Текст книги "Закат империи. От порядка к хаосу"

«Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения. И вот некоторые из нас принимаются кричать: пойдемте в это болото! – а когда их начинают стыдить, они возражают: какие вы отсталые люди! и как вам не совестно отрицать за нами свободу звать вас на лучшую дорогу! – О да, господа, вы свободны не только звать, но и идти, куда вам угодно, хотя бы в болото; мы находим даже, что ваше настоящее место именно в болоте, и мы готовы оказать вам посильное содействие к вашемупереселению туда. Но только оставьте тогда наши руки, не хватайтесь за нас и не пачкайте великого слова “свобода”, потому что мы ведь тоже “свободны” идти, куда мы хотим, свободны бороться не только с болотом, но и с теми, кто поворачивает к болоту!»[369]369
  Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 6. С. 9 – 10.


[Закрыть]

Эпилог
1917 год

Встреча Нового года всегда провоцирует размышления о том, каким станет год наступающий и в чем будет его отличие от года предшествующего. 1917 год не был исключением. Если мы вчитаемся в первые номера российских газет, вышедших в свет 1 января, то перед нашим взором возникнет былое в его незавершенности и непредсказуемости. Искушенный политик и опытный финансист, рабочий и крестьянин, боевой офицер и обычный российский обыватель – все надеялись, что наступивший год развяжет, наконец, те гордиевы узлы, что в изобилии появились в предшествующие годы. Первая мировая война продолжалась, и все россияне вне зависимости от их сословной принадлежности жаждали мира. И хотя прошедший 1916 год, несмотря на грандиозный успех Брусиловского прорыва, не принес окончания мировой бойни, россияне верили, что 1917 год станет годом победы союзников и поражения центральных держав. Однако реальная российская действительность находилась в очевидном противоречии с этими радужными надеждами.

О чем же писали в этот день газеты? Печатные издания вне зависимости от их партийной принадлежности и политических симпатий без обиняков говорили о неизбежности революции. Сейчас, спустя 90 лет после описываемых событий, иногда даже кажется, что газеты исподволь готовили сограждан к неизбежным социальным потрясениям. Разумеется, это всего лишь иллюзия, однако в начале января 17 го для наиболее образованных и проницательных россиян неотвратимость радикальных перемен в ближайшем будущем была очевидной. Депутат Государственной думы осознавал, что Российская империя встречает Новый год в условиях нарастающего государственного кризиса, поэтому он не побоялся сформулировать радикальный вывод: «Нужно разрушающуюся систему безответственности заменить управлением ответственным… Изменение системы управления становится снова лозунгом момента…»[370]370
  Кокошкин Ф. Наш государственный кризис // Русские ведомости. 1917. 1 января. № 1 // 1917. М.: Издательская программа «Интерроса», 2007. С. 4.


[Закрыть] Политик пророчил России политическую революцию. Экономист утверждал, что экономика страны смертельно больна и что только радикальное хирургическое вмешательство способно покончить с затянувшейся болезнью. Экономист подсчитал, что в обращении находится около 8,5 миллиарда бумажных денег, ценность которых падает с каждым днем. Свои военные расходы Российская империя покрывала в значительной мере за счет выпуска бумажных денег. Экономист предлагал обложить прогрессивным подоходным и поимущественным налогом всех россиян, иначе избыток с каждым днем дешевеющих бумажных денег приведет к неизбежному краху всей финансовой системы и к остановке производства[371]371
  Соколов А.Война и наши финансовые перспективы // Там же.


[Закрыть].

Во время войны в стране были установлены твердые закупочные цены на продукты первой необходимости, к числу которых были отнесены зерно, мука, крупа, мясо, рыба, соль, яйца, мешки, табак. 8 сентября 1916 года Николай II утвердил положение Совета Министров об уголовной ответственности торговцев и промышленников «за возвышение или понижение цен на предметы продовольствия или необходимой потребности». Список таких предметов постоянно расширялся, и в январе 17 го Совет Министров повсеместно запретил в империи продажу или передачу каким-либо иным способом различных видов свиных кож[372]372
  Воспрещение свободной торговли сырыми кожами // Новое время. 1917. 13 января. № 14677 // Там же. С. 16.


[Закрыть]. Действующая армия нуждалась в коже. Была установлена государственная монополия на свиную кожу, которую можно было продавать только в казну и только по твердой цене. Однако на практике эти установленные государством предельные цены применялись только к заготовкам на армию и не стали общеимперскими твердыми ценами. Стремясь обеспечить защитников родины всем необходимым, власть прибегала к реквизициям. Так, например, в Одессе была проведена реквизиция одеял для нужд больных и раненых воинов. «Петроградские ведомости» писали по этому поводу, что осознавшие свой долг перед родиной одесситы «не только доставили всё нужное количество одеял, но отказались в громадном большинстве случаев от получения за них платы»[373]373
  Петроградские ведомости. 1917. 6 января. № 4 // Там же. С. 11.


[Закрыть]. В Нижнем Новгороде была проведена реквизиция шерсти на всех нижегородских складах. Верховная власть приняла чрезвычайные меры и фактически ввела государственную торговую монополию на дефицитные продукты, производившиеся в недостаточном количестве. Именно во время Первой мировой войны в Российской империи впервые возникли «центросахар», «центромука» и другие «центры», получившие в свои руки громадную власть[374]374
  Продовольственный кризис и продовольственная политика // Там же. С. 4.


[Закрыть]. «Центры» распределяли весь вырабатываемый дефицитный продукт среди отдельных категорий и районов потребления, контролировали перевозку и даже оказывали влияние на производство этих продуктов. Дабы обеспечить успех административного вмешательства в сферу экономики, было запрещено вывозить товары первой необходимости за пределы тех или иных административных единиц. Пассажирские поезда, прибывающие в Петроград или Москву из Сибири, подвергались тщательному досмотру. До каких нелепостей доходило дело, мы можем судить по небольшой заметке, опубликованной в газете «День»: «Желающие провезти пять фунтов масла прячут его в подушки, в чемоданы с бельем, как драгоценность. А между тем масла в Сибири миллионы пудов и лежит оно неведомо для кого и для чего… У пассажиров ощупывают и прокалывают корзины и тюки, боясь, как бы не вывезли в Россию лишних десяти фунтов мяса…»[375]375
  Люди иного мира // День. 1917. 6 февраля. № 35 // Там же. С. 38.


[Закрыть] Однако черный рынок не желал считаться с административным вмешательством. Государство повело массированное наступление на черный рынок и потерпело сокрушительное поражение. Одна из российских газет констатировала результат государственного вмешательства: «Страна оказалась разделенной на большое число изолированных владений, обмен продуктов между которыми происходит с не меньшими затруднениями, чем между самостоятельными государствами…»[376]376
  Продовольственный кризис и продовольственная политика // Там же. С. 4.


[Закрыть]

В результате в Российской империи произошло небывалое доселе раздвоение государственных закупочных цен и цен черного рынка. Крайнее несоответствие между спросом и предложением товаров вызвало небывалый рост цен. В этой мутной воде «мародёры тыла», зарабатывающие по 400 – 500% на каждой сделке, ощущали себя очень комфортно[377]377
  Торгово-промышленное бесстыдство // Московские ведомости. 1917. 27 января. № 22 // Там же. С. 27.


[Закрыть]. Петроградские рестораны охватила настоящая «кутежная эпидемия». Громадные куши, нажитые спекулянтами на поставках в армию, основательно «проветривались» в дорогих столичных ресторанах. Спекулянты заполнили первоклассные рестораны, театры, кинематографы, выставки Петрограда. Обилие денег способствовало взлёту искусства. Петроградские художники, принявшие участие в вернисаже «Союза русских художников», в первый же день открытия выставки распродали все свои картины. Во время премьерного показа «Маскарада» в Александринском театре кресло в 6 м ряду стоило 22 или 23 рубля. (Чтобы оценить баснословность этой суммы, следует учесть, что фунт сахара у спекулянтов стоил 1 рубль 60 копеек, в пять раз дороже, чем по карточкам.) Популярное у столичной богемы кафе «Привал комедиантов», расписанное самим Судейкиным, в котором выступали самые знаменитые поэты Петрограда – от Ахматовой до Маяковского, – перестало быть доступным обитателям мансард. «Привал комедиантов» превратился в «Привал спекулянтов»[378]378
  Острожский К. «Привал спекулянтов» // Новое время. 1917. 23 февраля. №14716 // Там же. С. 54.


[Закрыть]. И хотя балетные артистки ощущали туфельный кризис – до войны балетные туфли с твердыми носками выписывали из Милана – на качестве балетных постановок это печальное обстоятельство никак не сказалось[379]379
  Балетные артистки сейчас ощущают туфельный кризис // Биржевые ведомости. 1917. 10 февраля. № 16095 (вечерний выпуск) // Там же. С. 45.


[Закрыть]. Несмотря на дороговизну билетов – билет в ложу стоил 3 рубля, – при переполненных кинозалах шли фильмы с Верой Холодной. Цыганские хоры переживали свои лучшие дни. Наездники на бегах зарабатывали громадные суммы. Про одного из лучших наездников рассказывали, что он за год заработал не менее 200 тысяч рублей[380]380
  Розыгрыш Императорского приза в 24 000 рублей // Петроградская газета. 1917. 11 февраля. №41 // Там же. С. 45.


[Закрыть]. На бегах процветал тотализатор. «Мародёрская вакханалия» шла рука об руку с ростом преступности. Резко изменился внешний вид грабителя и жулика. Грабители облачились в дорогие шубы и стали одеваться по последней моде. Газеты сетовали, что грабителя банка стало трудно отличить от финансиста. Мошенники и жулики не брезговали офицерской формой или одеждой сестер милосердия, взывая к патриотическим чувствам сограждан. Власть безуспешно боролась как со спекуляцией, так и с преступностью: попадались только мелкие сошки. Так, например, в Ростове-на-Дону «за спекулятивное сокрытие мяса» были арестованы пять торговцев. Незадачливых спекулянтов под конвоем полиции привели на базар, где вынудили продать мясо не по ценам черного рынка, а по государственной таксе. «Мера эта произвела успокаивающее воздействие на население…» – с удовлетворением писала газета «Русское слово»[381]381
  Воздействие на торговцев // Русское слово. 1917. 18 января. № 14 // Там же. С. 19.


[Закрыть]. Страну захлестнула волна спекуляции, а продовольственный вопрос стал, как писали газеты, вопросом политическим.

И профессиональный экономист, и рядовой обыватель видели, что государственное вмешательство в экономическую сферу жизни общества не привело к увеличению производства товаров первой необходимости и не позволило покончить с их дефицитом. Несмотря на этот очевидный для всех факт, стали раздаваться голоса о наступлении зари новой эры в жизни всего человечества – эры чрезвычайного расширения функции государства. «Вступив на войну, вооруженный народ как бы передает государству попечение о своих семьях, о своих хозяйствах, о всех своих нуждах, остающихся позади фронта. И государство в этом положении яснее, чем в каком-нибудь другом, является воплощением народного единства, душой и силой нации, сберегателем не только общих, но и всех частных интересов, а с тем вместе распорядителем всего, что есть в стране…»[382]382
  Под знаком войны // Там же. С. 5.


[Закрыть] Возникла парадоксальная ситуация: рядовой россиянин не ощутил никакого существенного облегчения от того, что власть стала пытаться регулировать экономическую жизнь общества. Более того, он каждодневно сталкивался со стихией черного рынка, не желающего подчиняться государственным установлениям. И в сознании рядового россиянина стала крепнуть, расти и шириться идея государственности: обыватель стал воспринимать государство как своего единственного защитника не только от внешнего врага, но и как «стимул самосохранения и самопомощи в борьбе с окружающими враждебными силами и неблагоприятными условиями природы…»[383]383
  Там же.


[Закрыть]. Так в стране возникла питательная среда для размножения идей государственного социализма.

Привычная система базовых ценностей претерпела за годы войны качественные изменения. Многие деформации стали необратимыми. В первый день Нового года одна из газет писала, что день окончания войны не станет днем возвращения былых нравственных ценностей и прежних убеждений. Протоиерей И. Восторгов в статье с красноречивым названием «Отрезвление» утверждал, что Первая мировая война вызовет «огромный внутренний кризис человечества»[384]384
  Восторгов И., протоиерей// Московские ведомости. 1917. 1 января. №1 // Там же.


[Закрыть]. Протоиерей трактовал грядущий кризис как справедливую расплату за все заблуждения XIX века с его культом материальной пользы и пророчил, что грядущее ознаменуется возрождением духа и его перевесом над материей. Принцип личной пользы будет посрамлен и лишится своих господствующих позиций. «После войны… национальные и государственные интересы будут ставиться выше интересов личности, а принцип обязанностей будет поставлен выше принципа прав…(курсив мой. – С.Э.)»[385]385
  Там же.


[Закрыть]. Практически протоиерей гениально предсказал путь, по которому страна будет идти семь следующих десятилетий. Но он сам, не подозревая об удивительной точности своего прогноза, ратовал за возрождение религиозных ценностей. Россияне должны отринуть слепое подражание безрелигиозной культуре Запада с ее подавлением и полным игнорированием запросов духа – «веры, Церкви, богообщения, вечной жизни… Пресловутые идеи права, свободы личности, прогресса, демократии и исповедание принципа, что “человек есть мера вещей”, – не заменят никогда этих вечных ценностей»[386]386
  Там же.


[Закрыть].

Вот о чем писали русские газеты 1 января 1917 года. Так представляли они своим читателям ближайшее и отдаленное будущее. И никто не посчитал нужным упомянуть в этой связи венценосного правителя страны Николая II. Ни у «хозяина земли русской», как он сам себя аттестовал, ни у императорской фамилии будущего не было.

На фронтах продолжались бои, а обыденная жизнь столичного Петрограда была ознаменована небывалым ростом вооруженной преступности. Преступники стали отличаться особой дерзостью. В конце января во время прогулки на Крестовском острове морской министр адмирал Григорович неожиданно подвергся нападению двух хулиганов. Прогуливающийся без охраны адмирал не растерялся и выхватил из кармана револьвер. Хулиганы бросились бежать и скрылись в воротах пустующей дачи. Погоня результатов не дала[387]387
  Нападение на морского министра // Русское слово. 1917. 28 января. №23 // Там же. С. 28.


[Закрыть]. Обычные меры борьбы с вооруженной преступностью показали свою неэффективность. Нужны были меры чрезвычайные. Петроградский градоначальник был вынужден созвать особое совещание для выяснения мер по предупреждению краж и грабежей в столице. Власть была склонна объяснять рост преступности военными обстоятельствами. Общество с негодованием встречало подобные объяснения. Газета «Новое время» писала: «Но ведь полиция от войны не потерпела ущерба: и пристава, и околоточные, и городовые благополучно избегают призыва на фронт и, следовательно, кадры их не поредели…»[388]388
  Что ни день, то кражи и грабежи // Новое время. 1917. 7 января. № 14670 // Там же. С. 12.


[Закрыть]

Рост преступности происходил на фоне затяжного общероссийского продовольственного кризиса. Власть запретила вывоз зерна и муки из Донской области[389]389
  Запрещение вывоза хлеба // Утро России. 1917. 22 января. № 22 // Там же. С. 22.


[Закрыть]. Одновременно в области были введены карточки на мясо. Даже в далеком Томске были введены хлебные карточки[390]390
  Продовольствие. Момент наступил // Русское слово. 1917. 5 января. №4 // Там же. С. 10.


[Закрыть]. А в Москве в начале января последовало официальное запрещение изготовлять «пирожные, торты, тянучки и другие высокие сорта конфектного производства»[391]391
  Московская жизнь // Петроградские ведомости. 1917. 8 января. № 5 // Там же. С. 12.


[Закрыть]. Петроградский градоначальник воспретил выпечку и продажу сдобных булок, куличей, пирожных, баранок, сушек и «вообще всех нетаксированных хлебных продуктов»[392]392
  Воспрещение выпечки баранок и сушек // Русская воля. 1917. 7 февраля. № 37 // Там же. С. 39.


[Закрыть]. Был установлен недельный срок для свободной продажи имевшихся в магазинах продуктов. В итоге на Невском проспекте у входа в знаменитый кондитерский магазин появился довольно большой «хвост» (так в те годы именовали очередь). «Это те несчастные, которые не могут пить чай без чего-нибудь сладкого», – язвительно заметила «Петроградская газета»[393]393
  Дошло до того, что появились «хвосты» у магазинов конфет! // Петроградская газета. 1917. 7 февраля. №37 // Там же.


[Закрыть]. Действительно, до этого Петроград видел только «хвосты» у мясных, хлебных и молочных лавок. А в это время на Алтайской железной дороге, между Бийском и Семипалатинском, скопилось 4 миллиона пудов мяса. Мясо было сложено под открытым небом, и от порчи его сберегали только сильные морозы. В газете «Русское слово» периодически появлялись заметки об этих мясных залежах и выражалось справедливое опасение, что с наступлением оттепели всё это громадное количество мяса неизбежно начнет гнить[394]394
  4 000 000 пудов мяса // Русское слово. 1917. 18 января. №14 // Там же. С. 19.


[Закрыть]. «Сибирские пути сообщения решительно не могут справиться с вывозом мяса. Кроме Алтайской дороги, крупные залежи мяса скопились на новой Ачинско-Минусинской дороге…»[395]395
  Еще мясо // Русское слово. 1917. 27 января. №22 // Там же. С. 27.


[Закрыть] – писало «Русское слово» 27 января 1917 года.

Продовольственный кризис был вызван не истощением ресурсов воюющей страны, а низкими твердыми ценами на хлеб, которые установило государство. Нехватка хлеба стала ощущаться даже в ресторанах. «Во многих ресторанах и столовых обед подавался с очень ограниченной порцией хлеба, а в некоторых хлеб вовсе не подавался… – Приходите со своим хлебом-с! – заявляли “человеки” (так презрительно называли официантов. – С.Э.) …»[396]396
  Новый «Пуст» // Петроградская газета. 1917. 11 февраля. № 41 // Там же. С. 45.


[Закрыть] Наиболее проницательные современники прекрасно осознавали, что «продовольственный кризис – это в значительной мере кризис хозяйственных отношений между городом и деревней»[397]397
  Гольдберг А. Город и деревня // Русская воля. 1917. 9 февраля. №39 // Там же. С. 42.


[Закрыть]. Предпринятая властью попытка регулировать рыночные цены на хлеб незамедлительно привела к его исчезновению с рынка. «Как только были объявлены низкие постоянные цены, – подвоз хлеба прекратился. Крестьяне, явившиеся с нагруженными возами, заворачивали оглобли и с ругательствами уезжали с базара»[398]398
  Парламентские заметки: Хлеб и политика // Новое время. 1917. 24 февраля. № 14717 // Там же. С. 54.


[Закрыть]. Пусто стало не только на городских, но и на деревенских базарах. «Муки и хлеба нет, нет и мяса…»[399]399
  На деревенских базарах // Там же.


[Закрыть] Промышленность практически полностью работала на оборону страны. Об удовлетворении нужд деревни никто не заботился. Крестьяне, сдающие свой хлеб государству по твердым ценам, были вынуждены втридорога покупать в городе промышленные товары: на них твердые цены не были установлены. Возникли ножницы между ценами на хлеб и промышленные товары – и крестьяне предпочли вернуться к натуральному хозяйству в деревне. Как только началась Первая мировая война, в Российской империи был повсеместно введен «сухой закон»: полностью прекратились производство и продажа спиртных напитков. Государство лишилось значительной доли своих прежних доходов. В деревнях стало процветать самогоноварение. Тайные водочные заводы стали плодиться, как грибы. Производство самогона было делом исключительно рентабельным и позволяло крестьянам изыскивать деньги для приобретения постоянно дорожающих промышленных товаров. А в это время даже армии не хватало хлеба: в феврале 17 го войскам действующей армии был прекращен отпуск хлеба на приготовление кваса[400]400
  Запрещение кваса // Утро России. 1917. 21 февраля. № 52 // Там же. С. 53.


[Закрыть]. Вот почему крестьянин, укрывающий хлеб от государственных реквизиций и перегоняющий зерно через самогонный аппарат, вызывал нескрываемое раздражение как власти, так и горожан. Сформировался устойчивый антагонизм между городом и деревней. Сельские жители, готовые отдать последнюю голову скота для нужд действующей армии, считали «обидным для себя» кормить дешевым мясом городских жителей. По этому поводу выборные от схода поселян одного из донских хуторов подали форменную жалобу окружному атаману. «Мы сами, – говорится в жалобе, – не едим мяса. Полагаем, что и городские жители не помрут без него. Если последний скот съедят в городах, то пахать будет нечем, и мы можем остаться без хлеба…»[401]401
  Деревня и город // Русское слово. 1917. 31 января. №25 // Там же. С. 32.


[Закрыть]

Вечером 23 февраля 1917 года в Петрограде обнаружились «первые признаки народного движения». Началась Февральская революция. Во время обсуждения продовольственного вопроса, переросшего в вопрос политический, на заседании Государственной думы выступил крестьянин К.Е. Городилов. Оратор утверждал: «Низкие цены на хлеб погубили страну, убили торговлю и всё земледельческое хозяйство… Крестьян снова закрепощают. Их заставляют засевать поля и отдавать хлеб по низким дешевым ценам»[402]402
  На вчерашнем заседании Государственной Думы [по телефону от нашего корреспондента]. Продовольственный вопрос // Русские ведомости. 1917. 24 февраля. №45 // Там же. С. 55.


[Закрыть]. Оратор настаивал, чтобы твердые цены были распространены не только на хлеб, но и на все предметы, в которых нуждается деревня. Выступление Городилова неоднократно прерывалось возгласами: «Браво, браво!» И тогда слово взял депутат А.И. Шингарев. Он не отрицал ни рознь города и деревни, ни тяготы, выпавшие на долю крестьян. Однако депутат полагал, что государственная власть имеет право взять хлеб у крестьян за бесценок. «Хлеб должен быть доставлен армии, населению, рабочим, работающим на оборону, и городам. Мы со своей стороны должны сказать с этой высокой трибуны: хлеб надо подвезти, его надо сдать… Госдума должна сказать всем, кто имеет хлеб: дайте его!..»[403]403
  Там же.


[Закрыть] Так столкнулись две правды. Добиться компромисса было нельзя.

Вопрос существования твердых закупочных цен на хлеб стал самой важной и системообразующей российской проблемой, вокруг которой группировались все остальные. Эта проблема подрывала единство нации и угрожала существованию государства. Февральская революция не только не смогла решить эту проблему, но даже не рискнула приступить к ее решению. Шла война, и Временное правительство не осмелилось оставить действующую армию без продовольствия и не отважилось отменить твердые закупочные цены на хлеб. 25 августа 1917 года в газете «Московский листок» был сделан неутешительный вывод: «Правительство не решается отменить твердые цены, так как это означало бы банкротство казны. Скачок цен на хлеб при отмене твердых цен явился бы непосильным для государственного казначейства, так как четверть мужского рабочего населения состоит на иждивении казны… Выхода в том направлении, в котором продовольственная политика ведется сейчас, – нет. И мы неудержимо катимся к продовольственной катастрофе»[404]404
  Продовольственная катастрофа // Московский листок. 1917. 25 августа. №192 // Там же. С. 208.


[Закрыть]. Продовольственная катастрофа породила агонию угольной промышленности в Донецком бассейне. Несмотря на то что в Екатеринославской губернии был собран богатый урожай, крестьяне отказались дать хлеб рабочим. Добыча угля неуклонно снижалась. Железные дороги, фабрики и заводы в любой момент могли остаться без топлива и были бы вынуждены прекратить свою работу. Продовольственная катастрофа породила развал всей хозяйственной жизни страны и угрожала неминуемым развалом государства.

И каким бы чудовищным ни казалось нам сейчас то, что произошло в октябре 17 го, население страны уже было психологически подготовлено к большевистскому экстремизму. Населению не нужно было объяснять ни что такое насильственное изъятие хлеба у крестьян, ни что такое экспроприация. За годы войны городские жители – от рабочего оборонного завода до чиновника, от работника городского хозяйства до учителя – все были приучены к тому, что государство берет на себя решение их насущных бытовых проблем. И как бы плохо оно это ни делало, именно на государственное вмешательство, а не на свободный рынок уповали изголодавшиеся горожане. Большевики лишь последовательно довели до логического конца ту экономическую политику, основные контуры которой были очерчены еще в годы Первой мировой войны, когда власть стала переводить экономику страны на мобилизационные рельсы.

То самое неприятие буржуазных ценностей и личной ответственности, которое в течение нескольких поколений демонстрировало русское образованное общество, привело к тому, что русский интеллигент легко воспринял идею всепроникающего вмешательства государства во все сферы жизни общества – от снабжения населения продовольствием и топливом до государственного диктата в сфере культуры.