Текст книги "CLIO-SCIENCE. Проблемы истории и междисциплинарного синтеза: Сборник научных трудов. Выпуск III"

Проблемы социокультурной идентичности в эпоху глобализации

Яценко Д. Е.

магистрант исторического факультета МПГУ

Новый этап в развитии цивилизации делает чрезвычайно острой проблему человека в современном мире, его реальной роли в нынешнем социуме и перспектив существования в эпоху перехода к информационному обществу. Современная ситуация – переломный этап в общественном развитии, характеризующийся фундаментальными изменениями, кардинальными сдвигами в основах общества, что приводит в движение все основы бытия человека. В связи с этим в современной науке главенствует точка зрения о кризисе идентичности человека, являющимся следствием глобальных социокультурных изменений в современном обществе.

В современной науке сложилась традиция исследования феномена идентичности как психологического и социокультурного феномена. В структуре идентичности выделяют индивидуальный и социальный уровни. Если персональная идентичность представляет собой совокупность характеристик, сообщающих индивиду качество уникальности, то социальная идентичность – результат идентификации (отождествления) индивида с ожиданиями и нормами его социальной среды[197]197
  Новая философская энциклопедия: В 4 т. – Т .2. – М, Мысль, 2001. – С .78.


[Закрыть]. Вследствие этого, индивиды тесным образом связаны с социокультурным окружением, и изменения их идентичности обусловлены социокультурными переменами. Особое видение феномена идентичности привнесла интерпретация современности как эпохи глобализации – процесса, который объективно снижает способность индивидов и обществ контролировать происходящее в мире. Сущность глобализации, основная тенденция ее развития – это формирование единого взаимозависимого мира, взаимодействие и взаимовлияние различных сообществ, культур и цивилизаций[198]198
  Буянов B. C. Глобализация: теоретико-методологические аспекты// Глобализация: многостороннее измерение / Под общ. ред. В. А. Михайлова, В. С. Буянова. – М.: Книга и бизнес, 2004. – С. 21.


[Закрыть]. Глобализация является сложным многоуровневым сочетанием целого ряда противоречивых процессов, в том числе между общечеловеческими интересами и национально-государственными специфическими требованиями, между движением к гомогенизации и диверсификацией, между тенденциями к объединению и к фрагментации. Глобализация порождает проблемы совместимости разных цивилизационных укладов и культур, экономические противоречия, связанные с неравномерным развитием и социальной поляризацией, разрыв между последствиями кризисных экологических явлений и неадекватными мерами по их ослаблению[199]199
  Тимофеев Т., Яковцев Ю. Глобализация: противоречивые тенденции (интерпретации, шансы, риски) [Электронный ресурс]. URL: Internet: http://www.lawinrussia.ru/blogs/timur-timofeev/2011/04/18/globalizatsiya-protivorechivyetendentsii-interpretatsii-shansy-riski?quicktabs_13=1&quicktabs_14=2&quicktabs_11=2 (дата обращения: 2.10.2011).


[Закрыть]. Одновременно происходят революция в образовании, переход к креативной экономике, переформирование всей системы социальных связей. Малая родина социально и территориально начинает постепенно перерастать в большую[200]200
  Делокаров К. Х., Демидов Ф. Д. Глобализация и проблема нелинейности цивилизационного развития / Глобализация и перспективы современной цивилизации. – М., КМК, 2005. – С. 56


[Закрыть]. Отсюда не только новые возможности, но и новые проблемы.

Идентичность в глобализирующемся мире становится основным дискурсом как науки, так и повседневной жизни. Представители современной социологической мысли утверждают, что в процессе глобализации заново ставится вопрос о базисных ценностях человека[201]201
  Зайцева А. С. Проблемы идентичности в эпоху глобализации: автореф. дис…. канд. филос. наук. – М., 2007 – С. 15.


[Закрыть]. Происходящие в мире изменения коснулись не столько технологий или принципов хозяйствования, сколько мироощущения людей и стереотипов поведения. Человек перестает чувствовать себя хозяином и творцом внешних условий своего существования. Под влиянием глобализации происходит резкое снижение, если не полная потеря, контроля индивидов над процессами и событиями, влияющими на судьбы людей. Мир перестает быть статичным, представляет собой сетку – пути ухода от определенностей, где нельзя выделить системную доминанту. Отсюда и преобладание множественной идентичности человека. Индивид, а точнее постмодернистский «дивид» как делимый на фрагменты, позиции и функции, переходит от одного жизненного проекта к другому под давлением различных обстоятельств, используя свой потенциал и отвечая на свои потребности. В современном мире делается проблематичным самоопределение человека. Этому способствуют две противоположные тенденции времени – растворение индивида в массе и всплеск индивидуализма, как повышенного внимания к собственному «Я». Но, несмотря на декларирование первичности личности, индивидуальности перед всеобщим, в его разнообразных проявлениях, безусловной ценности человеческой жизни, уникальности и неповторимости каждого индивида, глобальная реальность ставит сохранение индивидуальности под сомнение. И сублимированной реакцией на это становится нарочитая индивидуализация человеческого существования.

Известные европейские футурологи по-разному видят и выделяют современное состояние и место человека в новом построении социума. Так, немецкий философ Ю. Хабермас предлагает использовать термин «Я-идентичность» как совокупность личностной и социальной идентичностей, которые находятся в процессе постоянного взаимодействия. Социальная идентичность (горизонтальное измерение) – возможность выполнять различные требования в ролевых системах; личностная идентичность (вертикальное измерение) – связность истории жизни. Это два переплетенных, неразделенных измерения, в которых реализуется «балансирующая Я – идентичность». Установление баланса происходит с помощью техник взаимодействия. Осваивая различные техники, человек стремится соответствовать социальным нормам, сохраняя свою неповторимость. Ю. Хабермас утверждает, что «определяющей техникой является язык»[202]202
  Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. – М.: Academia, 1995. – С. 7.


[Закрыть].

Известный британский социолог Э. Гидденс предлагает исследование идентичности именно как проблемы современного мира. Гидденс представляет собственную гипотезу структуры идентичности. Идентичность – это два полюса, с одной стороны, абсолютное приспособленчество (конформизм), с другой, замкнутость на себя. Между полюсами социолог выделяет различные уровни структуры. По его мнению, для современной идентичности характерны следующие дилеммы: унификация – фрагментация, беспомощность – доминирование, авторитарность – неопределенность, личные потребности – рыночный индивид. На каждом уровне возможны патологические формы развития: традиционализм – конформизм, всемогущество – отчуждение, догматизм – радикальное сомнение, нарциссизм – полное растворение в мире товаров[203]203
  Гидденс У. Ускользающий мир. Как глобализация меняет нашу жизнь. – М.: Весь мир, 2004. – С. 58.


[Закрыть]. В целом, А. Гидденс является противником постструктуралистских и большинства постмодернистских теорий, предрекающих кризис способности современного человека обрести свою идентичность.

По мнению английского социолога З. Баумана, современное индивидуализированное общество основано на отрицании традиционных форм социальности. Как отмечает Бауман, «проблема, мучающая людей на исходе века, состоит не столько в том, как обрести избранную идентичность и заставить окружающих признать ее, сколько в том, какую идентичность выбрать и как суметь вовремя сделать другой выбор, если ранее избранная идентичность потеряет ценность»[204]204
  Бауман 3. Идентичность в глобализирующемся мире. – М., Логос, 2005. – С. 185.


[Закрыть]. Три основных черты характеризуют современное общество: утрата человеком контроля над большинством значимых социальных процессов, возрастающая в связи с этим неопределенность и незащищенность личности перед лицом перемен, возникающее в таких условиях стремление отказаться от достижения перспективных целей ради получения немедленных результатов, что, в конечном счете, приводит к дезинтеграции как социальной, так и индивидуальной жизни. Поэтому глобализация, по мнению Баумана, принесла с собой нарастающую фрагментацию человеческого существования. В таким условиях социальность становится все менее значимой. И именно в этом кроется основная причина того, что современное гражданское общество пропитывается антигуманизмом и находится в кризисе, а современный человек становится все более дезориентированным, ограниченным и беспомощным.

Немецкий социолог Ульрих Бек утверждает, что новый глобальный порядок, складывающийся в современном мире, формируется не столько вследствие включения «в игру» неправительственных организаций, крупных компаний или международных институтов, сколько в силу радикального изменения роли личности в определении вектора развития цивилизации. Человек становится непосредственным участником и главным действующим лицом в процессах, которые долгое время считались уделом народов и государств. Именно это и вызывает к жизни космополитические теории, концепции, основанные на понимании одновременной принадлежности человека как к частному сообществу, так и к человечеству в целом[205]205
  Бек У. Космополитическая Европа: реальность и утопия // Свободная мысль. – 2007. – № 3.


[Закрыть]. Индивид, создавая собственную биографию, через миллионы частных решений формирует сферу «политики повседневной жизни». Межличностные взаимодействия становятся намного более активными и значимыми, чем отношения между государствами, возникает потребность в их упорядочении. На фоне этого укрепляются групповые идентичности и усиливаются требования меньшинства. Именно этим Бек объясняет стремительное усиление влиятельности доктрины «прав человека», которая создает ситуацию, когда международное право оказывается обращенным через голову государств непосредственно к индивидам, создавая тем самым юридическую базу для космополитического индивидуализированного общества.

В итоге можно отметить, что эпоха глобализации экономического, политического, культурного развития человечества породила столь же глобальный кризис идентичности. Эта проблема сегодня актуальна практически для любых обществ, независимо от интенсивности миграционных потоков и степени полиэтничности населения. Но исследования современных футурологов доказывают, что суть современного кризиса идентичности заключается не в фатальном упадке цивилизации, а в формировании новой модели социальной идентичности, обладающей множественностью, мобильностью, динамичностью в качестве основных характеристик.

Модели неокорпоративной социальной политики

Медведева О. О.

старший преподаватель кафедры новой и новейшей истории МПГУ

В 1970‑1980‑х гг. американское бизнес-сообщество перешло к новой стратегии корпоративной социальной политики. Причины этого явления были многогранны. Сказывались последствия структурного экономического кризиса, требующие оптимизировать производственный потенциал, стремительное распространение компьютерных технологий, разительно меняющих характер трудовой деятельности и всю систему производственного взаимодействия, влияние «неоконсервативной волны», направленной против политики «государства всеобщего благосостояния» и порожденного ею социального иждивенчества. Под влиянием этих факторов складывался пестрый «коллаж» разнообразных и подчас прямо противоположных тенденций, меняющих рынок труда, философию бизнеса, характер социальных отношений на производстве. Показательно, что именно в эти годы в США наблюдался пик интереса к так называемой теории стейкхолдеров. Основы ее были заложены в работе Р. Фримена «Стратегический менеджмент: концепция заинтересованных сторон», где в роли стейкхолдеров рассматривались любые группы и индивиды, способные оказывать влияние на достижение стратегических целей организации[206]206
  Freeman R. E. Strategic Management: A Stakeholder Approach. – New York: Harper Collins College Publishers, 1984. – 275 р.


[Закрыть]. Суть теории стейкхолдеров заключалась в том, что современную корпорацию необходимо рассматривать в качестве множественного коммуникативного пространства, сферы взаимодействия самых разнообразных субъектов, в том числе и внешнего окружения – от потребителей до социальных партнеров и органов государственной власти. Корпорация, способная учитывать интересы и требования всех этих субъектов, а, главное, добиваться их синтеза в качестве собственной «корпоративной миссии» и стратегии развития, получает исключительные конкурентные преимущества.

В реализации неокорпоративных моделей социальной политики уже с 1980‑х гг. обозначились два основных вектора: один из них был сопряжен с вводом понятия «корпоративная социальная ответственность» (КСО), а второй формировался в русле «теории человеческого капитала».

Американское бизнес – сообщество трактовало задачи КСО весьма прагматично. В отличие от европейской практики, речь практически не шла о филантропии бизнеса или усилении «общественного контроля». Система КСО рассматривалась как особая модель взаимодействиями кампании с внешними стейкхолдерами, направленная на формирование позитивного корпоративного имиджа и укрепление деловой репутации[207]207
  Corporate Social Responsibility in the US / Case Study: NYC Responsible Business Summit, 2011. [Электронный ресурс]. URL: http://www.triplepundit.com/2011/03/case-study-corporate-social-responsibility/ (дата обращения: 30.06.2011011).


[Закрыть]. Многочисленные примеры доказывали растущую значимость этих факторов в борьбе за конкурентные преимущества. Так, например, триумфальное восхождение на рынке сети кофеен Starbucks началось с рекламной кампании «справедливого» кофе (что означало изготовление продукции без использования детского труда и с соблюдением всех социальных и санитарных норм). А когда обсуждение проблемы «справедливых продуктов» стало угрожать деловой репутации и рыночной привлекательности систем «быстрого питания», сеть ресторанов McDonald’s ответила на этот «вызов» путем развертывания агрессивной «экологической кампании». Негативным примером катастрофического снижения продаж вследствие плохой общественной репутации может служить опыт компании Nestle, которая в конце 1980‑х гг. пострадала из-за политики продвижения молочных смесей в развивающихся странах.

Реализация концепций КСО в русле теории стейкхолдеров отражалась и на внутренней социальной политике компаний. Однако эта сфера оказалась в подчиненном положении и использовалась для решения той же стратегической задачи – формирования позитивного корпоративного имиджа. Основным инструментом стал ввод корпоративных этических кодексов. Уже к концу 1970‑х гг. более 90 % крупных американских компаний имели подобные документы. Американская ассоциация менеджеров опубликовала в 1983 г. свод корпоративных этических кодексов с оценкой их эффективности. Исследования показали, что большинство кодексов связаны преимущественно с регламентацией внешних связей компании – с органами исполнительной власти, клиентами и партнерами, конкурентами, гражданскими и благотворительными организациями, вкладчиками и даже иностранными правительствами. Внутренние же предписания носили «имиджевый» и вполне риторический характер – запрещалось злоупотребление служебным положением, использование активов и внутренней информации фирмы в личных интересах, провозглашалось единство целей и ценностей сотрудников корпорации, дух сотрудничества и взаимной ответственности[208]208
  Тесакова Н. В. Миссия и Корпоративный кодекс. – М.: РИП-Холдинг, 2004 г. – 188 с.


[Закрыть].

Таким образом, реализация теории стейкхолдеров в системе КСО формировала образ бизнеса как «части объединенного моралью мира»[209]209
  Baker М. Corporate social responsibility – What does it mean? // Corporate, Social, Responsibility: Articles, Blogs, Info, Search. [Электронный ресурс]. URL: http://www.mallenbaker.net/csr/defnition.php (дата обращения: 30.06.2011).


[Закрыть]. Принципы толерантности, уважения к этнокультурным и конфессиональным отличиям, гендерной специфике вполне органично вписывались в такую концепцию корпоративной политики и придавали ей черты, близкие к социальной парадигме культурного плюрализма. Не случайно, что для обеспечения своего позитивного имиджа многие американские компании не только боролись против любых форм дискриминации, но и активно использовали «политику дружелюбия» в отношении «меньшинств». Частыми случаями в корпоративной практике стали семинары по проблемам правового положения «меньшинств», образовательные мероприятия по вопросам сексуальной ориентации, выплата пособий для гражданских партнеров сотрудников, в том числе для гомосексуальных пар, маркетинговые кампании с адресной направленностью на геев и лесбиянок. Сексуальные домогательства начали рассматриваться как одно из грубейших нарушений корпоративной этики. С начала 1990‑х гг. Америку охватила целая волна судебных процессов, связанных с этой проблемой (причем, в качестве «домогательств» рассматривалось не только насилие или использование служебного положения, но и «нежелательное», «достаточно оскорбительное» поведение коллег). Влияние такой политики на укрепление корпоративной культуры и морального духа работников являлось неоднозначным. И, в целом, реализация корпоративных моральных кодексов на практике привела к выхолащиванию самой идеи активной социальной политики, направленной на раскрепощение и самореализацию человека. Этическая стандартизация, осуществляемая даже под лозунгами плюрализма и толерантности, превращалась в новую версию административного менеджмента. На этом фоне особое значение приобретала корпоративная социальная политика, реализуемая в русле теории «человеческого капитала».

В 1990‑х гг. идеи теоретиков американского менеджмента Д. Макгрегора, Т. Шульца, Г. Беккера, П. Друкера относительно роли «человеческого капитала» приобрели особое звучание. В условиях развертывания «информационной революции» и становления инновационной «новой экономики» производственные процессы становятся вариативными, динамично меняющимися, требующими от работника не только применения широкого спектра знаний и навыков, но и быстрой адаптации к новым условиям, гибкой реакции и мобильности, способности к принятию самостоятельных решений. Как отмечал П. Друкер, «если сегодня все труднее удержать ценного сотрудника, играя на его жадности, то уже завтра нужно будет считаться с нематериальными ценностями людей, давая им социальное признание и социальное могущество»[210]210
  Друкер П. Управление в обществе будущего. – М.: «И. Д. Вильямс», 2007. – С. 37.


[Закрыть].

Представление о «постматериалистической мотивации» работников и креативности как основе профессиональной компетентности заставляли пересмотреть прежние приоритеты корпоративной социальной политики. Ее направленность на поддержание высокого уровня материального обеспечения и правовую защищенность работников оказывается недостаточным стимулом для инновационной активности. Но формирование новой корпоративной стратегии наталкивалось на два существенных затруднения. Во-первых, динамика общественных настроений в 1990‑2000‑х гг. показывала, что значительная часть общества осталась привержена прежним стереотипам социального потребления, и насильственная интеграция таких людей в инновационное пространство становится для них жестким стрессом. Во-вторых, сам «креативный класс» является очень специфическим объектом социального воздействия. Представление о том, что инновационная активность порождается «непрерывным образованием», разнообразием бонусных социальных программ или вводом гибкого графика рабочего времени, оказалось иллюзией. Креативное мышление не может быть стимулировано прямым управленческим воздействием. Человек подобного склада воспринимает окружающую реальность как многообразную, неорганизованную, хаотичную среду, лишенную предустановленных правил и жесткой внутренней логики. Ресурсом его мотивации является насыщенная и предельно изменчивая информационная среда, позволяющая «проигрывать» разные сценарии, «переписывать» собственную идентичность, а не сохранять лояльность корпорации и приверженность ее моральному кодексу[211]211
  Пономарев М. В. Виртуальная среда как дискурс современного общественного сознания // Научные труды Московского педагогического государственного университета. Серия социально-исторические науки. Сборник статей. – М.: Прометей, 2006. – С. 297–298.


[Закрыть].

Решением этого противоречия может стать сетевая корпоративная модель. Она призвана превратить корпорацию в множественную, плюралистическую, сегментарную среду, способную удовлетворить любые типы социальной мотивации. Работник традиционного типа обретает в ее рамках ощущение стабильности и защищенности, а «креативный постматериалист» получает источник постоянно меняющихся впечатлений, «вызовов» и «рисков». Олвин Тоффлер предложил называть такую корпорацию «адаптивной», поскольку она «должна складываться из небольших полупостоянных “конструкций”, дополняемыми многочисленными небольшими временными “модулями”»[212]212
  Тоффлер О. Адаптивная корпорация // Новая постиндустриальная волна на Западе… – С. 459.


[Закрыть]. Сетевая децентрализация позволяет ускорять и диверсифицировать не только производственный процесс, но и все формы взаимодействия сотрудников корпорации – вплоть до досуговых мероприятий и семинаров повышения квалификации. Инструментами сетевой диверсификации становятся «проекты» и «команды», формирующие собственный алгоритм решения поставленных задач. «Этот подход – важнейшая часть секрета инноваций, – отмечает специалист в области сетевого менеджмента Томас Малоун. – Организация воспитывает инновационную и творческую способность путем “перекрестного опыления”, свободного циркулирования информации в децентрализованных группах»[213]213
  Малоун Т. Труд в новом столетии. – М.: Олимп-Бизнес, 2006. – С. 178–179.


[Закрыть].

Итак, теория и практика современного американского менеджмента доказывает целесообразность не отказа от традиционных «распределительных» форм корпоративной социальной политики, но включения их в более сложную и динамичную сетевую структуру. Внутренний плюрализм, структурная децентрализация и мотивационная множественность являются важнейшими особенностями таких организаций. Сплоченность, взаимная ответственность, дисциплина, лояльность в качестве ключевых корпоративных ценностей сменяются гибкой коммуникативной культурой и корпоративной социабельностью – «атмосферой открытости новым идеям, поощрения свободы самовыражения, обмена информацией, неформального взаимодействия»[214]214
  Гоффи Р., Джонс Г. Что объединяет современную кампанию? // Управление персоналом / Harvard Business Review. – М.: Альпина Бизнес Букс, 2006. – С. 13.


[Закрыть]. Акцент переносится со стимулирования разнообразных «групп интересов» на формирование нелинейного пространства сотрудничества с широким многообразием «проектов», «команд», «групп» и «сообществ». Для характеристики такой корпоративной среды часто используется термин «мультилатеральность». Мультилатеральное качество корпоративного пространства – это не только его предельная «многосторонность», но и открытость, неравновесность, асимметричность, перманентная незавершенность. Распространение в современном обществе социальных сетей наглядно подтверждает, что мультилатеральная модель имеет широкие перспективы и помимо неокорпоративного менеджмента.