Текст книги "Детская православная хрестоматия"

Стыдно перед соловушкой

Оля и Лида пошли в лес. Они устали и сели на траву отдохнуть и пообедать.

Вынули из сумки хлеб, масло, яйца. Когда девочки поели, недалеко от них запел соловей. Очарованные прекрасной песней, Оля и Лида сидели, боясь пошевельнуться. Соловей перестал петь. Лида собрала остатки своей еды и хлебные крошки и положила в сумку.

– Зачем ты берешь с собой этот мусор? – сказала Оля. – Брось в кусты. Ведь мы в лесу. Никто не увидит.

– Стыдно… перед соловушкой, – тихо ответила Лида.

В.А. Сухомлинский

* * *

 
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
 

А.С. Пушкин

* * *

 
Святая родина! святая!
Иначе как ее назвать!
Ту землю милую, родную,
Где мы родилися, росли
И в колыбели полюбили
Родные песни старины.
 

Т. Г. Шевченко

Нам дороги родители, дороги дети, близкие, родственники; но все представления о любви к чему-либо соединены в одном слове «отчизна».

Какой честный человек станет колебаться умереть за нее, – если он может принести этим ей пользу?

Цицерон

Мама

Именно это слово первым произносят младенческие уста. И немудрено. Ведь мать составляет с ребенком единый организм – не из рук, а от груди материнской мы питаемся первые месяцы нашей жизни, находясь в полной зависимости от родившей нас. Какими бы взрослыми, сильными, умными, красивыми мы ни стали, как бы далеко жизнь ни увела нас от родительского крова, мама всегда останется для нас мамой, а мы – ее детьми… Чем же мы можем отплатить, воздать маме за ее любовь, пронесенную словно горящая свеча чрез все годы ее жизни? Эта любовь оберегала и сохраняла нас, когда мы были беззащитны и беспомощны; эта любовь обнадеживала и укрепляла нас, когда жизнь заходила в тупик и, казалось, уже не было выхода из запутанных обстоятельств. Чем воздадим матери за бессонные ночи, проведенные около нашей кроватки, в борьбе с недугами и хворями, которые столь часто выпадают на долю детей? Кто из нас по достоинству может оценить ежедневный, кропотливый, продолжающийся из года в год, а вместе и столь незаметный труд матери по дому, по хозяйству? И все ради нашей пользы и нашего блага – лишь бы дети были сыты, чисты и опрятны, лишь бы их детство осталось самой счастливой порой жизни. А ведь многие матери при этом были поставлены в необходимость работать в течение почти всей недели – значит, и вставали намного раньше нас, и ложились позже, и при этом все успевали – и завтрак собрать, и постирать, и приготовить нам чистую одежку, дабы никто не назвал сына или дочку неряхой и замарашкой. Чем же, повторю, воздадим этому бесконечно родному и близкому существу, которое мог нам даровать только Бог и которое мы именуем мамой?.. Воздать маме мы не сможем достойно ничем, только благодарностью – никогда не оскудевающей, но возрастающей. Благодарностью, явленной и в словах, и делах, и молитвах. Именно об этом и говорит Господь в Своей библейской заповеди: «Чти отца и матерь твою, да благо тебе будет и да долголетен будешь на земле». К сожалению, наши дети ныне так увлечены всевозможными играми, да еще к тому же и компьютерными, что у них все меньше и меньше времени остается на маму.

Ах, как жаль, что дети в наше время почти разучились обращаться к маме с различными ласковыми наименованиями. Не обнимут, не поцелуют, не скажут с любовью: «Мамочка моя хорошая, дорогая…» А подойдут и лишь крякнут отрывисто: «Мам, есть есть?» – предоставляя ей расшифровывать это своеобразное вопрошение. Знайте, друзья, для того Бог так украсил этот мир, чтобы мы черпали из созерцания его красоты теплые обращения к маме.

Чем немощнее с годами будет становиться мама, тем большее внимание и попечение нам должно проявлять по отношению к ней. Для того она лелеяла и растила нас, чтобы в какой-то день ее немощь восполнилась нашей силой, ее болезнь – нашим здоровьем, ее скудость – нашим изобилием. Деятельная любовь к матери никого никогда не унизила, даже самых великих людей, напротив, сделала их еще более благородными и достойными уважения. Пренебречь родителями, оставить их без попечения – то же самое, что зачеркнуть все доброе, когда бы то нами сделанное, и отречься от Бога, а хуже этого ничего нет.

Не следует думать, что любовь требует свершения непременно великих дел. Нет, «с ручейка начинается река». Основание сыновней любви – всегдашнее памятование о родителях. Нося в сердце имя матери, мы не сможем не молиться о ней. Молитва о родившей нас, постоянная, глубокая, искренняя – еще одна добродетель, которую нам надлежит положить к натруженным стопам матери. Человек, молящийся о ближнем, всегда ищет для него доброго слова. И если до конца маминой жизни мы остаемся с ней друзьями, наше сердце открыто ее заботливому и теплому взору, мы стремимся поделиться с ней всем, что наполняет душу, а родительский совет, осторожный и мудрый, бывает для нас руководством к действию – то и мама, и дети удостоятся от Бога венца любви. Этот венец составлен из драгоценных камней: рубина сострадания, изумруда радости, сапфира чистоты и нежности, жемчуга домашней тихой молитвы.

Священник Артемий Владимиров.

Из книги «Учебник жизни»

Пословицы и поговорки о родителях

Без матери и солнце не греет.

…

Родителей не только уважай, а и помогай им.

…

Коли есть отец и мать, так ребенку благодать.

…

Кто матери не послушает, в беду попадет.

…

Кто родителей почитает, тому Бог помогает.

…

Кто родителей почитает, тот век счастливым живет.

…

Нет такого дружка, как родимая матушка.

…

Отца с матерью не почитаешь, никого не уважаешь.

Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Сказка про храброго зайца – длинные уши, косые глаза, короткий хвост

Родился зайчик в лесу и все боялся. Треснет где-нибудь сучок, вспорхнет птица, упадет с дерева ком снега, – у зайчика душа в пятки.

Боялся зайчик день, боялся два, боялся неделю, боялся год; а потом вырос он большой, и вдруг надоело ему бояться.

– Никого я не боюсь! – крикнул он на весь лес. – Вот не боюсь нисколько, и все тут!

Собрались старые зайцы, сбежались маленькие зайчата, приплелись старые зайчихи – все слушают, как хвастается Заяц – длинные уши, косые глаза, короткий хвост, – слушают и своим собственным ушам не верят. Не было еще, чтобы заяц не боялся никого.

– Эй ты, косой глаз, ты и волка не боишься?

– И волка не боюсь, и лисицы, и медведя – никого не боюсь!

Это уж выходило совсем забавно. Хихикнули молодые зайчата, прикрыв мордочки передними лапками, засмеялись добрые старушки зайчихи, улыбнулись даже старые зайцы, побывавшие в лапах у лисы и отведавшие волчьих зубов. Очень уж смешной заяц!.. Ах, какой смешной! И всем вдруг сделалось весело. Начали кувыркаться, прыгать, скакать, перегонять друг друга, точно все с ума сошли.

– Да что тут долго говорить! – кричал расхрабрившийся окончательно Заяц. – Ежели мне попадется волк, так я его сам съем…

– Ах, какой смешной Заяц! Ах, какой он глупый!..

Все видят, что и смешной и глупый, и все смеются.

Кричат зайцы про волка, а волк – тут как тут.

Ходил он, ходил в лесу по своим волчьим делам, проголодался и только подумал: «Вот бы хорошо зайчиком закусить!» – как слышит, что где-то совсем близко зайцы кричат и его, серого Волка, поминают.

Сейчас он остановился, понюхал воздух и начал подкрадываться.

Совсем близко подошел волк к разыгравшимся зайцам, слышит, как они над ним смеются, а всех больше – хвастун Заяц – косые глаза, длинные уши, короткий хвост.

«Э, брат, погоди, вот тебя-то я и съем!» – подумал серый Волк и начал выглядывать, который заяц хвастается своей храбростью. А зайцы ничего не видят и веселятся пуще прежнего. Кончилось тем, что хвастун Заяц взобрался на пенек, уселся на задние лапки и заговорил:

– Слушайте вы, трусы! Слушайте и смотрите на меня! Вот я сейчас покажу вам одну штуку. Я… я… я…

Тут язык у хвастуна точно примерз.

Заяц увидел глядевшего на него Волка. Другие не видели, а он видел и не смел дохнуть.

Дальше случилась совсем необыкновенная вещь.

Заяц-хвастун подпрыгнул кверху, точно мячик, и со страху упал прямо на широкий волчий лоб, кубарем прокатился по волчьей спине, перевернулся еще раз в воздухе и потом задал такого стрекача, что, кажется, готов был выскочить из собственной кожи.

Долго бежал несчастный Зайчик, бежал, пока совсем не выбился из сил.

Ему все казалось, что Волк гонится по пятам и вот-вот схватит его своими зубами.

Наконец совсем обессилел бедняга, закрыл глаза и замертво свалился под куст.

А Волк в это время бежал в другую сторону. Когда Заяц упал на него, ему показалось, что кто-то в него выстрелил.

И Волк убежал. Мало ли в лесу других зайцев можно найти, а этот был какой-то бешеный…

Долго не могли прийти в себя остальные зайцы. Кто удрал в кусты, кто спрятался за пенек, кто завалился в ямку.

Наконец надоело всем прятаться, и начали понемногу выглядывать кто похрабрее.

– А ловко напугал Волка наш Заяц! – решили все. – Если бы не он, так не уйти бы нам живыми… Да где же он, наш бесстрашный Заяц?..

Начали искать.

Ходили, ходили, нет нигде храброго Зайца. Уж не съел ли его другой волк? Наконец таки нашли: лежит в ямке под кустиком и еле жив от страха.

– Молодец, косой! – закричали все зайцы в один голос. – Ай да косой!.. Ловко ты напугал старого Волка. Спасибо, брат! А мы думали, что ты хвастаешь.

Храбрый Заяц сразу приободрился. Вылез из своей ямки, встряхнулся, прищурил глаза и проговорил:

– А вы бы как думали! Эх вы, трусы…

С этого дня храбрый Заяц начал сам верить, что действительно никого не боится.

Баю-баю-баю…

Сказка про Комара Комаровича – длинный нос и мохнатого Мишу – короткий хвост

I

Это случилось в самый полдень, когда все комары спрятались от жары в болото. Комар Комарович – длинный нос прикорнул под широкий лист и заснул. Спит и слышит отчаянный крик:

– Ой, батюшки!., ой, карраул!..

Комар Комарович выскочил из-под листа и тоже закричал:

– Что случилось?.. Что вы орете?

А комары летают, жужжат, пищат – ничего разобрать нельзя.

– Ой, батюшки!.. Пришел в наше болото медведь и завалился спать. Как лег в траву, так сейчас же задавил пятьсот комаров; как дохнул – проглотил целую сотню. Ой, беда, братцы! Мы едва унесли от него ноги, а то всех бы передавил…

Комар Комарович – длинный нос сразу рассердился; рассердился и на медведя и на глупых комаров, которые пищали без толку.

– Эй вы, перестаньте пищать! – крикнул он. – Вот я сейчас пойду и прогоню медведя… Очень просто! А вы орете только напрасно…

Еще сильнее рассердился Комар Комарович и полетел. Действительно, в болоте лежал медведь. Забрался в самую густую траву, где комары жили с испокон века, развалился и носом сопит, только свист идет, точно кто на трубе играет. Вот бессовестная тварь!.. Забрался в чужое место, погубил напрасно столько комариных душ да еще спит так сладко!

– Эй, дядя, ты это куда забрался? – закричал Комар Комарович на весь лес, да так громко, что даже самому сделалось страшно.

Мохнатый Миша открыл один глаз – никого не видно, открыл другой глаз – едва рассмотрел, что летает комар над самым его носом.

– Тебе что нужно, приятель? – заворчал Миша и тоже начал сердиться.

Как же, только расположился отдохнуть, а тут какой-то негодяй пищит.

– Эй, уходи подобру-поздорову, дядя!..

Миша открыл оба глаза, посмотрел на нахала, фукнул носом и окончательно рассердился.

– Да что тебе нужно, негодная тварь? – зарычал он.

– Уходи из нашего места, а то я шутить не люблю… Вместе с шубой тебя съем.

Медведю сделалось смешно. Перевалился он на другой бок, закрыл морду лапой и сейчас же захрапел.

II

Полетел Комар Комарович обратно к своим комарам и трубит на все болото:

– Ловко я напугал мохнатого Мишку!.. В другой раз не придет.

Подивились комары и спрашивают:

– Ну, а сейчас-то медведь где?

– А не знаю, братцы… Сильно струсил, когда я ему сказал, что съем, если не уйдет. Ведь я шутить не люблю, а так прямо и сказал: съем. Боюсь, как бы он не околел со страху, пока я к вам летаю… Что же, сам виноват!

Запищали все комары, зажужжали и долго спорили, как им быть с невежей медведем. Никогда еще в болоте не было такого страшного шума.

Пищали, пищали и решили – выгнать медведя из болота.

– Пусть идет к себе домой, в лес, там и спит. А болото наше… Еще отцы и деды наши вот в этом самом болоте жили.

Одна благоразумная старушка Комариха посоветовала было оставить медведя в покое: пусть его полежит, а когда выспится – сам уйдет, но на нее все так накинулись, что, бедная, едва успела спрятаться.

– Идем, братцы! – кричал больше всех Комар Комарович. – Мы ему покажем… да!

Полетели комары за Комар Комаровичем. Летят и пищат, даже самим страшно делается. Прилетели, смотрят, а медведь лежит и не шевелится.

– Ну, я так и говорил: умер бедняга со страху! – хвастался Комар Комарович. – Даже жаль немножко, вон какой здоровый медведище…

– Да он спит, братцы, – пропищал маленький комаришка, подлетевший к самому медвежьему носу и чуть не втянутый туда, как в форточку.

– Ах, бесстыдник! Ах, бессовестный! – запищали все комары разом и подняли ужасный гвалт. – Пятьсот комаров задавил, сто комаров проглотил и сам спит как ни в чем не бывало…

А мохнатый Миша спит себе да носом посвистывает.

– Он притворяется, что спит! – крикнул Комар Комарович и полетел на медведя. – Вот я ему сейчас покажу… Эй, дядя, будет притворяться!

Как налетит Комар Комарович, как вопьется своим длинным носом прямо в черный медвежий нос, Миша так и вскочил – хвать лапой по носу, а Комар Комаровича как не бывало.

– Что, дядя, не понравилось? – пищит Комар Комарович. – Уходи, а то хуже будет… Я теперь не один Комар Комарович – длинный нос, а прилетели со мной и дедушка, Комарище – длинный носище, и младший брат, Комаришко – длинный носишко! Уходи, дядя…

– А я не уйду! – закричал медведь, усаживаясь на задние лапы. – Я вас всех передавлю…

– Ой, дядя, напрасно хвастаешь…

Опять полетел Комар Комарович и впился медведю прямо в глаз. Заревел медведь от боли, хватил себя лапой по морде, и опять в лапе ничего, только чуть глаз себе не вырвал когтем. А Комар Комарович вьется над самым медвежьим ухом и пищит:

– Я тебя съем, дядя…

III

Рассердился окончательно Миша. Выворотил он вместе с корнем целую березу и принялся колотить ею комаров.

Так и ломит со всего плеча… Бил, бил, даже устал, а ни одного убитого комара нет, – все вьются над ним и пищат. Тогда ухватил Миша тяжелый камень и запустил им в комаров – опять толку нет.

– Что, взял, дядя? – пищал Комар Комарович. – А я тебя все-таки съем…

Долго ли, коротко ли сражался Миша с комарами, только шуму было много. Далеко был слышен медвежий рев. А сколько он деревьев вырвал, сколько камней выворотил!.. Все ему хотелось зацепить первого Комар Комаровича, – ведь вот тут, над самым ухом вьется, а хватит медведь лапой, и опять ничего, только всю морду себе в кровь исцарапал.

Обессилел наконец Миша. Присел он на задние лапы, фыркнул и придумал новую штуку – давай кататься по траве, чтобы передавить все комариное царство. Катался, катался Миша, однако и из этого ничего не вышло, а только еще больше устал он. Тогда медведь спрятал морду в мох. Вышло того хуже – комары вцепились в медвежий хвост. Окончательно рассвирепел медведь.

– Постойте, вот я вам задам!.. – ревел он так, что за пять верст было слышно. – Я вам покажу штуку… я… я… я…

Отступили комары и ждут, что будет. А Миша на дерево вскарабкался, как акробат, засел на самый толстый сук и ревет:

– Ну-ка, подступитесь теперь ко мне… Всем носы пообломаю!..

Засмеялись комары тонкими голосами и бросились на медведя уже всем войском. Пищат, кружатся, лезут… Отбивался, отбивался Миша, проглотил нечаянно штук сто комариного войска, закашлялся да как сорвется с сука, точно мешок… Однако поднялся, почесал ушибленный бок и говорит:

– Ну что, взяли? Видели, как я ловко с дерева прыгаю?..

Еще тоньше рассмеялись комары, а Комар Комарович так и трубит:

– Я тебя съем… я тебя съем… съем… съем!..

Изнемог окончательно медведь, выбился из сил, а уходить из болота стыдно. Сидит он на задних лапах и только глазами моргает.

Выручила его из беды лягушка. Выскочила из-под кочки, присела на задние лапки и говорит:

– Охота вам, Михайло Иванович, беспокоить себя напрасно!.. Не обращайте вы на этих дрянных комаришек внимания. Не стоит.

– И то не стоит, – обрадовался медведь. – Я это так… Пусть-ка они ко мне в берлогу придут, да я… я…

Как повернется Миша, как побежит из болота, а Комар Комарович – длинный нос летит за ним, летит и кричит:

– Ой, братцы, держите! Убежит медведь… Держите!..

Собрались все комары, посоветовались и решили: «Не стоит!

Пусть его уходит – ведь болото-то осталось за нами!»

Ванькины именины

I

Бей, барабан, та-та! тра-та-та! Играйте, трубы: тру-ту! ту-ру-ру!..

Давайте сюда всю музыку – сегодня Ванька именинник!.. Дорогие гости, милости просим… Эй, все собирайтесь сюда! Тра-та-та! Тру-ру-ру!

Ванька похаживает в красной рубахе и приговаривает:

– Братцы, милости просим… Угощенья – сколько угодно. Суп из самых свежих щепок; котлеты из лучшего, самого чистого песку; пирожки из разноцветных бумажек; а какой чай! Из самой хорошей кипяченой воды. Милости просим… Музыка, играй!..

Та-та! Тра-та-та! Тру-ту! Ту-ру-ру!

Гостей набралось полная комната. Первым прилетел пузатый деревянный Волчок.

– Жж… жж… где именинник? Жж… жж… Я очень люблю повеселиться в хорошей компании…

Пришли две куклы. Одна – с голубыми глазами, Аня, у нее немного был попорчен носик; другая – с черными глазами, Катя, у нее недоставало одной руки. Они пришли чинно и заняли место на игрушечном диванчике.

– Посмотрим, какое угощенье у Ваньки, – заметила Аня. – Что-то уж очень хвастает. Музыка недурна, а относительно угощенья я сильно сомневаюсь.

– Ты, Аня, вечно чем-нибудь недовольна, – укорила ее Катя.

– А ты вечно готова спорить.

Куклы немного поспорили и даже готовы были поссориться, но в этот момент приковылял на одной ноге сильно поддержанный Клоун и сейчас же их примирил.

– Все будет отлично, барышня! Отлично повеселимся. Конечно, у меня одной ноги недостает, но ведь Волчок и на одной ноге вон как кружится. Здравствуй, Волчок…

– Жж… Здравствуй! Отчего это у тебя один глаз как будто подбит?

– Пустяки… Это я свалился с дивана. Бывает и хуже.

– Ох, как скверно бывает… Я иногда со всего разбега так стукнусь в стену, прямо головой!..

– Хорошо, что голова-то у тебя пустая…

– Все-таки больно… жж… Попробуй-ка сам, так узнаешь.

Клоун только защелкал своими медными тарелками. Он вообще был легкомысленный мужчина.

Пришел Петрушка и привел с собой целую кучу гостей: собственную жену, Матрену Ивановну, немца-доктора Карла Иваныча и большеносого Цыгана; а Цыган притащил с собой трехногую лошадь.

– Ну, Ванька, принимай гостей! – весело заговорил Петрушка, щелкая себя по носу. – Один другого лучше. Одна моя Матрена Ивановна чего стоит… Очень она любит у меня чай пить, точно утка.

– Найдем и чай, Петр Иваныч, – ответил Ванька. – А мы хорошим гостям всегда рады… Садитесь, Матрена Ивановна! Карл Иваныч, милости просим…

Пришли еще Медведь с Зайцем, серенький бабушкин Козлик с Уточкой-хохлаткой, Петушок с Волком – всем место нашлось у Ваньки.

Последними пришли Аленушкин Башмачок и Аленушкина Метелочка. Посмотрели они – все места заняты, а Метелочка сказала:

– Ничего, я и в уголке постою…

А Башмачок ничего не сказал и молча залез под диван. Это был очень почтенный Башмачок, хотя и стоптанный. Его немного смущала только дырочка, которая была на самом носике. Ну, да ничего, под диваном никто не заметит.

– Эй, музыка! – скомандовал Ванька.

Забил барабан: тра-та! та-та! Заиграли трубы: тру-ту! И всем гостям вдруг сделалось так весело, так весело…

II

Праздник начался отлично. Бил барабан сам собой, играли сами трубы, жужжал Волчок, звенел своими тарелочками Клоун, а Петрушка неистово пищал. Ах, как было весело!..

– Братцы, гуляй! – покрикивал Ванька, разглаживая свои льняные кудри.

Аня и Катя смеялись тонкими голосками, неуклюжий Медведь танцевал с Метелочкой, серенький Козлик гулял с Уточкой-хохлаткой, Клоун кувыркался, показывая свое искусство, а доктор Карл Иваныч спрашивал Матрену Ивановну:

– Матрена Ивановна, не болит ли у вас животик?

– Что вы, Карл Иваныч? – обижалась Матрена Ивановна. – С чего вы это взяли?..

– А ну, покажите язык.

– Отстаньте, пожалуйста…

– Я здесь… – прозвенела тонким голоском серебряная Ложечка, которой Аленушка ела свою кашку.

Она лежала до сих пор спокойно на столе, а когда доктор заговорил о языке, не утерпела и соскочила. Ведь доктор всегда при ее помощи осматривает у Аленушки язычок…

– Ах, нет… не нужно! – запищала Матрена Ивановна и так смешно размахивала руками, точно ветряная мельница.

– Что же, я не навязываюсь со своими услугами, – обиделась Ложечка.

Она даже хотела рассердиться, но в это время к ней подлетел Волчок, и они принялись танцевать. Волчок жужжал, Ложечка звенела… Даже Аленушкин Башмачок не утерпел, вылез из-под дивана и шепнул Метелочке:

– Я вас очень люблю, Метелочка…

Метелочка сладко закрыла глазки и только вздохнула. Она любила, чтобы ее любили.

Ведь она всегда была такой скромной Метелочкой и никогда не важничала, как это случалось иногда с другими. Например, Матрена Ивановна или Аня и Катя, – эти милые куклы любили посмеяться над чужими недостатками: у Клоуна не хватало одной ноги, у Петрушки был длинный нос, у Карла Иваныча – лысина, Цыган походил на головешку, а всего больше доставалось имениннику Ваньке.

– Он мужиковат немного, – говорила Катя.

– И, кроме того, хвастун, – прибавила Аня.

Повеселившись, все уселись за стол, и начался уже настоящий пир. Обед прошел, как на настоящих именинах, хотя дело и не обошлось без маленьких недоразумений. Медведь по ошибке чуть не съел Зайчика вместо котлетки; Волчок чуть не подрался с Цыганом из-за Ложечки – последний хотел ее украсть и уже спрятал было к себе в карман. Петр Иваныч, известный забияка, успел поссориться с женой, и поссорился из-за пустяков.

– Матрена Ивановна, успокойтесь, – уговаривал ее Карл Иваныч. – Ведь Петр Иваныч добрый… У вас, может быть, болит головка? У меня есть с собой отличные порошки…

– Оставьте ее, доктор, – говорил Петрушка. – Это уж такая невозможная женщина… А впрочем, я ее очень люблю. Матрена Ивановна, поцелуемтесь…

– Ура! – кричал Ванька. – Это гораздо лучше, чем ссориться. Терпеть не могу, когда люди ссорятся. Вон посмотрите…

Но тут случилось нечто совершенно неожиданное и такое ужасное, что даже страшно сказать.

Бил барабан: тра-та! та-та-та! Играли трубы: тру-ру! ру-ру-ру! Звенели тарелочки Клоуна, серебряным голоском смеялась Ложечка, жужжал Волчок, а развеселившийся Зайчик кричал: бо-бо-бо!.. Фарфоровая Собачка громко лаяла, резиновая Кошечка ласково мяукала, а Медведь так притопывал ногой, что дрожал пол. Веселее всех оказался серенький бабушкин Козлик. Он, во-первых, танцевал лучше всех, а потом так смешно потряхивал своей бородой и скрипучим голосом ревел: мее-ке-ке!..

III

Позвольте, как все это случилось? Очень трудно рассказать все по порядку, потому что из участников происшествия помнил все дело только один Аленушкин Башмачок. Он был благоразумен и вовремя успел спрятаться под диван.

Да, так вот как было дело. Сначала пришли поздравить Ваньку деревянные кубики… Нет, опять не так. Началось совсем не с этого. Кубики действительно пришли, но всему виной была черноглазая Катя. Она, она, верно!.. Эта хорошенькая плутовка еще в конце обеда шепнула Ане:

– А как ты думаешь, Аня, кто здесь всех красивее.

Кажется, вопрос самый простой, а между тем Матрена Ивановна страшно обиделась и заявила Кате прямо:

– Что же вы думаете, что мой Петр Иваныч урод?

– Никто этого не думает, Матрена Ивановна, – попробовала оправдываться Катя, но было уже поздно.

– Конечно, нос у него немного велик, – продолжала Матрена Ивановна. – Но ведь это заметно, если только смотреть на Петра Иваныча сбоку… Потом, у него дурная привычка страшно пищать и со всеми драться, но он все-таки добрый человек. А что касается ума…

Куклы заспорили с таким азартом, что обратили на себя общее внимание. Вмешался прежде всего, конечно, Петрушка и пропищал:

– Верно, Матрена Ивановна… Самый красивый человек здесь, конечно, я!

Тут уже все мужчины обиделись. Помилуйте, этакий самохвал этот Петрушка! Даже слушать противно! Клоун был не мастер говорить и обиделся молча, а зато доктор Карл Иванович сказал очень громко:

– Значит, мы все уроды? Поздравляю, господа…

Разом поднялся гвалт. Кричал что-то по-своему Цыган, рычал Медведь, выл Волк, кричал серенький Козлик, жужжал Волчок – одним словом, все обиделись окончательно.

– Господа, перестаньте! – уговаривал всех Ванька. – Не обращайте внимания на Петра Иваныча… Он просто пошутил.

Но все было напрасно. Волновался главным образом Карл Иваныч. Он даже стучал кулаком по столу и кричал:

– Господа, хорошо угощенье, нечего сказать!.. Нас и в гости пригласили только затем, чтобы назвать уродами…

– Милостивые государыни и милостивые государи! – старался перекричать всех Ванька. – Если уж на то пошло, господа, так здесь всего один урод – это я… Теперь вы довольны?

Потом… Позвольте, как это случилось? Да, да, вот как было дело. Карл Иваныч разгорячился окончательно и начал подступать к Петру Иванычу. Он погрозил ему пальцем и повторял:

– Если бы я не был образованным человеком и если бы я не умел себя держать прилично в порядочном обществе, я сказал бы вам, Петр Иваныч, что вы даже весьма дурак…

Зная драчливый характер Петрушки, Ванька хотел встать между ним и доктором, но по дороге задел кулаком по длинному носу Петрушки. Петрушке показалось, что его ударил не Ванька, а доктор… Что тут началось!.. Петрушка вцепился в доктора; сидевший в стороне Цыган ни с того ни с сего начал колотить Клоуна, Медведь с рычанием бросился на Волка, Волчок бил своей пустой головой Козлика – одним словом, вышел настоящий скандал. Куклы пищали тонкими голосами, и все три со страху упали в обморок.

– Ах, мне дурно!.. – кричала Матрена Ивановна, падая с дивана.

– Господа, что же это такое? – орал Ванька. – Господа, ведь я именинник… Господа, это, наконец, невежливо!..

Произошла настоящая свалка, так что было уже трудно разобрать, кто кого колотит. Ванька напрасно старался разнимать дравшихся и кончил тем, что сам принялся колотить всех, кто подвертывался ему под руку, и так как он был всех сильнее, то гостям пришлось плохо.

– Карраул!!. Батюшки… ой, карраул! – орал сильнее всех Петрушка, стараясь ударить доктора побольнее… – Убили Петрушку до смерти… Карраул!..

От свалки ушел один Башмачок, вовремя успевший спрятаться под диван. Он со страху даже глаза закрыл, а в это время за него спрятался Зайчик, тоже искавший спасения в бегстве.

– Ты это куда лезешь? – заворчал Башмачок.

– Молчи, а то еще услышат, и обоим достанется, – уговаривал Зайчик, выглядывая косым глазом из дырочки в носке. – Ах, какой разбойник этот Петрушка!.. Всех колотит и сам же орет благим матом. Хорош гость, нечего сказать… А я едва убежал от Волка, ах! Даже вспомнить страшно… А вон Уточка лежит кверху ножками. Убили, бедную…

– Ах, какой ты глупый, Зайчик: все куклы лежат в обмороке, ну и Уточка вместе с другими.

Дрались, дрались, долго дрались, пока Ванька не выгнал всех гостей, исключая кукол. Матрене Ивановне давно уже надоело лежать в обмороке, она открыла один глаз и спросила:

– Господа, где я? Доктор, посмотрите, жива ли я?..

Ей никто не отвечал, и Матрена Ивановна открыла другой глаз. В комнате было пусто, а Ванька стоял посредине и с удивлением оглядывался кругом. Очнулись Аня и Катя и тоже удивились.

– Здесь было что-то ужасное, – говорила Катя. – Хорош именинник, нечего сказать!

Куклы разом накинулись на Ваньку, который решительно не знал, что ему отвечать. И его кто-то бил, и он кого-то бил, а за что про что – неизвестно.

– Решительно не знаю, как все это вышло, – говорил он, разводя руками. – Главное, что обидно: ведь я их всех люблю… решительно всех.

– А мы знаем как, – отозвались из-под дивана Башмачок и Зайчик. – Мы все видели!..

– Да это вы виноваты! – накинулась на них Матрена Ивановна. – Конечно, вы… Заварили кашу, а сами спрятались.

– Они, они!.. – закричали в один голос Аня и Катя.

– Ага, вон в чем дело! – обрадовался Ванька. – Убирайтесь вон, разбойники… Вы ходите по гостям только ссорить добрых людей.

Башмачок и Зайчик едва успели выскочить в окно.

– Вот я вас… – грозила им вслед кулаком Матрена Ивановна. – Ах, какие бывают на свете дрянные люди! Вот и Уточка скажет то же самое.

– Да, да… – подтвердила Уточка. – Я своими глазами видела, как они спрятались под диван.

Уточка всегда и со всеми соглашалась.

– Нужно вернуть гостей… – продолжала Катя. – Мы еще повеселимся…

Гости вернулись охотно. У кого был подбит глаз, кто прихрамывал; у Петрушки всего сильнее пострадал его длинный нос.

– Ах, разбойники! – повторяли все в один голос, браня Зайчика и Башмачок. – Кто бы мог подумать?..

– Ах, как я устал! Все руки отколотил, – жаловался Ванька. – Ну, да что поминать старое… Я не злопамятен. Эй, музыка!..

Опять забил барабан: тра-та! та-та-та! Заиграли трубы: тру-ту! ру-ру-ру!.. А Петрушка неистово кричал:

– Ура, Ванька!..