Текст книги "Последнее следственное дело архиепископа Феодора (Поздеевского)"

4. Последние допросы архиепископа Феодора

И вот произошел перелом в следствии. Видимо, был дан приказ: «Хватит копаться. Заканчивайте», – да и «материала» собрано более чем достаточно, и следователь Новиков приступил к обвиняемым, судя по всему, в прямом смысле слова засучив рукава.

Обвиняемый Поздеевский стал вдруг «послушно» и «подробно» отвечать на все вопросы следователя. Причем, «ответ» сначала полностью повторяет вопрос, а потом следуют небольшие дополнения – для большей убедительности в их подлинности.

Судя и по стилистике «показаний», и по тому, что все, что в них написано, собрано из фрагментов, разбросанных по всему делу, – из допросов других людей, а в основном из писем владыки, в свое время не уничтоженных о. Симеоном и попавших при обыске в руки следствия, «показания» архиепископа Феодора, приведенные в протоколах последних допросов владыки – 19 июня и 25 июля, должны быть отнесены к явному творчеству самих следователей. То, что эти «показания» полностью написаны следователями, доказывает еще и то, что протоколов последнего допроса – три (!) варианта.

Это отметил также в своей книге «Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви» иерей Александр Мазырин:

«Один вариант протокола (рукописный) обрывается на полуслове и имеет подпись „Поздеевский“ лишь на трех листах из пяти (Лл. 104–108 об.), хотя, согласно требованиям ведения протокола, подписываться должен каждый лист. (К слову сказать, 107-й лист, содержащий упомянутые показания о митрополите Кирилле, – из числа не имеющих подписи.) Другой вариант (машинописный) не имеет не только подписей, но даже и даты, что вообще является нонсенсом (см.: Там же. Лл. 109–116). Только в третьем варианте (также машинописном) наличествуют все необходимые подписи (кем они поставлены – тоже вопрос), но текст существенно дополнен и отредактирован по сравнению с первыми двумя (см.: Там же. Лл. 117–136). По какой-то причине „брак“ следственного производства не был своевременно уничтожен и оказался приобщен к делу. Его наличие до некоторой степени проливает свет на вопрос о том, как появлялись признательные показания обвиняемых, и служит серьезным доводом против поспешных выводов, которые можно сделать при некритическом чтении протоколов допросов» (с. 166–167).

Вернее сказать, вариантов «последнего допроса» даже четыре, потому что протокол допроса 19 июня, в общем-то, тоже вариант допроса 25 июля.

Сделаем несколько выдержек из этих протоколов, чтобы читатель смог сам оценить стиль и слог этих писаний и увидеть, как преобразовывались эти так называемые «показания» из одного протокола допроса в другой:

Из протокола допроса обвиняемого Поздеевского А. В. от 19 июня 1937 г.:

Вопрос: На предыдущих допросах, как уже следствие отмечало, Вы давали в большинстве ложные показания. Вы продолжаете на них настаивать?

Ответ: Нет, я больше на этих показаниях не настаиваю. Я признаюсь, что давал в большинстве ложные показания. В дальнейшем буду говорить только правду. Задавайте вопросы.

Такое начало признательных показаний, видимо, показалось не очень убедительным, поэтому его значительно расширили.

Из протокола допроса обвиняемого Поздеевского А. В. от 25 июля (одинаково во 2-м и 3-м вариантах):

Вопрос: На предыдущих допросах Вы достаточно изобличены в том, что являлись руководителем подпольной контрреволюционной организации церковников, что свидетельствуется Вашей нелегальной перепиской с Холмогоровым, неоднократными признаниями Вашими в том, что Вы на допросах давали ложные показания, наличие установленной следствием нелегальной связи у Вас с рядом церковников и Ваши директивные указания, которые давались Вами по группам. Вы продолжаете запирательство?

Ответ: Будучи достаточно изобличенным в контрреволюционной деятельности на предыдущих допросах, я не имею возможности больше продолжать запирательство. Три раза я привлекался органами НКВД (ранее ОГПУ) к ответственности за контрреволюционную деятельность, с 1925 г. я находился в концлагерях и ссылке, неоднократно допрашивался, и ни на одном еще допросе я не давал правдивых показаний о своей деятельности (подчеркнуто следователем. – Ред.). Я решил изменить свое отношение к следствию и рассказать правду о всем, что нужно будет следствию о моей продолжительной, разнообразной антисоветской деятельности и как участника отдельных контрреволюционных групп, и как руководителя контрреволюционной организации в последнее время. Задавайте вопросы.

Листы последних «допросов» архиепископа Феодора

19 июня:

Политические задачи нелегальной организации церковников, именовавшейся «братство князя Даниила» определялись теми антисоветскими взглядами и настроениями членов «братства», проистекавшими из сознания опасности для церкви существования Советской власти. Уже в самом начале революции 1917 г., с приходом к власти большевиков и первых декретов Советского правительства, было ясно, что для православной церкви наступило время тяжелого бытия. (Здесь и далее подчеркнуто мной. Эта фраза перейдет в следующие «протоколы допросов» владыки. – Ред.) В этом источник того антисоветского и враждебного настроения к Советской власти, которое резко было проявлено на поместном соборе 1917–1918 гг.

25 июля:

Для большинства епископов духовенства и церковников в самом начале революции 1917 года, как только к власти пришли большевики и издали ряд декретов, было ясно, что для православной церкви наступило время «ее тяжелого бытия», что и вызвало враждебное отношение к Советской власти. Эта враждебная линия к власти особенно резко была проявлена на поместном церковном соборе в 1917–18 гг.».

19 июня:

Я и наше «братство кн. Даниила» считали и считаем, что две противоположные идеологии (христианская и марксистская) в Советском государстве мирно существовать не могут. Эти идеологии неизбежно между собою будут и должны вести гневную борьбу с целью подчинить одна – другой. Исходя из этих положений, я, возглавляемое мной братство и проводили антисоветскую деятельность. (Впервые это появилось в протоколе допроса о. Симеона 11 мая и теперь будет постоянно повторяться. – Ред.)

25 июля (3-й вариант):

«Лично я и наша организация в целом считаем, что две противоположные идеологии марксистская и христианская – мирно существовать в Советском Союзе не могут, они неизбежно должны вести непримиримую борьбу между собой, с целью подчинения одна другой. Исходя из этих положений и создана всесоюзная контрреволюционная организация духовенства и церковников, руководство которой осуществляется мной, митрополитом Кириллом Смирновым и Иосифом Петровых. (Это добавление «всесоюзной к/р организации» впервые произошло тоже в протоколе «допроса» о. Симеона 11 мая, причем, судя и по логике всего следствия, и по стилю, как уже отмечалось, эти майские протоколы о. Симеона написаны уже следователем. – Ред.).

19 июня:

Вопрос: Расскажите о практической деятельности «братства».

Ответ: Практическая антисоветская деятельность «братства» выражалась в следующем:

Чтобы ослабить влияние советской власти, большевистской идеологии на массы, мы усиливали религиозное воздействие на народ, которое носило характер открытой борьбы против Советской власти. Мы добивались умножения верующих, которых участники братства обрабатывали против существующего строя и проводимых мероприятий Советским правительством. Верующим внушалось, что если будет усиливаться Советская власть, религия постепенно будет умирать, гибнуть в тот момент.

Первым антисоветским выступлением церковников против Советского правительства, которое (выступление) я поддерживал, было в форме издания от имени поместного собора духовенства в 1918 г. контрреволюционного воззвания к верующим по поводу декрета правительства о свободе совести. В этом воззвании верующие призывались к выступлениям против местных советов органов власти.

Аналогичное выступление церковников (которое я также поддерживал) было организовано в тот же период в связи с декретом об отделении церкви от государства. В воззвании Собора по этому вопросу выражалось резкое недовольство духовенства и епископата законом о запрещении преподавания закона божьего в школах и изъятием приходских школ из ведения церковного управления. Этих взглядов я придерживаюсь и сейчас.

В последующее время антисоветские настроения церковников значительно обострились, когда нам стало известно о написании митрополитом Сергием декларации, призывающей верующих к лояльному отношению к Советской власти и ее мероприятиям и осуждающей тех служителей культа, которые враждебно смотрят на Советскую власть <…>.

Сознавая всю опасность распространения на верующих советской идеологии, я, в целях ограждения их от ее влияния и закрепления антисоветских взглядов у своих прихожан, ввел в «братстве» тайное монашество (?!! – Ред.).

25 июля:

Первое массовое контрреволюционное выступление церковников было выражено в форме опубликования и распространения от имени собора контрреволюционного воззвания верующих по поводу декретов правительства о свободе совести. В этом воззвании все верующие призывались к выступлению против местных органов Советской власти.

Аналогичная антисоветская демонстрация духовенства и церковников была проведена в тот же период в связи с декретом об отделении церкви от государства. Епископат и духовенство в лице поместного собора выразило резкое контрреволюционное недовольство запрещением преподавания закона божьего в школах и изъятием приходских школ из церковных управлений.

В последующее время, чем быстрее развивалось социалистическое строительство и больше укреплялась Советская власть – тем сильнее росли враждебные настроения против власти и активнее проводилась контрреволюционная деятельность церковников всех направлений. Особенно обострилась контрреволюционная борьба духовенства против существующего строя, когда распространялось известие о декларации митрополита Сергия, призывающей к лояльному отношению к Советской власти и осуждающей священство за его антисоветскую деятельность.

В «протоколе допроса» о. Симеона 13 мая, явно написанного следователем по письмам:

В декабре м-це мы (то есть о. Симеон и о. Поликарп (Соловьев). – Ред.) беседовали с ним по вопросу о предстоящей всесоюзной переписи населения. В этой теме нас больше всего интересовал вопрос о тайно-верующих, число которых по нашим предположениям должно увеличиться.

Эти наши предположения основывались на том, что часть верующих, когда их будут спрашивать во время переписи – веруют ли они – постараются скрыть свою религиозность и заявят, что в бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении их в нашу контрреволюционную организацию.

И вот, как это теперь трансформировалось в «протоколе допроса» архиепископа Феодора 25 июля:

Я вспомнил, что мы с архимандритом Соловьевым (до этого было написано, что разговор о переписи вели Холмогоров с Соловьевым. – Ред.), в том же 1956 году беседовали по вопросу о предстоящей Всесоюзной переписи населения. В этой теме нас больше всего интересовал вопрос о тайно-верующих, число которых по нашим предположениям должно увеличиться. Эти наши предположения основывались на том, что часть верующих, когда их будут спрашивать во время переписи – веруют ли они? Постараются скрыть свою религиозную настроенность и будут заявлять, что они в бога не веруют. Вот об этих лицах мы и вели суждения с Соловьевым, высказывая свои соображения о вовлечении этих верующих в нашу контрреволюционную организацию.

Я высказал пожелание Соловьеву, чтобы он по приезде на место разъяснил руководителям групп необходимость организации лучшего обслуживания этих тайно-верующих и подготовки их к вовлечению в нашу организацию. Кроме того, в этой же беседе с Соловьевым мы договорились о плане изменений существующего порядка в наших группах на периферии («скитах» и «тайных домашних общинах»), в части обслуживания посетителей («лучшее обслуживание тайно-верующих посетителей в скитах» – это, пожалуй, один из лучших перлов в лексике «писателей» «протоколов допросов». – Ред.).

Подобных примеров того, что, как и из чего появляется в «признательных показаниях» владыки Феодора, так много, что займет очень много времени и места, этому необходимо посвятить отдельное исследование.

5. Подводя итог

Подводя итог этого краткого обзора дела «Иноческого братства князя Даниила», можно сказать, что механизм того, как оно «создавалось», достаточно ясен.

По мнению иерея Александра Мазырина: «Только в ходе следующего следствия, в 1937 году, архиепископ Феодор будто бы согласился „показывать правду“ и назвал имена лиц, с которыми он „обсуждал контрреволюционную платформу и задачи практической антисоветской деятельности организации церковников“. Тогда он, согласно протоколу от 25 июня или июля (можно прочитать и так, и так), признал: "С епископом Парфением Брянских я <…> разговаривал по вопросу о посещениях митрополита Кирилла Смирнова патриархии и митрополита Сергия. Я устанавливал, на какой основе заключался контрреволюционный блок этих двух иерархов, занимающих авторитетное положение в церковном мире" (Архив УФСБ РФ по Ивановской обл. Д. П-7014. Лл. 107–107 об). Показания эти, однако, не вызывают доверия. Причем дело здесь не только в явной тенденциозности интерпретации встречи митрополитов Кирилла и Сергия (такая тенденциозность в передаче показаний подследственных была обычным делом). Возможно, что архиепископ Феодор вообще ничего подобного не говорил. Весьма очевидно из самого текста, что большая часть признательных показаний архиепископа Феодора в 1937 году следователем не просто записана в нужном ему ключе, а придумана им» («Высшие иерархи о преемстве власти в Русской Православной Церкви», с. 166).

При исследовании всего дела № 7014-П это предположение полностью подтверждается. В первых допросах, на которых еще записывали ответы самого владыки Феодора, он нигде не проявил слабости, не попытался как-то облегчить свою участь, ни в чем не поддался на провокации следователя, когда его старались убедить, что на него «показывают» его ближайшие единомышленники. Никаких настоящих, «живых» показаний владыки в этом деле нет, а тем более в последних «допросах». Ни одна фамилия, ни одно имя не названы им на следствии. Владыке приходилось подтверждать что-то, да и то только тогда, когда его «уличали» его же письмами. И информация, в которой он «признавался», была на уровне – приезжал к нему человек или не приезжал, встречались они или не встречались, переписывались или не переписывались. Все было взято из переписки, попавшей в руки следователей, что еще и выдавалось ими за показания архимандрита Симеона. (Причем с протоколами допросов о. Симеона – вопросов больше, чем ответов: почти все эти протоколы и в деле № 7014-П, и в деле № 8151-П – копии, на них так и написано, напечатанные на машинке, без подписи. Были ли подлинники – неизвестно, так же как и неизвестно, сколько мог прожить в тюрьме о. Симеон, дожил ли он до дня своего «расстрела» 17 сентября 1937 г.) Протоколы же последних «допросов» – уже явно полностью вымышленные, «вдохновенные» произведения следователей-«писателей», лишь с вкраплениями информации из переписки, – ставить в вину владыке Феодору вопиюще несправедливо.

Как добивались подписей под такими «показаниями», как «показания» владыки в «протоколе допроса 25 июля 1937 г.» (напомним, единственный из трех вариантов последнего «допроса», где стоят подписи, похожие на подписи владыки), – тоже достаточно понятно. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), который в 1937 г. тоже прошел арест и следствие и подписал свои «признательные показания», но не был расстрелян, и поэтому смог потом от них отказаться, описал, что с ним происходило, когда его пропустили через так называемый «конвейер» – это когда непрерывные допросы сопровождаются пытками и побоями, что доводит человека до состояния умопомрачения, в котором он может подписать всё что угодно:

«Этот страшный конвейер продолжался непрерывно день и ночь. Допрашивавшие чекисты сменяли друг друга, а допрашиваемому не давали спать ни днем, ни ночью. Я опять начал голодовку протеста и голодал много дней. Несмотря на это, меня заставляли стоять в углу, но я скоро падал от истощения. У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации. То мне казалось, что по комнате бегают желтые цыплята, и я ловил их. То я видел себя стоящим на краю огромной впадины, в которой был расположен город, ярко освященный электрическими фонарями. Я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине шевелится змея. От меня неуклонно требовали признания в шпионаже, но в ответ я только просил указать, в пользу какого государства я шпионил. На это ответить они, конечно, не могли. Допрос конвейером продолжался тринадцать суток, и не раз меня водили под водопроводный кран, из-под которого обливали мне голову холодной водой»[14]14
  Цит. по: Марущак Василий, протодиакон. Святитель-хирург. – М.: Даниловский благовестник, 2005. С. 54–55.


[Закрыть].

Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

Поэтому говорить о том, что кто-то выдержал пытки, а кто-то не выдержал, наверное, все-таки нельзя – от кого надо было добиться подписей во что бы то ни стало, пропускались через такие изощренные пытки, которые приводили человека в невменяемое состояние, когда он уже не способен контролировать свои действия. Просто не всех пропускали через эту «мясорубку», а тех, чьи «признания» были слишком нужны, в том числе и для оклеветания их имени в истории. Да и подлинные ли это подписи – на все сто процентов не гарантирует ни одна почерковедческая экспертиза.

6. Еще раз о последнем допросе архиепископа Феодора

Один из исследователей дела владыки Феодора и главный, кстати сказать, противник его канонизации в качестве одного из основных аргументов, свидетельствующих против владыки Феодора, называет дополнения, которые владыка «своей рукой» сделал в последнем допросе. Исследователь утверждает, что эти поправки и дополнения показывают, что Владыка давал показания, или, по крайней мере, читал написанное следователем, в сознательном состоянии и активно пытался бороться за свою жизнь. И хотя исследователь занимался этим делом более 10 лет назад, но и по сей день считает, что его толкование, безусловно, единственно правильное и не может быть подвергнуто не то что пересмотру, а даже корректировке. Поэтому при всем нежелании цитировать эту грубо сработанную фальшивку – «протокол допроса» архиепископа Феодора от 25 июля 1937 г. – все-таки придется это сделать, чтобы наглядно показать, что ни о какой «борьбе за жизнь» здесь не может быть и речи.

Первая «поправка». Текст «показаний»:

«Возглавляемое мною „Иноческое братство князя Даниила“, как нелегальное, глубоко законспирированное и антисоветское формирование, возникло в 1932 году. Но здесь надо отметить, что этой датой не начинается лично моя антисоветская деятельность, которую я систематически вел, начиная с 1917 года, т. е. с момента Октябрьской революции». В конце листа корявыми буквами дописано:

«Дополняю к строке шестой снизу после слова Даниила читать: "существовавшее как Даниловская община с 1927 г."»

«Дополнение», как мы видим, несущественное, да и не очень понятное. Далее идет текст «показаний»:

«Кроме того мы стали усматривать, что значительное число верующих и часть духовенства поверили выступлениям митрополита Сергия в 1930 году (имеется ввиду его беседа с иностранными корреспондентами) и стали переходить на сторону епископов, лояльно относящихся к Советской власти. Видя в этом окончательную гибель православной церкви и разложение духовенства, мы с целью отсрочить окончательное разрушение церкви, решили всеми мерами воспрепятствовать этому. Имелось в виду достигнуть этого тремя путями: во-первых, тем, чтобы создать устойчивую подпольную организацию, участники которой должны вести работу среди верующих за привлечение их на нашу сторону, разъясняя при этом, что если верующие будут поддерживать Советскую власть, проводить ее мероприятия и т. д., т. е. будут лояльно относиться к существующему строю, они тем самым сами ускоряют гибель церкви и веры (а это отчасти мы проводили, но безуспешно). Во-вторых, нужно было добиться объединения всех церковных группировок в одну организацию и общими усилиями повести борьбу с проникновением в массы коммунистической идеологии, насаждая и усиливая при этом различными путями религиозный фанатизм и суеверие среди отсталых слоев населения».

Просто диву даешься – неужели следственный «писатель», который всё это написал, не понимал, что если стараешься выдать свои писания за подлинные показания архиепископа, то нельзя пользоваться такими, мягко говоря, не свойственными церковным людям выражениями?! Но в том-то и дело, что, во-первых, наверное, действительно, не понимали, а во-вторых, писали больше, конечно же, для «своих», и поэтому применяли свои наработанные шаблоны. Казалось бы, такие страшные признания – в том, что вели активную работу против советской власти среди верующих, что усиливали «религиозный фанатизм и суеверие среди отсталых слоев населения»… И какие же в конце листа дополнения, которые якобы свидетельствуют о борьбе владыки за жизнь?

«Дополняю к строке 9-й сверху (это „дополнение“ к самому первому „мы“ в этом абзаце – „мы стали усматривать“. – Ред.): после слова мы «и другие оппозиционеры»».

Один из листов последнего «допроса» владыки Феодора

Кстати, о какой пропаганде среди верующих могла идти речь, если даниловские отцы были запрещены в официальном служении в храме и могли обсуждать деяния советской власти или в письмах между собой, или с ближайшим своим окружением, то есть со своими келейниками и послушницами, разделявшими с ними тяготы ссылок, и некоторыми близкими им бывшими даниловскими прихожанами, помогавшими своим духовным наставникам материально. Ведь при всем своем желании и усердии следователи не смогли набрать в «признательные допросы» более 20 с небольшим человек – да и то, как уже отмечалось, большинство из них были арестованы вместе с батюшками, а имена остальных были взяты из писем, с конвертов, бланков денежных переводов или даже крышек посылок, найденных при обыске.

«Дополнение» третье:

«Активных участников „Иноческого братства князя Даниила“ ко времени 1932 года было человек до 25, которые в тот момент и перешли на нелегальное положение. За нами же пошли и все почти прихожане бывшей Даниловской общины в Москве, на содержании которых до настоящего времени и содержался весь нелегальный состав „иноческого братства“. В последующие годы это число значительно увеличилось за счет новых вербовок и создания нелегальных групп в ряде краев и областей Советского Союза».

И опять же в конце листа, после и других достаточных для сурового приговора «признаний», в том числе, например, о том, что даниловцы были близки с «иосифлянами», следует такая приписка:

«Дополняю к строке 10-й сверху: после слова „почти“ н. читать: „активные прихожане“».

Следующая «поправка» вставлена в «признания», о происхождении которых уже было написано в главе «Арест архиепископа Феодора» – о разговоре с епископом Германом (Ряшенцевым) владыка Феодор написал в письме архимандриту Симеону (Холмогорову), которое, конечно же, было послано не по почте, а с кем-то из верных людей, приезжавших к владыке в ссылку в Сыктывкар, и которое отец Симеон не успел уничтожить до ареста:

«Кроме этого оппозиция правящего митрополита Сергия подвергалась обсуждению в беседе со мной епископа Германа Ряшенцева. Мне Ряшенцев говорил (сюда будет «поправка». – Ред.), что митрополит Сергий только формально декларирует о своей лояльности к Советской власти, на деле же во всем он соглашается с позицией нелегального епископата. По сведениям епископа Ряшенцева, митрополит Сергий Страгородский имеет, якобы, сестру в гор. Арзамасе, которой он в письмах сообщает, что «смеется над своим блаженством и докторством», и что, якобы, свидетельствует о сближении митрополита Сергия с нами. Мне также было известно, что митрополит Кирилл, кажется, в 1936 году являлся к правящему митрополиту Сергию с целью еще большего сближения с ним и окончательного установления антисоветского блока. О результатах этой беседы я не знаю».

«Дополняю, в строке 12-й снизу после слов „говорил“ н. читать „и я понял эти слова“». Эта «существенная» вставка относится к словам «Мне Ряшенцев говорил».

Кстати, в какой-то публикации по новомученикам проскользнула фраза, что, мол, простые верующие люди более мужественно переносили допросы, чем иерархи. Это очень странное утверждение. Ведь должно быть понятно, что простым верующим человеком любое следствие занималось гораздо меньше, чем священником, а тем более иерархом. Читая дела 30-х годов, видишь и в очередной раз восхищаешься и поражаешься тому, насколько стойко могли держаться люди в тех условиях. Очень редко бывало, чтобы на первом же допросе люди начинали «признаваться» в своей «контрреволюционной деятельности» и называть других людей. А поток дел против верующих был такой, что часто для их осуждения следователю вполне хватало одного-двух допросов. Другое дело – иерархи! На них не жалели ни сил, ни времени. И материалы против них собирались тщательно, и били и пытали особенно старательно. Владыкой Феодором занимались с марта по октябрь.

От чего зависело, на какого человека сколько можно было тратить времени на следствие? Во-первых, от того, какие задачи ставились перед следователем изначально, насколько необходимо было получить именно якобы из этого человека информацию. Во-вторых, насколько следователь был способен не останавливаться ни перед чем для достижения этих целей. А следователь Новиков, несомненно, был из числа особенно рьяных.

Интересно еще и то, что в последнем «протоколе допроса» владыки Феодора следствие развило тему о якобы попытках сближения митрополита Сергия с оппозиционным епископатом. Это уже было, судя по всему, началом дела против митрополита Сергия. Но все-таки тогда не стали «раскручивать» эту часть «показаний», видимо, это не понадобилось, передумали.

Следующая «поправка» была сделана в доведенный, по мнению следователей, до «совершенства» на протяжении нескольких вариантов-редакций текст «признаний» о фашизме. Эта тема перешла из «протоколов допросов» даниловского архимандрита Поликарпа, подробнее об этом сказано в главе «Собственноручные показания архимандрита Поликарпа (Соловьева)». Тема фашизма возникла в кашинском деле, по которому были расстреляны архиепископ Григорий (Лебедев), ныне прославленный в лике святых, архимандрит Стефан (Сафонов) и другие даниловцы, но после их расстрела 17 сентября 1937 года, тема фашизма была закрыта, отца Поликарпа в этом уже не обвиняли, зато фашизм плавно перетек в «протоколы допросов» владыки Феодора.

«Но наша организация, учитывая силу и крепость Советского Союза и относительную еще слабость нашей организации, непосредственной задачи самостоятельного свержения Советской власти в ближайшее время не ставила. Мы ждали помощи в этом деле со стороны (сюда будет «поправка». – Ред.) интервентов. Исходя из этого практическая деятельность нашей организации в основном была направлена на борьбу с мероприятиями Советской власти, проводимыми внутри страны; на привлечение и организацию новых членов и воспитание верующих в духе враждебного отношения к Советской власти и коммунистической партии».

«Дополняю к строке 6-й сверху, после слова "со стороны" н. читать: "сил борющихся с коммунизмом"».

Вот такая «важная поправка». В приговоре «тройки» фразы из «протокола» – «Но наша организация, учитывая силу и крепость Советского Союза и относительную еще слабость нашей организации (напомним, даже по материалам этого следствия в этой «к/р организации тайных монахов» было человек 20. — Ред.), непосредственной задачи самостоятельного свержения Советской власти в ближайшее время не ставила» – стало мало, и владыку в приговоре всё-таки обвинили в борьбе за свержение советской власти:

«Обвиняется в активной к/р деятельности. Был руководителем к/р организации церковников и монашества под названием „Иноческое братство князя Даниила“, которая боролась за свержение Советской власти и установление в стране монархического строя, с участием церкви в управлении государством. К/р группа сочувственно относилась к фашистам. Использовал в к/р целях Всесоюзную перепись населения. Организовал институт тайного монашества, как наиболее враждебную и контрреволюционно-устойчивую часть к/р организации в борьбе против сов. власти».

Напомним, что фраза «использовал в к/р целях Всесоюзную перепись населения» – это о том, что даниловские монахи каким-то неведомым образом якобы собирались выявлять и вербовать людей, которые во время переписи скрывали, что они верующие.

«Но мы утверждаем, что фашизм не разрешает всех социальных проблем с точки зрения религии. (О чем это? – Ред.) Одним полезен фашизм православной церкви – это тем, что он (сюда «поправка». – Ред.) поможет нам изменить советский строй и восстановить монархию, где снова церковь займет господствующее положение».

«Дополняю 11 стр. сверху, после слова "я" читать "религии" и на 11-й стр. снизу после слова "он" читать "может измениться и…"»

Первая часть «поправки» не понятно к чему относится, потому что на этой странице в 11-й строке, да и нигде поблизости слова «я» нет.

Приговор к расстрелу архиепископа Феодора (лицевая и оборотная стороны)

Затем идет всё тот же список «контрреволюционной организации» – то есть собранных по всему делу фамилий от митрополитов Кирилла и Иосифа до даниловских монахов. Зачем нужно было, чтобы в «показаниях» владыки Феодора были имена этих и так прекрасно известных органам иерархов, неоднократно судимых и в тот момент также находящихся в ссылке, тем более что, судя по всему, с владыкой Феодором они, по крайней мере в то время, не были в тесном контакте? Этим следователи собирались убить сразу даже не двух, а трех, а то и больше зайцев: во-первых, расстрелять, наконец, наиболее значимых оппозиционных архипастырей, во-вторых, создать и «разоблачить» огромный, как они писали, «всесоюзный контрреволюционный заговор церковников», и в-третьих, замарать при этом имена уважаемых в Церкви людей. Потому что ведь это же не так убедительно, когда дело против кого-то начинается, например, с донесений секретных агентов. Гораздо убедительнее, когда сами преступники, разумеется, под напором «неопровержимых доказательств» против них, начинают «подробно рассказывать» о своей контрреволюционной деятельности и «трусливо называть» при этом своих единомышленников и пособников. «Вот, оказывается, каковы они – эти якобы верующие в Бога, а тем более лучшие из православных христиан – их духовные наставники и пастыри! Что уж говорить об остальных!» Тут уж не только неверующие с презрением отвернутся от них, но и рядовые верующие ужаснутся при мысли о том, кому они верили!