Текст книги "Закат империи. От порядка к хаосу"

Луганович получил новое назначение – должность председателя окружного суда в одной из западных губерний. Предстояла неизбежная разлука. Доктора послали Анну Алексеевну в Крым, куда она решила отправиться одна накануне отъезда мужа к новому месту службы. За одно мгновение до третьего звонка поезда, когда Анна Алексеевна уже успела проститься с мужем и детьми, Алехин вбежал к ней в купе. «Когда тут, в купе, взгляды наши встретились, душевные силы оставили нас обоих, я обнял ее, она прижалась лицом к моей груди, и слезы потекли из глаз; целуя ее лицо, плечи, руки, мокрые от слез, – о, как мы были с ней несчастны! – я признался ей в своей любви, и со жгучей болью в сердце я понял, как ненужно, мелко и как обманчиво было всё то, что нам мешало любить. Я понял, что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе»[273]273
  Там же. С. 318 – 319.


[Закрыть].

Чеховский рассказ «О любви» был впервые напечатан в 1898 году в августовской книжке журнала «Русская мысль». Лишь на излете XIX столетия в среде русской интеллигенции сформировалось понятие о том, что любовь является высшей и самодостаточной ценностью, оправданной самим фактом своего существования. И хотя все понимали, что путь к достижению счастья не будет усыпан розами, готовность заплатить за обретение этого самого счастья высокую цену оказывалась сильнее как мелочных, сиюминутных расчетов, так и мещанской рассудительности. Русское образованное общество, принявшее не только завоевание, но и издержки сексуальной революции в России, уже было морально готово принять социальную революцию, трактуемую в то время исключительно как локомотив истории.

Однако следует помнить, что «хмурые люди» Чехова жили на полтора-два десятилетия раньше, чем герои горьковских пьес, когда плоды созидательной деятельности капитализма еще не были столь заметны. Чеховские герои были убеждены, что если Россия будет развиваться эволюционным путем, то пройдет каких-нибудь два-три столетия, и жизнь изменится. «Через двести, триста лет жизнь на земле будет невообразимо прекрасной, изумительной»[274]274
  Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30-ти тт. Сочинения: В 18-ти тт. Т. 13. М.: Наука, 1978. С. 131.


[Закрыть]. Именно поэтому возникал столь понятный соблазн изменить жизнь единым махом – путем революционного насилия. Грядущее революционное насилие воспринималось как нечто высшее и более важное, «чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле». И те, кто на это насилие уповал, верили в способность революции ниспровергнуть существующий строй и весь уклад жизни, но предпочитали не задумываться над неизбежными издержками и неконтролируемыми последствиями любой революции. В этом была величайшая трагедия русской жизни. В конце XIX века перед жаждущей перемен русской интеллигенцией возникла реальная альтернатива: либо уход в революцию, либо уход в чистое искусство. И жена Мисаила Маша из повести «Моя жизнь» сформулировала эту мысль с предельной четкостью: «Тут нужны другие способы борьбы, сильные, смелые, скорые! Если в самом деле хочешь быть полезен, то выходи из тесного круга обычной деятельности и старайся действовать сразу на массу! Нужна прежде всего шумная, энергичная проповедь. Почему искусство, например музыка, так живуче, так популярно и так сильно на самом деле? А потому, что музыкант или певец действует сразу на тысячи. Милое, милое искусство! – продолжала она, мечтательно глядя на небо. – Искусство дает крылья и уносит далеко-далеко! Кому надоела грязь, мелкие грошовые интересы, кто возмущен, оскорблен и негодует, тот может найти покой и удовлетворение только в прекрасном»[275]275
  Чехов А.П. Собр. соч.: В 12-ти тт. Т. 8. М.: Худож. лит., 1956. С. 178 – 179.


[Закрыть]. Именно по этому пути и пошли мирискусники во главе с Сергеем Павловичем Дягилевым.

«Это было очень красиво, очень трогательно», или Мать декадентства и декадентский староста

Лишь начало Серебряного века русской культуры, совпавшее с концом XIX столетия, положило конец размыванию исторической памяти. Сергей Павлович Дягилев (1872 – 1929), один из инициаторов и организаторов творческого содружества «Мир искусства» и одноименного журнала, стал тем человеком, которому удалось переломить негативную тенденцию предшествующих десятилетий. Именно благодаря Дягилеву, в российской истории, прежде всего в истории изобразительного искусства, стали видеть не объект для обличения, а предмет для изучения. Со времен передвижников, превыше всего ценивших идею в живописи, сформировался вполне определенный визуальный образ минувшего: Ге, Суриков, Репин в своих гениальных исторических картинах разоблачали неумолимую жестокость российской власти, будь то Иван Грозный, убивающий своего сына, или Петр Великий, казнящий стрельцов и допрашивающий своего сына. «Полудержавный властелин» светлейший князь Александр Меншиков изображался не в момент сражения при Лесной или во время Полтавской виктории, но во время ссылки в Березов – в тот момент, когда счастье его покинуло и он стал жертвой царского произвола. Отправляющаяся в страшную ссылку боярыня Морозова представала перед зрителем как внутренне не сломленная лишениями фанатичка, которую даже угроза еще более суровых лишений не заставила изменить своей вере и покориться власти. Срывалась маска с любой власти и героизировался любой протест против нее: запорожцы пишут дерзкое письмо турецкому султану, вызывающим хохотом и ненормативной лексикой отвечая на призыв власти к повиновению. Живописцы второго плана, обращаясь к созданию картин на исторические темы, специально не занимались обстоятельным изучением минувшей эпохи, а сводили сюжет своего полотна к историческому анекдоту или же обращались к сюжетам всем хорошо известных исторических повестей и романов своего времени, как то: «Капитанская дочка» Пушкина, «Ледяной дом» Лажечникова, «Мирович» Данилевского; следуя за историческим романистом, иллюстрируя его произведения и трансформируя созданные им литературные образы в образы визуальные. За подобным подходом к созданию исторических полотен зачастую стояло не только отсутствие специальных знаний, но и нежелание эти знания приобретать.

В мае 1898 года 26 летний Сергей Павлович Дягилев, доселе известный лишь как превосходный организатор художественных выставок и автор нескольких небольших статей, дал интервью «Петербургской газете». Дягилев, скрывшись под псевдонимом Паспарту, во всеуслышание заявил, что, во-первых, русское искусство находится на переломе, во-вторых, нужны энергичные усилия сплоченной группы единомышленников, чтобы вывести искусство из переживаемого им кризиса, в-третьих, манёвр имеющимися ресурсами есть наиболее эффективный способ выхода из кризиса. Неудачи русской школы живописи на Западе стали важнейшим показателем кризиса. «Наши дебюты на Западе – неудачны, и мы представляемся в Европе чем-то устаревшим и заснувшим на отживших традициях»[276]276
  Сергей Дягилев и русское искусство. Статьи, открытые письма, интервью. Переписка. Современники о Дягилеве. В 2-х тт. / Авт.-сост.: И.С. Зильберштейн, В.А. Самков. Т. 1. М.: Изобразительное искусство, 1982. С. 76.


[Закрыть]. В этом интервью Паспарту охарактеризовал цели и задачи нового художественного журнала «Мир искусства», который появился спустя несколько месяцев: 10 ноября 1898 года вышел в свет сдвоенный № 1 – 2 за 1899 год. Его редактором стал Дягилев. Журнал был призван стать центром объединения молодых русских художников, работающих в разных городах. Собранные воедино и объединенные общностью своего ремесла, эти художники «могли бы доказать, что русское искусство свежо, оригинально и может внести много нового в историю искусства»[277]277
  Там же.


[Закрыть]. Редактор хотел не только собрать в единый кулак эти доселе раздробленные художественные силы, но и растолковать как самим художникам, так и публике, в чем именно заключается единство эстетической позиции нового объединения. Дягилев был убежден, что отметившие свой 25 летний юбилей передвижники, ставившие идею в живописи выше ремесла, уже выродились и лишь мешают свободному развитию молодых сил. Это был весьма амбициозный проект. «Мы горели желанием послужить всеми нашими силами родине, но при этом одним из главных средств такого служения мы считали сближение и объединение русского искусства с общеевропейским, или, точнее, с общемировым»[278]278
  Бенуа А.Н. Мои воспоминания: В пяти книгах. Книги четвертая, пятая. [Т. 2.] 2-е изд., доп. М.: Наука, 1990. С. 185 – 186 (Литературные памятники).


[Закрыть]. Идея издания специального журнала, посвященного искусству, давно уже носилась в воздухе, но попытки ее реализовать оказывались неудачными. В январе 1896 года на страницах популярного еженедельника «Всемирная иллюстрация» автор одного обзора культурной жизни России не скрывал своей глубокой озабоченности по поводу отсутствия в стране художественного журнала. «Ведь даже всякий вид спорта имеет свой специальный орган, почему же искусство русское до сих пор не имеет такого прочно установившегося журнала, а если подобные издания и затевались, то вскоре прогорали. Чем объяснить последнее – малым ли интересом подписчиков, отсутствием ли интереса в составлении журнала или же нет у нас такого человека, который сумел бы соединить в журнале практичность и любовь к делу?»[279]279
  Сергей Дягилев и русское искусство. Статьи, открытые письма, интервью. Переписка. Современники о Дягилеве. В 2-х тт. Т. 1. С. 301.


[Закрыть] Проблема была сформулирована очень четко. Минуло два года – такой человек нашелся. Это был Дягилев, сумевший убедить известных меценатов и любителей искусства – промышленника и железнодорожного предпринимателя Савву Ивановича Мамонтова и княгиню Марию Клавдиевну Тенишеву – дать средства на издание нового ежемесячного художественного журнала. 18 марта 1898 года в особняке князя Тенишева на Английской набережной в Петербурге был подписан договор об издании журнала «Мир искусства»: с 1 января будущего 1899 го по 1 января 1900 го Мамонтов и Тенишева в равных долях обязались внести 30 тысяч рублей на основание и издание нового художественного журнала и стали его равноправными совладельцами[280]280
  Сергей Дягилев и русское искусство. Статьи, открытые письма, интервью. Переписка. Современники о Дягилеве. В 2-х тт. Т. 2. С. 155.


[Закрыть].

Княгиня Тенишева была знаковой фигурой русского Серебряного века: олицетворенная эмансипе, она была причастна ко всем областям отечественной художественной культуры. В своем имении Талашкино Смоленской губернии княгиня организовала получившие не только всероссийскую, но и европейскую славу кустарные художественные мастерские: столярную, гончарную, вышивальную и кружевную. Мастерские выпускали стильную мебель, керамику, вышивки и кружева. Всё это охотно покупалось не только в России, но и в Европе. На собственные средства Мария Клавдиевна создала художественную студию в Санкт-Петербурге (1894), рисовальную школу (1896), Музей русской старины в Смоленске (1898). Сама Тенишева довольно успешно работала над созданием эмалей и уже в зрелые лета защитила диссертацию, в который обобщила свой опыт воссоздания искусства инкрустации и эмали. «…В моей деятельности нет ничего “женского”, всё, что я начинаю, я довожу до конца, умею быть стойкой, энергичной и самоотверженной»[281]281
  Тенишева М.К., княгиня. Впечатления моей жизни. Л.: Искусство, 1991. С. 161.


[Закрыть], – признавалась княгиня в своих мемуарах.

Мария Клавдиевна родилась 20 мая 1858 года в семье скромного коллежского секретаря Клавдия Стефановича Пятковского[282]282
  Пономарева Н. И. Чувство пути // Тенишева М.К.Впечатления моей жизни. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 7 (Библиотека мемуаров: Близкое прошлое); Стругова О.Б. М.К.Тенишева. Неоконченный портрет // Княгиня Мария Тенишева в зеркале Серебряного века. М.: ГИМ, 2008. С. 11. Год рождения княгини был уточнён недавно. Ранее во всех справочных изданиях сообщалось, что Тенишева родилась в 1867 году. В своих мемуарах княгиня не указала ни одной точной даты, которая бы подсказала год её рождения.


[Закрыть]. Такова официальная версия. До сих пор остаётся тайной её происхождение: достоверно неизвестно имя настоящего отца девочки. Существует предание, что им был император Александр II[283]283
  Тенишева М.К., княгиня. Впечатления моей жизни / С. 11 Вст. ст. Н.И. Пономаревой.


[Закрыть]. Детство и отрочество будущей княгини прошли в доме состоятельного отчима, которому принадлежали дома в Москве и Санкт-Петербурге. В 1869 году Мария поступила в только что открывшуюся женскую гимназию М.П. Спешневой и М.Д. Дурново. Это была первая в России женская гимназия, где обучение велось по программе мужских реальных училищ. В 1876 году Мария вышла замуж за Рафаила Николаевича Николаева, выпускника привилегированного Училища правоведения и младшего брата кавалергарда Александра Николаева, фаворита великой княгини Марии Павловны и будущего командира Кавалергардского полка. С юных лет Мария привыкла вращаться в самом аристократическом обществе. Своего мужа она не любила, вступив в брак с ним лишь потому, что хотела как можно скорее вырваться из домашней «тюрьмы». Брак оказался неудачным. «Трудно было найти более ничтожных людей. Разговоры, мысли их, идеалы – невозможно описать. Всё было так серо, обыденно, бессодержательно. Пошлость колола глаза. Меня же манила жизнь. Хотела разгадать ее, заглянуть вперед, завоевать что-то. Постоянное общение с этими людьми давило, заглушало во мне все жизненные стремления, как непролазный бурьян. Только карты, скачки, балы да парады – в этом были все их интересы. В этой среде о книге не имели понятия, не говоря уже о науке, политике, искусстве, музыке или о чем-либо отвлеченном. Я задыхалась между ними…»[284]284
  Там же. С. 37.


[Закрыть] В 1877 году у супругов Николаевых родилась дочь Мария, но уже в 1881 году Мария Клавдиевна покинула дом своего мужа и вместе с дочерью уехала в Париж. В Париже она в течение двух лет училась пению и, вращаясь в среде творческой интеллигенции, водила знакомство с Антоном Григорьевичем Рубинштейном, Шарлем Гуно, Иваном Сергеевичем Тургеневым, Марией Гавриловной Савиной. «Я была еще в иллюзии, что артистической карьерой женщина может честно зарабатывать себе на жизнь, не входя с собой в сделку»[285]285
  Там же. С. 69.


[Закрыть]. Весной 1883 года Мария Клавдиевна впервые приехала в имение Талашкино, которое в то время принадлежало ее подруге детства Киту – княгине Екатерине Константиновне Святополк-Четвертинской. С этого момента две подруги, которых связало нечто большее, чем нежная женская дружба, уже никогда не расставались. Александр Николаевич Бенуа утверждал, что именно Екатерина Константиновна, предпочитавшая всегда оставаться в тени, была «настоящим инициаторомпроектов Тенишевой»[286]286
  Бенуа А.Н. Мои воспоминания: В пяти книгах. Книги четвертая, пятая. [Т. 2.] С. 52.


[Закрыть]. Осенью того же года подруги уехали в Париж, где Мария Клавдиевна продолжала заниматься вокалом, брала уроки рисования и с увлечением изучала технику древних эмалей. В 1887 году в Талашкино на средства Святополк-Четвертинской было открыто сельскохозяйственное училище для крестьянских детей, в котором помимо специальных предметов преподавались ремёсла и прикладные искусства. Так был дан толчок будущей просветительской деятельности Марии Клавдиевны. Вплоть до 1892 года она формально оставалась женой Николаева, но с мужем встречалась лишь эпизодически и жила своей жизнью, нисколько не сожалея о сделанном выборе. «Переступив через все пределы моего терпения, он оттолкнул меня своими непростительными слабостями, разрушив собственными руками нашу семейную жизнь»[287]287
  Тенишева М.К., княгиня. Впечатления моей жизни. С. 42.


[Закрыть]. Год шёл за годом. Порвавшая с мужем эмансипированная женщина не испытывала никакого смущения от своего весьма двусмысленного с точки зрения ханжеской морали положения в свете и всегда оставалась выше кривых улыбок окружающих: «всякий волен очернить меня потому только, что я одинока»[288]288
  Там же. С. 74.


[Закрыть]. Она приняла участие в одной из первых постановок Константина Сергеевича Станиславского – спектакле «Баловень» в театре «Парадиз», брала уроки акварели, училась в классе рисования Училища барона Штиглица в Петербурге. 20 апреля 1892 года Мария Клавдиевна вышла замуж за князя Вячеслава Николаевича Тенишева. Это еще одна загадка в ее жизни. Мы до сих пор не знаем, каким образом ей удалось получить развод с Николаевым и сохранить брачную правоспособность. По существовавшим в России законам Николаев должен был взять всю вину на себя, дабы предоставить своей бывшей жене возможность вновь вступить в брак. В то время развод по обоюдному согласию супругов был невозможен. Один из них должен был взять всю вину на себя. Скорее всего, владевший огромными капиталами князь Тенишев просто-напросто купил у вечно нуждавшегося в деньгах Николаева добровольное признание его вины в супружеской неверности. Став женой князя Тенишева, Мария Клавдиевна приобрела высокое общественное положение и стала очень богатой женщиной. Это открыло перед ней практически неисчерпаемые возможности как для самореализации, так и для благотворительности – от организации быта рабочих Брянского рельсопрокатного завода, председателем правления которого был ее муж, до меценатской деятельности во благо русской культуры. Для того чтобы выпросить у князя средства на все свои весьма затратные начинания, княгине Марии Клавдиевне приходилось прибегать к разнообразным ухищрениям. Князь Тенишев, начавший карьеру простым служащим с окладом в 50 рублей, был очень организованным человеком: он разбогател ценой своих собственных усилий, и его раздражало малейшее проявление безалаберности, которая зачастую шла рука об руку с богемой. «Это был характерный русский selfmade-man (человек, сам всего добившийся), собственным умом и смекалкой составивший себе огромное состояние и продолжавший его с успехом увеличивать посредством всяких деловых операций и индустриальных предприятий. …Вот кому не было никакого дела до чего-либо мистического, таинственного, невыразимого. То, что не поддаётся простейшему “научному” объяснению, что не отвечает практической полезности, отбрасывалось Тенишевым, как нечто лишнее и даже вредное»[289]289
  Бенуа А.Н. Мои воспоминания: В пяти книгах. Книги четвертая, пятая. [Т. 2.] С. 122 – 123.


[Закрыть] – так написал о князе хорошо знавший его Александр Николаевич Бенуа. Князь Вячеслав Николаевич не без оснований полагал, что друзья его жены из артистического мира водятся с Марией Клавдиевной исключительно из-за ее денег. Князь очень не любил богему, которую обожала княгиня. «Верь мне, – говорил он, – тебя берут только за деньги. Что им твои художественные инстинкты, твои способности, вкусы и понятия?.. Ты всегда живешь в каких-то иллюзиях и прикрываешься громкими фразами: общественное благо, развитие общества, расцвет искусства, и этим только себя обманываешь…»[290]290
  Тенишева М.К., княгиня. Впечатления моей жизни. С. 160.


[Закрыть] Однако Мария Клавдиевна нашла изящный способ избежать конфликта. Когда она поняла, что Вячеслав Николаевич ценит в ней исключительно красивую женщину, а не человека, у которого есть свои запросы к жизни, она, обращаясь к мужу с просьбой о деньгах на благотворительность, стала играть роль оскорбленной светской львицы.

«Я шла к нему в кабинет просить денег, но, получив отказ – вежливый, с поцелуем руки, – из просительницы превращалась в законодательницу, я требовала и говорила: “А я тебе говорю, что я так хочу. Прошу тебя, чтобы завтра это было сделано”… На это он вставал, целовал меня и, жеманясь, отвечал “Princesse, votre volonté – c’est la mienne (Княгиня, ваше желание – моё желание)”. И когда, сыграв роль капризной львицы, я, оскорбленная недостойной комедией, уходила от него, меня утешала мысль, что я делаю это не для себя, а ради идеи»[291]291
  Там же. С. 162.


[Закрыть].

Именно таким способом и были получены деньги на издание художественного журнала «Мир искусства». Это был качественно новый продукт, равного которому доселе не было среди отечественных художественных журналов. У «Мира искусства» был очень большой формат, позволявший публиковать качественные иллюстрации, органически входившие в систему авторских доказательств, а не просто украшавшие текст. Журнал печатался на превосходной бумаге, которая улучшалась год от года. Тексты набирались стильной елизаветинской гарнитурой: мир-искусники отыскали старинные матрицы времен императрицы Елизаветы Петровны и заказали отлить по ним шрифт для своего журнала. Елизаветинская гарнитура пережила своих создателей: она благополучно дожила до наших дней и иногда используется в дорогих альбомах и книгах по искусству. Издатели считали, что в художественном журнале нет мелочей: обложки, заставки, концовки, инициалы выполнялись талантливыми художниками, влюбленными в книжное искусство и книжную графику. Обложка для первого журнала была разработана на конкурсной основе. В конкурсе по просьбе Дягилева приняли участие десять незаурядных художников: Лев Бакст, Александр Бенуа, Михаил Врубель, Александр Головин, Константин Коровин, Евгений Лансере, Сергей Малютин, Елена Поленова, Константин Сомов, Мария Якунчикова. Победил Константин Коровин, и его рисунок был воспроизведен на обложке первых номеров «Мира искусства». И хотя княгиня Тенишева не была официально приглашена Дягилевым для участия в конкурсе, бравшая уроки рисунка и живописи Мария Клавдиевна «горела желанием личнокак-то принимать участие в журнале»[292]292
  Бенуа А.Н. Мои воспоминания: В пяти книгах. Книги четвертая, пятая. [Т. 2.] С. 210.


[Закрыть]. Во время очередной поездки в Париж княгиня на несколько часов в день запиралась в своей мастерской и упорно работала над сочинением графической композиции, способной наглядно выразить главную цель издания. Когда же княгиня ничтоже сумняшеся рискнула представить Дягилеву свой рисунок для обложки, вышел конфуз, имевший далекоидущие последствия. Сергей Павлович был неумолим: «Однако бедная Мария Клавдиевна так и не удостоилась чести выступить в собственном журнале. Сережа безжалостно и безапелляционно отверг этот опыт, и надо сказать, что он был совершенно прав. Зато княгине эта неудача не могла послужить поощрением к дальнейшему активномуучастию в том органе, который она считала своим и который ей уже начинал стоить немало денег»[293]293
  Там же.


[Закрыть].

Однако в момент подготовки к выпуску первого номера журнала еще ничего не предвещало грядущего конфликта. Элегантный и очаровательный Сергей Павлович, надо отдать ему должное, знал, как понравиться. Княгиня Мария Клавдиевна вспоминала: «Дягилев в эту минуту пел соловьем, уверял меня, что никто, кроме меня, не может внести свет куда-то и во что-то… и т. д. Это было очень красиво, очень трогательно…»[294]294
  Тенишева М.К., княгиня. Впечатления моей жизни. С. 161.


[Закрыть] Дягилев целовал ручки, расточал комплименты княгине и приносил счета. Савва Иванович Мамонтов вскоре после подписания договора об издании «Мира искусства» был арестован по надуманному обвинению, объявлен банкротом и разорен. Все тяготы по финансированию журнала в течение года несла одна княгиня Тенишева. «Мир искусства» стал ярким явлением культуры, однако ни о каком извлечении прибыли от этого художественного издания не было и речи. Тенишевой «Мир искусства» принес лишь ощутимые издержки – денежные убытки и моральную неудовлетворенность, сопряжённую с мучительными уколами ее самолюбию. Дягилев руководил журналом, совершенно не считаясь с пожеланиями и вкусами княгини. Уже в первом номере журнала была опубликована довольно-таки язвительная и резкая по тону заметка, направленная против двух устоявшихся авторитетов: известного пейзажиста и профессора Императорской академии художеств Юлия Юльевича Клевера и прославленного художника-баталиста Василия Васильевича Верещагина. В этой заметке, наделавшей много шуму и обратившей на себя внимание публики, мирискусники заклеймили Клевера и Верещагина как представителей антихудожественных, с их точки зрения, тенденций. Воспитанная передвижниками русская публика привыкла ценить реалистическую живопись. Однако у мирискусников были свои резоны, которые спустя полтора года изложил Александр Бенуа: «…в первом номере нужно было сразу высказаться как можно ярче, сразу выяснить свое отношение к тем антихудожественным тенденциям, главным представителем и пророком которых является у нас Верещагин»[295]295
  Сергей Дягилев и русское искусство. Статьи, открытые письма, интервью. Переписка. Современники о Дягилеве. В 2-х тт. Т. 2. С. 454.


[Закрыть]. Эта цель была достигнута, но эпатаж читателей достался дорогой ценой. Заметка возмутила некоторых именитых читателей журнала, к числу которых принадлежал и Павел Михайлович Третьяков, не столько по существу, сколько по форме. Третьяков соглашался с тем, что в творчестве и Клевера, и Верещагина в последние годы стали ощущаться зримые признаки упадка дарования, но полагал, что Дягилев взял не по чину: именитые художники «заслуживают порицания, но не от начинающего журналиста по искусству»[296]296
  Там же. С. 160.


[Закрыть]. Если отрицательный отзыв Третьякова о первом номере нового журнала был выражен в частном письме, то известный критик из демократического лагеря Владимир Васильевич Стасов в статье с красноречивым названием «Нищие духом» публично разнёс первые номера «Мира искусства». Стасовский разнос предопределил отрицательную реакцию печати на появление нового художественного журнала. Дерзкая выходка Дягилева и отрицательная реакция прессы на ее кровное детище «Мир искусства» – всё это обескуражило княгиню Тенишеву. Меценатка «осталась недовольна» новорожденным журналом и посчитала, что «надо укоротить Дягилева»[297]297
  Там же. С. 454.


[Закрыть]. Мария Клавдиевна полагала, что редактор допустил непростительную бестактность, решив использовать финансируемый ею журнал для проповеди собственных взглядов, идущих вразрез с ее воззрениями на русское искусство. Она почитала Верещагина живым классиком и выпад против него расценила как травлю, ответственность за которую падала на нее. Попытка княгини объясниться с Дягилевым не привела к желаемому результату: редактор не обратил ни малейшего внимания на слова меценатки. «Укоротить Дягилева» не удалось.

Мария Клавдиевна оказалась в весьма двусмысленной ситуации. Ее имя, положение в обществе, княжеский титул и огромное богатство не шли ни в какое сравнение с именем начинающего редактора. Поэтому в глазах общества именно княгиня Тенишева несла моральную ответственность за все прошлые и будущие выходки Дягилева на страницах «Мира искусства»: никто не хотел верить, что все без исключения публикуемые на страницах журнала материалы не были предварительно согласованы с Марией Клавдиевной и издаются без ее ведома и согласия. «С некоторыми людьми мне пришлось иметь объяснения самого тяжелого характера, расплачиваясь за чужую вину»[298]298
  Тенишева М.К., княгиня. Впечатления моей жизни. С. 166.


[Закрыть]. Хорошо воспитанной светской женщине претила манера Дягилева вышучивать и высмеивать всех и вся, «задевая людей за самые чувствительные струны»[299]299
  Там же. С. 167.


[Закрыть]. Дав Дягилеву немалые деньги, княгиня получила взамен одни лишь неприятности, которые сыпались на Марию Клавдиевну с двух сторон: как со стороны непокорного редактора, так и со стороны недовольных его выходками читателей. Ситуация усугублялась еще и тем, что наиболее известные и лично знакомые с княгиней Тенишевой художники из объединения «Мир искусства» в высшей степени нелестно отзывались о ней как о женщине. Константин Андреевич Сомов, в декабре 1898 года встретившийся с княгиней в Париже, в письме к своей близкой приятельнице художнице Елизавете Званцевой нарисовал весьма выразительный словесный портрет Марии Клавдиевны. Зоркий взгляд портретиста-психолога отметил красоту и любезность княгини, отличный туалет, «хорошо подвешенный язык» и полное отсутствие женского обаяния: «Она красива… но почему-то не имеет никакого женского шарма и потому не опасна для разборчивого и требовательного мужчины»[300]300
  Константин Андреевич Сомов: Письма. Дневники. Суждения современников / Сост., вступ. статья и примеч. Ю.Н. Подкопаевой и А.Н. Свешниковой. М.: Искусство, 1979. С. 65.


[Закрыть]. Ещё более жёстко и пристрастно по отношению к Тенишевой-женщине высказался Александр Бенуа: «Ни “с виду”, ни “по содержанию” мне Мария Клавдиевна не нравилась; я никак не мог согласиться, что репутация “красавицы” была ею заслужена. Правда, она была высокого роста, а по сложению могла сойти за то, что в те времена называли belle femme (красавицей); она обладала “пышным бюстом” и довольно тонкой талией. Но во всем этом не было никакого шарма. Черты ее лица были грубоватые, нос с горбинкой выдавался слишком вперед, рот был лишен свежести, а в глазах не было ни тайны, ни ласки, ни огня, ни хотя бы женского лукавства. Еще менее мне был по душе ее нрав. Благодушие Марии Клавдиевны, связанное со склонностью к веселью, ее “душа нараспашку”, казалось, должны были бы очаровывать, но, к сожалению, всему этому недоставало какой-то “подлинности” и не было чуждо известной вульгарности, никак не вязавшейся ни с ее титулом и ни с ее горделивой осанкой. Мария Клавдиевна, если и принадлежала по рождению и по своим двум бракам к тому, что называется высшим обществом, и обладала той долей образования, которая полагалась в этом кругу, однако в манерах, в разговоре и в самых оборотах мысли она обнаруживала нечто “простецкое”, а “хлесткость” ее мнений никак не соответствовало тому, что дается хорошим воспитанием»[301]301
  Бенуа А.Н. Мои воспоминания: В пяти книгах. Книги четвертая, пятая. [Т. 2.] С. 52 – 53.


[Закрыть]. Впрочем, Александр Николаевич старался быть объективным и не смог умолчать о том несомненном успехе, которым княгиня пользовалась у российского «Великого Инквизитора» – обер-прокурора Святейшего Синода, члена Государственного совета и статс-секретаря Его Императорского Величества Константина Петровича Победоносцева, любившего вести с ней продолжительные беседы. «Марию Клавдиевну нельзя было зачислить в категорию скучных светских дам или претенциозных “синих чулок”. В ней не было и тени жеманства или того, что тогда еще не называлось снобизмом»[302]302
  Там же. С. 195.


[Закрыть].

Почему же два незаурядных художника так настойчиво и обстоятельно отмечали отсутствие у княгини женского очарования? Складывается впечатление, что они сознательно стремились убедить как окружающих, так и самих себя в том, что их настороженное и недоверчивое отношение к чистоте намерений известной меценатки было оправданным. Мирискусники не верили в то, что княгиней движет только любовь к искусству. Константин Сомов был категоричен: «истинного понимания и любви и серьезного интереса в этом меценатстве нет»[303]303
  Константин Андреевич Сомов: Письма. Дневники. Суждения современников / Сост., вступ. статья и примеч. Ю.Н. Подкопаевой и А.Н. Свешниковой. М.: Искусство, 1979. С. 65.


[Закрыть]. Александр Бенуа полагал, что движущим мотивом всей благотворительности Тенишевой является стремление разведенной женщины реабилитироваться в глазах высшего общества. «Возможно, что в будущем рисовалась перспектива быть принятой ко двору, а это послужило бы ей чем-то вроде реабилитации после того, что она, разведясь со своим первым мужем, заняла в петербургском обществе несколько щекотливое положение»[304]304
  Бенуа А.Н. Мои воспоминания: В пяти книгах. Книги четвертая, пятая. [Т. 2.] С. 571.


[Закрыть]. Неприязнь знаменитого мирискусника к княгине была столь сильна, что Бенуа не постеснялся в своих мемуарах коснуться исключительно деликатной темы, сделав весьма прозрачный намек на то, о чём иной мемуарист предпочел бы умолчать. «Немудрено также, что между супругами происходили частые столкновения, и они стали учащаться по мере того, что Тенишев, женившийся по безумной страсти, стал к Марии Клавдиевне охладевать, что опять-таки совершенно понятно уже потому, что всем домогательствам влюбленного человека она противопоставляла не только холодность, но и едва скрываемое отвращение. Об этом непреодолимом отвращении она не стеснялась говорить с нами и даже напирала на это, быть может, не без тайной мысли, что тем самым она доставляет утешение своей подруге Киту Четвертинской»[305]305
  Там же. С. 123.


[Закрыть].

Разумеется, Мария Клавдиевна не могла не почувствовать такого к себе отношения. Прагматичный и хорошо знающий жизнь князь Тенишев оказался прав: от Марии Клавдиевны мирискусникам нужны были только деньги. Чашу терпения переполнила карикатура «Идиллия (Корова, которую доят разные прохвосты)» известного в то время художника Павла Егорьевича Щербова, опубликованная в журнале «Шут» в 1899 году. На злой карикатуре были изображены Лев Бакст (в виде петуха), Сергей Дягилев (доит корову), Дмитрий Философов, Михаил Нестеров, княгиня Тенишева (в виде коровы с большим выменем), Илья Репин, Савва Мамонтов (в виде мамонта). Карикатура хорошо запомнилась современникам. В 1939 году Михаил Васильевич Нестеров вспомнил о ней в разговоре со своим близким другом: «Изобразил Тенишеву, как ее доят мирискусники. Княгиня высокая была, огромная, породистая. Корова – похожа на Тенишеву удивительно, а корова, настоящая корова. Дягилев, в виде бабы, повязанный платком, доил ее. Корова оставила след. Петушок задорный клюет в нем зернышки. Петушок – вылитый Бакст. А я поодаль, в виде Христовой невесты, вышиваю в пяльцах шелками»[306]306
  Дурылин С.Н. В своем углу / Сост. и примеч. В.Н.Тороповой; предисл. Г.Е. Померанцевой. М.: Молодая гвардия, 2006. С. 856 (Библиотека мемуаров: Близкое прошлое).


[Закрыть]. Карикатура попала точно в цель. В артистической натуре Дягилева мирно уживались обаяние и цинизм, аристократизм и бесстыдство, гений и беспутство. «Я, во-первых, большой шарлатан, – писал он своей мачехе, – хотя с блеском, во-вторых, большой шармер, в-третьих, большой нахал, во-четвертых, человек с большим количеством логики и малым количеством принципов»[307]307
  Лапшина Н.П. «Мир искусства»: Очерки истории и творческой практики. М.: Искусство, 1977. С. 23; Боулт Джон Э. Серебряные пряди, Серебряный век: Сергей Дягилев и эстетика модернизма // Видение танца. Сергей Дягилев и Русские балетные сезоны. Милан: Skira, 2009. С. 58.


[Закрыть]. В январе 1899 года Константин Сомов, ставший свидетелем дягилевской манеры общения с княгинями Тенишевой и Святополк-Четвертинской, писал: «Сережа в Париже оседлал и заговорил княгинь так, что они прямо млеют от него…» Сомов прозорливо разглядел потребительское отношение Дягилева к княгиням. Сергей Павлович «желает властвовать и надеть свой намордник на этих баб»[308]308
  Константин Андреевич Сомов: Письма. Дневники. Суждения современников / Сост., вступ. статья и примеч. Ю.Н. Подкопаевой и А.Н. Свешниковой. М.: Искусство, 1979. С. 67.


[Закрыть].