Текст книги "Социум (сборник)"

Катерина отшатнулась. Лицо ее залило рдяным. Девушка прижала ко рту болтавшуюся под подбородком маску и бросилась прочь.

Больше она с ним не общалась. Никаких контактов. Ячейки общества у Елисея не сложилось.

Проклятые голуби. Они тоже пропали как-то все разом. Говорят, что к пропаже приложила руку Служба распределения и доставки. Пернатые крысы стаями нападали на дронов с пайками.

– Твою ж мать! – спохватился Елисей и полез в карман пиджака за коммуникатором. Трубка, позабытая за событиями этого вечера, так и оставалась отключенной после разговора с шефом. Старый хрен наверняка проверит спозаранку, прислушался ли его Ведущий контролер к совету начальника.

Елисей активировал коммуникатор и нажал на быстром наборе единицу.

– Служба распределения и доставки. Оператор Агриппина, – томно представились на том конце связи.

– Доброго вечера, Агриппина, – промурлыкал в трубку Елисей. – Будьте добры, две бутылочки «Улыбки».

– Одну секунду, – после короткой паузы в голосе оператора истомы чуть поубавилось. – Должна напомнить, Елисей Аристархович, что ваш статус подразумевает лишь полтора литра витаминизированного напитка в суточном рационе.

– Это в счет премиальных, – не меняя тона, откликнулся Елисей.

В трубке еще помолчали, а потом Агриппина жарко дохнула:

– Все в порядке, господин Ведущий контролер. Ожидайте заказ. Мы всегда рады помочь вам.

– А я-то как рад, – хмыкнул Елисей и нажал на отбой. – Вы себе не представляете.

Он уже собирался сунуть трубку в карман, но тут коммуникатор пиликнул и вывалил на экран вереницу сообщений. Елисей с удивлением обнаружил, что все они были от Фрола. Градус эмоций нарастал в них от нейтрального: «Привет! Перезвони мне», до яростного – «Ну ты где, мля, Дрист?»

Однажды вечером пятеро пацанят с Амбарного тупика отловили Елеся у свалки, запихали в ржавую бочку от антифриза и оставили на ночь, для надежности придавив донце обломком бетонной лестницы. Отец к обеду поднял всю округу на уши. К вечеру кто-то из пацанов сознался родителям в содеянном. Когда бочку открыли, Елисей предстал перед честным людом в соплях и натуральным образом загаженных штанах.

На беду в толпе были и зачинщики этого дела. Видно, сильно так досталось им на орехи от родителей, что растрезвонили они об Елисеевском конфузе на половину Седьмого Кольца. И прилипло к нему это позорное прозвище – «Дрист» – не отмоешься.

Фрол выждал месяц, нашел всех пятерых и переломал им ноги куском арматуры. Дразнить перестали. Перестали даже косо смотреть в его сторону. С тех пор Елисея так называл только Фрол. Да и то, когда уже не мог терпеть ломку.

Елисей набрал номер друга.

– Где ты ходишь? – прошипела трубка.

– И тебе вечер добрый, – стараясь не будить зверя, ответил Елисей. – Мы ж вроде на выходных собирались повидаться.

– Дуй давай ко мне, – хрипло приказал Фрол.

Елисей про себя выругался по матери. Обычно они встречались раз в две недели. Елисей переодевался в спортивный костюм, оставлял дома коммуникатор, надевал кольцо эмо-датчика на специально купленную грелку и выходил после полуночи на пробежку. Не забыв перед выходом достать из тайника две упаковки бензо. Схема работала без сбоев уже третий год. Но сегодня, видимо, был день, когда все идет кувырком.

– Я с работы только иду, – попытался намекнуть Елисей. – Давай переоденусь хоть.

Фрол намеки понимать уже отказывался:

– Так приходи. Только бегом.

Трубка пиликнула и отключилась.

После того как распределение раскидало их по разные стороны Эдема, Елисей не видел Фрола лет двенадцать. Первое время они созванивались. Потом обменивались сообщениями. Потом открытками на дни рождения и Новый год. Где-то лет через пять Фрол и вовсе пропал.

За эти годы рядовой контролер не только стал Ведущим, но и смог перебраться в Четвертый округ. Елисей исправно переводил бонусы на ветеранский счет отца и следил за списанием средств.

Однажды бонусы перестали снимать.

И тогда позвонил Фрол.

Друг детства встречал его на площадке элеватора у подножья Шестого округа. Борода лопатой. Дюралевые фиксы. Заскорузлый камуфляж, один рукав которого завязан узлом чуть ниже плеча.

Здоровой рукой он сграбастал Елисея в охапку и играючи приподнял.

– Ну, здравствуй, здравствуй, месяц ясный! – зареготал Фрол. – Дай-ка я на тебя посмотрю! – зашарил он по лицу Елисея шальными глазами. Прошелся по костюму, словно обыскал. – Нарядный какой, как артист!

– Что с рукой-то? – ляпнул от неожиданности Елисей.

– Сапер ошибается лишь раз, – снова заржал Фрол. – Считай, повезло мне! Ну, пойдем, помянем папку твоего геройского, – опустил он чугунную ладонь на шею Елисея и поволок в ближайший шалман.

Фролу оторвало кисть, когда он ставил мины в буферной зоне.

Полоса в восемьсот метров, начинающаяся сразу за Стеной, должна была защищать город от угрозы извне. На деле же мины чаще взрывались под ногами мусорщиков. Отчаявшиеся от нужды жители Седьмого пытали счастья за забором. Большинство находило вместо него быструю смерть на минных полях. В администрации Седьмого округа все списывали на суицидальные наклонности подотчетных жителей и покрывали установку новых мин за счет неистраченных погребальных средств.

– Я вот только одного понять не могу, – на третий час поминок промычал Елисей. – Ты мне тут все рассказываешь, какой ты лихой вояка.

– Лихой, – качнул патлатой головой Фрол и подлил еще.

– А как же ты с миной-то так неаккуратно?

– Дак я ж упоротый был, – маханул сивухи Фрол, – вусмерть. Поганью.

Поганки росли в старой канализации под Стеной и Седьмым округом. Об этом знал каждый пацан на улице. Особо ядреные грибницы были под старым складом ракетного топлива. Но и соваться туда решался не каждый. Несмотря на цену и страшнейший абстинентный синдром, погань пользовалась большим спросом, особенно у бойцов со Стены.

– А был бы трезвый – обе бы оторвало, – Фрол авторитетно кивнул. Потом наклонился к самому уху Елисея и шепнул: – Будешь?

Елисей вцепился пятерней в бороду друга и заглянул ему в глаза:

– Ты же с детства видел, чем это заканчивается! Нахрена, Фрол? Нахрена?

Глаза Фрола стали похожи на дула пистолетов.

– А ты людей убивал, Елеся? – обдал он холодом. – Вот как грохнешь первого, так и поговорим.

Елисей залпом выпил. Занюхал рукавом. Решил сменить тему:

– И чем сейчас занят?

– Да так, – уклончиво ответил Фрол, – трачу ветеранские бонусы.

Елисей поджал губы:

– А чего протез не поставишь? Вам же обязаны компенсировать, раз травматизм на производстве.

– Да какой там, – махнул культяпкой Фрол. – Мне ж кисть только оторвало. А пока то да се, загноилось маленько. Доктора тут, сам знаешь, – огонь. Париться не стали – по локоть чик – и на выписку. Бесплатный обязательный пакет услуг, мля.

– Так надо было в Центр.

– Ага, в Центр. А жрать я потом что стал бы? Гаечки от болтиков? – Фрол вытряхнул последние капли косорыловки из бутылки в стаканчик. – Ну чего, стременную и по девкам? А то скучнеет что-то, – почесал он бороду, – стремительно.

Елисей молчал. Ведущий контролер – не бог весть какая должность, по меркам Центра, но кое в чем он уже поднаторел. Завел знакомства, заимел должников. Елисей прикинул шансы – дело могло выгореть. Особенно, если удастся подключить профсоюз. У эсбэшников он был самый авторитетный в Эдеме.

– Слышь, Фрол, а награды у тебя есть?

– Были, – ухмыльнулся тот. – Промотал. А тебе на кой хрен?

– Да вот думаю, может, получится тебя в Четвертый округ перетянуть. Пойдешь в Четвертый дежурным охранником? Только погань надо будет бросить. Совсем.

– Ага, конечно, – не поверил Фрол. – Только давай завтра, а то сегодня нас бабы заждались.

Наутро Елисей уехал.

На переговоры, шантаж и посулы ушло около месяца. Через полтора Елисей отыскал друга в одном из притонов Армейского тупика.

На Фрола было жутко смотреть. Он лежал у стены грудой тряпья и пялился в потолок стеклянными глазами. Вонь от него исходила страшная.

Елисей приплатил сверху санитарам, и те не только перетащили Фрола в ближайший медпост, но и вымыли, а потом привязали к койке.

Две недели Елисей менял утку и пакеты с янтарной кислотой. Кормил Фрола с ложечки суповым концентратом. Тайком совал ему в рот капсулы с бензо.

Наслушаться пришлось порядочно. Когда потоки бреда и брани иссякли, Фрол порозовел лицом.

– Елеся, – тихо позвал он как-то утром. – Слышь, Елеся.

Только задремавший Елисей вскинулся, метнулся к койке.

– Ну ты как? – положил он ладонь на липкий лоб друга.

– Ну ты, Елеся, и дал мне жару, – слабо улыбнулся Фрол. – Вот помру я, кто с тобой дружить-то будет?

– Да у меня очередь стоит из желающих, – подмигнул Елисей. Горячка улеглась, а это значило, что самое страшное позади.

– Ага, – блеснул фиксами Фрол, – за забором.

У Елисея окончательно отлегло от сердца. Раз эта наглая рожа опять принялась зубоскалить, значит выкарабкался. Он присел на край больничной шконки.

Вдруг Фрол разом посерьезнел. И даже как-то осунулся.

– Я смерти бояться стал, – глухо проронил однорукий сорвиголова.

– Ты-то? Девкам своим в уши дуть будешь, – попытался пошутить Елисей, но контролерским нутром почуял – друг говорит правду. Через силу, все еще не веря самому себе, но искренне. От сердца. – Тебя же как-то всемером убивали – убить не смогли. А ты с тех пор подрос заметно.

Фрол поводил бородой и прицелился зрачками в лицо Елисею.

– Я во сне боюсь умереть. Выдохнуть и не вдохнуть. Я в жизни так не боялся ничего. До трясучки, представляешь? И дышать будто нечем. Такое бывает? Или у меня крыша окончательно потекла?

– Еще и не такое бывает, уж поверь мне, – Елисей опустил ладонь на плечо Фрола. – Ты только не говори так больше никому, ладно? А вот что надо говорить – это мы с тобой выучим. Я об этом позабочусь.

Защитник Стены, не раз награжденный ветеран, получивший увечье и баллистофобию на посту во имя благополучия граждан и Компании. Невинная жертва некомпетентности Медицинской службы. Отказать такому кандидату заместитель начальника охраны правопорядка по Четвертому округу просто не смог. Да и не особо хотел. Об этом Елисей позаботился тоже.

За год карьера Фрола в Четвертом основательно продвинулась. Чутье и физическая мощь давали фору перед сослуживцами в Отделе розыска и задержания. Елисей – давал советы и бензо, что умудрялся выигрывать в покер у знакомого провизора. Фрол щеголял киберпротезом и фельдфебельскими лычками, подумывал даже махнуть на отгулах во Второй округ и сменить фиксы на импланты у тамошних дантистов. Казалось, в этом стерильном от вечной дезинфекции округе он старался позабыть прежнюю жизнь, насквозь отравленную тяжелым и смрадным воздухом Седьмого.

Когда новостные ленты запестрели подробностями дерзкого налета на склад медикаментов, к экранам и мониторам прилипли даже гнозиофобы. Трое неизвестных под проливным дождем постреляли охрану, перебили персонал и вынесли два ящика бензо.

Старшие эсбэшники округа разом послетали с должностей. В Четвертом ввели комендантский час и пригнали спецназ аж из самого Центра. Трое суток двести оперативников переворачивали каждый камень, но нашел злоумышленников Фрол. В одиночку. Нашел и обезвредил. Придавил обоих голыми руками, несмотря на пойманную пулю.

Третьего грабителя, как и трети награбленного, так и не нашли. Не нашли и третьего пистолета. Впрочем, Фролу хватило наград и за двух. Его повысили аж до подпоручика, завалили бонусами и дали месяц отпуска сверху к месяцу больничного.

Елисей был горд за друга. Купающийся во внимании медсестер и склонных к обожанию дамочек, Фрол напоминал теперь больше менеджера года, чем инвалида-вояку с окраины Эдема. Палата героя была постоянно полна плюшевых медвежат, шаров, коробок со сладостями. От желающих взять автограф у героя или сделать с ним селфи тоже было не продохнуть.

После выписки Фрол исчез. Елисей надеялся, что друг поехал основательно развеяться куда-нибудь в Первый округ. Тратить бонусы в обществе какой-нибудь горячей содержанки. Предвкушал длинные беседы с сочными подробностями о феерических приключениях по возвращении отпускника.

Фрол возник на пороге посреди ночи. Трясло его так, что у Елисея разом пропали вопросы. В руках Фрола был чемодан. Полный упаковок бензо.

– Спрячь это, – клацая зубами, повторял Фрол. – Возьми, сколько тебе надо, а остальное спрячь. И что бы ни случилось, Елеся, никогда не говори мне, куда спрятал. Обещаешь? Никогда!

Елисей уложил друга на кровати, а сам долго не мог заснуть на полу. Фрол отродясь не знал меры. Ни в чем.

Погань осталась в прошлом. Теперь он торчал на бензо.

– Ты меня в могилу сведешь, – прошипел Фрол, запирая за Елисеем дверь и кутаясь с головой в плед. Глаза его горели, взгляд метался, оплывшие щеки подрагивали. Казалось, за последние две недели, что они не встречались, Фрол постарел лет на десять. – Принес?

– Что принес? – не успел снять туфли Елисей и выпрямился. – Мы же на завтра договаривались. Я же тебе сказал, домой надо забежать.

– Нычка твоя при тебе? – Из-под пледа выпросталась механическая рука и повернулась ладонью к потолку.

Елисей молча снял пиджак и повесил его на руку, как на вешалку.

– Боты не снимай, у меня грязно, – уже через плечо бросил Фрол и зашлепал по коридору в комнату. На пластике покрытия за ним тянулись бурые отпечатки босых стоп.

Еще не понимая, что происходит, Елисей двинул следом.

В комнате царил полумрак. Фрол стоял в одних кальсонах перед столом и крошил бензо, капсулу за капсулой, в алюминиевую кружку. Свет единственной лампочки весело отражался от никелированного пистолета, заткнутого за пояс кальсон. Рдяные пятна кислотных ожогов покрывали плечи и грудь Фрола.

Плед теперь лежал на диване. Из-под пледа торчали стопы. Ногти были покрыты ярко-сиреневым лаком.

Елисея зашатало.

– Это кто? – только и смог выдавить он, привалившись спиной к стене, для надежности.

– Уже никто, – Фрол помешал металлическим пальцем воду в кружке и шумно выпил. – Улика это.

Ноги Елисея подкосились, и он медленно сполз по стене.

При жизни улику звали Феофания. Фефа была уклонисткой – особой, не желающей заводить детей даже под страхом депортации в Седьмой округ. Она оставила свой эмо-датчик в спальне, надетым на вибратор, и рванула в бега. Когда Фефу объявили в розыск, первым кто разыскал уклонистку, стал Фрол.

Неглупая и, надо признать, не страшная девка сразу смекнула, что нет места лучше, чтобы пересидеть облаву, чем двухкомнатный домик офицера Отдела розыска и задержания. Вот только офицером этим, на ее беду, оказался Фрол. С двухнедельным запасом препарата они разобрались за три дня. Когда бензо кончился и остался лишь алкоголь, к Фролу вернулась паника.

– Я ей говорю, – бормотал Фрол, глядя в пространство между пледом и Елисеем, – давай спать по очереди. Я сплю – ты смотришь, чтобы я дышал. Потом ты спишь – я смотрю. А она заснула. Слышь, Елеся, за-сну-ла! Я просыпаюсь, а она спит!

– Ты. Череп. Ей. Проломил, – слова падали из Елисея, как писчий пластик из шредера. – Гребанутый. Ты. Торчок.

– Я ей говорю, – отхлебнул из кружки Фрол, – я сплю – ты смотришь. Разве трудно? Что тут было трудного?

– Гребанутый, – повторил Елисей. – Торчок.

Фрол вздрогнул и посмотрел на друга.

– Будешь? – протянул ему кружку.

Белая от бензо жидкость сразу свела горло. Елисей закашлялся. Помолчали.

– Вот ты как-то спросил у меня, – начал Елисей, когда мысли перестали распадаться на звуки, – убивал ли я. Сегодня убил. Маму и дочь.

– Брешешь, – сел рядом Фрол и принял кружку. – У тебя кишка тонка.

Елисей рассказал все, как было.

Фрол молчал. Сквозь задернутые шторы в комнату начал пробираться рассвет. Багровый луч полз по заляпанному кровью полу, ближе и ближе подбираясь к двум убийцам.

– У тебя адрес есть? – вдруг спросил Фрол. – Девок этих твоих?

– Мне файл по матери скинули. Там должен быть.

Фрол посмотрел на часы:

– Поехали тогда. Заберем их.

Елисей вытаращился на друга:

– Зачем?

– Рванем все в Седьмой, а дальше за забор. Там тоже люди живут, уж мне поверь, – Фрол поднялся на ноги и протянул механическую руку Елисею. – Главное, до дождя успеть. Я что-то последнее время боюсь попадать под дождь.

Елисей до крови закусил губу и ухватился за стальную ладонь.

Иван Наумов. Правильный человек

Заговор вызревал, как сортовой гранат, всеми косточками одновременно и невидимо – под плотной шкуркой единодушного молчания новостных каналов и гипертрансляций. Недовольство губернатором в частности и назойливой опекой метрополии в целом разрасталось и в верхах, и в низах. Перешептывались депутаты и политики, недовольно ворчали госслужащие, осиным роем гудели транзитные доки и орбитальные заводы.

«Свободу!» – слышалось там и тут.

«Долой!» – прилетало эхо из ниоткуда.

«Натерпелись!» – шелестело над толпой у Анфилады.

Не хватало лишь малости, чтобы отдельные тихие голоса слились в яростный хор.

Субгерцог Леферт – вице-губернатор Нуэва-Катальи, шестого из восьми миров Анфилады – вызвал самых доверенных секретарей и озадачил их монологом, состоящим из путаных откровений и завуалированных призывов к государственной измене.

– Ярмо транзитного мирка, – вещал Леферт. – Жизнь на сдачу с инопланетной купюры. О нас даже не вытирают ноги – просто проходят мимо, не разуваясь!

– Чаша через край! – осторожно поддакнул более опытный Габриэль и поправил в лацкане полосатый цветок, точь-в-точь как на гербе Нуэва-Катальи.

– Если вожак глух, – Леферт покосился на портрет губернатора, исполненный в льстивой парадной манере, – если руки связаны… Если сердца бьются в едином порыве…

Гальвано, новичок в канцелярии субгерцога, изо всех сил старался не отстать от летящей начальственной мысли и не заблудиться в метафорах.

– Нужен правильный человек, – наугад сказал он, нервно теребя двухцветный шнурок на запястье, – и все само устроится!

Леферт замер с открытым ртом и пристально посмотрел на секретаря. Стало слышно, как за окном резиденции призывно чмокает и чавкает птица-карапушка.

– Хорошо, что вы прониклись моей идеей! – кивнул субгерцог. – Промедление коме подобно! Историю творят одиночки, но вдвоем вам будет проще. Через тридцать минут забронирован слот на Анфиладе. Поторопитесь! Судьба Нуэва-Катальи висит на нашем общем волоске!

Габриэль и Гальвано получили все необходимое от приземленного и практичного обер-секретаря. Полчаса спустя они шагнули в пятый мир Анфилады. Из него в четвертый, где перешли в другую Анфиладу.

Сиреневые солнца и безлунные пустоши, летающие острова и огненные реки мелькали за толстыми хрустальными стенами транзитных коридоров. Поддержание открытых пространственных проколов между звездными системами съедало чудовищное количество энергии. Анфилады – цепочки по семь-восемь миров, соединенных, как бусины, одним сквозным проколом, потребляли на порядок меньше, чем последовательные попарные соединения. Маршрут секретарей напоминал движение по сетке кроссворда.

В мире серых зданий и мерцающих вывесок они нашли узкую улицу и поднялись по узкой лестнице. Дверь им открыло отдаленно похожее на человека существо в халате с кистями. Взъерошенная и не слишком густая шевелюра, заплывшее лицо с глазами-щелочками, убойный запах недопереваренной спиртосодержащей жидкости. Существо оглядело Габриэля и Гальвано с ног до головы – юных, чистеньких, официозно-нарядных, одетых в дорогое и похожее:

– Сбежали из богатого детдома? Почему ко мне?

В голосе в равных долях присутствовали любопытство, скука и презрение.

– Вы – Олеф? – полуутвердительно спросил Габриэль.

– Тоже мне, новость, – ответил тот.

– Вам просили передать вот это.

Габриэль раскрыл ладонь и показал непримечательный синий камень с дыркой посередине. Олеф, и до того не выглядевший дружелюбным, заметно помрачнел. Подцепив камень двумя пальцами, он зашипел сквозь зубы:

– Глупцы! Молокососы! Сгиньте, пока не поздно… Вы не к тому пришли. Все целое в хлам, все живое в прах, надежда ранит, доверие убивает… Кто прислал вас ко мне – знает ли он, что делает, и что делает с вами?

И с ненавистью уставился на оторопевших посланников.

– Как вы сказали? – вежливо уточнил Гальвано, когда нарастающая тишина стала невыносимой.

– Я сказал, – Олеф спрятал камень в карман, – что лишнего кофе у меня нет. Займите столик в забегаловке внизу, я сейчас подойду.

Наступая на пятки друг другу, секретари устремились вниз. Запыхавшиеся, уселись в хлипкие кресла. Над столешницей засверкали предложения дня.

– Нас же предупреждали, – неуверенно сказал Габриэль. – Все это чревовещание… Нуэва-катальянцев на испуг не возьмешь, да?

Гальвано согласно закивал, но душу по-прежнему сжимал мокрый кулак. Хотелось сказать напарнику: давай встанем и вернемся, мог же этот Олеф куда-то переехать, миров не счесть! Лучше наврать субгерцогу, чем…

В свежей одежде и с дорожным саквояжем Олеф напоминал доктора. Бесцветный все знающий взгляд, насмешливо сложенные губы, добрые морщинки у глаз. Он сел на свободное место и спросил:

– Так что беспокоит?

Их беспокоило слишком многое, и из сбивчивого рассказа на два голоса Олеф вынес лишь никчемные цифры и проценты: рост валового продукта, снижение субсидий и рост налоговых отчислений в метрополию, ограничение самоуправления, квотирование местных инициатив.

– Подождите-подождите, – Олеф выставил перед собой руки и смачно, с оттяжкой зевнул. – Я не бухгалтер и не судья, не надо со мной так. Пейте кофе, думайте о хорошем. Вот это вот – что такое?

Он ткнул пальцем Габриэля в грудь, в значок. Тот скосил глаза на лацкан, гордо улыбнулся:

– Это цветок рассветной лианы, растет у нас на болотах. Вырастает иногда – вот такой! – Взмах рук едва не опрокинул соседний стол. – Карапушки устраивают в них гнезда. На ночь цветок закрывается – получается, что птицы спят как в домике!

– А у тебя что на руке? – повернулся Олеф ко второму секретарю.

– Меня зовут Гальвано! А это Габриэль!

– Не придумал пока, зачем мне это знать, но допустим. Так что на руке?

– Бабушка сплела оберег. Ну, от всего плохого. А цвета такие у нас любят – они же на флаге!

Олеф прикрыл глаза, погладил в кармане кончиками пальцев шершавую поверхность камня. Вокруг него летали невидимые искры и снежинки. От кофейной пенки вместе с паром ускользала чья-то история. В окнах домов напротив отражались тени еще не свершившихся событий.

– Это хорошо, что на флаге, – кивнул Олеф и встал. – Думаю, пора навестить Нуэва-Каталью.

В ожидании слота для входа в Анфиладу Габриэль и Гальвано озирались по сторонам, пялились на местных и на транзитников, что-то негромко обсуждали, иногда взрываясь смехом. Олеф разглядывал их с легкой завистью – к их молодости, беззаботности, к ненабитым шишкам и невстреченным бедам. Потом подумал, что завидовать им глупо.

Маршрут до Нуэва-Катальи, исходя из загрузки Анфилад, выпал кружной, долгий. Из мира в мир, из мира в мир перешагивали жизнерадостные секретари субгерцога, а за ними серой тенью следовал Олеф. Десятки солнц освещали их красным, белым, голубым светом, за хрустальными стенами бушевали песчаные бури и проливные дожди, роились летающие лодки и извивались города-грибы. Вокруг звучали языки, диалекты, наречия бескрайней во всех смыслах метрополии.

Что за странная выдумка, рассуждал Олеф, пытаться обособить один-единственный маленький мирок от настоящего многомирья? Ради чего? Выгадать чуть больше денег? Испытать чуть больше гордости за свои болота?

Но размышления Олефа никак не влияли на его планы: заказ был принят. И синий камень грел пальцы в кармане.

Они добрались до Нуэва-Катальи ночью. В транзитной зоне Анфилады было немноголюдно, а на выходе они оказались вообще одни. Олеф втянул в себя воздух нового мира – душистый, вязкий, пряный.

– Слышите? – Гальвано дернул его за рукав. – Прислушайтесь!

Странные звуки доносились из лежащей в темноте низины: то ли нарочито громкие поцелуи, то ли чавканье.

– Слышите, да? Это наши карапушки!

Гальвано расплылся в улыбке. Габриэль тем временем разбирался с транспортом.

– Я скоро увижусь с заказчиком? – поинтересовался Олеф.

Его тяготила компания попутчиков. Хотелось остаться одному – с синим камнем в кармане, наедине с Нуэва-Катальей. Послушать звезды и ветер, поговорить с искрами и снежинками.

– Он уже ждет вас, – сказал Габриэль.

Ширококрылая птера доставила их на уединенный остров. Здесь никто не жил, но на невысоком холме стояла небольшая открытая беседка, в ней угадывался человеческий силуэт. Габриэль и Гальвано остались рядом с птерой. Олеф поднялся по склону.

– Как вам катальянская ночь? – спросил заказчик, черная тень на фоне звездного неба.

* * *

Правильный человек из другого мира выглядел совсем обычно и буднично: немолодой, лысоватый, помятый долгой дорогой. Леферт предполагал увидеть кого-то более впечатляющего: шамана, друида, чародея. Впрочем, такого серого обывателя куда проще спрятать в толпе.

Разговор получился сухой, деловой, прямой. Что устроило обоих.

– Не знаю, играет ли это какую-либо роль, – подытожил Леферт, – но все, чего жаждет наш мир, – это свобода. Когда Нуэва-Каталья выйдет из-под контроля метрополии, здесь все обустроится так, как считает нужным народ. В конце концов, это наш дом…

– Нет, не играет, – сказал Олеф. – Мне все понятно. Я пойду.

Не дожидаясь разрешения, он вернулся к птере. Леферт задумчиво смотрел, как крылатая машина поднимается в воздух.

Все ли сказано? Все ли разъяснено? Власть метрополии кажется незыблемой, безусловной, но в любой крепостной стене найдется расшатанный кирпич.

Леферт перебирал в уме каждую фразу прошедшей беседы – понимая при этом, что для правильного человека не важно, что и как сказано. Он сам все увидит – и подскажет, что делать.

Теперь оставалось показать Олефу Нуэва-Каталью.

Неделя шла за неделей, а путешествие Олефа продолжалось. Он побывал в торфяных поселках и на светских приемах, поднялся на орбиту и опустился в подводные лаборатории. Танцевал на карнавале лепестков и пару раз присутствовал на тайных сходках агитаторов. Канцелярия субгерцога обеспечила ему качественное прикрытие – налаживание торговых связей, оценка объектов инвестирования, что-то еще, и Олеф в сопровождении неотлучных Габриэля и Гальвано перемещался по миру, не вызывая подозрений у службы безопасности Анфилад.

С каждым днем Олеф убеждался все четче, что «заговор» не стоит выеденного яйца. Серьезные намерения одиночек вязли в киселе обсуждений и митингов, забалтывались и выхолащивались. Разговоры о свободе и независимости могли длиться вечно, не выходя за пределы кухонь или комнат отдыха. Но это ничего не меняло – заказ был принят.

Долгий вояж закончился, и Олефа разместили на небольшой вилле в столичном пригороде. За порядком в доме приглядывала смешливая девчонка из актива «Свободной Нуэва-Катальи» по имени Аурита. Гальвано представил ее Олефу как свою девушку. Аурита не возразила. Она с любопытством разглядывала важного гостя, пока Олеф, смутившись, не отвернулся.

Камень жег пальцы. Прикрыв глаза, Олеф сжал его в ладони. Искры и снежинки ходили вокруг тугими мощными вихрями. Один поток проткнул Олефа насквозь, скрутился пружиной и трансформировался в женскую фигуру. «Аурита», – услышал он собственный шепот. Стоящая в пустоте Аурита улыбнулась и поманила его к себе, прикладывая палец к губам: тише, тише…

– Не обращай внимания, – негромко сказал Аурите Гальвано. – С ним так бывает. Ничего делать не надо. Постоит и дальше пойдет.

Олеф открыл глаза. Снег и искры никуда не делись, теперь они все время кружились вокруг него. От Ауриты к нему тянулись золотистые и нежно-розовые, как пыльца рассветной лианы, нити. Можно было взяться за любую и посмотреть, что дальше, но Олеф не решился. Пока не решился.

Хвататься за камень больше не пришлось. По растянутым вокруг нитям Олеф мог перемещаться взглядом за пределы дома, смотреть со стороны и на себя, и на своих спутников. Чем чаще он это делал, тем легче становилось ускользать вдаль.

Темные дымные струйки уходили назад в прошлое. По ним Олеф возвращался в день приезда на виллу и смотрел, как Аурита на него смотрит. Как она командует домашней утварью. Как снова смотрит на него исподтишка.

Заказ принят, не отвлекайся, говорил он себе, но снова и снова крался по цветным нитям, замирая в предвкушении того, что может случиться или не случиться.

Они с Ауритой почти не пересекались и почти не общались, но Гальвано словно что-то почувствовал.

– А камень, который мы вам привезли, это что? – однажды спросил он.

Тонкие красные нити пучком выходили из его груди – и почти все обрывались. Концы колыхались в воздухе. Олеф пристально посмотрел на Гальвано. Вот, значит, как.

– Ты не слишком назойлив, а? – Габриэль вошел в дом из сада и одернул напарника.

Олеф обернулся на голос – и увидел, что нити Габриэля тоже оборваны, а концы едва заметно тлеют.

Олеф быстрым шагом вышел на свежий воздух.

Нет, убеждал он себя. Все не однозначно. Все может поменяться. И не верил себе, потому что слишком ясно чувствовал: начинается. Сложный узел разматывается, вытягиваясь в единственную уникальную возможность. Заказ близок к исполнению.

Олеф ухватился за толстую золотую нить и взмыл в небо. Он поднимался все выше, разглядывая лежащий в стороне город. Облака холодили его щеки. Мириады нитей заплетали все внизу, сплетались и разбегались в стороны, тянулись сквозь «здесь и сейчас» в «когда-нибудь» тысяч возможных реальностей.

Когда Олеф вошел в комнату и сообщил, что нужно делать, Гальвано дернулся как от пощечины. Правильный человек сказал:

– Нужно убить карапушку.

Это был сержант службы безопасности Анфилад. Пришлый, чужак из четвертого мира в цепочке. Красная рожа, туповатый взгляд, низкий лоб.

Молоденькая глупая карапушка, еще птенец, свалилась с рассветной лианы и попала этому уроду за шиворот. Вместо того чтобы аккуратно отсадить птенца назад на лиану, сержант с омерзением швырнул его себе под ноги и вдавил в землю каблуком. Все произошло так быстро – никто бы и не понял, что случилось, если бы не частные видеокамеры высокого разрешения, установленные неподалеку.

Запись попала в Сети и разлетелась по Нуэва-Каталье как вирус. Словно из двадцатиярусного карточного домика вынули опорную карту.

Габриэль и Гальвано по тревоге выбежали из своих комнат в гостиную виллы.

– Оставайтесь здесь, Олеф! – Гальвано положил на стол компактный пластиковый пистолет. – Я закрою периметр, а это – так, на всякий случай. Кажется, началось!

Габриэль уже разгонял птеру, а Гальвано подбежал к Олефу и пожал ему руку:

– Им не выстоять, Олеф! Нуэва-Каталья скинет оковы!

Птица взмыла по крутой дуге и ушла к городу.

Олеф обернулся. Аурита стояла в противоположном углу комнаты и смотрела на него. Искры кружились вокруг нее, делая почти невидимой. Неверными шагами Олеф преодолел разделяющее их расстояние. Протянул к ней руку, коснулся ее локтя.