Текст книги "CLIO-SCIENCE. Проблемы истории и междисциплинарного синтеза: Сборник научных трудов. Выпуск III"

CLIO-SCIENCE. Проблемы истории и междисциплинарного синтеза. Сборник научных трудов. Выпуск III

© С. Ю. Рафалюк, М. Ю. Лачаева, М. В. Пономарев, A. М. Родригес-Фернандес, Н. В. Симонова, М. В. Короткова, B. Ж. Цветков, А. В. Клименко, 2012

© МПГУ, 2012

© Оформление. Издательство «Прометей», 2012

Социально-гуманитарное знание и исторический синтез

Проблема определения концепта «Национализм» в современной социально-гуманитарной науке

Журов И. В.

магистрант исторического факультета МПГУ

Одним из ключевых понятий современной социально-гуманитарной науки и политического языка является концепт «национализм». Его использование имеет достаточно продолжительную историю, в течение которой его содержание и концептуальное значение неоднократно менялось. В мировом социально-гуманитарном знании сложились полярно противоположные концепции национализма, которые при всем своем внешнем различии во многом соприкасаются друг с другом.

Одной из самых распространенных научных традиций определения «национализма» является концепция, согласно которой зарождение самого национализма как общественно-политического явления совпало с процессом европейской модернизации и складыванием централизованной государственной власти в Европе. Согласно этой точке зрения, национализм основан, прежде всего, на коллективистской идее, призванной воплотить в себе высшие ценности государственной власти и единства нации. На данном этапе национализм становится частью политической программы и государственной идеологии, задача которого виделась в подчинении отдельного человека коллективистскому служению нации и государству или «нации-государству», что имело мало общего с объективно существующей этнической общностью. Согласно концепции немецкого исследователя Я. Эгберта, важная роль в этом процессе принадлежит так называемому «национальному империализму»[1]1
  Эгберт Я. Демократия и национализм: единство или противоречие [Электронный ресурс]. URL: http://tatar-history.narod.ru/yan.htm (дата обращения: 14.09.2011).


[Закрыть]. Для «национального империализма» характерно стремление к образованию национального государства и приведение в соответствие с ним территории и централизованной власти.

Не менее важное место в западном научном дискурсе принадлежит теории национализма, согласно которой в современной общественно-политической жизни национализм приобрел форму манифестно-политической идеологемы и имеет разрушительные последствия. Во многом благодаря сторонникам данного направления дискурс вокруг концепта «национализма» приобрел новую силу и породил немало различных теоретических разработок. Как отметил английский исследователь Д. Смит, «главным в исследовательских подходах сейчас должен быть отход от нормативного космополитизма, функционализма и… узкоисторического взгляда…»[2]2
  Smith D. Nationalism and Peace: Theoretical Notes for Research and Political Agendas // Innovation. – London, 1994. – Vol. 7 – № 3 – Р. 219.


[Закрыть].

Начало теоретического изучения национализма было положено в западной социально-гуманитарной науке и преимущественно связано с именами Э. Хобсбаума, Э. Геллнера, Д. Смита. Национализм виделся им, прежде всего, как неотъемлемая составляющая становления капитализма, а вместе с ним современных государств. Более того, как полагал Хобсбаум, национализм есть и остается политическим проектом или доктриной модернизации. Его концепция получила свое теоретическое оформление в концепциях представителей школы социального конструктивизма и интерпретативной антропологии. Так, Б. Андерсон, а следом за ним Р. Брубейкер показали дискурсивную природу национализма, реальность которого выраженная в форме интеллектуальных и политических дебатов порождает явление коллективных мобилизаций, основанных зачастую на рациональном расчете или иррациональных побуждениях.

Таким образом, научный дискурс 1970‑1980‑х гг. положил начало новому витку изучения национализма не только на Западе, но и в постсоветской России, где проблема изучения и определения национализма была поднята до высшего общественно-политического уровня. В большинстве своем российские исследователи оказались ориентированы на западную постнеомарксистскую и конструктивистскую научно-теоретическую традицию. В качестве примера первого из этих подходов чаще всего рассматривается теория национализма Э. Хобсбаума, основным стержнем которой остается идея о так называемом рекрутировании массового сознания в пользу идеи нации и выдвигаемых от имени нации политических проектов. Теория Хобсбаума получила свое окончательное научно-теоретическое оформление в работах Т. Эриксена. Так, он в своем исследовании «Этничность и национализм» во много продолжил идеи Хобсбаума, что ярко выражено в следующей его формуле: «На уровне самосознания национальная принадлежность – это вопрос веры. Нация, представляемая националистами как «народ» (volk), является продуктом идеологии национализма, а не наоборот. Нация возникает с момента, когда группа влиятельных людей решает, что именно так должно быть. И в большинстве случаев нация начинается как явление, порождаемое городской элитой. Тем не менее, чтобы стать эффективным политическим средством, эта идея должна распространиться на массовом уровне»[3]3
  Eriksen Т. Н. Ethnicity and Nationalism. Anthropological Perspective. – London, 1993. – Р. 105.


[Закрыть].

Сторонники конструктивистского направления вслед за Б. Андерсоном отмечают, что классическое понятие «нация» не раскрывает во всей полноте сущность концепта «национализм». Так, по мнению академика В. А. Тишкова, «национализм как идеологический концепт и основанная на нем политическая практика, которые исходят из того, что коллективные общности под названием нации являются естественной и легитимной основой организации государств, их хозяйственной, социальной и культурной жизни, и члены нации должны демонстрировать свою преданность, а государство и лидеры – ставить выше всего и отстаивать интересы нации»[4]4
  Тишков В. А. Национализм в мировой истории. – М., 2007. – С. 47.


[Закрыть]. В свою очередь другой не менее известный российский исследователь С. Кара-Мурза отмечал, что «национализм как идеология – сравнительно недавнее явление», сложившееся именно в связи со становлением нации. «Как и всякая идеология, национализм с самого начала выполнял политические задачи, возникавшие в процессе строительства нации и обретения ею суверенитета», – пишет он[5]5
  Кара-Мурза С. Г. Национализм как идеология [Электронный ресурс]. URL: http://sg-karamurza.livejournal.com/19576.html (дата обращения: 14.09.2011).


[Закрыть]. В то же время для многих российских исследователей характерна трактовка национализма как, прежде всего, политической или идеологической доктрины. Так, по словам исследователя С. Сергеева, «национализм есть, прежде всего, политическая идеология, в которой высшей ценностью является нация как единое целое, как самодостаточная и суверенная культурно-политическая общность»[6]6
  Сергеев С. М. Нация и национализм как социально-политические феномены [Электронный ресурс]. URL: http://clubs.ya.ru/4611686018427398948/replies.xml?item_no=84 (дата обращения: 14.09.2011).


[Закрыть]. Более того, продолжает Сергеев, национализм есть субидеология, не выдвигающая «какого-то особого своего социально-политического проекта, подобно консерватизму, либерализму или социализму». Следовательно, национализм есть, прежде всего, идеологема, нежели оформленная политическая парадигма.

Во многом по причине нарастающей «концептуальной трясины», в которую оказалось «погружено» проблемное поле изучения национализма, в последнее десятилетие наметился кардинальный отход от конструктивистской дискурсивной парадигмы. Данная тенденция характеризуется попытками определения нации как некоей «метафоры коллективного обозначения» и изучения ее как формы человеческого коллектива в рамках государственного сообщества. Впервые призыв к отходу от дефиниций «нация» и «национализм» прозвучал в стенах Принстонского института во время доклада ведущего американского антрополога К. Гирца, представляющего примордиалистское направление исследований. В своей речи он подчеркнул следующее: «Для меня смысл вопроса состоит в том, насколько полезна идея «национализма» для понимания действительности прежде всего с интеллектуальной точки зрения, а затем с точки зрения политики? У меня нет простого или сложного ответа на этот вопрос. Но есть сомнения, которые возникают, когда видишь такие организующие концепты, как «страна», «народ», «общество» и, конечно, «государство»; все они, похоже, утопают в концепте «национализм», как будто это какой-то омут. Сила и значение первых утрачиваются или ослабевают по мере того как они оказываются взаимозаменяемыми с последним и друг с другом: своего рода множественные синонимы с плавающими обозначениями»[7]7
  Цит по: Тишков В. А. Постнационалистическое понимание национализма [Электронный ресурс]. URL: http://www.valerytishkov.ru/cntnt/publikacii3/lekcii2/lekcii/postnazion.html (дата обращения: 14.09.2011).


[Закрыть]. Если для конца XIX – начала XX вв. национализм, по мысли Гирца, стал катализатором процессов модернизации и окончательного оформления капиталистической системы, то отныне «он, самое большее, лишь дополнительный усложняющий фактор или катализатор для иного рода процессов». С другой стороны, его российский оппонент в лице В. А. Тишкова отмечает обратное. По его словам, «…изучение национализма остается важной научной задачей не потому, что до сих пор не выяснена до конца природа этого исторического феномена или он не проиллюстрирован на достаточном количестве стран и исторических сюжетов. А потому, что в мире уже на протяжении почти двух столетий существует националистический дискурс, порождающий националистические практики, крайне значимые для общественной жизни многих стран и регионов»[8]8
  Тишков В. А. Постнационалистическое понимание национализма…; см. также: Тишков В. А. Реквием по этносу: Исследования по социально-культурной антропологии. – М.: Наука, 2003.


[Закрыть].

В настоящее время можно говорить о том, что проблематика концепта «национализма», его определение и поиски его природы заняли прочное место в социально-гуманитарном знании Запада и Востока. Основной акцент переместился в область политико-философских исследований национализма. В то же время нельзя сказать о том, что время националистического дискурса прошло бесследно, породив в результате лишь «концептуальную трясину». К настоящему времени сложились два диаметрально противоположных теоретических конструкта национализма. Если теоретики политического национализма понимают под ним не просто какую-либо систему взглядов, но, прежде всего, социальную практику, характеризующую определенный этап исторического развития общества, то разработчики идеально-типической модели национализма указывают в качестве системных элементов данной структуры на представление о нации как органическом сообществе, веру в антропологическую естественность национальной принадлежности индивидов, приоритет принципа нации как морального критерия, а также позиционирование данного принципа в качестве единственного источника власти и авторитета.

Социальный потенциал концепта «Права человека» в современной общественно-политической мысли стран Европы и Америки

Климова Г. С.

к. и.н., доцент кафедры новой и новейшей истории МПГУ

Социальная сфера ни на государственном, ни на общеевропейском уровне сегодня немыслима вне категорий прав человека. Этот концепт аккумулировал основное содержание европейского социально-гуманитарного наследия и сегодня определяет критерии эффективности и границ социальной политики. Современное государство, которое иногда определяют как правовое государство, неспособно выстроить свои взаимоотношения с обществом без такого понятия, как права человека. Это тот редкий случай, когда государство проецирует свое действие не на все общество или определенную группу, но на отдельного гражданина. Становление концепции прав человека растянулось на века[9]9
  См.: Бенуа А. де Против либерализма: (к Четвертой политической теории). – СПб.: ТИД Амфора, 2009. – С. 337–436.


[Закрыть], но само понятие вошло в активный словарь европейцев только к середине XIX в.

Необходимо признать, что, несмотря на достаточно длительную историю формирования прав человека, настоящий прорыв, позволивший утвердить этот концепт, произошел только в XX в. Две мировые войны и опыт тоталитарных политических режимов способствовали признанию и расширению прав человека. Становление прав человека происходило как на международном уровне (создание значительного числа влиятельных международных организаций, таких как ООН, Совет Европы, Страсбургский Суд по правам человека и т. д., и принятие исторических документов – Всеобщей Декларации прав человека, Европейской конвенции прав человека и т. д.), так и на государственном уровне (включение прав человека в конституции, создание национальных институтов, гарантирующих их соблюдение)[10]10
  Захарова Л. И. Эволюция представлений о правах человека // lexis-asu.narod.ru/other-works/zaharova.doc


[Закрыть].

Упрочение положения прав человека в международной и национальных системах права позволило уточнить содержание конкретных прав и расширить сферу их применения. Сегодня одной из наиболее широко распространенных классификаций является модель «трех поколений прав человека», предложенная французским юристом К. Васако[11]11
  Vasak K. Pour une troisieme generation droits de l’homme // Studies and Essaes on International Humanitarian Law and Red Cross Principles / Ed. by C. Swinarski. – Hague, 1984.


[Закрыть]. Она не только классифицирует права, но и отражает их эволюцию. К первому поколению принято относить гражданские и политические права. Второе поколение – социальные, экономические и культурные права. Третье поколение до сих пор является самым спорным, так как включает коллективные права, связанные с понятием солидарности (право на мир, на окружающую среду и т. п.). В целом права человека являются очень мобильными. С развитием общества, технического окружения, науки и т. д. меняется сфера применения и содержание прав человека. Так, например, осознание отчуждения результатов труда порождало стремление защитить свои права и борьбу за признание ценности труда[12]12
  См.: Кастель Р. Метаморфозы социального вопроса. Хроника наемного труда. – СПб.: Алетейя, 2009. – С. 396–397.


[Закрыть]. А сегодня развитие генной инженерии или трансплантологии привело к появлению новых прав, связанных с иным представлением о человеческом теле.

Права человека как таковые стали рассматриваться в качестве одного из величайших достижений западной цивилизации и всего человечества. И, действительно, признание за индивидом широкого круга прав, предполагающих положение индивида как Человека, является важным шагом на пути к возможному гармоничному существованию. Права человека оказались теми ценностями, вокруг которых строится жизненное пространство, или, по крайней мере, должно строиться. Немецкий мыслитель Ю. Хабермас, как и значительное число других исследователей[13]13
  См., например: Alston P. Ships Passing in the Night: The Current State of the Human Rights and Development Debate seen through the Lens of the Millennium Development Goals // Human Rights Quarterly. – 2005. – Vol. 27. – № 3.


[Закрыть], очень позитивно оценивает и степень укоренения этих ценностей, и их влияние на социальные системы. Свободные ассоциации, политическая общественность и делиберативная политика являются необходимыми условиями воплощения в жизнь этих принципов. Именно благодаря им, по мнению Хабермаса, фундаментальные демократические убеждения становятся повседневной практикой людей. Реальным, хотя и не полным воплощением теории, предложенной Ю. Хабермасом, предстает Европейский Союз. «Совет Европы с Европейской конвенцией прав человека и ее Европейская социальная Хартия трансформировали Европу в пространство прав человека, более специфичное и более скрепленное, чем на любой другой территории в мире»[14]14
  Habermas J. Why Europe needs a constitution? // http://newleftreview.org/A2343


[Закрыть]. То есть, немецкий философ считает, что прежде всего права человека и представляемые ими ценности составили основу европейского общества, основу европейской идентичности. Комментируя кантовскую идею всемирно-гражданского состояния, Хабермас пишет «Инновационное ядро этой идеи – в [заданной] последовательности преобразования международного права как права государств во всемирно-гражданское право как право индивидов. Конкретные люди выступают субъектами права не только потому, что они являются гражданами своих государств, но и в качестве членов всемирно-гражданской общности, подчиняющейся единому принципу»[15]15
  Хабермас Ю. Расколотый Запад. – М.: Весь Мир, 2008. – С. 113.


[Закрыть]. Именно концепт прав человека в состоянии стать фундаментом для создания такой социальной системы (из существующих исторических реалий таковой является Европейский Союз). Следовательно, для Хабермаса права человека являются тем ценностным полем, в котором формируется свободная коммуникация, направленная в свою очередь на укрепление и развитие европейских ценностей.

Профессор Университета Макгилла Ч. Тейлор, как и Хабермас, признает феноменальный потенциал прав человека, но высказывает определенные опасения: «С одной стороны, европейская правовая традиция представляет собой одно из величайших достижений европейской цивилизации. По-моему, сама по себе идея, что каждый человек защищен определенными правами, хороша <…> Опасность состоит в том, что, если понимать политические права упрощенно, подобная изоляция каждого отдельного индивида приведет к размыванию чувства соотнесенности индивидов с обществом, к эрозии, я бы сказал, самого политического процесса»[16]16
  Тейлор Ч. Федерации и нации: секрет добрососедства // Керни Р. Диалоги о Европе / Пер. с англ. – М.: Весь Мир, 2002. – С. 39.


[Закрыть]. То есть, получается, что права человека несут в себе и разобщающий потенциал. Известный мыслитель Н. Хомский замечает, что, «когда вы действуете, вы неизбежно начинаете посягать на права других людей» и возникает конфликт интересов. Здесь заложена опасность извращенной стратегии использования позитивного потенциала концепта.

Необходимо признать, что история критического подхода к правам человека не менее объемна, нежели их положительная оценка. Среди философов, критиковавших концепт прав человека, мы видим такие имена, как Й. Бентам, Э. Бёрк, Ф. Ницше и К. Маркс. Их идеи легли в основу позиции канадского исследователя Ч. Блаттберга, которая заключается в следующем: дискуссии о правах человека, будучи абстрактными, демотивируют людей от поддержания тех ценностей, которые эти права должны защищать[17]17
  См.: Blattberg C. The Ironic Tragedy of Human Rights in Patriotic Elaborations: Essays in Practical Philosophy. – Montreal and Kingston: McGill-Queen’s University Press, 2007.


[Закрыть]. Автор книги «После достоинства» А. Макинтайр полагает, что сама идея естественности прав нелогична и лишает их всякой ценности[18]18
  MacIntyre A. Virtue: A Study in Moral Theory. – London: University of Notre Dame Press, 1984. 2nd ed. – P. 69.


[Закрыть]. Особенно резкой критике подвергается концепция универсальности прав человека[19]19
  См. подробнее: Честнов И. Л. Универсальны ли права человека? (Полемические размышления о Всеобщей декларации прав человека) // Правоведение. – 1999. – № 1.


[Закрыть]. Эта позиция приводит к мысли о том, что агрессивная гуманитарная политика ведет к ограничению национальных культур. Американский философ Дж. Роулз считает, что права человека определяют, где заканчивается законная терпимость к другим странам. Роулз пишет, что права «устанавливают границы режима внутренней автономии», и, что «их осуществление достаточно для того, чтобы исключить обоснованное и убедительное вторжение со стороны других людей, например, дипломатических и экономических санкций или в особых случаях – вооруженных сил»[20]20
  Rawls J. The Law of Peoples. – Cambridge, MA: Harvard University Press,1999. – P. 79–80.


[Закрыть]. Как мы видим, критика носит весьма разнообразный характер, она имеет различные основания и цели.

На наш взгляд, тотальную и наиболее резкую критику концепта прав человека сформулировал французский философ Ж. Бодрийяр: «Можно говорить о праве на здоровье, на пространство, о праве на красоту, на отпуск, о праве на знание, на культуру. И по мере того, как выступают эти новые права, рождаются одновременно министерства: здравоохранения, отдыха; а почему не красоты, не чистого воздуха? Все то, что как будто выражает общий, индивидуальный и коллективный, прогресс, что могло бы санкционировать право на социальный институт, имеет двоякий смысл, так что можно в некотором роде понять его наоборот: существует право на пространство только начиная с момента, когда нет больше пространства для всех, и когда пространство и тишина становятся привилегией некоторых в ущерб другим. Поэтому «право на собственность» возникло только начиная с момента, когда не стало больше земли для всех, право на труд возникло только тогда, когда труд в рамках разделения труда стал обмениваемым товаром, то есть не принадлежащим, собственно, индивидам. Можно спросить себя, не означает ли таким же образом «право на отдых» перехода otium’a, как некогда труда, к функции технического и социального разделения и фактически к уничтожению досуга»[21]21
  Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры / Пер. с фр., послесл. и примеч. Е. А. Самарской. – М.: Культурная революция; республика, 2006. – С. 83–84.


[Закрыть].

По мнению французского мыслителя, появление новых социальных прав такого рода означает утрату охраняемых явлений, перевод их в качество социальных маркеров. Это никак не общественный прогресс, расширяющий реальный каталог прав человека, но создание новых источников экономической прибыли или социальных привилегий[22]22
  Там же.


[Закрыть]. Право – не есть гуманизация жизненного мира, напротив, право появляется из сегрегации. Оно не свидетельство освобождения, но юридическое оформление неравенства. Для Бодрийяра право становится символом закрепощения. В этом смысле чрезмерное разбухание каталога представляется тревожным признаком закрепления неравенства еще не оформившегося общеевропейского общества.

Таким образом, права человека – очень пластичный концепт, их развитие и становление напрямую отражает изменения в социальных системах. В целом, в современной общественной мысли права человека признаются безусловной ценностью, определяющей социальное пространство. Но необходимо отметить, что концепт прав человека несет в себе двоякий потенциал. С одной стороны, права человека оказываются центром притяжения при формировании сообщества на основе принципа солидарности. В то же время права человека могут стать почвой для размежевания и разобщения людей, вращающихся в одной социальной плоскости. К тому же это понятие может быть рассмотрено не с точки зрения освобождения людей, но с позиции закрепления их неравенства. В таком случае расширение сферы применения прав человека означает не либерализацию общественных отношений, но распространение неравенства на новые области. Наиболее острый конфликт, определяемый правами человека, связан с принципом их универсализации, когда навязывание ценностей становится нормой, то есть прямо противоречит самой идее прав человека. Приходится констатировать, что сегодня права человека чаще выполняют роль отвода глаз или даже симулякра, нежели действительно ослабляют социальное напряжение. Например, замораживая подписание СПС между Россией и ЕС из-за имевшихся нарушений соглашений ОБСЕ в ходе первой чеченской кампании[23]23
  См. подробнее: Климова Г. С. Первая чеченская кампания 1994–1996 гг. как фактор во взаимоотношениях Российской Федерации и Европейского Союза // Вестник РУДН. Серия «История России». – 2008. – № 5. – С. 74–78.


[Закрыть], Союз с удивительным спокойствием взирал на реальность Гуантанамо. И сегодня позиция государств-членов ЕС по отношению к потоку беженцев, хлынувшему в ряд стран Европы в связи с событиями «Арабской весны», позволяет прийти к заключению о выборочном принципе применения сформулированных прав. Стратегия двойных стандартов, исповедуемая Брюсселем, не оставляет надежд на истинность заявленных ценностей. Тем не менее, следует признать, что, несмотря на такую модель применения прав человека, они остаются одним из связующих социум звеньев и ориентиром европейской социальной модели, едва ли не единственным идейным полем, способным консолидировать и граждан Европы, и общества национальных государств в современной кризисной ситуации.