Текст книги "Не покидай меня"

– Двоюродного, к счастью. – Эдмонд громко хмыкает на слова кузины. Француженка нервно сглатывает. Подняв глаза к небу, словно умоляя о помощи, она не находит ничего, кроме голубоватых оттенков, смешанных с редкими белыми. Роза вновь переводит глаза на мужчину, хаотично пытаясь придумать способ сопротивления. – Оставь меня.

Девушка попыталась вырваться, но молодой человек лишь сильнее сжал ее руку, впившись своими ногтями в нежную кожу. Роза издала шипение, схожее с шипением змеи, готовящейся нанести укус своей жертве, но на деле была бессильна. Эдмонд оказался слишком сильным по сравнению с ней. Их неразрываемый зрительный контакт говорил сам за себя – даже со стороны могло показаться, что хищник загнал в клетку свою жертву. Но Роза стояла крепко, с вызовом рассматривая его лицо и пытаясь найти хоть что-то в нем, что осталось из детства. Их связывала большая детская игра, ребяческие забытые слова и осенняя листва. Огромный как дворец дом на горе, в котором они провели самые ранние годы. Эдмонд был человеком нравов, но девушка потеряла любую возможность увидеть в нем что-то более чистое, чем его прошлое. Молодой человек казался внешне намного старше, когда на самом деле их разрывала разница в три года. Глядя на него, девушка тщетно искала то, что уже давно исчезло. Давняя честность, искренность, правда – все было сожжено временем. Того человека больше не было, но она настойчиво искала его в глазах, так упорно смотрящих на нее.

– Мне нужен твой отец.

Услышав молчание в ответ, мужчина насильно приблизил к себе девушку.

– Сейчас же! – рявкнул он, затем сменив свой гнев на истеричный, близкий к сумасшедшему смех. Роза напряглась всем своим организмом, не отводя взгляда от его безумных глаз. В них, когда-то таких умных и верных, теперь не было и следа тех молитв, которые они вместе читали. Детство на мгновение показалось ей такой глупостью и таким враньем. А если детство – ложь, то во что вообще можно верить? Одиночество, застывшее в ее сердце, казалось теперь слишком невозможно сильным, слишком бесконечным, чтобы предпринимать даже попытки его избежать. Это чувство оказалось даже более сильным, чем ее нынешняя неприязнь к брату. Как и нежелание принять то, что после всех событий прошлого они стоят, как два врага, так жестоко смотря друг другу в глаза.

– Я не могу тебе сказать, ведь совершенно не знаю. Я даже не знаю, где он живет теперь. Ты пьян, Эдмонд, прошу тебя, оставь меня и уходи. – эти уже слишком мягкие слова сорвались с ее губ, не спросив разрешения даже у девушки, и она прикусила кожу.

Взглянув на свою руку на мгновение, Розе открылись разбитые в кровь костяшки кузена. Заметив это, молодой человек мгновенно отпустил девушку, попятившись назад, пряча руку за спину. Француженка сглотнула и испуганно подняла на него глаза.

– Что случилось? С кем ты дрался? – он промолчал, застыв перед ней. – Эдмонд, скажи ты хоть слово.

– Милая Роза, а не пора ли тебе выйти замуж и молчать в тряпочку каждый раз, когда дело тебя не касается? – сказал он, пытаясь заставить исчезнуть противное чувство внутри, возникшее из-за ощущения вины перед своей младшей сестрой. Волнение девушки, не разгадавшей его мысли, сменилось на отвращение, которое навечно застыло в ней по отношению к нему. Они изменились до конца, бесповоротно, и теперь она это понимала и даже не хотела отрицать. Все прошлое стерлось и осталось во времени и в старой колокольне, разрушенной такой же жестокой и отвратительной карой, как время. Теперь она боялась времени еще больше, чем раньше.

– Ты ничем не отличаешься от отца. – прошептала она. Слезы застыли в ее глазах, но она гордо сдерживала их, не позволяя себе и минутной слабости. Сердце француженки словно превратилось в камень, и она отвела взгляд, чтобы не видеть, что человек, которому она сказала это только что – ее двоюродный брат, когда-то в детстве так громко и дерзко читавший ей довольно грубые стихотворения о правде. Он стоял на табуретке, в левой руке зажав сборник, пока правая рассекала воздух. Они искали правду вместе, но нашла ее только она. Эдмонд погряз в бесчестии, так не свойственном ему. И Розу это обескураживало и убивало.

– Нам и не надо друг от друга отличаться…

– Такой же мерзкий, гордый, самодовольный… – каждое слово Роза выплевывала из глубины своей души, избегая столкновения со взглядом брата.

– …мы ведь одинаковы в своих желаниях…

– …эгоистичный, меркантильный, циничный, лживый…

– Ты не закончишь этот список, Розалин. – прервал ее молодой человек. Слова кузины его нисколько не задели, а даже наоборот, позабавили, и он лишь улыбнулся ребяческой улыбкой. – Не напрягай свою милую головку ради таких сложных вещей.

Он поднимает бокал, делает глоток и, отставив руку в сторону, намеренно разжимает пальцы, после чего слышится звон стекла. Парень растягивает губы, утончая губы, и указывает на разбитую посуду, пока Роза делает шаг назад, стараясь не пораниться.

– Смотри-ка, вот и дело нашлось для тебя. Женщинам только такие дела и нужны. Вы на другое просто не способны. – он говорит это с самым честным тоном, на который только способен, ведь он по-настоящему в это верит.

– Ты жалок. Настолько жалок, что любое твое слово звучит как детский лепет. И им и является. – она наконец находит в себе смелость посмотреть ему в глаза, но они оказываются совсем пустыми. Девушка, боявшаяся всю жизнь этого больше всего, обессиленно сводит брови вместе, стараясь усмирить дыхание. Оно выдает ее, и кузен, заметив это, находит, что в данное мгновение девушка наиболее уязвима.

– Послушай меня. – он делает шаг вперед, от чего Роза судорожно сглатывает. – Ты идешь в этот глупый театр? Ты считаешь, что кому-то нужна? Нет. Все, что у тебя есть – твоя фамилия и состояние твоего отца. И тебе лишь повезло, что ты единственная в семье. Как жаль, что твоя бесконечно глупая мамочка не видит, кем стала ее дочь. Признаться честно, ее смерть сделала всем нам немаленькое такое одолжение.

Девушка не может поверить ни единому его слову, внимательно разглядывая вены, вздувшиеся настолько, что в них можно увидеть Сену. Они эхом промчались в ее голове, отталкиваясь от самых глубоких надежд и воспоминаний. Лишь один простой вопрос застыл в девушке: «Почему?». Но именно на него она не могла найти ответа.

Сжав руки в кулаках, Роза вежливо улыбнулась ему в лицо, вызвав абсолютное недоумение, повернулась к нему спиной и вновь пошла в сторону театра, уже не сдерживая слез. Мужчина остался в неуверенности в подлинности произошедшего, но быстро пришел в себя, вернув теперь свойственную ему жесткость.

– Я все равно доберусь и до дяди, и до тебя, Розали. – предостерегающе прорычал Эдмонд, недовольно отбив ногой часть стекла, словно футбольный мяч.

Роза сжала зубы и ускорила шаг, практически превращая его в бег. Ей уже было все равно, догонит он ее или останется там, убьет ее или оставит жить в мыслях, которые с каждой секундой все больше угнетали. В голове крутились лишь его слова и все воспоминания, в которых ее мама так спокойно и нежно относилась к кузену, словно к родному сыну. Оправдывать его, учесть воздействие алкоголя не было сил, и она пересилила свое желание обернуться и взглянуть на него снова, попробовать увидеть в нем прежнего человека. Люди делают так всю жизнь – несмотря ни на что, идут дальше. И Роза пошла упорнее, хоть каждый шаг причинял невыносимую боль.

Будь у нее хоть один шанс на то, чтобы услышать причины, понять, что случилось, и как они так быстро выросли, она бы ухватилась за него, но такого шанса не было. Как и не было шанса на то, что они когда-то снова станут близкими. Роза не могла поверить до конца в свои же слова – брат с отцом стали настолько запретной темой для нее, навечно связанными одним словом – побег. Родной дом исчез навсегда, оставшись в ее памяти, как нечто далекое и невозможное, бесконечно теплое, но запретное. Но больше всего в ней бушевало непринятие его слов о предназначении девушки, она не принимала это мнение всей своей душой. Противясь в душе каждой букве, оказавшейся в тех словах, француженка свела брови вместе и закусила щеку. Неужели ее двоюродный брат, друг всей ранней жизни мог стать таким человеком? Тысяча и один вопрос круговоротом давили на девушку, наполняя ее уже содрогающееся тело. На улице так же тепло, но дрожь охватила ее, работая вместе с прошлым и пытаясь убить в ней последние остатки светлого. Люди словно возникали из неоткуда, тенью воспоминаний. И вздохнув глубже, она пошла дальше – уверенно и честно, хоть в ее глазах разбивались тысячи осколков.

Глава 8.

Пьер хлопает дверью автомобиля, оглядывая здание, у которого остановился Николас. Оно практически блестит нежным голубым цветом, отражаясь в стеклах машины. На его лице застывает смешение заинтересованности, любопытства и абсолютного непонимания. Друг же стоит весьма уверенно, опершись на транспорт спиной и скрестив руки. Всем видом он словно показывает, что здесь должно произойти нечто важное, и Пьер наконец не выдерживает.

– Что мы здесь делаем?

Приятель поворачивается с самой искренней улыбкой, которую только может показать человек. Пьеру на мгновение даже кажется, что его зубы сверкают на солнце, но он быстро качает головой, списав все на недосып. Николас нехотя кидает взгляд на часы, охватившие его запястье, и кивком указывает Пьеру на вход, не спеша поднимаясь по ступенькам. Мужчина, решив оставить все вопросы, подходит к большой тяжелой двери. На ней вырезано «Отель Гурьер», что озадачивает его, но, полностью доверяя Николасу, толкает дерево, заходя внутрь. Ему открывается бесконечно величественный, слишком пафосный вид, от чего все внутри молодого человека сжимается в ярости. Но внешне он сохраняет достаточно спокойный вид, оглядывая комнату. Размер помещения можно сравнить с национальной библиотекой Франции, хоть оно и чуть скромнее. Николас резко опускается на один из фиолетовых вельветовых диванов, расположенных рядом с камином, и ребячески отводит взгляд от откровенных картин на стенах. Его щеки вспыхивают, на что Пьер невольно улыбается, и Николас хватает первую попавшуюся газету, прикрывая свои глаза. Решив, что друга стоит оставить наедине с его детским восприятием и некультурной живописью, Пьер отходит в сторону, разглядывая величественную архитектуру здания. Ничего не может его задеть больше, чем все золото вокруг, так нагло обесцененное дешевым пафосом. Он поднимает глаза к потолку, и его ослепляет не сколько свет, сколько огромная люстра, намеревающаяся свалиться ему на голову, и, несмотря на представление и надежды на «светлое» будущее, Пьер совершенно не против. Переведя взгляд обратно, он мгновенно останавливается, чуть не столкнувшись с огромным книжным шкафом. Стоит ему повернуть голову в сторону камина, как он видит яркий свет, исходящий из чуть приоткрытой двери.

Не сумев побороть любопытство, он подошел к ней. Пьер приоткрыл дверь, на что его ослепили лучи солнца. Хоть они казались более тусклыми из-за могущественной, строго состриженной и безупречной растительности. Все здесь, даже мраморные статуи, так беспомощно и одиноко смотрящие своими почерневшими глазами в пустоту, казалось идеальным. Каждая ветка, оказавшаяся на каменной дорожке, проходящей между многочисленными высокими кустами, каждый случайный листок, уныло лежащий, словно были заложниками. Будь у них хоть одна причина и шанс сбежать – они бы это сделали, но они не могли. На долю секунды Пьеру показалось, что даже слабый ветер, потерявший свой голос и могущество, не мог сдвинуть с места неощутимую листву. Мужчина прошел около поверженных камней, разглядев на одном из них надпись «Правда – свобода». От одного запаха свежести его выворачивало наизнанку, но он прошел дальше, заботясь о том, чтобы не потерять сознание от неожиданно нахлынувших мыслей. Ведь если правда – это свобода, то почему люди лгут?

Шаги показались ему бесконечной пыткой. Даже редкие вздохи, которые он себе позволял, и долгие выдохи не давали ему дышать ровно. Вдруг молодой человек осознал, что его так встревожило – здесь не было ничего живого, настоящего. Все казалось настолько поддельным и лживым, что, казалось, даже живая природа омертвела. Но в его память врезалась знакомая картина – такой же парк, схожая тревога в груди, но воодушевление перекрывало любое волнение. И звонкий смех, забытый на всю жизнь, и тихий шепот, и тепло в сердце… Иногда казалось, что прошлое – забытая детская игра. Ведь попробуешь словить какое-то воспоминание, уже коснешься самыми кончиками пальцев – оно ускользнет, но человеку свойственно даже с завязанными глазами искать то, что он хочет найти. Но стоит ли это поисков? Прошлое хранило не только нечто светлое, но и то, что может погубить, и Пьеру это было известно достаточно ясно, чтобы обычно избегать его. Но, оказавшись беззащитным перед этим загадочным местом, парень не смог сдержать возникших сцен в голове и мыслей, которые так старательно прятал. Он знал, что любая слабость обречет его на жажду борьбы. Но бороться ради того, что уже обречено на провал – бессмысленно. Если только не являешься безнадежным романтиком и мечтателем. Но даже будучи писателем, Пьер не был настолько непоправим.

В нем смешались две стороны одного и того же понятия – жажда. Он желал всем сердцем помнить, держаться за прошлое и не отпускать, но и смутно понимал, что жажда его погубит. Сделав еще несколько бесшумных шагов вперед, он остановился. Еле слышимые мужские голоса раздались поблизости. Пьер подошел ближе к едва заметному помещению, расположившемуся среди деревьев. Мужчина опустился на ступеньки, ведущие в небольшой дом, и застыл, желая услышать хоть что-то.

– Я считаю, это абсолютно не выгодно с точки зрения финансов. – послышался низкий бас. Пьер напрягся, сведя брови вместе. Голос прозвучал даже слишком резко.

– Ты прав, но мы боролись ради этого столько времени, сейчас уже поздно…

– Гарсиа, ты не понимаешь? По всему городу ходят слухи, что ты – главный в этих действиях, значит, ответственность будет лежать в первую очередь на тебе. – громкость снизилась до такой степени, что Пьеру пришлось осторожно приблизиться к двери. Взглянув в крошечную щель, молодой человек увидел полного мужчину и Александре Гарсиа, стоящих около горящего камина. Несколько человек сидели за столом, покорно слушая разговор двух мужчин. У второго была зажата сигарета в пальцах.

– Они здесь, я все решу, доверься мне. – проговорил миллиардер. Лысый мужчина хмыкнул, заставив Гарсиа посмотреть на него самым вызывающим взглядом.

– Если ты считаешь, что эти дети тебя не обманут, то заблуждаешься.

– Время покажет. Пригласи их сюда. Сейчас же.

Пьер отпрянул от двери, за мгновение добежав до начала сада. Буквально затолкнув себя обратно в здание, молодой человек подошел к приятелю, рассматривающему книжный шкаф. Заметив Пьера, парень приподнял одну бровь.

– Где ты был? – хмурясь, спрашивает Николас. Парень застывает, не в силах что-либо придумать, как их прерывает тот самый полный мужчина. Вблизи он кажется Пьеру еще более противным. Его немного искривленный нос, тонкие брови, темные круги под глазами и даже блеклость глаз – все вызвало полное отторжение у молодого человека. Но несмотря на это, он искренне благодарен за неожиданное спасение.

– Александре Гарсиа вас ждет. Идите за мной. – Пьеру лишь туманно показалось, что он добавил «ублюдки» лишь губами, но не услышав этого наверняка, решил не провоцировать и так весьма скользкого на вид человека. Они с Николасом переглянулись прежде чем зайти в ту «потайную дверь» и вырваться в сад, из которого писатель лишь мгновение назад бежал. Но в отличие от прошлой, эта прогулка оказалась достаточно короткой, и в считанные секунды друзья оказались около знакомого лишь одному из них дома. Пьер еще подслушивая недавний разговор подметил простую, но элегантную архитектуру этого помещения, что его бесконечно обрадовало – хоть что-то здесь не выглядело чересчур напыщенным.

Николас подался вперед, предвкушая победу, пока его приятель пытался судорожно создать в своей голове примерный концепт его речи. Они оба выглядели довольно напряженными, и, оказавшись внутри, лишь ощутили более сильное давление. Комната, в отличие от вестибюля основного здания, показалась крошечной. Стены давили даже не сколько своим цветом темного дерева, сколько близким расположением. Николас, имеющий небольшую склонность к клаустрофобии, скукожился, сыскивая поддержку в глазах друга. Последний разглядывал Александре Гарсиа, стараясь не выдавать свою неприязнь.

– Разговор будет долгим, я так понимаю. – сквозь зубы процедил миллиардер, заметив неприятный блеск в глазах союзника. Ему словно была известна вся психология человека, и любой подозрительный вздох сразу мог дать ему ответы на многие вопросы.

– С чего вы решили? – развязной походкой Пьер подходит к мужчине. Его агрессивный взгляд дополняет темный, почти черный оттенок радужки, но парень уже не чувствует ни страха, ни обычного волнения. Он знает свою цель и готов идти к ней, и, если такими раздумьями лишь обманывает себя, то делает это самым искусным образом.

– Пьер, Пьер, Пьер… – выдохнул Гарсиа, цокая. Он театрально тяжело вздохнул, качнув головой. – Люди выдают себя мгновенно. Им даже не надо стараться, да они сами этого не замечают. Ты пришел, чтобы просить моих денег, но для начала я хочу услышать аргументы. Естественно, в мою пользу. – он опустился на кресло, закидывая одну ногу на другую. – В чем моя выгода? Я не писатель и уж точно не поэт, Господи упаси, я не получу прибыль и не спасу никого, кроме низшего слоя населения. Итак, вопрос. Зачем мне вам помогать?

Николас оперся спиной о стену, внимательно прослеживая каждое слово в рамках этого диалога. Все остальные разговоры, до этого момента служащие второстепенным шумом, прекратились. Казалось, все остановили всю деятельность, чтобы услышать Пьера.

– Вам нужна месть. Вы знаете, что офицер Легран сделал, и вам нужна месть. Там погибло много людей, важных вам тоже. По его вине.

Александре Гарсиа растянулся через миниатюрный столик и взял стакан с золотой жидкостью. Они с Пьером явно разделяли здравую страсть к алкоголю и, возможно, это было единственным, что их роднило. Во всем остальном насколько Пьер был чужд миллиардеру, настолько мужчине был далек писатель, охваченный всецело юношеским максимализмом и вызывающими идеями.

– Недостаточно сильный аргумент, Пьер. Даже моя месть не стоит потерь, которые меня ожидают при плохом исходе.

– Но при хорошем исходе у вас будет власть, вы исполните свою месть, люди будут стоять за вас.

– Я могу лишь взмахнуть деньгами, и все упадут к моим ногам. – он оскалился, делая глоток.

– Власть, приобретенная деньгами, недолговечна. Как и ваши финансы.

Миллиардер встает, внимательно рассматривая оппонента. Пьер стоит слишком уверенно, не позволяя себе показаться слабым. Напряжение в комнате нарастает, и все даже будто перестают дышать кроме Пьера, даже стараясь не делать этого, судорожно глотающего воздух. Николас нарушает молчание.

– Месье, мы пришли к вам, как к союзнику, не к врагу…

Тот поднимает руку в сторону говорящего, все еще разглядывая его друга. Голубоглазый замолкает, нервно сглотнув, и миллиардер, сощурившись, наконец поворачивается к нему с подозрительной улыбкой.

– Николас. Замечательный мой мальчик, ты все такая же подстилка для своего дражайшего друга? Я не удивлен.

Парень остался у стены, смотря в глаза миллиардеру. Пьер, хоть и готовясь к драке, стоял крепко, осознавая возможные последствия. Александре Гарсиа являлся прекрасным манипулятором, и им обоим это было известно. Поэтому друзья пропустили его слова мимо ушей. Николас улыбнулся так наивно, что аристократ нервно хрустнул пальцами одной руки. Проведя пару секунд в раздумьях, он повернулся к остальным присутствующим, усиленно глотая жидкость в стакане. Пьеру казалось, что с каждым глотком его глаза все больше затуманивались и чернели, что вызывало неподдельный ужас. Расправив плечи, еще раз взглянув на Николаса, Гарсиа вскинул брови, улыбнувшись, и обратился к своим знакомым.

– Вы слышали, что офицер Легран обожает мужскую компанию… – мужчина застыл, оборачиваясь к друзьям, внимательно вникающими в суть его слов. – в постели?

Он громко рассмеялся, громким стуком опуская стакан на стол. Николас прочистил горло, издав нечто, похожее на кашель, и опустил глаза. Громкий смех мужских голосов пронесся по комнате, и миллиардер вскинув на мгновение брови взглянул на Пьера, словно кидая ему вызов. Последний же сжал руки в кулаках, пытаясь угадать его тактику, но ничего не выходило. Ему были совершенно неясны мотивы аристократа. Николас быстрым шагом прошел мимо них, выходя из помещения. Пьер, смотря ему вслед, свел брови вместе.

– Что вам нужно, Гарсиа? Что мы можем вам дать, чтобы получить вашу помощь? – пылко спросил он, дыша равномерно. Его самообладание можно сравнить со спокойствием врача, проводящего беседу с душевнобольным. Но нервы не вечны.

– Не знаю, Пьер. Я надеюсь на вашу фантазию. Или, в противном случае, вы ничего от меня не получите. – Александре улыбнулся, с довольным видом опускаясь на кресло.

Молодой человек со злостью оттолкнул дверь и, не увидев друга, двинулся к выходу из сада. Его переполняла ярость, в любую секунду готовая перейти во что-то более разрушающее. Каждая клетка его организма ненавидела миллиардера, хотела уничтожить. Единственное, что его останавливало – глаза матери, представшие перед ним, словно нелепое эхо прошлого. Пьер затряс головой, стараясь выкинуть ее взгляд из мыслей, но ничего не выходило. В кармане была зажигалка, и парень ее прекрасно ощущал. Одно пламя огня, и все здесь будет сожжено дотла, никто не сможет помешать ему. Оглянув уже довольно знакомые деревья, он остановился в нерешительности. «Александре Гарсиа сгорел заживо» – насколько же провокационным будет этот заголовок, сколько людей пожелают найти виновника, да и Пьер сдался бы собственноручно, но чувство ненависти, охватившее лишь молодого человека сильным пожаром, ограничилось лишь мыслями о подобном исходе. Рассудок вышел из этой игры победителем, как только Пьер, задыхаясь от волнения и осознания своих фантазий, сел в машину.

Николас молчал. Эта тишина настолько давила на молодых людей, что ни один из них не решался ее прервать. Казалось, ему хочется вырвать из сердца всю злость и раздумья по этому поводу, отказаться на пару легких мгновений от разума и попробовать себя в роли первобытного человека, но Николас не издавал ни звука, остановив взгляд на своих руках, оставшихся на руле.

– Послушай, он просто играет с нами… – начал Пьер, но, почувствовав дрожь в своем уверенном, как он думал, голосе, остановился. Друг взглянул на него почти с жалостью, смутно даже слыша его слова. Глубоко вздохнув, поднимая брови, Николас посмотрел наверх, запрокинув голову назад.

– Ты, после всего, что люди делали за всю жизнь, все еще веришь в них? – дождавшись молчания, которого он добивался, парень продолжил – Пьер, взгляни на нас. Мы жалкие. Он играет с нами, чтобы потом выкинуть. Развлечется, и ему надоест…

– Нет, не если мы найдем что-то, что вынудит его нам помочь. – молодой человек поворачивается всем телом в сторону приятеля, стараясь найти поддержку в его глазах, но тот отводит взгляд.

– Пьер, ты все еще веришь в сказки? Ты не хуже нас всех знаешь, что Гарсиа делает с такими, как мы. Мы его рабы, Пьер, он нам не поможет.

– Да, Николас, мы ровно так же и рабы закона, рабы общества и людского мнения, мы рабы обстоятельств и принципов, Николас, мы рабы жизни. Но это не значит, что мы должны смиренно ждать смерти, следуя всем правилам, которые приписывает нам это чертово рабство, мы должны бороться до конца, до последней капли крови, иначе рискуем остаться ни с чем. – буквально выкрикнув это, Пьер откидывается на спинку сиденья. Он не до конца понимает, чего хочет – мести, славы, искупления, но продолжает безукоризненно следовать своим чувствам, искренне веря, что единственная их верность неоспорима. Друг разглядывает его своим привычным образом – сначала хмуро, пытаясь разобраться в всегда довольно непонятной психологии молодого человека, затем с сомнением, перерастающем в полное доверие и готовность идти до конца.

– У тебя есть план, не так ли? – после некоторого молчания устало произносит Николас. В его глазах появляется отблеск надежды, и Пьеру приходится заставить себя не улыбнуться. – О котором ты естественно мне не сказал ранее.

– У тебя были сомнения, дружище?

Глава 9.

Роза добирается до театра, постепенно отбрасывая на второй план так сильно задевшие ее слова. Будучи вечно нежной, ранимой и робкой, она ощущает непонятную уверенность и силу. Женщина – нечто удивительное. Сколько бы боли не хранилось в женском теле, оно переживет все. Любой страх оставался позади, стоило лишь вспомнить, кем она является, и девушка старается не забывать о мощи, бурлящей в ее организме. Несмотря на феминистические наклонности, француженка не может назвать себя феминисткой, хотя бы потому что лишь это слово несло в себе уже некий иной смысл нежели тот, который она в него хочет вложить. Феминизм кажется ненавистью по отношению к мужчинам, стал неким ярлыком, который невозможно сорвать, поэтому девушка считает себя последовательницей эгалитаризма.

То, насколько часто слова теряли истинный смысл, пугало довольно сильно. Люди перестали понимать, насколько слова важны. Теперь они бросались так, словно никогда и не имели значения, меняли свою суть. Причины слов, вечно скрытые, вызывали вопросы, ответов на которые никогда не было. Все это казалось неким безумием, разорванной бомбой, последствий взрыва которой нельзя было избежать. Время шло неизбежно быстро. А честность слов все больше уходила из человеческих сердец. Единственное, чему можно было доверять – взгляд, ведь в глазах всегда скрывалась правда, но человек слишком часто стал притворяться кем-то другим. В конце концов, после всех испробованных ролей, он уже и не мог вспомнить, кем являлся на самом деле. Так исчезали люди. Так исчезали единственные остатки человечности в человеке. Ведь растворившись в общественном мнении, он исчезал навсегда.

Роза незаметно зашла внутрь пустынного одинокого здания. Даже знакомый коридор показался ей чужим, далеким. Ее отец ступил на святую землю ее мира, вход в который для него был закрыт, и теперь ничего больше не было прежним. В воздухе словно стоял запах его одеколона, беспощадно оставаясь во француженке. Девушка никогда не забывала, что является его дочерью, но никогда не забывала и о том, что он натворил. Она не могла его простить. Пыталась, старалась найти ответы у Бога, но никак не могла их найти, насколько сильно ни хотела. Путь к прощению был проложен осколками, по которым она боялась идти. И Роза, стараясь помнить о мужчине, который растил ее, избегала раздумий о маме. Они больше не были связаны для нее, являлись чем-то отдельным, а не целым, ведь лишь так ей хоть на небольшую, но часть, становилось легче. Подчиняясь каждому слову отца прежде, теперь свобода внушала страх. Но человек может привыкнуть ко всему.

Француженка прошла дальше, переступая через порог. Желанная сцена показалась совсем близкой, но Роза остановилась на полпути. Погруженная в мысли, девушка даже не сразу поверила в подлинность того, что увидели глаза, и застыла. Перед ней стоял никто иной как Уильям Девьер. О чем-то бурно споря, ни он, ни мистер Бернар не заметили Розу, остановившуюся у самого входа. Девушка, почувствовав слабость в ногах, опустилась на сидение, внимательно наблюдая их спор, эхом раздающийся по всему залу. Хоть сквозь бесконечные размышления, практически перекрывающие ей кислород, она не слышала ничего, но все же смогла уловить слова «Вы не имеете права». Резко подняв глаза, Роза напряглась в ожидании, зная возможные последствия этих слов. Отец всегда был человеком вспыльчивым, и лишь мама могла сгладить его острые углы, но теперь, с течением времени, он стал еще более устрашающим. Эмоции, которые могли его завлечь слишком сильно, иногда приводили к сожалению. Но чувство вины напрочь исчезло из человека, если он таковым вообще сейчас являлся, как и контроль. Но на этот раз мужчина лишь пожал плечами.

– Может и так, Бернар, может, ты прав! Но у меня не остается выбора. Я построю прелестный бар, поверь, многим очень понравится. – он, непривычно для себя, довольно много жестикулирует.

– Уильям, не делайте этого. Роза никогда не простит вас после этого, и вы прекрасно это знаете.

– Если бы у меня была даже призрачная надежда на ее прощение, я бы даже не подумал о таком. Но ее нет. Я не смотрел в глаза дочери несколько месяцев, я пропащий человек.

– Так посмотри в них! – произнесла Роза, продвигаясь по своеобразной тропинке к мужчинам, вздрогнувшим после ее слов. Отец, не в силах поверить в то, что его дочь, такая повзрослевшая, красивая, так похожая на свою мать, стоит сейчас перед ним вживую, замер, перестав даже дышать. Он пропустил вызов, застывший в ее глазах, и лишь внимательно проследил, как знакомыми ему до боли движениями она подошла ближе, остановившись на расстоянии выстрела. Мысль, что он готов принять от нее любой выстрел, любое ранение, лишь только не ненависть в ангельском взгляде, поразила его глубоко в сердце. Но внешне мужчина все еще строго держал свой образ, хоть Роза в глубине души давно разгадала его чувства и любые мысли. Заставив себя держаться, девушка не выдержала родного взгляда, отведя глаза на мистера Бернара. Кивок ему показался ей самым облегчающим обстоятельством этой встречи, но француженке пришлось найти в себе силы взглянуть на отца. Он свел брови вместе, уже совершенно не видя на месте дочери маленькую девочку, которую вырастил.

– Смотрю. И не вижу в них ничего знакомого. – подавленным голосом произносит Девьер. Девушка поднимает голову, отбрасывая назад волосы.

– В них ничего не осталось знакомого тебе. – старательно заглушая внутренний крик, со всей накопленной за мучительные месяцы уверенностью говорит Роза. Ее сердце разбивается на тысячи осколков, когда мужчина ослабляет свою хватку, и ей на секунду открывается боль, так глубоко зарытая в глазах. В них словно были похоронены самые громкие выкрики израненного зверя.

– Ты бежишь от меня, как от огня.

– Ты хуже, чем огонь.

Он подходит ближе. Мистеру Бернару ничего не остается, как наблюдать, ведь он не может осознать, кому нужна помощь больше – загнанному в угол своими же действиями миллиардеру или девушке, потерявшей не только маму, но и папу. Но Роза держалась так, словно ни одна стрела в мире не сможет пронзить ее достаточно, чтобы убить. Смотря на нее со стороны, могло показаться, что сердце ее превратилось в камень, а руки – в лед. Лишь кончики пальцев выдавали ее по-настоящему, синея все больше. Имея возможность видеть друг друга насквозь, они оба отказывались от этого.