сновидения и что перенос является мощным активатором их повторения (Peluffo, 2010). Я тоже в своей профессиональной деятельности проверила этот факт. Наверное, перенос является самым близким к симбиотическим, внутриматочным отношениям.

Регрессия на первоначальные этапы жизни происходит у анализанта по разным причинам:

• Из-за сеттинга.

• Из-за внушения основного правила психоанализа, согласно которому анализанту предлагается говорить без цензуры то, что он думает и ощущает. Это непреложное правило – доверять психоаналитику и быть от него зависимым, как маленький ребенок, который существует благодаря присутствию своего ухаживающего лица.

• Кроме того, в микропсихоанализе анализант проводит много времени с психоаналитиком в особо интимной и теплой атмосфере, без внешних внушений, отвлечений, звонков. Поэтому длинные сессии являются мощными активаторами пережитых внутриутробных испытаний.

В своей деятельности я часто сталкивалась с проблемами определения личности и сексуальности в связи с травмирующими, преждевременными потерями других детей/братьев.

Данные, которые я собирала регулярно, доказывают присутствие сильного чувства вины со стороны выжившего и проблемы идентичности.

Мне удалось собрать истории выживших сыновей и матерей, потерявших детей. У всех проявляется сильное чувство вины: либо мать считает себя неполноценной и виноватой в смерти ребенка, либо выживший ребенок несправедливо считает себя незаконным захватчиком чужого места.

Можно задавать себе вопрос: какова была динамика отношений матери и плода?

В клинике есть достаточно данных, чтобы выдвинуть гипотезу, что потеря ребенка является материнской (но и семейной) травмой, которая вновь проявляется в следующей беременности (точнее, в симбиотической фазе, включая внутриутробную жизнь, и в первые шесть/семь месяцев после рождения), в матери и плоде.

Согласно модели Пелуффо, «фантазм-стимул/фантазм-ответ» (Peluffo, 2010), динамика могла быть следующей: мать чувствует себя виноватой за смерть предыдущего ребенка и испытывает амбивалентное желание искупить свою вину через рождение здорового ребенка.

У матерей, которые страдали от таких потерь, бывают противоречивые желания.

Для того, чтобы успокоить себя и избежать повторения травмы, мать сохраняет в себе фантазм идеального ребенка, представляющего потерянного малыша. Ответом плода/ребенка могло быть восприятие чувства вины на себя и желание быть идеальным ребенком для матери.

Клинический случай 8

Этот случай представляет психоаналитический материал матери и дочери. Я уже представила ранее отрывок сеанса матери (это четвертый клинический случай), в котором женщина в переносе пережила благополучные ощущения симбиотического отношения.

Могу добавить, что она обратилась ко мне в связи с потерей собак. Они были больными и старыми, и, когда она их усыпила, то не смогла простить себя за это, несмотря на то, что полностью отдала себя своим собакам до самого последнего момента их жизни.

В течение микропсихоанализа выяснилось, что смерть собак была не первой травмой, в которой Элли обвиняла себя. Первая травма случилась, когда ей было шестнадцать лет –незнакомый человек изнасиловал ее на улице, когда девушка возвращалась домой. (Она обвиняла себя, потому что не кричала.)

Вторая травма была связана с потерей ее первой дочки, которая умерла, когда ей было четыре с половиной месяца, по неизвестным причинам.

Элли не помнит, что случилось после смерти ребенка: ее мать забрала мертвую малышку, устроила похороны и отправила дочку далеко на несколько дней. Об этом событии больше никто никогда не говорил, все родственники держали в себе секрет, как будто молчание могло скрыть реальность и вину. (Точно так же случилось с травмой изнасилования: пациентка никому не рассказала свой секрет.)

Элли никогда не была на кладбище, не произносила имени ребенка и никогда не плакала, но сохраняла в себе уверенность в своей вине. Через год после смерти первого ребенка Элли родила еще одну дочку, и только спустя тридцать лет, когда пришла на психоанализ, она смогла рассказать вслух о печальных событиях.

«У меня было только одно желание: иметь ребенка. Он был моим, мы с ним были одним существом… Он был для меня особенным, и больше такого не повторялось в других беременностях. Я была, как Алиса в Стране чудес. Рождение того ребенка – это самое хорошее воспоминание моей жизни… мы могли бы иметь необыкновенные отношения… это моя вина… я ничего не слышала, я ее покормила, дала ей соску, заснула и продолжала спать, в то время как была ей нужна… Несмотря на то, что я обожаю моих дочерей, когда я опять забеременела, я хотела мальчика, чтобы история не повторялась».

Ее дочь окончила институт психологии и обратилась ко мне официально, потому что ей был интересен микропсихоанализ. На самом деле пришлось решать большой конфликт идентичности, до того как мы смогли начать курс обучения.

Эту сессию с ней я называю «Дочь я назову Карла». Карлу мучило сомнение в ее сексуальной идентичности. С раннего детства она хотела быть мальчиком и задавала себе вопросы:

– Кто я Карла или Карло?

– Являюсь ли я ребенком моей матери?

Когда девушка проходила мимо зеркала или витрин, она быстро разглядывала себя и сомнение регулярно повторялось. Каждый раз, когда она пробовала фантазийно представить себе другое изображение, повторялось разочарование, она была зла на мать, на себя и кричала: «Роди меня заново мальчиком».

В переносе Карла снова испытывала чувство вины. Ей казалось, что она занимала не свое место и считала себя преступником. «Это было так, как будто я кого-то убила, когда была маленькой… может быть, я не помню и на самом деле кого-то убила. Недавно я узнала, что до меня мама родила дочку, которая умерла, когда ей было четыре месяца. Я убила мальчика в себе, если бы я была мальчиком, было бы совсем другое дело. На моем месте должен был быть мальчик, у мамы уже была дочка… я не могла себя простить за то, что я – девочка».

Преждевременная смерть ребенка укрепляет идеализацию, чтобы уменьшить чувство вины перед мертвым. Мертвый ребенок продолжает иметь образ идеального ребенка. И этот образ никогда не сможет воплотиться в других детях.

Реальный ребенок со своими характеристиками и недостатками не выдерживает сравнения с идеалом. Следовательно, у других детей будет постоянное ощущение неполноценности и неуверенности в своей идентичности. Неуверенность ребенка получает поддержку от сознательного желания матери и других родственников, чтобы новорожденный был противоположного пола относительно мертвого.

Это желание звучит у выжившего, который хотел бы быть спасителем матери и исправить потерю. Один из придуманных способов – это «оплодотворить» маму. В этом определенном случае эдипальное желание положительного характера связано с фиксацией либидо симбиотическим отношением и не позволяет отделение от первичного объекта. Желание смещается на другие объекты такого же типа, но оно остается нереализуемым по физиологическим и психологическим причинам.

Анализантка смотрит на фотографию и говорит: «Как будто мама всегда с животом… я захотела, чтобы она была только мною беременна… как будто, она беременна моим желанием, и поэтому ребенок мертвый… в животе есть мертвый ребенок, и это моя вина. Мертвый ребенок меня преследует… как будто он должен был родиться на моем месте… все хотели мальчика, а пришла я… никто меня не ждал, а в животе остался другой».

Пелуффо пишет: «Анализируемый заново проживает фазу нахождения в матке с событиями, галлюцинациями и фантазмами плода. Аналитик, в свою очередь, отвечает воспроизведением внутриутробных отношений, которые у него были с матерью. Это не есть диалог переживаний, а параллельное скольжение, в котором присутствуют моменты встреч – всегда более или менее травмирующие. Разница между анализируемым и аналитиком, помимо эмоционального затухания переживаний, состоит в том, что очень часто аналитик умеет анализировать вторичные проработки, которые следуют за инфантильными переживаниями, точно так же, как – очень часто – это будет уметь и анализируемый в конце анализа» (Peluffo, 2010).

Ульрих Хонемайер: считает, что «помощь ультразвука 4D или 3D в реальном времени это хорошая возможность для развития первоначального отношения матери и отца с ребенком».

«У нас есть мечта, что тесное взаимодействие между разными науками сможет довести исследования до нового интересного открытия. Тем не менее для того, чтобы сотрудничество стало продуктивным, нужно отпустить нарциссические предрассудки, которые во все времена представлялись самым крупным препятствием к научному прогрессу» (Honemeyer, 2014).