Текст книги "Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)"

Протоиерей Валериан Кречетов
О Даниловом монастыре, владыке Феодоре и даниловцах

Владыку Феодора (Поздеевского) часто называют строгим аскетом, ученым монахом, столпом Православия. Многие современники вспоминали, что владыка был очень серьезным и даже суровым человеком. В то же время многие из его учеников и сподвижников владыку не только уважали, но и искренне любили, не теряли с ним связи даже в лагерях и ссылках, были преданы ему до конца, до мученической кончины.

Те же немногие, кто пережил осень 37-го года, когда почти одновременно большинство даниловцев были расстреляны, через всю свою жизнь пронесли благодарную благоговейную память о владыке, о годах в Данилове, о том особом даниловском исповедническом духе, который укреплял их потом на протяжении всей жизни.

Воспоминания одного из духовных чад владыки Феодора даниловского монаха Дорофея (Рябинкина) рассказывают, каким владыка был с близкими ему людьми.

Протоиерей Валериан Кречетов – известный проповедник, настоятель храма Покрова Божией Матери в подмосковном селе Акулове, старший духовник Московской епархии – был знаком с архимандритом Дорофеем в последние годы его жизни и похоронил его за алтарем своего храма. Отец Валериан бережно сохранил в памяти интереснейшие рассказы отца Дорофея о Даниловом монастыре того времени, о владыке Феодоре и многих других насельниках и пострижениках обители Даниила.

О Даниловом монастыре я слышал с детства, можно сказать с колыбели. Моя мама и ее родня ходили в Данилов, две мои тети были духовными чадами архимандрита Георгия (Лаврова), ныне причисленного к лику святых. Данилов монастырь славился своим богослужением, особенно на день святого князя Даниила там собиралась вся Москва. Я долго этого не знал, но даже город моего рождения был связан с Даниловым монастырем, потому что архимандрит Поликарп (Соловьев), один из последних до закрытия наместников Данилова, был родом из Зарайска. Владыка Феодор, когда монастырь закрывали и он скрывался, два года жил в Зарайске. Этот дом, кстати, еще существует, на центральной улице, и не так давно – лет 20 назад – умерли люди, у которых владыка жил. Вернее, их дети. О том, что он у них жил, они долго не знали, даже не слышали, потому что в то время всё тщательно скрывалось. С этим временем связан замечательный случай.

На «октябрьские праздники» надо было вывешивать красный флаг – в знак своей, так сказать, верноподданнической позиции к властям. Хозяйка дома уже старенькая была. Полезла она по лесенке флаг прибивать, а не получается. Владыка смотрел-смотрел на это, не выдержал и, хотя он скрывался, вышел и полез сам прибивать этот флаг. Потом он говорил: «Кому сказать, что настоятель Данилова монастыря прибивал красный флаг, – не поверят». Те, кто «святее папы римского», могут сказать: «Как же так, нельзя было даже прикасаться!» А у владыки была такая удивительная душа – он прибивал красный флаг, потому что надо было помочь старушке. Такие у него были любовь и самоотверженность! Он был удивительной личностью!

Потом, когда я уже начал служить в Отрадном, я познакомился с отцом Дорофеем (Рябинкиным), пострижеником Данилова монастыря и духовным чадом владыки Феодора. Отец Дорофей много рассказывал мне о Даниловом. Причем рассказывает-рассказывает, а потом говорит: «Ты что думаешь – мне с тобой поболтать просто хочется? Это тебе нужно». Было это 30 с лишним лет назад. От него я и услышал эти истории о владыке Феодоре.

Архимандрит Георгий (Лавров)

Владыка Феодор, при внешней суровости, был на самом деле очень милостивый человек. Вот, например, такой случай. Архиереи жили тогда очень скромно и вкушали воздержанно. И после трапезы на заговенье Рождественского поста остался пирог с капустой. Владыка Феодор утром приходит к отцу Дорофею, приносит пирог и говорит: «Уж ты потихонечку съешь – о Господи, прости нас грешных! Ведь пропадет, а ты голоден». Так владыка заботился! А ведь это первый день поста, Данилов монастырь! Всё было очень строго! Но отцу Дорофею Господь послал испытание. Отец Дорофей съел пирог, и – надо же такому случиться! – в бороде застрял кусочек яйца. Он пришел на спевку, все это увидели, и регент сказал: «Как же так, первый день поста – и с яйцом в бороде? Ничего себе монах!» Конечно, не со вчерашнего же дня сохранилось – значит, утром ел. «Я, – рассказывал отец Дорофей, – готов был со стыда провалиться. Но не могу же я владыку выдать! Он очень строго к посту относился». То есть все-таки отец Дорофей поплатился, что съел пирог, но то, что владыка так поступил, говорит о его большой внутренней доброте.

И еще как-то было – приходит владыка: «Я тебе какао принес. Ты, наверное, забыл, что это такое. Ну, где у тебя кружка-то?» – «Я растерялся, – вспоминал отец Дорофей, – а у меня кружка была – вся в налете от чая. А владыка говорит: "Давай я тебе кружку помою, тебе некогда посуду мыть, ты же умной молитвой занимаешься". Помыл кружку налил какао и ушел».

Архимандрит Поликарп (Соловьев)

Это было в голодные годы. Но когда кто-нибудь приезжал и что-нибудь привозил, то владыка сам вкусит немножко, а остальное раздаст своим близким. Такое у владыки Феодора было доброе отношение к людям. Он очень любил своих духовных чад, заботился о них. Он только внешне был строг и суров.

Владыка Феодор любил хорошее пение и о даниловском хоре имел особое попечение. У отца Дорофея был сильный голос, первый тенор. Вот однажды Владыка спрашивает отца Дорофея: «Ты почему сегодня не пел?» – «Владыко, я пел». – «Почему же я не слышал?» – «Ну, Владыко, у вас нет слуха – я сегодня пел не первым тенором, а вторым». Владыка как стукнет посохом и говорит: «Придешь – выгоню». А было это накануне Крещения. «Я, – говорит отец Дорофей, – знал, что в гневе владыка бывает действительно грозен. Я испугался, пришел в келью, реву и на службу не пошел – думаю: ведь выгонит при всех, позор какой!» Ревел-ревел и заснул. Вдруг стук – входит владыка: «Э-эх, – говорит, – монах, служба идет, а он спит. Ну, губы покажи!» – «Я, – говорит отец Дорофей, – губы выпятил». – «Что надул-то? Ты, – говорит владыка, – соображаешь? При других говоришь архиерею, что у него нет слуха! Ты бы сказал мне потихонечку, на ухо – еще ладно. А ты при всех меня опозорил. Что ж ты! Ну, ладно, – говорит, – ты, наверное, еще и правило вечернее не читал». И стал с отцом Дорофеем правило читать. Владыка Феодор был очень необычным, неординарным человеком.

Рассказывал отец Дорофей, как он как-то приехал к владыке, а тот ему сказал: «Возьми с собой частичку Святых Даров. Обязательно!» И на обратном пути произошло крушение, поезд сошел с рельсов, только вагон, в котором ехал отец Дорофей, остался на колесах, а все остальные повалились. Отец Дорофей верил, что это по благословению Владыки Святые Дары сохранили его и еще целый вагон вместе с ним.

Отец Дорофей всегда говорил о владыке Феодоре с благоговением. Когда я ездил на свою родину, в Зарайск, где есть дом, в котором Владыка скрывался, отец Дорофей мне говорил: «Ты хоть за ворота этого дома подержись».

Владыка Феодор был человеком принципиальным и твердым: если какой-то архиерей по каким-либо соображениям общался с обновленцами, то владыка Феодор больше с ним не служил. И если кто-то из этих архиереев приезжал в Данилов, то владыка Феодор говорил: «Приезжать ты, конечно, можешь, но служить ты у меня не будешь».

Архимандрит Дорофей (Рябинкин)

Ведь хозяин Москвы и основа монастыря – святой благоверный князь Даниил. Поэтому в Даниловом монастыре Господь ставит настоятелей и дает им особые дары. Личность, конечно, много значит, но все, что есть в человеке, – это дар Божий! Я как-то спросил у своего духовника отца Сергия: «Батюшка, почему к одному священнику идут, а к другому не идут?» А он ответил: «Просто одному дано, а другому не дано». А дается от Бога! Владыке Феодору было дано – по молитвам святого князя Даниила, по милости Божией. Господь поставил человека и дал ему дары. Ведь владыка Феодор непростой, конечно, был человек. Не случайно в Даниловом монастыре в то время был такой столп Православия. Святейшему Патриарху Тихону было очень сложно, он должен был удержать Церковь от раскола, а Данилов стоял как гранитная стена. Когда разрешили переходить на новый стиль и многие начали переходить, то не перешли на него очень немногие – Данилов, храмы на Маросейке и в Подкопаях, еще кое-кто. Такая у них была необыкновенно твердая позиция. С Маросейкой у Данилова была глубокая связь. Ведь святой праведный Алексий (Мечев) просил, чтобы его отпевал именно владыка Феодор, и Владыку как раз выпустили в это время из тюрьмы.

Владыка Феодор был очень образованным, очень глубоким человеком. Отец Дорофей отзывался о нем с большим почтением. Даниловская братия любила Владыку. Может, конечно, не все, но ведь Владыка не перед всяким и раскрывался, он держался в себе. Ведь многие, кто у владыки Феодора учился в Духовной Академии, считали его сухарем. А это было совсем не так. Вот отец Дорофей знал владыку Феодора совсем другим, он много рассказывал о его смирении, юморе и доброте.

Данилов монастырь любили, особенно после революции, потому что это была твердыня Православия. Там был настоящий устав и необыкновенное пение.

Отец Дорофей очень интересно рассказывал о том, как появился в Москве, в Даниловом, протодиакон Максим Дормидонтович Михайлов.

Владыка Феодор очень любил хорошую службу и старался на Данилов день собрать хороших диаконов, чтобы служба была особенно торжественной. И вот как-то отец Дорофей и другие молодые монахи были на службе у Святейшего Патриарха Тихона в Донском и там услышали, что приехал один диакон из Казани (а тогда время было такое, что клирики были без мест и подрабатывали кто кем, и вот этот диакон был проводником) и сказал: «Ну, что тут у вас за дьякона – как котята пищат. Вот протодиакон Максим в Казани!» Они пришли и рассказали об этом владыке Феодору Владыка вдохновился и говорит: «Выписать его! На Данилов день».

«Послали телеграмму, – рассказывал отец Дорофей, – пошли встречать. Пришли на Казанский вокзал. Смотрим, все уже прошли, никого нет. Мы ждем, что выйдет гора, как Розов. Вдруг – идет: бородка жиденькая (бородка-то у Максима Дормидонтовича плохо росла), но с длинными волосами – в общем, вроде духовное лицо. Спрашиваем: "Это вы?" – "Да-да-да, из Казани", – отвечает обычным таким баритончиком. Едем – ни живы ни мертвы. Приехали к владыке, отец Максим надел рясу, пошел на благословение к владыке, говорит: "Благословите, Владыко", – опять же баритончиком. Владыка сразу посерьезнел, взглянул на нас строго, а мы уже были готовы провалиться со страху, и говорит ему: "Идите, пока отдохните, вы же с дороги". А когда тот ушел, нам говорит: "Трепачи, болтуны, у меня таких петухов полна Москва. Говорили: "Протодиакон! Такой голос!" – а там ничего нет! Кого вы мне выписали?" Мы, – говорит отец Дорофей, – уже трясемся, хотя владыка очень отходчив был. А у отца Максима просто голос при разговоре звучал так, будто ничего особенного в нем нет. Что делать? Раз уже выписали, неудобно отказывать. "Ладно, – говорит владыка, – пусть послужит в воскресенье".

Братия Данилова монастыря. 1920 г.

Приходим мы в алтарь на всенощное, смотрим – отец Максим облачается, вынул двойной орарь. А в то время иметь двойной орарь – это было не просто. Что же дальше будет? Он выходит кадить, сначала в молчании кадит алтарь. Потом выходит и как дал голосом в купол: «Востаните!» – и сразу по всему храму звук рассыпался. Регент аж присел, – рассказывал отец Дорофей, – даже пауза была, хор молчит, все растерялись – не могли начать, настолько поразил голос – как орган прозвучал. Мы скорее к владыке. А везде уже громыхает голос отца Максима – окна были открыты, ранняя осень. Такой голос был!»

Так знаменитый бас Максим Дормидонтович Михайлов начал в Москве с Данилова монастыря. А на князя Даниила съезжалась вся Москва, отца Максима как услышали, так стали везде приглашать. А стали приглашать – стали хорошо угощать. И через некоторое время отец Максим начал полнеть, а голос – тускнеть. Владыка Феодор услышал: «Хватит ездить по службам, в Крым его, по горам пусть ходит». И отца Максима направили на Чёрное море. Вернулся – всё хорошо. Это чтобы он форму держал. Так Михайлов и остался в Москве. И притом, что Максим Дормидонтович стал потом артистом, отец Дорофей все-таки очень любил его и почитал. Ведь все равно Михайлов остался диаконом – он же не снимал с себя сана. Они с отцом Дорофеем долго дружили, потом, когда начались репрессии и стали сажать, они потеряли друг друга.

Был, например, такой диакон, Туриков, он в то время не согласился петь на сцене и попал в ссылку, а Максим Дормидонтович уступил, стал петь, но от диаконства он тоже не отступил. Время было очень сложное.

Мне кто-то рассказывал, что когда митрополит Антоний (Храповицкий) написал митрополиту Сергию (Страгородскому): «Что же ты, мол, так: "ваша радость – наша радость", со всеми начинаешь целоваться», – то владыка Сергий ему ответил: «Ты знаешь, дорогой собрат, если бы я сидел за границей, а ты – в Москве, может, я бы тебе, тоже так написал».

Так что сейчас, конечно, легко рассуждать о тех временах, а вот жить тогда…

Вот еще история: епископ Григорий (Козырев) – один из даниловских. Он был духовным чадом владыки Феодора и с отцом Дорофеем очень дружил. Они сначала оба были иеромонахами. Потом отец Григорий стал архиереем, а отец Дорофей какое-то время его сопровождал, будучи иеромонахом. Владыка Григорий очень строгой жизни был архиерей.

Приезжают как-то они в одну епархию, в женский монастырь. А как принимают в женском монастыре архиерея? Сначала трапеза, потом – в покои, а там перины, подушки, всё белоснежное.

Помолились, и отец Дорофей собрался укладываться, а владыка Григорий говорит: «Ты куда? Ты монах или кто? Ну-ка ложись вот тут, сибарит, видишь, коврик постелен? – а около постели был коврик. – Вот это наше монашеское ложе. А перины – это не наше ложе». Такая школа была! На этом коврике они и спали. А утром владыка Григорий встал, перемешал всё, как будто всё смято, будто он спал на самом деле на перинах. Вот какие были архиереи и какие были монахи! Был у них, прежних даниловцев, очень сильный дух тайного монашества, не напоказ, а сокровенный.

У отца Дорофея хранилось слово епископа Григория на хиротонии. Оно начиналось так: «Какое чувство я испытываю после этого высокого Таинства? Чувство стыда. И да и Саул во пророцех, и да и Григорий во епископех» (мол, до чего дошла наша жизнь, что и я стал епископом) – так смиренно начал свою речь владыка Григорий. Удивительные личности!

Владыка Феодор (Поздеевский)

Когда владыка Григорий был уже на своей кафедре, а отец Дорофей был при нем, они очень строго жили, и только когда кто-нибудь приходил и владыка Григорий угощал гостя чайком, тогда и отец Дорофей мог попить с ними. И отец Дорофей подговаривал гостей почаще заходить. Потом, когда это раскрылось, владыка Григорий говорил: «А я-то думаю, что они зачастили?» Голодно ведь было. И владыке Феодору трудно было, он говорил: «Вот вы где у меня все сидите – на шее. Как вас прокормить?!»

Еще отец Дорофей рассказывал, как Святейший Патриарх Тихон приезжал, и он, отец Дорофей, молодой монах, сидел и слушал, о чем архиереи говорят. И вот Патриарх владыке Феодору говорит: «Замучили меня все эти настоятели своими наградами. Раньше Синод был, сложно было получить, а теперь Патриарх благословил – и всё. Я уж думаю, может, ввести такое изменение: сразу всё давать – митру, все награды, чтобы дальше уже служили только ради Бога».

Еще помню один рассказ отца Дорофея: о владыке Ермогене (Голубеве), который потом был в Ташкенте и в Ташкенте при Хрущеве построил собор, за что сразу был снят и закончил свою жизнь в Жировицах. Так вот владыка Ермоген тоже был пострижеником Данилова монастыря. А сначала дело было так. У владыки Феодора, поскольку он был до этого ректором Духовной Академии, было очень много знакомых архиереев. Приехал в Данилов какой-то архиерей, Киевский, кажется, и говорит: «У меня нет наместника Киево-Печерской Лавры». Владыка Феодор говорит: «О, у меня есть». – «Кто?» – «Да вот у меня иеродиакон Ермоген». – «Да он же иеродиакон!» – «Ну и что же, что иеродиакон – через два дня будет архимандритом». И иеродиакон Ермоген уехал в Киево-Печерскую Лавру, и стал там иеромонахом, потом архимандритом и наместником. Когда тот уехал, владыка Феодор, как бы с облегчением, сказал: «Ну, хоть одного со своей шеи спихнул, а то везде лезет – всё ему не так. Пусть теперь там устав устанавливает». Это было сказано, конечно, в шутку. На самом деле, в Данилове был очень строгий устав, даниловская выучка везде ценилась, и Владыка рассылал знающих людей по другим монастырям.

Святейший Патриарх Тихон и митрополит Сергий (Страгородский)

Вот еще одна интересная история. Отец Дорофей был архимандритом, правда, в Данилове он им стал или потом – мне не известно. Но было и такое, что владыка Феодор ему сказал, когда они с отцом Дорофеем последний раз виделись: «Ты не вздумай в архиереи. Если пойдешь в архиереи, я от тебя на Страшном суде отрекусь». И вот потом отец Дорофей приехал в Троице-Сергиеву Лавру и его увидел митрополит Никодим (Ротов) и спросил: «А вы откуда?» – «Я архимандрит Данилова монастыря». – «Архимандрит Данилова монастыря! Подожди-подожди, мне архиереи нужны!» Но отец Дорофей – шапку в охапку и бежать. А ведь могли архиереем сделать – такой был авторитет Данилова монастыря даже через много лет, в 60-е годы. Так ценилась даниловская школа!

Отец Дорофей заслуживает особого о себе рассказа. Он в Белых Столбах жил лет 13 в сарае. Ему предлагали перебраться в дом – он не пошел, так и жил в нетопленом сарае. Такой он нес подвиг. Форточка была открыта – коты приходили, много котов, и грели его.

Я у отца Дорофея не исповедовался, мы с ним просто беседовали. Он был резковатый, суровый – это тоже школа владыки Феодора.

Владыка Феодор, по воспоминаниям отца Дорофея, – для меня он святой человек, что бы там ни говорили. Очень сложно всё, иногда информация настолько тонкая, что она, пока до нас доходит, претерпевает такие изменения, что очень сложно уследить за ними. Да и стоит ли следить? Поэтому надо поступать, как Пимен Великий: когда ему рассказывали о ком-то что-либо – он говорил: «Это неправда». – «Нет, авва, это правда». – «Откуда ты знаешь?» – «Мне такой-то сказал». – «Мало ли что он сказал». – «Да нет, он человек верный». – «Если такие вещи говорит, то он человек неверный».

По крайней мере, отец Дорофей с такой любовью, с таким почитанием всегда говорил о владыке Феодоре, что у меня в памяти остался образ святого человека. Тем более, державшего истину Православия и пострадавшего.

Из «Даниловского благовестника»,

№ 14, 2007 г.

Схимонахиня Даниила (Mачкина)
«За владыкины молитвы…»

Прасковья Емельяновна Шачкина родилась в 1904 году. Семья была глубоко верующей, особенно мать Матрона Фроловна. Свои первые двенадцать лет Паня провела в деревне Вослинки Каширского уезда Московской области. В Москве жили на Малой Тульской улице и были прихожанами Данилова монастыря. В 1925 году в Данилове Паня познакомилась с архимандритом Серафимом (Климковым) и стала его духовной дочерью. Младший брат Прасковьи Емельяновны Евгений был посошником у владыки Феодора, сама она сопровождала Владыку во Владимир, вся семья принимала участие в судьбе Владыки и других даниловских насельников. За это Прасковья Емельяновна пострадала. В 1942 году получила пять лет ссылки в Свердловскую область. После ссылки, по словам Прасковьи Емельяновым, – еще семь лет «намордника»: приходилось жить в Александрове, под надзором. Потом с трудом вернулась в Москву.

В годы, когда владыка Феодор был настоятелем Данилова монастыря, его почитали многие архиереи, считались с его мнением – он ведь ректором Академии был, многие были его студентами, учениками. Приезжали к нему, останавливались в Данилове.

Владыка все время находился в ссылках. Только приедет, немного отдохнет – и опять в ссылку. Когда возвращался, уезжал во Владимир, жил там вольно, на частной квартире. Местонахождение его знали только немногие.

Монастырь закрыли в 1930 году. Почти всех монахов к тому времени уже взяли. Наместником монастыря тогда был о. Тихон. Мощи князя Даниила перенесли в храм Воскресения Словущего. 24 сентября, под преподобного Сергия Радонежского, на всенощной (монастырские служили всенощную после приходских: приходские – с четырех часов вечера, монастырские – с шести; так же и Литургию: приходские – с шести утра, монастырские – с десяти), когда запели «Ублажаем…», открылась дверь, и о. Тихон со священством внесли мощи благоверного князя Даниила. И тут же запели величание князю Даниилу.

Владыка завещал службу преподобному Сергию 25 сентября править вместе со службой князю Даниилу.

Но этого, конечно, не делают теперь. Храм Воскресения Словущего закрыли в 1932 году. Мощи князя Даниила увезли в Канаду (матушка так считала. – Ред.)

Как-то, когда монахи молились уже в храме Воскресения Словущего, настоятель распорядился поминать власти. Староста, простая женщина, возразила: «Владыка не разрешил». А он: «Мне дела нет, я здесь настоятель». Решили ехать к Владыке. Спросили – велел не поминать, сказал: «Иначе меня не поминайте как настоятеля». Когда же Владыка узнал, что братия не послушали его, то прислал епитимию: сорок дней класть поклоны у раки с мощами князя Даниила.

Однажды Владыка, уже будучи во Владимире, собрался ехать в Данилов. Матушка-келейница не пускала его, но он очень уж хотел попасть в монастырь, к князю Даниилу. Тут пурга поднялась. Матушка говорит: «Видишь, Владыка, природа против того, чтобы ты ехал…» Но все ж доехали, прибыли в Москву на святителя Николая. В дороге Владыка простудился и заболел воспалением легких. Две недели лежал. Остановился он в одной семье. Мы, прихожане, пришли пригласить его на службу. Пришли и иподиаконы… Хозяйка сразу поняла, что это за «иподиаконы». Велела Владыке тотчас уходить черным ходом. Одну лишь службу и отслужил он – на третий день Рождества, в храме Воскресения Словущего. И только закончилась обедня, за ним пришли. Но Владыка успел уйти. Сразу же уехал во Владимир.

Семья Мачкиных: Прасковья (слева), отец Емельян Михайлович, брат Виктор, сестра Антонина

Впоследствии Владыка говорил нам, что молиться в храмах, где поминают митрополита Сергия, – не грех.

Вскоре после этого во Владимире Владыку опять арестовали. Отправили в лагерь, в Лодейное Поле, по северной дороге. В этом лагере я у него была. Встретил нас Владыка в лагерном брезентовом плаще – ветер сквозной был.

В лагере он пробыл месяцев пять. Затем полгода жил в нашем доме в деревне, в двадцати километрах от Каширы, в Московской области. Отец боялся за семью, за детей, но мама его уговорила: «За Владыкины молитвы…»

Потом председатель колхоза донес, что тут живет человек без прописки. Пришлось ехать опять во Владимир. Владыка там таился, выходил во двор только темной ночью – свежим воздухом подышать. Но все равно вскоре его опять взяли.

Тогда говорили, что Владыка умер в 1935 году. Прасковья Васильевна (сестра Владыки) постоянно ездила за справками в Патриархию. Пришла один раз, и отец Николай Колчицкий ей говорит: «Вот тебе просфора, вот тебе земля. Владыка отпет, принял схиму с именем Даниил. Где и что – не спрашивай. Больше я ничего не могу тебе сказать».

Из «Даниловского благо вестника», № 8,1996 г.