Текст книги "Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)"

Причем в этом списке, вставленном в «показания» владыки, после каждой фамилии была информация, которую он, будучи арестованным в марте, и не мог знать, но зато хорошо знал, разумеется, следователь – кто из этих лиц в ссылке, кто уже арестован, а кто еще нет. Здесь, конечно, тоже некоторая оплошность следователя. А дальше и вообще какая-то совершенно непонятная «поправка»: на фразу «Архимандрит Серафим Климков, руководитель контрреволюционной группы в гг. Киржаче и Москве, скрывается» – вдруг появляется также загадочное для понимания «дополнение»:

«Дополняю, слово „скрывается“ в отношении Климкова исключается».

Что это означает, совершенно не понятно.

И последняя «поправка». Дальше идет также собранный по всему делу список помощниц даниловских монахов, в большинстве своем тайных монахинь, которые в основном вместе с ними сразу и были арестованы, и в нем указано, что «Туловская Александра Федоровна, послушница Холмогорова, была казначеем в организации»… И следует «поправка»:

«Дополняю: в отношении Туловской исключается слово „в организации“ и читается: „казначеем его“» (то есть Холмогорова. – Ред.). – Эта «поправка» последняя.

Разве можно предположить, что человек, «сознающийся» в том, что ждет, когда фашизм победит коммунизм, таким образом борется за свою жизнь?! Разве могут эти «поправки» и «дополнения» указывать на «борьбу за жизнь» владыки Феодора? Разве они могут хоть как-то облегчить тяжесть тех преступлений, в которых он якобы признается?! Конечно же нет!

Все-таки, видимо, дело владыки Феодора, да и не только оно, а все даниловские дела, потому что всё в них тесно переплетено, должны быть еще раз внимательно изучены исследователями и членами комиссии по канонизации. Иначе получается, что то, чего хотели добиться следователи в 37-м, они добились – оклеветать одного из самых уважаемых архиереев Русской Православной Церкви времен гонений.

В свое время на встрече с сотрудниками «Даниловского благовестника» всё тот же исследователь рассказывал, что следователи в то время часто использовали такой метод давления на подследственных – угрожать человеку тем, что при его запирательстве и отказе давать нужные следствию показания он всё равно в протоколах допросов будет выставлен предателем: «Думаете, вы для своих потом будете мучениками?! Нет! Мы вас так замажем, что святых из вас не получится!» И об этом, конечно же, тоже недопустимо забывать.

Нет, всё-таки эти поправки говорят только об одном – насколько продуманно и старательно следователь Новиков пытался придать своим писаниям вид подлинных показаний владыки Феодора.

* * *

В деле епископа Афанасия (Сахарова), с которого, в общем-то, началось и дело архиепископа Феодора, есть заявление Сахарова Афанасия Григорьевича (епископа Афанасия) Народному Комиссару Внутренних Дел СССР от 2 марта 1939 г. Епископ Афанасий был в лагере – в 1936 г. за «контрреволюционную деятельность по организации тайных церквей», «связь с идеологом „ИПЦ“ митр. Кириллом» и «платформу ссыльного епископата» давали еще «всего лишь» пять лет лагерей, а не расстрел, – и из лагеря он направил письмо с требованиями пересмотреть его дело и изменить условия отбывания наказания. В этом же письме содержатся бесценные сведения о методах ведения (конечно же, далеко не всех, но всё-таки) следствия следователем Новиковым (напомним, что он был следователем всех трех этих дел):

«Все следствие (1936 г. – Ред.) велось крайне тенденциозно. Мои показания следователь Новиков не записывал точно с моих слов, а формулировал их так, что получался совершенно иной смысл. Например, простое перечисление фамилий в ответ на вопрос «Кто мои знакомые?» принимало такую приблизительно формулировку: «В состав возглавляемой мной организации входят такие-то». По этому поводу я подал в конце следствия подробное заявление.

Мне не было дано очной ставки с моими так называемыми однодельцами Гумилевским и Смирновым, показания якобы которых зачитывал следователь.

В результате всех искажений моих показаний и тенденциозного освещения самых невинных обстоятельств (как чаепитие на именинах), мне дано 5 лет заключения в ББК. Подробнее о всем в жалобе Верховному прокурору СССР, поданной в мае 1937 г., никакого ответа на которую до сих пор не имею» (л. 211).

Так что, хотя это и так достаточно ясно из дела владыки Феодора, но здесь методы следователя Новикова подтверждены документально. Опять же подчеркнем, что далеко не все методы, потому что в 1936 г., судя по этим документам, избиения и пытки еще не применялись. А в 1939 г. епископ Афанасий в заявлении Народному Комиссару даже может себе позволить фразу: «Если в период вредительских перегибов со стороны некоторых работников НКВД меня осудили на заключение в чрезвычайно тяжелые лагерные условия без достаточных оснований, – то дайте мне свободу» (л. 219). Так что владыке Афанасию несказанно «повезло», что его арестовали и осудили в 36-м, а не в 37-м. Правда, многих расстреливали даже арестовав их заново в ссылке, но владыка Афанасий чудом остался жив, проведя в этих «чрезвычайно тяжелых лагерных условиях» многие годы.

В том же деле П-8218 епископа Афанасия и других есть еще один замечательный документ – Заключение 1958 г. по вторичному рассмотрению, в связи с жалобой осужденных, материалов этого архивного следственного дела. В этом заключении сказано:

«Обвиняемый Сахаров (в 1936 г. – Ред.) не признал себя виновным в принадлежности к антисоветской организации «ИПЦ».

В то же время показал, что он «…стоял на платформе нелояльного отношения к Советской власти, т. е. на позиции "ссыльного епископата", борющегося за сохранение устоев православной церкви», но эти взгляды никому не высказывал (т. 2, л. 113).

Будучи допрошен вновь в 1957 г. Сахаров от ранее данных им показаний в 1936 г. отказался, заявив, что его показания были записаны неправильно, т. к. он ранее ничего не слышал о "так называемой платформе ссыльного епископата" (т. 4, лл. 258–260).

Однако приведенные им доводы его невиновности не могут быть признаны убедительными потому, что в своем письме в НКВД от 2 марта 1939 г. Сахаров писал, что он епископ староцерковнического направления и что он не скрывает, что у него "человека верующего и служителя церкви нет и не может быть солидарности с воинственно безбожнической властью" в вопросах его "…религиозного упования и религиозного служения" (письмо Сахарова в пакете)». (Л. 161.)

Из этого документа следует, что обвиняемый Сахаров «ранее ничего не слышал о так называемой платформе „ссыльного епископата“» – то есть о формулировке, которой испещрены его «показания». Приговор 1936 г. тем не менее не был отменен, так как было установлено, что все архиереи, проходившие по этому делу, были «осуждены правильно» – они действительно «не любили» советскую власть.

Надо сказать, что в таком же Заключении, но только 1957 г., приоткрывается завеса над тайной «контрреволюционной платформы ссыльных епископов»:

«Из показаний Гришина и Розанова видно, что они хранили у себя платформу „ссыльного епископата“, которая была изъята у них при аресте, однако в протоколах обыска Гришина и Розанова эта платформа не упоминается. К материалам архивно-следственного дела приобщен документ антисоветского содержания под названием „Ответ востязующим“[15]15
  «Ответы востязующим – к защите отложившихся» – произведение, составленное М.А. Новоселовым весной 1928 г., где с помощью выписок из сочинений Отцов Церкви, русских святых и богословов обосновывается позиция «непоминающих».


[Закрыть], который был изъят у Гришина. Проверкой установлено, что «Ответ востязующим» и является так называемой платформой «ссыльного епископата»» (П-8218, т. 4, л. 155).

* * *

Напомним еще раз слова выдающегося русского философа Алексея Федоровича Лосева, хорошо знавшего архиепископа Феодора, причем в самые трудные времена – сначала они вместе были в Бутырках на одних нарах («в одном месте, не слишком официальном»), затем на Свирьстрое в 1932 г.:

«Арх<иепископ> Фе<о>дор, пострадавший тоже за антисергианство, – 3 года лагеря и находится здесь. Дежурит со мною в очередь на складах и даже спит в одной палатке рядом со мною. <…> Большой человек. И интересный человек. <…> чуть ли не первый на моем пути настоящий монах из иерархов. <…> Достойный и большой человек»[16]16
  Лосев А.Ф., Лосева В.М. «Радость на веки»: Переписка лагерных времен. – М.: Русский путь, 2005. С. 41–42.


[Закрыть].

Ректор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, член Синодальной комиссии по канонизации святых протоиерей Владимир Воробьев в статье «Схимонахиня Даниила и архиепископ Феодор» писал о своем отношении к владыке и его следственному делу так:

«Не так давно в печати появилось несколько статей, в которых сообщалось, что владыка Феодор (Поздеевский) не такой уж был добродетельный человек, как о нем говорят. Мне было больно читать и слышать такие разговоры, потому что я всю жизнь владыку Феодора почитал – еще с детства, с юности. Слышал о нем замечательные рассказы, и в моем сознании запечатлелся образ святого архипастыря. Решил на все эти разговоры и статьи, авторы которых сами владыку Феодора не знали, выступить с докладом на Богословской конференции. Пытался объяснить, что это такое – следствие в сталинское время. И как нужно относиться к протоколам следственных допросов. В качестве примера я привел дело владыки Феодора». Через некоторое время – пишет отец Владимир далее – Прасковья Емельяновна (будущая схимонахиня Даниила, в доме которой в 1933 г., во время небольшого перерыва между ссылками, скрывался владыка Феодор) привезла ему в храм и подарила икону «Успение Божией Матери» – келейную икону владыки. «5 этом священном подарке я увидел ответ: только накануне я сдал статью в защиту владыки Феодора, и на другой же день получил как бы от него такой замечательный, драгоценный для меня подарок. Для меня это очень убедительное духовное свидетельство того, что владыка Феодор отозвался на мое суждение о нем. <…>

Те, кто знал владыку Феодора, свидетельствуют, что он был человеком святой жизни, праведником, настоящим подвижником. Вокруг него в Даниловом монастыре собралась группа замечательных архиереев, и Данилов монастырь был действительно центром совершенно исключительным по своему значению в то время. Таких центров почти нигде уже не оставалось. Братии Данилова монастыря была присуща удивительная жажда подвига, и почти все они стали мучениками и исповедниками. Данилов монастырь дал такое созвездие, соцветие подвижников нового времени, подобное которому трудно найти. И собрал их владыка Феодор. Мог ли собрать таких людей, так их воспитать, направить – мог ли это сделать гордый человек, неискренний, нечестный, лукавый? Так в жизни не бывает. Если бы сам не был подвижником, то, конечно, не собрал бы таких духовных чад» («Даниловский благовестник», № 12, 2001. С. 21–22).

С большим уважением отзывается о владыке Феодоре и даниловской братии и исследователь этого периода истории Церкви, руководитель фонда «Память мучеников и исповедников Русской Православной Церкви», член Синодальной комиссии по канонизации святых, автор многочисленных книг и составитель свода житий новомучеников и исповедников Российских XX века игумен Дамаскин (Орловский):

«У архиепископа Феодора была своя точка зрения относительно существования Церкви в условиях советского государства: он считал, что Церкви не о чем и незачем разговаривать с государством. Нужно держаться церковных правил, как они есть, ничего не прося у властей и не заискивая перед ними, не вести никакой особой политики относительно государства, жить церковной жизнью – а там что Бог даст.

Даниловцы в то время были эхом церковного народа, неким эталоном церковности. Потому-то они и собрали тогда вокруг себя огромное количество просвещенных духовных чад. Народ видел в даниловской братии реальных подвижников, ощущал дыхание жизни церковной.

Историю Данилова монастыря начала XX века можно разделить на два периода – до закрытия монастыря в 1930 году и после закрытия до 1937 года, когда она продолжалась в исповедничестве даниловской братии и в 1937 году закончилась смертью насельников, за немногими исключениями.

История Русской Православной Церкви в XX столетии не проста и не может быть изложена однозначно, а только с учетом всего духовного многообразия, каким она отличалась в ту пору. Все духовные силы ее были напряжены в поисках истинного пути. Позиция архиепископа Феодора и даниловской братии составляла часть этого многообразия.

Действенная, подлинная церковность – это главное и основное, что было в те годы в Данилове. Данилов монастырь стал тогда в одну череду духовного подвига с другими подобными обителями, такими как Оптина и Зосимова пустыни, но духовного подвига особенного – просветительства, учительства церковного народа и своих собратьев – священников и епископов, защиты Церкви и Православия» («Даниловский благовестник», № 8, 1996. С. 45–46).

И закончить хотелось бы теми же вопросами, с которых мы начали: «Насколько можно верить тому, что написано в протоколах допросов следственных дел 1937 года? Достаточно ли прочтения протокола последнего допроса, как правило, в то время, «признательного», чтобы судить о том, сломало следствие человека или нет? Может ли неизвестно как полученная подпись служить доказательством того, что человек не выдержал мучений? Имеем ли мы вообще моральное право по материалам следствия карательных органов страшного богоборческого режима – следствия, ставящего себе целью, создавая некую видимость законности, не только уничтожить человека физически, но еще и оклеветать его имя в истории, – имеем ли мы право на основании лишь этого судить о том, свята или нет мученическая кончина прожившего исповедническую жизнь православного человека?»

Из «Даниловского благовестника», № 17, 2009 г., переработано и дополнено

Часть третья
«Собственноручные показания» архимандрита Поликарпа (Соловьева)

Продолжают следственное дело № 7014-П материалы по, пожалуй, ближайшему ученику и сподвижнику архиепископа Феодора (Поздеевского) архимандриту Поликарпу (Соловьеву), да и на обложке этого дела он назван вторым после владыки.

Материалы по архимандриту Поликарпу наиболее интересные в деле 7014-П, так как, кроме однообразных «показаний», в которых всё в основном сводится к тому, кто с кем и когда встречался, а потом объявляется, что человек признался в своей контрреволюционной деятельности и назвал сообщников, в протоколах допросов о. Поликарпа есть все-таки действительно его слова и мысли и очень много ценных фактов из жизни даниловцев в последние годы. Конечно же, доверия к следственным делам того времени быть не может. Потому что следователь был озабочен лишь тем, чтобы показать, как мастерски он вынуждает «преступника» сознаться в своих «преступлениях» и назвать «соучастников», да и вообще цель следствия состояла в том, чтобы во что бы то ни стало, сохраняя лишь некоторую видимость законности, обвинить и уничтожить человека. И поэтому не стоило бы приводить даже отдельные выдержки из этих «протоколов», если бы не пробивались иногда сквозь всю их ложь настоящие слова и события, о которых мы можем сегодня узнать, к сожалению, только из этого «мутного источника». Надо быть предельно осторожным, читая всё это. Необходимо, как золотоискателям, просеивать весь этот шлак лжи и подтасовок, чтобы найти золотые крупинки бесценной информации.

Архимандрит Поликарп (Соловьев) с 1920-го по 1927 год был наместником Данилова. Владыка Феодор начиная с 1920 года почти постоянно находился под арестом или в ссылках, поэтому для управления монастырем он назначал наместников из числа братии обители. Правда, отец Поликарп за время своего наместничества тоже был и под следствием, и в ссылке.

О Даниловской братии осталось мало воспоминаний современников, как, впрочем, и вообще о людях того времени – слишком опасно было тогда что-либо записывать. А до времени, когда об этих людях можно было вспоминать, дожили очень немногие. Данилову монастырю в этом смысле повезло – до нашего времени дожил и оставил необыкновенно интересные воспоминания о Данилове и его братии 20–30-х годов даниловский прихожанин тех лет Михаил Иванович Макаров (1906–2004). Он еще мальчиком ходил в монастырскую церковно-приходскую школу, а юношей даже был звонарем на даниловской колокольне. Михаил Иванович хорошо запомнил и донес до нас светлые образы даниловских монахов.

Об о. Поликарпе Михаил Иванович вспоминал, что это был необычайно смиренный и добрый человек, глубокий проповедник и незаурядный духовник: «Отец Поликарп обладал особым даром совершения исповеди. Те, кого он исповедовал, говорили, что у него необыкновенно легко исповедоваться, хотя он часто накладывал на исповедующихся епитимий. Но неоднократно приходилось слышать, что его духовные дети освобождались от закоренелых тяжких грехов и греховных привычек и, раскаявшись в них, никогда уже к ним не возвращались. Такова была благодатная сила совершения им исповеди и его молитв за духовных детей».

Архимандрит Поликарп (Соловьев)

Михаил Иванович также приводит слова знакомого ему по монастырю человека, который потом отошел от Церкви, но через много лет об о. Поликарпе он сказал так: «Ты знаешь, я атеист. Но каждый раз, когда я вспоминаю Поликарпа, мой атеизм начинает рушиться, и я тут же стараюсь забыть Поликарпа, чтобы не стать снова верующим»[17]17
  Эти воспоминания опубликованы нашим издательством в книге «Сокровенная память души». Главу, посвященную отцу Поликарпу, – «Духовник, молитвенник, доброхот» можно прочитать в 4-й части книги.


[Закрыть].

Такие слова дорогого стоят. К этим воспоминаниям можно добавить и воспоминания монаха Михаила (Карелина): отец Поликарп был блестяще образованным человеком, обладавшим незаурядными способностями. Он был одним из лучших учеников владыки Феодора в Московской Духовной Академии. Как-то владыка Феодор в богословском разговоре, вспоминал отец Михаил, процитировал кого-то из святых отцов. Он не помнил, чьи это слова, и обратился к отцу Поликарпу: «А ты, авва, не помнишь?» Отец Поликарп тут же назвал автора, издание и даже страницу, где было напечатано процитированное изречение.

«Это была светлая личность, – вспоминает об отце Поликарпе архимандрит Даниил (Сарычев; †2004), бывший в 20–30-е годы послушником и регентом в Данилове. – Кротость – необыкновенная, никогда никому вслух замечаний не делал. Заметит оплошность, подзовет человека и кротко с ним поговорит. И человек исправляется».

Таким остался отец Поликарп в памяти знавших его людей. А теперь вернемся к материалам дела № 7014-П.

Справка на арест Соловьева Поликарпа Андреевича выписана 25 февраля 1937 г. Впервые назван он был на допросе Голубцова С. А. 17 января 1937 г.:

«Холмогоров, будучи активным сторонником контрреволюционной платформы ссыльных епископов, проживая в г. Владимире, из среды своих послушников и последователей создал тайную организацию церковников. Эта организация состояла из отдельных групп его послушников и последователей, объединенных в так называемые „тайные домашние церкви“. Мне известно, что „тайные домашние церкви“ были в гг. Владимире и Киржаче. Точно не могу сказать, но слышал, что „тайные домашние церкви“, входящие в эту же организацию, имеются: в гг. Зарайске, Калягине, Малый Ярославец Московской области и г. Ростове Ярославской области. Из этих городов к Холмогорову в г. Владимир неоднократно приезжали: из г. Зарайска архимандрит Даниловского монастыря Поликарп, из г. Калягина архимандрит того же монастыря Стефан и из гг. М.-Ярославец и Ростов иеромонах того же монастыря Павел по фамилии Троицкий».

Уже в этой справке сформулированы все обвинения, а текст полностью, слово в слово, повторяет справку на арест владыки Феодора:

«Является руководителем подпольной контрреволюционной организации церковников, так называемое „Всероссийское иноческое братство“.

Организация ставила задачей:

а) Организованно поддерживать и сохранить старые церковные кадры и систематически пополнять их путем тайных постригов в монашество из мирян» – и так далее.

Но ордер на арест выдан только 16 апреля 1937 г. Нашли архимандрита Соловьева Поликарпа Андреевича (как он там назван) не в Зарайске, а в Кашине по адресу: ул. Вонжинская (неразборчиво), д. 30.

Постановление о привлечении Соловьева П.А. к ответственности было подписано 16 апреля 1937 г., а уже на следующий день – первый допрос.

По анкете арестованного Соловьева П.А. узнаем, что мирское имя его было Дмитрий, что родился он 25 января 1892 г. в г. Зарайске, сын священника, указаны три брата и две сестры, что до революции окончил Московскую Духовную Академию и что в 1924 г. был судим по ст. 58 и осужден на 3 года «выселки и на 3 года минус шесть».

Далее всё развивается по тому же сценарию, что и с владыкой Феодором, но гораздо короче. В деле № 7014-П всего два допроса отца Поликарпа – 17 апреля и 10 октября 1937 года. И между ними несколько машинописных страниц, озаглавленных «Собственноручные показания архимандрита Соловьева».

Первый допрос проводил «опер, уполн.» сержант Журбин, и этот допрос разительно отличается от допросов основного следователя по этому делу – Новикова. Всё начиналось довольно миролюбиво:

Вопрос: Сколько времени Вы проживаете в Кашине?

Ответ: С июля м-ца 1936 г.

Вопрос: Назовите свои связи по городу Кашину и Кашинскому району?

Ответ: Моими знакомыми по г. Кашину являются следующие лица…

И дальше идет перечисление пяти фамилий людей, скрывать свое знакомство с которыми не имело никакого смысла, потому что в «органах» было уже прекрасно известно, с кем общался арестованный Соловьев. А так как знакомство с этими людьми нельзя было скрыть, то дальше отец Поликарп по поводу каждого объясняет, что ничего «контрреволюционного» в отношениях его с этими людьми не было и быть не могло:

Вопрос: Где и когда Вы познакомились с названными Вами лицами?

Ответ: С Балабушевич Людмилой Фоминичной я познакомился в 1933 или 1934 в г. Зарайске, когда я там проживал, она в это время проживала в г. Зарайске, работала в дет. яслях. Познакомился я с ней при следующих обстоятельствах: в г. Зарайске проживал на квартире у гражданки Насоновой Марфы Тимофеевны по ул. <неразборчиво> стройка, д. № 2, а Балабушевич к моей хозяйке Насоновой ходила покупать молоко, где я с ней и познакомился и поддерживал знакомство до 1936 г., затем в июле 1936 г. из Зарайска я переехал в г. Кашин и остановился на квартире по ул. Вонжинской <тоже неразборчиво>, д. № 30 у гр. Селезневой Прасковьи Егоровны, через несколько месяцев – осенью в 1936 г. в Кашин приехала из Зарайска и Балабушевич, зная, что я проживаю в г. Кашине, она зашла ко мне и временно остановилась на квартире у моей хозяйки Селезневой П.Е., где проживала месяца три, а потом перешла на другую квартиру.

Насколько можно судить по этому протоколу отец Поликарп так подробно рассказывает, видимо, чтобы было как можно убедительнее для следователя, что ему совершенно незачем скрывать эти чисто житейские отношения.

«С Бабиковым[18]18
  Исаакий (Бабиков; 1879–1937), иеромонах. С 1923 г. монах в Даниловом, в 1931 г. рукоположен в иеромонаха, 14.04.1931 – арест, осужден как «член к/р монархической организации „ИПЦ“, антисоветская пропаганда, помощь ссыльному духовенству» на 3 года ссылки, арестован 13.09.1937 по делу епископа Григория (Лебедева) и «фашистско-монархической организации» г. Кашина, расстрелян 17.09.1937.


[Закрыть] – отцом Исакием я знаком примерно с 1920 г. – вместе с ним находились в Даниловском монастыре до 1924 г., затем мы с ним встретились в 1936 г. в г. Кашине, и пришлось в г. Кашине видеться с ним только один раз – он приходил ко мне на квартиру исповедоваться. С Тимофеевой Ольгой Васильевной я знаком по ее мужу Пиуновскому Николаю Александровичу с которым я вместе учился в духовной академии в г. Москве <…>, когда я уехал в г. Кашин в 1936 г., зная, что Тимофеева находится здесь, я сразу обратился к ней за содействием подыскать мне квартиру – она мне в этом оказала содействие <…>

С Анихановым Алексеем Александровичем я познакомился в 1936 г. на квартире у Тимофеевой Ольги Васильевны, после раза три был у меня на квартире, с Андреевым Максимом Федоровичем я знаком с 1919 г., познакомился с ним в Даниловском монастыре <…>

Вопрос: В чем выражалась связь с выше указанными лицами?

Ответ: Балабушевич Людмила Фоминична мне оказывала услуги хозяйственного характера – в частности, по моей просьбе покупала продукты на рынке, производила уборку в квартире и друг. <…> К Тимофеевой я обратился за содействием в подыскании квартиры. Когда эта квартира оказалась не пригодной по моему состоянию здоровья (здесь надо сказать, что потом по материалам дела оказывается, что у отца Поликарпа был в тяжелой стадии туберкулез. – Ред.), я несколько раз обращался к Тимофеевой, чтобы она подыскала мне вторую квартиру. Затем я к Тимофеевой обращался в 1937 г., в последнее время два раза, чтобы получить от нее кусок хлеба – она мне в этом не отказывала; к Аниханову Алексею, как к местному жителю, тоже обращался за содействием в подыскании мне квартиры и, кроме того, один раз, будучи болен, я просил Аниханова, чтобы он достал мне лекарства, с Бабиковым я виделся только один раз и регулярную связь с ним не поддерживал. С Андреевым у меня сохранялась больше всего родственная связь – как с двоюродным братом. Только в этом выражалась связь с перечисленными лицами.

Вопрос: Назовите своих знакомых по Ивановской области?

Ответ: В Ивановской области у меня имеются знакомые только в г. Киржач, а именно: Холмогоров Семен Михайлович – архимандрит, знаком я с ним с 1918 г. по Даниловскому монастырю, Климков Серафим Юрьевич – архимандрит, знаком я с ним с 1920 г. тоже по Даниловскому монастырю; Селифонов Алексей Иванович – игумен, знаком я с ним по Даниловскому монастырю. Других знакомых в Ивановской области у меня нет.

Вопрос: Поддерживали Вы связь с Холмогоровым СМ., Климковым СЮ. и Селифоновым А.И.?

Ответ: Да, с Холмогоровым, Климковым и Селифоновым я связь поддерживал до последнего времени – до января месяца 1937 г.

Вопрос: В чем выражалась связь с ними?

Ответ: После возвращения в 1931 г., я, будучи в г. Владимире, виделся с Холмогоровым, затем виделся с ним в 1934 или 193S г. в Киржаче. Ездил туда специально, чтобы увидеть Холмогорова, т. к. он был в это время болен, и там же я тогда виделся с Климковым С, который в это время проживал в г. Киржач. Последний раз я ездил в г. Киржач весной 1936 г. специально навестить Холмогорова, ввиду того, что он был тяжело болен. Пробыл я там тогда один день. Кроме этого у меня с Холмогоровым имелась письменная связь, но переписку мы с ним вели очень редко, один-два раза в год с поздравлениями в большие праздники. С Климковым последний раз я виделся в 193S г. Он приезжал ко мне в г. Зарайск – был он у меня один день. Больше с Климковым я не виделся и переписки с ним не имел. С Селифоновым я виделся, за все время после отбытия из монастыря, один раз в 193S г. летом, в августе м-це, после возвращения из ссылки он заехал ко мне в г. Зарайск – был примерно дня два и после уехал в г. Киржач, где в то время находились Холмогоров и Климков. Связь с Холмогоровым, Климковым и Селифоновым носила только личный характер.

Вопрос: Назовите своих знакомых по Калязинскому р-ну Калинин, области?

Ответ: В Калязинском районе у меня имеется один знакомый – Сафонов Стефан Александрович – бывший архимандрит Даниловского монастыря. Других знакомых у меня там нет.

Вопрос: Имели Вы связь с Сафоновым С.А.?

Ответ: Да, имел, в 193S г. я в г. Зарайск прибыл к Сафонову из г. Калязин – был у него два дня, находясь в г. Кашине, я к нему ездил в г. Калязин в марте м-це 1937 г. Находился я у него один день. В 1936 г. один раз приехал ко мне в Кашин Степанов (видимо, Сафонов. – Ред.) – пробыл у меня только день.

Вопрос: В чем выражалась Ваша связь с Сафоновым?

Ответ: Связь с Сафоновым у меня была только личного характера, как со знакомым по Даниловскому монастырю.

Вопрос: Где еще имелись знакомые?

Ответ: Из знакомых у меня имеется бывш. настоятель Даниловского монастыря Поздеевский Феодор Васильевич, который в настоящее время находится в ссылке в Сыктывкаре, Зырянском крае.

Вопрос: Поддерживаете Вы связь с Поздеевским?

Ответ: Поддерживалась, за время 1936 и 1937 гг. я от Поздеевского получил 4-S писем, последнее письмо от него получил в январе месяце 1937 г., примерно столько же писем и я ему послал.

Вопрос: Какого характера письма писал Вам Поздеевский?

Ответ: Письма Поздеевского были ответами на мои письма, в которых я ему писал о своих личных делах. В последних двух письмах Поздеевский интересовался в отношении Холмогорова Семена Михайловича – просил меня сообщить, как его здоровье, я ему ответил.

Вопрос: С кем еще Вы имели связь?

Ответ: Кроме перечисленных лиц, больше я ни с кем связи не имел.

Показания с моих слов записаны правильно и мне прочитаны. Соловьев /подпись/»

Судя по этим протоколам, отец Поликарп не скрывал свое знакомство с теми людьми, скрыть знакомство с которыми было просто невозможно. При этом логика его поведения примерно такая: да, я ничего не скрываю, потому что скрывать в моих отношениях с этими людьми нечего – у нас были только личные отношения.

* * *

Что происходило дальше на следствии – остается только догадываться. Но следующими в деле 7014-П идут «Собственноручные показания архимандрита Соловьева», вернее, напечатанная на машинке заверенная их копия без числа и подписи. Дух в этих «показаниях» уже совершенно другой. Как создавался этот «документ», понятно. Конечно же, это, в основном, творчество следователей. Имена, которые якобы названы отцом Поликарпом, на самом деле собраны по всему делу, никаких новых фамилий не появляется, кроме нескольких женщин, помогавших, как там сказано, материально. Обычно фамилии этих людей следователи легко находили на изъятых при аресте конвертах от писем, бланках переводов или крышках посылок.

Эти «собственноручные показания», разумеется, не добровольные показания, и не показания ради спасения своей жизни за счет других, и даже не выбитые под пытками. И хотя они слеплены из материалов всего дела – и из того, что следствию уже прекрасно известно, и из чужих показаний, и из писем и записок, изъятых при обыске, – но надо заметить, что это не такая грубая подделка, как последние «показания» владыки Феодора, потому что в них всё-таки есть места, которые действительно похожи на слова отца Поликарпа. И в результате эти несколько страниц содержат очень много необычайно интересного для нас – и об отношении даниловцев к власти, и о взаимоотношениях внутри Церкви. И только ради этого мы их публикуем. Тем более что там, где приводятся подлинные слова отца Поликарпа или, по крайней мере, их отголоски, они поражают своим мужеством, потому что в них он честно и прямо говорит о том, почему он не любит и не может любить советскую власть. Вот, например, как отец Поликарп объясняет, почему он монархист и против революции:

«Собственноручные показания архимандрита Соловьева:

Я всегда был принципиальным контрреволюционером, дух революции всегда враждебен моему настроению, я против социализма и коммунизма и сожалею о падении монархии как в России особенно, так и где бы то ни было. Не то чтобы я не знал о трудностях и обидах, которые приходятся на долю бедноты при этом строе, но я отношу это за счет, так сказать, личной жестокости, неправды многих из представителей правящих классов, и поэтому возможным врачевать это зло не революционными методами, … признаю, что неравенство состояний и сословий неизбежно в этом мире. Не скажу также, чтобы и державы монархии ради сохранения связанных с ним некоторых привилегий и материальной обеспеченности духовенства, особенно высшего (здесь ошибки при перепечатке копии; мы их не исправляем, чтобы не внести что-либо от себя, тем более что общий смысл достаточно понятен. – Ред.). Монархия, по моему убеждению, наиболее способствует воле божией о власти на земле и наиболее способна поддерживать порядок и благоденствие, поскольку власть и подвластные держатся веры и закона божия. Советская власть, решительно порвавшая с религией, отрешающаяся и надеющаяся вскоре совсем ликвидировать ее, тем самым неприемлема моему духу, и ее начинания даже по видимому направлены к благосостоянию народов, не кажутся мне способными принести им благоденствие как начинания, не основанные на вере и христианской нравственности. Поэтому читая в советской прессе о жизни за границей, я с утешением воспринимаю сообщения о победе консервативных палат и их носителей и с сожалением о победе коммунизма».

Замечательно всё сформулировано! Хотя последнее предложение – о чтении советской прессы – конечно, искусственное. Возможно, все-таки, это не показания, а взято из писем или записок отца Поликарпа.