Текст книги "Путь от пастуха до пастыря. Протопресвитер Виталий Боровой. In memoriam"

Вечер памяти протопресвитера Виталия Борового. 25 января 2016 г.

Участники:

ЕВГЕНИЙ МИХАЙЛОВИЧ ВЕРЕЩАГИН, главный научный сотрудник Института русского языка им. В. В. Виноградова РАН

ПРОТ. ВЛАДИСЛАВ КАХОВСКИЙ, настоятель храма Всех Святых г. Мытищи

АЛЕКСАНДР МИХАЙЛОВИЧ КОПИРОВСКИЙ, учёный секретарь Свято-Филаретовского православно-христианского института

СВЯЩ. ГЕОРГИЙ КОЧЕТКОВ, ректор Свято-Филаретовского православно-христианского института (ведущий)

АНАТОЛИЙ АНДРЕЕВИЧ КРАСИКОВ, руководитель Центра по изучению проблем религии и общества Института Европы РАН

ГАЛИНА ВИКТОРОВНА ЛОЖКОВА, бакалавр богословия

ИГУМЕН ФЕОФАН (ЛУКЬЯНОВ), руководитель службы протокола Отдела внешних церковных связей РПЦ МП

СВЯЩ. СТЕФАН НОХРИН, настоятель Градо-Хабаровского собора Успения Божией Матери г. Хабаровска

ДОНАТЕЛЛА РАФАНЕЛЛИ, Католическая церковь

АЛЕКСЕЙ АНАТОЛЬЕВИЧ СУТОРМИН, режиссёр

ПРОТ. АНАТОЛИЙ ФРОЛОВ, настоятель храма святителя Тихона г. Клина

СВЯЩ. ГЕОРГИЙ КОЧЕТКОВ Я рад приветствовать гостей, всех, кто сегодня пришёл на вечер памяти протопресвитера Виталия Борового, приуроченный к столетию со дня его рождения. Трудно передать, насколько значимо было для нас интенсивное присутствие отца Виталия с его мудростью и духовностью в нашей жизни, чем оно было для тех, кто его близко знал и кому он доверял. То, как он пытался донести свой опыт, распространить его на всю церковь, всегда было чрезвычайно важно и интересно.

Я думаю, что многие вещи, которые вмещал отец Виталий, помогают соединять разрывы, до сих пор присутствующие в нашей церковной православной традиции, особенно в современной России. Церковь ещё многое будет вспоминать, может быть, в чём-то споря с такими людьми, как отец Виталий, а в чём-то учась у них. Людей такого духовного калибра очень-очень мало, их буквально единицы, поэтому наследие отца Виталия – это достояние всей церкви.

Игум. Феофан (Лукьянов)

Наш скромный вечер, посвящённый памяти отца Виталия в связи с его столетием, – это попытка не забывать. Мы также устраиваем вечера памяти Сергея Сергеевича Аверинцева и других наших ближайших друзей того уровня, который имеет значение не только для России и Русской церкви. Их значение превосходит рамки только нашей церкви, это достояние всего мирового христианства. Это пока трудно увидеть и оценить, потому что даже интересующимся и компетентным людям ещё многое неизвестно, что уж говорить про широкие массы верующих. История нашей страны, нашего народа, нашей церкви действительно ещё не написана. Отец Виталий на этом очень настаивал. Он всегда говорил:

«Придёт время, откроются архивы, и мы узнаем, кто церковь защищал, а кто её предавал».

Сейчас я с большой радостью предоставляю слово для приветствия представителю Отдела внешних церковных связей Московского патриархата игумену Феофану (Лукьянову). В этом отделе долгие годы работал о. Виталий, в нём он много сделал, и, может быть, там тоже хранится драгоценная память об о. Виталии.

ИГУМЕН ФЕОФАН (ЛУКЬЯНОВ) Я хочу извиниться за председателя Отдела митрополита Волоколамского Иллариона, который не смог сегодня прибыть, потому что вместе со святейшим патриархом участвует в очень важной встрече, посвящённой будущему Всеправославному собору. Наверное, символично и знаменательно, что мы здесь вспоминаем о. Виталия Борового, и в это же время в Женеве, где он тоже бывал, проходит это совещание. Там звучат многие идеи о. Виталия, и, наверное, там тоже чувствуется его дух.

Мне трудно об этом говорить, поскольку я из другого поколения, но мне довелось встречаться с о. Виталием в конце 1990-х – начале 2000-х годов, когда о. Виталий ещё активно трудился в Отделе внешних церковных связей, будучи консультантом и преподавателем филиала аспирантуры. Мы, конечно, наслаждались его консультациями, общением с ним. Это действительно была незабываемая эпоха: эпоха о. Александра Шмемана и митрополита Никодима (Ротова); время, которое соединило в себе и дореволюционную Россию, и Русскую церковь эпохи гонений, и уже наступающую эру возрождения русского православия. Конечно, обязательно нужно вспоминать об о. Виталии. Одна из основных задач – поднимать его архивы. Я желаю Свято-Филаретовскому институту, который так хорошо помнит о. Виталия, успехов в том, чтобы память об о. Виталии была увековечена не только на словах, но и в письменных источниках, которые хранят его величайшие заслуги.

СВЯЩ. ГЕОРГИЙ КОЧЕТКОВ Благодарю Вас, о. Феофан. Программа у нас большая, время летит очень быстро, и я сразу предоставляю слово Галине Викторовне Ложковой, выпускнице Свято-Филаретовского института, которая исследует жизнь и творчество о. Виталия.

Галина Ложкова

ГАЛИНА ЛОЖКОВА Дорогой о. Георгий, досточтимые отцы, дорогие участники и гости нашего вечера памяти, я благодарю за предоставленное мне слово и за возможность рассказать о замечательном служителе церкви протопресвитере Виталии Боровом. Когда я приступала к написанию работы о нём, то, конечно же, знала, что это человек замечательный во всех отношениях. Общеизвестно, что о. Виталий – признанный богослов, пастырь, проповедник. Он хорошо известен как церковный дипломат и в нашей стране, и за рубежом: долгие годы он представлял нашу церковь во Всемирном Совете церквей, был наблюдателем на всех заседаниях II Ватиканского собора. В 1970-е годы о. Виталий был настоятелем кафедрального Елоховского собора в Москве. Но когда удалось ближе познакомиться с фактами его жизни и биографии, то очень быстро стало понятно, что это человек не просто замечательный, а человек выдающийся. Всё то, что он делал в своей долгой жизни, – а прожил он действительно почти целый век: родился до революции, в 1916 году, а умер уже в постсоветское время, в 2008 году, – всё несёт отпечаток подлинности, подлинной боли за дело Христово, подлинной веры, надежды, любви. Его служение удивительным образом было переплетено с важными событиями церковной истории XX века. Сегодня я кратко напомню об основных вехах жизни и служения протопресвитера Виталия, сопровождая рассказ фотографиями из его личного архива, а также покажу фрагмент из видеоинтервью, которое о. Виталий дал в 1999 году в возрасте 83-х лет.

Отец Виталий происходил из семьи белорусских крестьян. Он родился 18 января 1916 года, в крещенский сочельник, в белорусском селе Нестеровка, сейчас это Витебская область. Его родители Михаил и Христина были простыми крестьянами, не имевшими никакого образования и занимавшимися простым крестьянским трудом. Отец умер рано и поэтому воспитанием детей – Виталия и его старшего брата Михаила – занималась мама. Отец Виталий очень любил свою мать и почитал её до конца жизни, называл её «бедной, безграмотной святой». Именно она, будучи глубоко верующим человеком, сумела передать веру своему сыну.

Нужно сказать, что Виталий с детских лет проявил ярко выраженную склонность к учению и блестящие способности. В 1929 году после окончания семиклассной народной польской школы Виталий Боровой поступает в Виленскую Духовную семинарию, которую заканчивает не просто первым учеником класса, а учеником высшей категории. Его аттестат зрелости давал ему право поступления на любой факультет любого высшего учебного заведения Польши. Причём его успеваемость, также как в своё время успеваемость профессора В. В. Болотова, была оценена над принятой тогда нумерацией. Известно, что при оглашении разрядного списка выпускников ректор семинарии сказал, что в начале списка нужно было бы назвать фамилию Борового, затем подвести черту и только после этого уже перечислять по разрядам остальных выпускников.

В 1936 году Виталий Боровой становится студентом богословского факультета Варшавского университета. Вспоминая о том времени, о. Виталий рассказывал, что во время учёбы в Виленской семинарии он стал большим русским патриотом. Так, при поступлении в университет в графе анкеты «национальность» он написал «русский», хотя знал о враждебном отношении польских властей ко всякому проявлению русскости. Этот свой поступок он мотивировал тем, что не приемлет политики властей, направленной на разделение исторически единых народов – русских и белорусов. В результате он не стал университетским стипендиатом, которым вполне мог бы оказаться по факту блестящего окончания семинарии. Нужно сказать, что условия, в которых жили православные духовные школы в Польше в предвоенный период, были непростыми, правительство активно проводило политику полонизации вплоть до полного запрещения вести обучение на русском языке, проводились «кадровые чистки». Все кадровые назначения в университете должны были согласовываться с Министерством вероисповеданий и общественного просвещения. Тем не менее, как вспоминал о. Виталий, состав профессоров на богословском факультете в период его обучения в университете, ещё оставался достаточно сильным. Это были в основном эмигранты из России, продолжавшие в своём преподавании традицию русской богословской школы. Отец Виталий с гордостью говорил о том, что учился у таких замечательных учёных, как, например, историк, правовед и публицист Михаил Валерианович Зызыкин, патролог архимандрит Григорий (Перадзе), мученически погибший в годы Второй мировой войны в Освенциме и причисленный Грузинской православной церковью к лику святых. Человеком, который оказал особое влияние на Виталия Борового, был профессор университета, богослов, философ, историк русской духовной культуры Николай Сергеевич Арсеньев. Он с 1927 года принимал участие в экуменическом движении, и, очевидно, от своего учителя будущий о. Виталий воспринял интерес к вопросам христианского единства, экуменического движения и участия русских богословов в нём. Надо сказать, что в университете сформировались и научные предпочтения Виталия Борового, который желал стать византологом и изучать историю тем же методом, что и профессор В. В. Болотов, которого он всю жизнь считал своим научным кумиром.

В университетские годы Виталий Боровой был старостой курса. За свободный, без всяких предрассудков и страхов пророческий дух, который видели в нём сокурсники, он получил прозвище «Моисей». Уважение вызывала и его способность проявлять независимость мнения и позиции, а также присущие ему честность и прямолинейность. Причём последняя, по признанию самого о. Виталия, подчас вредила ему. Расскажу одну историю. Отец Виталий вспоминал, что отказался от предложения стать иподьяконом у декана факультета митрополита Дионисия (Валединского) на том основании, что не хотел быть «манекеном», держащим свечи в руках, этаким подсвечником, о чём он прямо и сообщил секретарю владыки. А такое назначение, эта маленькая должность, давало бы возможность некоторого заработка, что было очень существенно при его крайней бедности. Он вспоминал, что в университете ходил, закрывая дырки на локтях единственного поношенного пиджака. Отказавшись от назначения, он просто терял возможность финансовой поддержки. Любопытным оказался финал этой истории. Митрополит, видимо желая поддержать талантливого студента, передал через секретаря конверт со значительной суммой денег со словами: «Передайте этому дураку». Отец Виталий говорил, что впоследствии научился выражать своё мнение и позицию более дипломатично, но принцип всегда говорить правду оставался с ним до конца жизни. Он говорил: «Простите, я историк и должен говорить правду».

С началом Второй мировой войны университет закрывается, и Виталий Боровой возвращается на родину в Белоруссию, где с 1941 года оказывается в центре всех событий, связанных с устроением церковной жизни на оккупированной немцами территории. В 1942 году он становится личным секретарём Белорусского митрополита Пантелеймона (Рожновского). Из архивных источников известно, что в этот период он также преподаёт историю на богословско-пастырских курсах, открытых в условиях оккупации. Этот краткий опыт подготовки священнослужителей оказался важным в его судьбе, так как впоследствии ему будет поручено возглавить организацию богословских курсов в Жировицах, которые затем будут преобразованы в Минскую духовную семинарию. Рукоположен Виталий Боровой был в ноябре 1944 года и указом архиепископа Минского Василия (Ратмирова) был назначен настоятелем Петропавловского собора города Гомеля. В этот период раскрывается его проповеднический и пастырский дар. Отец Виталий вспоминал, что научился проповедовать на своём первом приходе. Он говорил так: «Выхожу на амвон и вижу – два человека в храме. Ну, я двум и проповедую». Отец Виталий всегда считал культурное и богословское невежество губительным для христианской церкви, поэтому уже на своём первом приходе он проводил и внебогослужебные беседы с прихожанами. Он считал дело просвещения своей паствы чрезвычайно важным и актуальным.

Краткий период своего служения в Гомеле о. Виталий впоследствии называл самым счастливым и радостным временем в своей жизни. Но уже в 1945 году он получает новое назначение на должность инспектора богословско-пастырских курсов, которые должны были открыться на территории Жировицкого монастыря. Уже в 1947 году эти курсы были преобразованы в Минскую Духовную семинарию. Отец Виталий становится секретарём правления семинарии. Одновременно он совмещает должности преподавателя церковной истории, библиотекаря. Интересно, что основной фонд библиотеки собирал он сам, разъезжая по разным городам и скупая частные коллекции. Он сам выдавал книги, советовал студентам, что стоит прочесть. Отец Виталий был одним из самых любимых преподавателей семинарии, который, по воспоминаниям людей, учившихся у него, оказал неизмеримое влияние на всю духовную жизнь семинарии, на весь её строй и уклад, на каждого ученика. Отец Виталий уделял большое внимание получению студентами духовного образования, его завершённости и качеству. Он любил цитировать В. В. Болотова, который говорил, что самый страшный и опасный для церкви человек – это внешне благочестивый, но внутри полный лицемерия невежда, который утверждает в угоду своему невежеству: «Тако святии отцы рекоша», – а сам этих святых отцов и не читал. Отец Виталий к этому добавлял: «А нам надо читать и быть им верными». Итогом его служения в семинарии была замечательно организованная канцелярская, административная и научная работа. Служа в семинарии, о. Виталий учился заочно в Ленинградской духовной академии, которую закончил экстерном в 1953 году. Как говорили семинаристы, учёба в академии сослужила плохую службу Минской семинарии, потому что в Ленинграде о. Виталия «заметили» и пригласили преподавать на кафедру Истории Древней Церкви, и с 1954 года о. Виталий становится преподавателем на кафедре В. В. Болотова. Он называет время работы в ЛДА временем исполнившейся мечты. Отец Виталий служит в Ленинградской духовной академии в 1954–1959 гг. В это время он пишет свою кандидатскую работу об Акакианской схизме, которая была представлена Учёному совету академии как выдающееся кандидатское сочинение. В эти годы им также написано исследование «О коллекции Авеллана», которое было опубликовано в первом сборнике вновь учреждённого издания Московской Патриархии «Богословские труды» в 1960 г. В ЛДА о. Виталий являлся одновременно и преподавателем церковной истории, и помощником инспектора.

В 1956 году к возобновившимся собеседованиям богословов и историков Русской православной и Англиканской церквей о. Виталий готовит доклад на тему «Символы веры и соборы». Сам о. Виталий об этом труде свидетельствовал, что он был написан весьма солидно, и со всеми положениями этого труда англикане согласились полностью, и, что самое главное, сам о. Виталий на этих собеседованиях, благодаря своей эрудиции и включённости в контекст обсуждавшихся проблем, обратил на себя внимание не только представителей англикан, но и сопредседателя на этих переговорах, митрополита Николая Ярушевича, который в то время возглавлял Отдел внешних церковных сношений.

Действительно, с 1959 года о. Виталий начинает служить в Отделе внешних церковных сношений и приглашается к дипломатической и административной работе. Насколько известно, одним из первых его поручений, которое он исполнил, будучи уже в штате ОВЦС, была поездка во Всемирный совет церквей для знакомства со структурой и деятельностью этого совета, а также с его руководителем – генеральным секретарем доктором Виссер’т Хоофтом. Сейчас мы увидим фрагмент из интервью с о. Виталием, в котором он рассказывает, насколько велико было его желание не представительствовать, а именно представлять Русскую церковь во Всемирном совете церквей, особенно в тот период, когда готовилось её вступление в ряды этого Совета.

ПРОТ. ВИТАЛИЙ БОРОВОЙ Тогда у митр. Николая и у патриарха Алексия никаких сомнений не было, что послать надо меня. Вот и послали меня. И я очень горевал, потому что хотел остаться в Ленинграде и больше ничего.

Но я надеялся, что это ненадолго, что не представителем, а только ещё в разведку послали. И назначили мне секретаря-переводчика Алексеева, Царство ему Небесное, он умер. Не плохой он был человек, советский офицер, видно, разведчик, знал язык английский. А к этому времени я уже, извините, был опытным человеком, уже знал роль секретарей. И нас в Отделе проинструктировали, что делать, как спрашивать, как говорить. И в Совете по делам религий Макарцев (он тоже умер) сказал, как спрашивать, что говорить. Ну, и мы приехали. Нас встретили.

Когда мы в первый день явились во Всемирный совет церквей к генеральному секретарю, я решил – теперь я бы такую глупость не сделал, я немного поумнел, но тогда эта глупость мне помогла, – я решил, надо показать, что я действительно представитель церкви, а не агент. Потому что к нам относились сразу с недоверием. Раз послали человека, значит, ясное дело, что он имеет заслуги и будет, так сказать, «работать». И я решил, что надо что-то сделать отчаянное, чтобы поверили, что я богослов и искренний. А я к этому времени мог читать по-немецки. Я знал много немецких слов, но не говорил по-немецки, и мог ещё с варшавского времени читать немного по-английски, знал порядочно английских слов, но не говорил. И довольно неплохо, не то, что хорошо знал, но знал много латинских слов. И вот я вдруг заговорил на трёх и на четырёх языках одновременно. Так как я ни на одном не мог говорить, то я стал, заикаясь, подбирать английские, немецкие и латинские слова и спрашивал его, что мы желаем познакомиться с тем, что делает Всемирный совет церквей для единства христиан? Я не спрашивал о «мире», а только «для единства христиан». Виссер’т Хоофт онемел, удивился видно, от такой невероятной речи. Но «айн гайт юнити оф хрисчен» он понял. Понял, что я спрашиваю о единстве, и он стал отвечать, тут Алексеев обозлился и мне шипит: «Что Вы делаете? Вы всё испортите, Вы говорите мне, а я буду переводить». Я ему говорю: «Я здесь представитель от церкви, а Вы переводчик». И вторую какую-то фразу соорудил, Виссер’т Хоофт удивился, стал что-то объяснять, я говорю: «Переводите теперь», и он стал переводить. Условились, что завтра придём. Мы вышли, а тот говорит (он почему-то обращался ко мне «падре»): «Падре, Вы всё испортили, это позор! Я напишу в Москву, это позор!» Я ему говорю: «И хорошо, известите Москву обо всём и напишите, что это позор. Я вернусь в Ленинград и буду профессором, и больше мне ничего не надо. Но я хочу сказать, что я здесь богослов, представитель русской церкви! Я имею церковный интерес в уме, а не то, что нам говорили “там”».

На следующий день Виссер’т Хоофт встретил нас очень вежливо, хорошо, ласково, с любовью и говорит: «По Вашим вопросам, которые меня очень удивили, как Вы их с трудом составляли, я вижу, что Вы действительно интересуетесь единством христиан, и что для вашей церкви действительно нужно это единство. Мы Вам поможем понять всё». И стал говорить: «Я поведу Вас сейчас по отделам», и сам лично повёл в отделы. Привёл в один отдел и сказал: «Разъясните ему всё, что вы делаете здесь в отделе по этому вопросу: “Вера и церковное устройство”». Потом завёл в другой отдел – «Церковь и общество»: «Разъясните представителю русской церкви, что вы делаете, как вы делаете, отвечайте и покажите ему все документы». Вышли, и потом Виссер’т Хоофт говорит: «Я Вас лично буду сопровождать», и пригласил вечером на ужин в ресторан. Когда все собрались, он там речи какие-то говорил. Я говорил уже по-русски, а этот переводил. А этот Алексеев говорит: «Падре, я вижу, что, может, Вы и правильно начали, Вас очень уже начинают уважать и доверять». А я, чтобы утешить его, говорю: «Слушайте, вот мы вернёмся, и я напишу отчёт, и Вы подпишите, чтобы это была и Ваша работа, что мы вместе работали, а не то, что Вы только переводили». И я должен сказать потом, когда возник вопрос, Виссер’т Хоофт сразу попросил, когда нас приняли в Нью-Дели, чтобы мы назначили представителя, потому что они знали, что переписка просматривается и не всё в переписке можно писать, чтобы был личный контакт, который докладывал бы лично (то, что в Женеве просят, в патриархию, и то, что в патриархии – в Женеву). И когда он поставил вопрос об этом, к этому времени уже был митрополит Никодим, Николая уже убрали. Но у патриарха и у митрополита не возникло никакого другого вопроса, что послать надо меня, и я действительно потом пользовался абсолютным стопроцентным доверием Виссер’т Хоофта и руководства Всемирного совета церквей, и всех этих президентов, и членов центрального комитета, абсолютно.

ГАЛИНА ЛОЖКОВА Надо сказать, что с этого момента о. Виталий начинает принимать активное участие в различных международных форумах и конференциях, и, по свидетельству современников, он как человек, представлявший нашу церковь на международном уровне, оказывается просто незаменимым. Своим уровнем образованности, своей интеллигентностью, искренним и заинтересованным отношением к собеседнику он являет в то время совершенно новый облик Русской церкви. Часто, встречаясь с о. Виталием, инославные христиане потом с удивлением свидетельствовали, что они ожидали увидеть кого угодно, но только не человека такого уровня компетентности, такой внутренней открытости по отношению к тем, с кем он вёл диалог.

Приведу цитату из дневников прот. Александра Шмемана, который, будучи участником многих таких встреч с официальными делегациями Русской православной церкви, как-то особо отмечал в их составе о. Виталия Борового: «Вчера был на встрече церковников СССР с американцами. Опять то же плановое выступление владыки. То же чувство, что всё это показное, казённое, что меньше всего у этой встречи желания подлинно встретиться. Они привыкли быть посылаемыми, чтобы просто своим явлением убедить Запад, что там всё в порядке. Какой-то осадок на душе. Кроме Борового. Слишком уж всё, включая доброжелательство, отдаёт официальностью. О. Виталий Боровой единственный с человеческим и даже страдальческим лицом. Всё это жалко, хотя одно свидетельство несомненно – не о том, что там всё в порядке, а о том, что несмотря на всё, вопреки всему, там есть церковь».

Теперь обратимся ко времени служения о. Виталия в 1970-е годы настоятелем кафедрального Елоховского собора. Он служил там с 1973 по 1978 год, и, насколько я знаю, о. Георгий познакомился с ним как раз в этот период. Конечно, о. Виталий приобрёл известность своими проповедями. В то непростое время он был одним из очень немногих священников в Москве, кто решался проповедовать с амвона о ситуации в церкви и в обществе. Многие отмечали, что акцент в его проповедях не ставился на обличении государства, гонящего церковь, но это было всегда свидетельство непреходящей надежды. Отец Виталий говорил часто, что государственные режимы приходят и уходят, а Церковь Христова стоит вовек. Совершенно необыкновенным и замечательным в то время было то, что о. Виталий принимал людей после богослужения. Это было очень необычно для того времени.

1980-е и 1990-е годы ознаменованы тем, что о. Виталий преподаёт в духовных учебных заведениях Москвы и Петербурга, участвует во встречах и многочисленных конференциях. В этот период он получает звание почётного доктора богословия ряда европейских университетов. С 1996 года он входит в Попечительский совет Свято-Филаретовского православно-христианского института и участвует во всех значимых событиях его жизни. Он проповедует в часовне института, является участником конференций, которые проводит институт, поддерживает Преображенское братство в том числе и в трудные периоды его жизни. Нужно сказать, что до конца жизни о. Виталий поддерживает все те церковно-общественные и богословские инициативы, которые оценивает положительно, считая важными и полезными для Русской православной церкви. Он любил цитировать Василия Васильевича Болотова, который говорил, что в церкви канонично всё то, что ей реально и всерьёз полезно.

Отец Виталий умер 7 апреля 2008 года в день Благовещенья Пресвятой Богородицы. Он всегда говорил, что мы обязательно увидим новую жизнь церкви возрождённой, потому что этому учит церковная история.

СВЯЩ. ГЕОРГИЙ КОЧЕТКОВ Большое спасибо Галине Викторовне за рассказ, с одной стороны, очень обширный, с другой стороны, очень краткий. Сейчас, дорогие друзья, мы переходим ко второй части нашего вечера, к личным воспоминаниям.

АНАТОЛИЙ КРАСИКОВ Дорогие братья и сёстры! Мне на ум приходит много воспоминаний, и даже маленькую их часть невозможно выразить, но всё-таки несколько вех я постараюсь обозначить.

Я познакомился с о. Виталием Боровым на второй день II Ватиканского собора. Это было в 1961 году. Накануне я как корреспондент ТАСС ездил на аэродром, так как знал, что на собор прилетают наши наблюдатели, и участвовал в их встрече. Потом, когда собор начался, мы неоднократно встречались. Сразу должен признаться, что поначалу ещё не чувствовал, что за человек о. Виталий. Он также не должен был относиться ко мне с полной откровенностью: приходит корреспондент, журналист, а журналисты бывают разные… Но так произошло, что в конце концов мы друг друга восприняли. Наши отношения стали абсолютно доверительными, хотя и не сразу, должно было пройти довольно длительное время. Тем не менее я позволял себе спрашивать его совета по поводу тем, которые обсуждались начиная с первой сессии собора и в дальнейшем. А он видел мои публикации, которые находились в полном противоречии с официальной советской пропагандой. И «Правда», и «Известия» печатали информацию о соборе, в которой и в помине не было ни одного критического, я уж не говорю бранного, слова в адрес церкви-сестры. Я принёс, но не буду вам показывать, сколько публикаций было перед собором. В них заранее, ещё до того, как собор открылся, всё очернялось и утверждалось, что собор – просто-напросто махинация, с самого начала и до конца направленная против Советского Союза.

Анатолий Красиков

О помощи, которую я впоследствии всегда мог получить от о. Виталия, я не решаюсь говорить много, поскольку и сами темы наших бесед, и то, как они раскрывались, не было предназначено для публикации, были даже такие эпизоды, о которых, по крайней мере сейчас, я не буду говорить, так как не считаю себя вправе их раскрывать. Скажу только, что о. Виталий был большим-болыиим другом и помощником.

Сложился интересный треугольник: мы сейчас отмечаем 100 лет со дня рождения о. Виталия, а несколько недель назад отмечал 100-летие личный секретарь папы Иоанна XXIII Франческо Каповилла, который стал моим вторым другом, а вернее даже будет сказать первым, потому что с ним я познакомился раньше. Он давал мне много интересной информации. Дорис Франческо Каповилла, получив от папы Иоанна XXIII письменное право на владение его архивом, ещё при жизни папы начал и потом продолжил публикацию документов из этого архива. Он внёс огромный вклад в научную деятельность. Не случайно Институт Европы РАН, в котором я сейчас работаю, несколько лет назад присудил архиепископу Каповилла степень почётного доктора. Я от него получил письмо, которое начинается словами: «Дорогой друг и товарищ, я не забыл и помню, как мы с вами встретились в первые же дни собора. Для меня это была большая радость». Не хочу показаться тщеславным или хвалящимся такими письмами, но близкую дружбу мы сохраняем до сих пор. В последние несколько лет я не видел Каповиллу по медицинским показаниям, он сам уже тоже не очень здоров, но мы разговаривали по скайпу в день его столетия. Когда под Новый год я ему позвонил, мы почти полчаса беседовали о многом, о многом, о многом. Это вторая сторона треугольника.

Третья сторона – это наш нынешний святейший патриарх Кирилл, потому что с ним сложились свои отношения – осторожные, деликатные, очень отличающиеся от отношений с его предшественниками. Он большой дипломат, очень интересный и безусловно умный человек, с которым я далеко не всегда могу согласиться, и считаю, что каждый православный имеет на это право. Наверное, можно по-разному понимать тезис о том, что до́лжно быть в церкви разномыслиям. Я считаю, что ни мы, ни церковь не можем существовать без этого, но это моё мнение, которое я оставляю при себе, ничуть не умаляя тех достоинств, которыми обладает святейший патриарх. С ним я тоже знаком давно, но не так давно, как с последними папами Римскими, с Каповиллой и с о. Виталием Боровым, которых я действительно считаю своими личными большими друзьями.

СВЯЩ. ГЕОРГИЙ КОЧЕТКОВ Большое спасибо. Сейчас мы услышим профессора Е. М. Верещагина, он тоже человек немолодой и не очень здоровый, поэтому мы посмотрим видео.

ЕВГЕНИЙ ВЕРЕЩАГИН Я прихожанин храма Богоявления начиная с 1961 года. И когда появился о. Виталий у нас в храме, это был 1973 год, я уже чувствовал себя вполне как коренной прихожанин. Так вот, я пришёл несколько пораньше, разговор затянулся немножко, и о. Виталий, выскочив из главного алтаря, прошёл в придел, и там толпа уже стояла и ожидала его, не очень большая. Он начал проповедь, а мне неудобно было прервать разговор, и я опоздал к началу проповеди, может быть, минут на 5 или на 10, не больше, проповедь-то продолжалась у него почти час, так что я мало что потерял. И вы знаете, когда я подходил к толпе пасомых, которые слушали его, меня поразило то, что говорил о. Виталий. Я слушал его проповеди и раньше, поэтому примерно ожидал, что он скажет. И проповедь на Крестопоклонную неделю в прошлом году была. Он, конечно, не повторялся, но всё-таки манера его говорить была известна.

Что он говорил, когда я подошёл? Он говорил: «Знаете, в условиях тяжелейшего идеологического пресса со стороны властей православие подвергалось большой опасности. Власть старалась найти коллаборационистов среди пасомых, верующих людей, имевших образование, но не стойких.