Текст книги "Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна"

– Начинаем первый психоз.

Желтые огоньки побежали вперед в черноту.

Видимо, захватчики наконец их заметили, потому что корабль начал ускоряться. Но убежать от катеров такая махина не могла, а чтобы перескочить на другое течение, не хватало свободного пространства. Три группы желтых точек – одна в боевом порядке, другая бесформенная, третья рассосредоточенная – нагоняли. Через три минуты захватчики решили принять бой. На экране вдруг появилась россыпь красных огней: вражеские «пауки», которые тоже разделились на три стандартные атакующие группы.

– Смысл жизни рассеялся, – объявил Тарик. – Не впадать в уныние!

Пусть эти сосунки только сунутся!

Давай, Киппи: низко, жестко и быстро!

Если сдрейфят и нападут первыми, им крышка!

Тарик:

– Приготовиться к преодолению враждебных защитных механизмов. Так. Выписать успокоительное!

Но катера захватчиков построились не в наступательном порядке. Одна треть рассеялась веером в горизонтальной плоскости; вторая группа курсировала в плоскости, смещенной относительно первых на шестьдесят градусов; третья отклонилась еще на шестьдесят. Таким образом, головной корабль оказался в трехсегментной защитной решетке. «Пауки» доходили до конца своей траектории и двигались в обратном направлении, насыщая оборону, плетя вокруг корабля что-то вроде паутины.

– Осторожно. Противник усилил защитные механизмы.

Что за строй такой?

Ладно, пробьемся. Боишься?..

По одному каналу вдруг зашипели помехи.

Твою мать! Попали в Копыто!

Киппи, выводи нас. Вот так. Копыто, слышишь меня?

Как они его? Уходим.

– Применить активную терапию на правом фланге! Усилить внушение! По центру – принцип удовольствия. Левый фланг – к чертям.

Ридра неотрывно следила за тем, как желтые огоньки пытаются пробить гипнотически пульсирующую красную решетку, паутину, сеть…

Сеть! Картинка в ее уме вдруг перевернулась, и в таком ракурсе появились все недостающие штрихи. Эта решетка по строению была идентична той трехточечной сетке, которую она пару часов назад разорвала над гамаком. Только добавилась еще переменная времени. Вместо нитей были траектории кораблей, но принцип был тот же. Она схватила с пульта микрофон:

– Тарик!

По сравнению со звуками, которые сейчас плясали у нее в сознании, эта последовательность переднеязычного взрывного, дрожащего и велярного тянулась целую вечность.

– Калли, Моллья, Рон! – рявкнула она. – Координаты зоны боя, живо!

– А? – удивился Калли. – Хорошо.

И начал настраивать на ладони циферблат космометра. Как медленно, подумала она. Как медленно они все движутся. Она знала, что́ нужно, необходимо сделать, и теперь наблюдала за развитием событий.

– Ридра Вон, Тарик занят, – раздался суровый голос Мясника.

– Координаты: три-Б, сорок один-Ф и девять-К, – вынырнул Калли из-за ее левого плеча. – Быстро мы, а?

Ридре показалось, что запросила она их час назад.

– Мясник, записал координаты? Так, через… двадцать семь секунд катер пройдет через точку… – Она назвала три координаты. – Пусть ближайшие невротики по нему ударят.

Пока ждала ответа, сообразила, куда надо бить дальше.

– Через сорок секунд от этого – три, два, один – момента через точку… – она назвала другие координаты, – пройдет другой катер. Весь огонь по нему. Первый вывели из строя?

– Да, капитан Вон.

Колоссальное изумление и облегчение. По крайней мере, Мясник прислушался. Она назвала координаты еще трех кораблей в сети.

– Теперь избавьтесь от них, и все развалится!

Раздался голос Тарика:

– Приготовиться к групповой терапии!

Желтые «пауки» вновь рванулись в ночь. На месте, где должны были быть катера захватчиков, теперь зияли дыры; там, откуда должно было прийти подкрепление, теперь царил хаос. Сперва один, потом другой красный огонек отступил с позиции.

Желтые пробились за оборонительный кордон. Красную точку головного корабля встряхнуло от виброудара.

Держась за плечи Карлоса и Флопа, Ратт запрыгал верх-вниз.

– Ура, мы победили! – заорал маленький инженер-реконверсионщик. – Мы победили!

Взвод начал перешептываться, а Ридре показалось, будто она где-то далеко-далеко. Они все говорят так медленно, тратят такую уйму времени, чтобы выразить вещи, которые укладываются в несколько простых…

– Ты как, ка’итан? – Коготь положил желтую лапу ей на плечо.

Она попыталась ответить, но из губ вырвался только низкий всхлип. Она повисла на его руке.

Подошел Капрал:

– Как себя чувствуешь?

– Т-т-т-т… – начала она и поняла, что не знает, как это будет на Вавилоне-17, – тошнит. Черт, меня тошнит.

Стоило ей это выговорить, головокружение прошло.

– Может, тебе прилечь? – спросил Капрал.

Она отрицательно мотнула головой. Напряжение в плечах и спине, тошнота отступали.

– Да нет, все нормально. Перевозбудилась, наверное.

– ’рисядь, – сказал Коготь, предлагая ей опереться на пульт.

Но она выпрямилась:

– Не надо. Мне правда полегчало. – Она глубоко вдохнула. – Видите? – Высвободилась из-под руки пилота. – Прогуляюсь. Приду в себя.

И Ридра, все еще пошатываясь, зашагала по галерее. Она чувствовала, что остальные опасаются ее отпускать, но ей вдруг захотелось оказаться в другом месте.

Когда добралась до верхних уровней, дыхание нормализовалось. От перекрестка расходились шесть коридоров с пандусами и спускались на другие уровни. Она остановилась, соображая, куда дальше, затем обернулась на звук.

По коридору шли несколько человек из экипажа «Джебеля», в том числе Мясник. Он облокотился на закраину шлюзового проема, ухмыльнулся Ридре и, видя ее замешательство, указал вправо. Говорить не хотелось, так что она просто улыбнулась в ответ и отдала ему честь. Пока она шла к правому пандусу, до нее дошел смысл его ухмылки. Да, в ней сквозила гордость их общей победой (благодаря чему можно было обойтись и без слов) и непосредственное удовлетворение тем, что он оказался ей полезен. Но и всё. Не хватало вполне ожидаемой иронии по адресу заблудившегося человека. Эта ирония ее бы не обидела, но ее отсутствие приятно удивляло. Впрочем, оно хорошо согласовывалось с полученными ранее впечатлениями о нем: жесткость, брутальность и в то же время невероятная животная пластика.

Когда Ридра дошла до столовой, на лице у нее все еще блуждала улыбка.

II

Ридра нагнулась над перилами, наблюдая за происходящим на изогнутой площадке грузового шлюза.

– Капрал, гони ребят вниз, пусть помогут с транспортными лебедками. Тарик говорил, нужна помощь.

Капрал привел взвод к подъемнику, опускавшемуся в недра «Джебеля».

– Так, спу́ститесь – подойдете к тому человеку в красной рубашке. Он вам работу назначит. Да, работу. Чего так вылупился, болван? Кайл, застегни ремни, а? Тут высота двести пятьдесят футов; свалишься – головка заболит. Вы двое, отставить! Не важно, кто первый начал. Марш вниз – и за дело…

Ридра смотрела, как демонтажные бригады снимают с останков кораблей – дружественного и вражеского – и их многочисленных катеров оборудование, органические припасы, передают их принимающим, как в погрузочной зоне растут штабеля рассортированных ящиков.

– Катера скоро будем сбрасывать за борт. К сожалению, «Рембо» тоже. Если хотите, капитан, можете что-нибудь оттуда забрать.

Она обернулась на голос Тарика.

– Мне нужно будет взять кое-какие важные бумаги и записи. Оставлю взвод здесь, сходим с офицерами.

– Прекрасно. – Тарик встал рядом с ней у перил. – Как только закончим здесь, отправлю с вами бригаду. Если понадобится принести что-нибудь тяжелое.

– В этом нет необ… – начала было она. – Понимаю. Вам ведь нужно топливо.

Тарик кивнул:

– И стазисное оборудование, и запчасти для катеров. Но мы ничего не тронем, пока вы не закончите.

– Что ж, справедливо.

– На меня произвело большое впечатление, – сменил тему Тарик, – как вы пробили оборону захватчиков. Такой их строй всегда вызывал у нас определенные трудности. А Мясник сказал, вы управились буквально за пять минут. Причем потеряли мы только одного «паука». Это рекорд. Я не знал, что вы не только поэт, но и вдобавок искушенный стратег. У вас много талантов. Повезло еще, что Мясник решил вам довериться. Мне бы не хватило проницательности разом отбросить сомнения и последовать вашим указаниям. Если бы не столь похвальные результаты, я бы спросил с него по всей строгости. Хотя признаю: от его решений я еще никогда внакладе не оставался.

Тарик посмотрел вниз. Бывший заключенный вальяжно расположился на зависшей по центру шлюза платформе и молча присматривал за работами.

– Загадочный он человек, – сказала Ридра. – За что его посадили?

– Я не спрашивал, – приподнял подбородок Тарик, – а он сам не говорил. На «Джебеле» много загадочных людей. Но в таком маленьком мирке свобода от посягательства на частную жизнь очень ценится. Да-да, через месяц вы убедитесь, какая крошечная на самом деле наша «Гора».

– Прошу прощения. Не стоило любопытствовать.

По огромному, двадцати футов в ширину, снабженному зацепами конвейеру ползла носовая часть развороченного взрывом катера захватчиков. По бокам зависли вооруженные пробойниками и точечными лазерами рабочие. Краны подцепили гладкий корпус и начали его медленно поворачивать.

Вдруг демонтажник, расположившийся около стыковочного люка, вскрикнул и резко качнулся вбок. Его инструменты с грохотом попадали. Люк откинулся, из него с высоты двадцати пяти футов выпрыгнула фигура в серебристом облегающем одеянии, упала на ленту, прокатилась между зацепами, спрыгнула с десятифутовой высоты на пол и побежала. С ее головы слетел капюшон, и длинные, по плечи, каштановые волосы дико взметнулись, когда она отпрыгнула в сторону, чтобы не угодить в змеящийся по полу грязевой поток. Двигалась она быстро, но неловко. И тут Ридра догадалась: захватчица была не полновата, а как минимум на седьмом месяце беременности. Механик швырнул в нее гаечный ключ, она увернулась, так что он задел только бедро. Она устремилась к проходу между ящиками с припасами.

Воздух прорезало вибрирующее шипение – захватчица остановилась. Вновь шипение – она с размаху села на пол, завалилась вбок, лягнула ногой, затем еще раз.

Мясник на платформе убрал вибралайзер в кобуру.

– Ну зачем? – сказал Тарик с поразительной мягкостью в голосе. – Разве нельзя было…

Но как закончить мысль – он, судя по всему, не знал. На его лице читались боль и любопытство. Боль, как догадалась Ридра, происходила не из-за двойной смерти на нижней палубе, а от досады джентльмена, которого застали за чем-то недостойным. С любопытством же он ждал ее реакцию. И отреагировать на это ощущение скручивания в животе было необходимо: от этого могла зависеть ее собственная жизнь. Он приготовился заговорить, и Ридра сказала его фразу за него:

– Отправляют на военные корабли беременных. У них рефлексы острее.

Ну что, так лучше? Ридра увидела, как напряжение Тарика начало спадать.

А Мясник тем временем поднялся на лифте и шел к ним, нетерпеливо похлопывая кулаком по напружиненному бедру.

– Прежде чем затаскивать на разборку, надо все просвечивать. Не слушают. Уже второй раз за два месяца, – проворчал он.

Внизу люди с «Джебеля» и из Ридриного взвода сгрудились над телом.

– В другой раз послушают, – тихо, мягко и холодно сказал Тарик. – Мясник, тобой тут капитан Вон интересовалась. Спрашивала меня, что ты за человек, а я и не нашелся, что сказать. Может быть, объяснишь, почему тебе пришлось…

– Тарик, – перебила Ридра; ее глаза, пытаясь заглянуть в глаза капитана, зацепились за мрачный взгляд Мясника, – можно сейчас сходить на наш корабль, пока вы не начали?

Тарик выдохнул остаток воздуха, который он так и держал в легких с момента выстрела.

– Разумеется.

– Да нет, Коготь, он не чудовище. – Она отперла дверь в капитанскую каюту «Рембо» и зашла. – Просто так было целесообразнее. Это как…

И она ему начала объяснять, пока пилот не ухмыльнулся своей распяленной клыками пастью и не покачал головой:

– Ты на английском говори, ка’итан. Не ’онимаю.

Она взяла с пульта управления словарь и положила на стопку таблиц.

– Прости. Коварная штука. Когда освоишь как следует, она все так упрощает. Вытащи пленки из рекордера, хочу послушать.

– Что на них? – спросил Коготь, подавая ей записи.

– Разговоры на Вавилоне-семнадцать, перехваченные на военных заводах до нашего взлета.

Она запустила первую пленку.

По кабине растекся мелодичный поток звуков, ее захлестнули волны десяти– и двадцатисекундных всплесков, смысл которых был ей ясен. План взлома ТВ-55 вырисовывался со сверхъестественной отчетливостью. Тут начался фрагмент, который она не разбирала, и ей показалось, будто она бьется о стену некоммуникации. Пока она слушала, пока понимала, словно перемещалась среди психоделических видений. Но смысл ушел – и как будто резким ударом выбили из легких воздух. Ридра заморгала, затрясла головой, даже прикусила язык, пока наконец не пришла в себя и снова не смогла воспринимать действительность.

– Капитан Вон.

Голос Рона. Она повернула к нему занывшую голову.

– Капитан Вон, не хотел вас отвлекать.

– Ничего страшного. Что случилось?

– Вот. Нашел в рубке.

Он показал небольшую катушку с пленкой. Коготь все еще стоял у двери.

– Какого черта эта хреновина у меня там лежала?

У Рона на лице изобразилась сложная гамма чувств.

– Мы сейчас с Капралом прослушали. Там капитан Вон – или кто-то еще – запрашивает у диспетчеров в Армседже разрешение на взлет и говорит Капралу приготовиться к взлету.

– Ясно, – сказала Ридра и взяла катушку. Затем нахмурилась. – Это одна из моих катушек. Я принесла трехкулачковые катушки из университета. А все остальные устройства на корабле работают с четырехкулачковыми. Эта катушка от машины в моей каюте.

– Значит, кто-то забрался к тебе и за’исал, ’ока тебя не было.

– Когда меня нет, тут все заперто – бестелесная блоха не проползет. – Она покачала головой. – Не нравится мне все это. И не знаешь, откуда ждать пакости в следующий раз. Что ж, – сказала она, вставая, – хотя бы теперь понятно, что делать с Вавилоном-семнадцать.

– Что? – спросил Коготь.

К тому времени к каюте подошел Капрал и заглядывал через плечо Рона с цветущей розой.

Ридра оглядела офицеров. Неловкость или недоверие – что хуже?

– Сами понимаете, теперь сказать не могу. Вот так вот. – Она направилась к двери. – Я бы с удовольствием. Но после всего этого будет глуповато.

– Но мне надо поговорить с Тариком!

Шут Клик взъерошил перья и пожал плечами.

– Госпожа, ваше желание значит для меня больше желания любого другого человека на «Горе», кроме воли самого Тарика! Но сейчас вы идете против его воли. Он велел его не беспокоить. Он прокладывает курс «Джебеля» на следующий временной цикл. Необходимо тщательно обдумать все течения и даже принять в расчет массы ближайших звезд. Занятие это требует огромного напряжения и…

– Хорошо, тогда где Мясник? Спрошу у него, хотя лучше бы напрямую…

Шут указал зеленым когтем:

– Он в биологическом театре. Пройдете через столовую и подниметесь на первом лифте на двенадцатый уровень. Театр сразу по левую руку.

– Спасибо, – сказала Ридра и пошла к лестнице.

На двенадцатом уровне она обнаружила огромную дверь в виде ирисовой диафрагмы и нажала на входной диск. Лепестки раскрылись, и она моргнула от зеленого света.

Его круглая голова и чуть сгорбленные плечи выделялись на фоне булькающего резервуара, в который было помещено крошечное тело. Поднимающиеся со дна пузырьки отскакивали от ног, искрились на скрещенных полусогнутых руках, струились вдоль склоненной головы и вспенивали жидкость вокруг грудничковых волос, которые завивались в крошечных водоворотах.

Мясник обернулся, увидел ее и сказал:

– Умер. – Резко и воинственно тряхнул головой. – Еще пять минут назад был живой. Семь с половиной месяцев. Должен был выжить. Был сильный!

Левый кулак, как тогда в столовой, впечатался в правую ладонь. Задрожавшие мышцы успокоились. Он показал большим пальцем на операционный стол, где лежало тело захватчицы – вскрытое.

– В катере ее сильно поломало. Внутренние органы ни к черту. Некроз по всей брюшной полости.

Он повернул руку так, что большой палец теперь указывал ему за спину на плавающего в жидкости гомункулуса, и жест, изначально показавшийся грубым, обрел изящество точного расчета.

– И все равно. Должен был выжить. – Он выключил подсветку резервуара, и бульканье прекратилось. Встал из-за стола. – Что госпоже угодно?

– Тарик рассчитывает курс «Джебеля» на следующие месяцы. Ты не мог бы попросить его… – Она осеклась. И спросила: – Зачем?

Мускулы Рона, подумала она, это натянутые струны, которые звенят и выпевают то, что хотят сказать. У этого же мускулы – щит, который не пускает окружающий мир внутрь, а человека – наружу. И что-то там внутри вскакивало снова и снова, билось о щит изнутри. Шевельнулся бугристый живот, сжалась грудь после выдоха, лоб расправился и вновь покрылся морщинами.

– Зачем? – повторила она. – Зачем ты пытался спасти ребенка?

Его лицо исказила гримаса, левая рука потянулась к отметине каторжника на правом бицепсе, словно она заныла. Затем с отвращением выговорил:

– Умер. Нет смысла. Чего хочет госпожа?

То, что билось у него внутри, затихло, затаилось – Ридра поступила так же.

– Хотела спросить, не отвезет ли меня Тарик в Штаб-квартиру Альянса. У меня есть важные сведения, касающиеся Вторжения. Мой пилот сказал, что Пояс Спечелли подходит к Штаб-квартире на десять гиперстатических единиц: это расстояние можно преодолеть на катере, а сам «Джебель» останется в радионепроницаемом пространстве. Если Тарик захочет сопроводить меня до Штаб-квартиры, я гарантирую ему безопасность и беспрепятственное возвращение в глубину Пояса.

Он пристально на нее посмотрел:

– До конца Драконова Языка?

– Да, Коготь сказал, конец Пояса называется так.

– Безопасность гарантирована?

– Да. Могу показать мой патент от генерала Форестера из руководства Альянса, если…

Но он жестом остановил ее.

– Тарик! – сказал он в настенный микрофон.

Динамик был направленным, поэтому ответов она не слышала.

– На первом цикле направь «Джебель» по Драконову Языку.

На другом конце задали вопрос или возразили.

– Пройди по Языку, все будет нормально.

В ответ на неразборчивый шепот он кивнул и сказал:

– Он умер. – Выключил интерком. – Хорошо. Тарик отведет «Джебель» к Штаб-квартире.

Она сперва не могла поверить своим ушам, но теперь была поражена. Поразиться она должна была бы еще раньше, когда он без вопросов принял ее тактику в бою с захватчиками, но Вавилон-17 таких чувств не допускал.

– Спасибо, конечно, – начала она, – но ты меня даже не спросил…

Тут она решила выразиться по-другому. Но Мясник сжал кулак:

– Зная, какие корабли уничтожать, и корабли уничтожены. – Он ударил кулаком в грудь. – Теперь идти по Драконову Языку, «Джебель» пройдет по Драконову Языку.

Он вновь хлопнул себя по груди.

Ридра хотела задать вопрос, но взглянула на мертвый плод в темной жидкости и сказала:

– Спасибо, Мясник.

Выходя из театра, она начала прокручивать в голове их разговор, пытаясь составить какое-то объяснение его действий. Даже эта грубая форма, в которую он облекал свои слова…

Его слова!

Ошеломленная догадкой, она прибавила шагу.

III

– Коготь, он не может произнести «я»!

Она перегнулась через стол в возбуждении, подогретом удивлением и любопытством.

Пилот ухватил когтистой лапой рог для питья. Деревянные столы как раз накрывали к ужину.

– «Меня», «мне», «мной», «мой» – этого всего тоже, скорее всего, не может. Ни сказать, ни помыслить. Откуда он такой взялся?

– Ты знаешь язык, где нет слова «я»?

– Есть парочка, где оно редко используется. Но не знаю ни одного, где даже понятия такого нет. Хотя бы в виде глагольного окончания.

– И значит?..

– Странный человек, который странно мыслит. Не знаю почему, но он как-то перешел на мою сторону, стал моим союзником, посредником между мной и Тариком. Хочу разобраться, чтобы не сделать ему больно.

Она оглядела столовую, где вовсю готовились к ужину. Девочка, которая приносила им курицу, посматривала на нее с интересом, но все еще и с опаской; потом страх переплавился в любопытство, и она подобралась на два стола ближе; затем любопытство испарилось, оставив после себя осадок безразличия, и она отправилась к буфету принести еще ложек.

Ридра задумалась, что будет, если перевести информацию, которую ей сообщают движения и сокращения мышц, на Вавилон-17. Теперь она понимала, что это не просто язык, но гибкая матрица аналитических возможностей, где одно и то же «слово» характеризует и переплетение нитей фиксирующей сети на госпитальной койке, и оборонительное построение космических кораблей. А что, если таким же образом проанализировать напряжение и тоску на человеческом лице? Может, подрагивание века или движение пальцев превратится в бессмысленную математику? А может… Пока она размышляла, мозг ее сам собой переключился на неудержимый, емкий Вавилон-17. Она повела глазами в сторону… голосов.

Они крепчали, определяли себя друг через друга, сплетались в узлы – не сами голоса, а внутренние монологи у людей в головах. Ридра поняла, что вот сейчас в зал вошел убитый горем брат Копыта, а еду ему принесла влюбленная девушка, которая сохнет по мертвому юноше из бестелесной команды, тот же смущает и делает весьма пикантными ее сны…

То, что она сидит в огромной столовой, что идет ужин, занимало лишь малую часть ее сознания.

…мысли большинства крутятся вокруг голода, у одного это засевшее в животе чудище с зубами, у другого – ленивый омут; а вот – знакомая подростковая какофония чувств: это ввалились молодцы из ее взвода с «Рембо» под присмотром озабоченного Капрала; и дальше, и дальше среди всей этой взбудораженности, голода, любви – страх! Он гонгом прозвенел по столовой, окрасил фиолетовую волну в багровое, и она поискала глазами Тарика и Мясника, чьи имена читались в этом страхе, но обнаружила не их, а щуплого человечка по имени Джеффри Корд, в мозгу которого искрили и шипели оголенные провода Смерть от ножа, который у меня привязан к ноге и Языком пробиться на самый пик «Джебеля», а вокруг него массы других сознаний чего-то ищут, страдают от голода, бубнят, шутят, обижаются, немножко любят, ищут чего-то еще, все мысли перекрещиваются: с одной стороны, облегчение, что несут еду, с другой – предвкушение, что́ там этот выдумщик Клик сегодня покажет; сознания актеров пантомимы настроены на спектакль, а сами тем временем осматривают зрителей, с которыми еще только недавно вместе работали и спали; один пожилой навигатор с геометрической головой спешит дать девушке, которой в спектакле предстоит играть влюбленность, серебряную пряжку, которую он сам отлил и надписал: а вдруг она согласится сыграть влюбленность в него…

Ей поставили приборы, принесли сперва кувшин, затем – хлеб, она заметила и улыбнулась, но ее взгляду было открыто куда больше; вокруг нее люди сидели, отдыхали, прислуживавшие торопились к окну выдачи, где дымилось жаркое и жареные фрукты.

…но мозг ее упорно взял курс назад на тревогу Джеффри Корда, действовать надо сегодня вечером, когда начнут представление, и, не в состоянии сосредоточиться на чем-либо, кроме его отчаянных мыслей, она наблюдала, как он внутри кипит и мечется, замышляя подбежать вперед в начале пантомимы, как будто чтобы вместе с другими разглядеть получше, подобраться к столу Тарика, сунуть лезвие ему меж ребер, змеиный клык, бороздчатый металл, напитанный паралитическим ядом, потом раздавить во рту фальшивый зуб с гипнотическим наркотиком, чтобы решили, будто им управляли извне, наконец выдать дикую историю, внедренную за много мучительных часов под персонафиксом на неподконтрольный гипнозу уровень о том, что контролировал его Мясник; остаться с Мясником наедине, укусить его за руку или за ногу, заразить тем же самым наркотиком, который отравлял его рот, и сделать могучего каторжника беззащитным и послушным ему, а когда в конце концов после убийства Мясник станет на «Джебеле» главным, Джеффри Корд станет его правой рукой, как сейчас Мясник – правая рука Тарика, и, когда «Джебель-Тарик» станет «Джебелем Мясника», Джеффри будет командовать Мясником, как сейчас Мясник, судя по всему, командует Тариком, и наступит правление суровое, и всех чужаков изгонят с горы и приговорят к смерти через вакуум, и «Джебель» обрушится на все корабли в Поясе: равно на космолетчиков, захватчиков и теневиков, и Ридра оторвалась от него сознанием и скользнула по поверхности Тарика и Мясника, не заметила ни следов гипноза, ни ожидания предательства, зато увидела свой запоздалый страх, который уводил ее от того, что она чувствовала, от аккомпанемента сдвоенных и ополовиненных голосов… (ее страх оторвался от ее колоссального слововоззрения, и она почувствовала раскалывающую ярость этого человека, но превозмогла ее и обнаружила, что его страх полон дыр, полон дыр, как губка), и нет, да, идя к сцене, она могла найти слова и образы, которые спровоцируют его на предательство… (и нет, да, отскочив от удара его страха, она вернулась и подобралась к нему поближе)… к одной строчке, которая вилась сквозь восприятие и действие, сквозь речь и коммуникацию, слившиеся воедино, она выискивала самые убедительные звуки, пользуясь этим эффектом замедленного времени, который давал ей…

Ее взгляду было открыто гораздо больше, чем лишь то, что инфернальный шут на сцене говорил: «Перед началом представления я хотел бы попросить нашу гостью, капитана Вон, сказать несколько слов или, может быть, прочитать что-то из своих произведений». И очень маленькой частью сознания – да больше и не требовалось – она поняла, что настал момент разоблачения. Эта мысль на мгновение заслонила собой все остальное, но тут же обрела нормальные пропорции: Ридра знала, что не может позволить Корду помешать ей добраться до Штаб-квартиры, так что она встала и пошла к сцене, на ходу высматривая в его сознании смертоносное лезвие, которое можно было бы мгновенно заточить и загнать в разлом ума Джеффри Корда…

…и она подошла к платформе, где стоял великолепный зверь Клик, и поднялась, слушая голоса, певшие в тишине зала, и пращой своего звонкого голоса метнула свои слова, и они повисли в воздухе, и она смотрела на них и смотрела за тем, как смотрит он; их ритм, немудрящий для большинства из тех, кто собрался в столовой, его истязал; согласованный с частотой его психофизических процессов, он раздражал их, шел поперек…

– Ну что, Корд, думаешь, смел и горд? Убийством брюхат, в сердце дрожь и ад. Но чтобы стать царем черной горы, придется вылезать из шакальей норы.

Разожми пальцы и рот, сможет править лишь тот, кто силу поймет.

Честолюбие жжет твой мозг, как жидкий рубин, из матки злой воли – плод убийства; будущий господин, ты зовешь себя жертвой, когда в чашу боли превращен твой череп, и ты лакаешь жадно смрадное пойло. Пальцы тянутся к стали в ножнах, давно осторожно привязаны ножны к ноге, такой ты задумал план, дрожащий тиран. Пока они бились, пока новым мирам дивились, ты забился, как крыса, под колпак персонафикса, впитывал ложь, тебя голой рукой не возьмешь. Кровавый спорт, хочешь побить рекорд. В сердце им целю – горе «Джебелю»!

Лелеешь кривой клинок с бороздчатым клыком, но стих мой прям и силен, им влеком, ты не знаешь, что думать; где был кураж, теперь только мираж, смущен, смятен, ты слышишь не тот аккорд.

Душегуб, с твоих губ…

…и она удивилась, что он продержался так долго. Она взглянула прямо на Джеффри Корда. Джеффри Корд взглянул прямо на нее и завопил…

От вопля что-то перещелкнуло. До этого она думала на Вавилоне-17 и выбирала английские слова с его помощью. Но теперь она снова думала по-английски.

Джеффри Корд дернул головой вбок (вздрогнули темные волосы), опрокинул стол и помчался, одержимый яростью, к ней. Отравленный нож, который она до этого видела только в его мыслях, был обнажен и нацелен ей в живот.

Когда он запрыгнул на сцену, она отскочила назад и попыталась ударить его ногой по руке с ножом, промахнулась, но попала по лицу. Он упал на спину и прокатился по полу.

Золотое, серебряное, янтарное: Коготь несся с одного конца зала, сребровласый Тарик в раздувающемся за спиной плаще – с другого. Но Мясник уже был на месте, уже закрыл ее от распрямляющегося Корда.

– Что происходит? – грозно спросил Тарик.

Не выпуская ножа из рук, Корд поднялся на колено. Его темные глаза перескакивали с дула вибралайзера на другое дуло, затем на когти пилота. Он замер.

– Нападений на своих гостей я не потерплю.

– Этот нож был приготовлен для вас, Тарик, – тяжело дыша, выговорила Ридра. – Проверьте архивы джебелевского персонафикса. Он собирался вас убить, Мясника подчинить гипнозом и прибрать к рукам власть на «Джебеле».

– А, – сказал Тарик, – один из этих. – Он обернулся к Мяснику. – Как раз пора, да? У нас такие случаи примерно раз в полгода. Я вновь вам признателен, капитан Вон.

Мясник выхватил у Корда, чье тело словно застыло, а глаза плясали, нож и стал его рассматривать. Повисло молчание, время которого отмеряло только дыхание Корда. Утонувшее в тяжких пальцах Мясника лезвие было сделано из печатной стали. Семидюймовая костяная рукоять была покрыта выступами, испещрена бороздами покрашена под орех.

Свободной рукой Мясник схватил Корда за черные волосы. Затем не торопясь погрузил нож до упора в правый глаз предателя – рукоятью вперед.

Вопль сменился бульканьем. Руки заметались и опали с Мясниковых плеч. Те, кто сидел неподалеку, вскочили на ноги.

Сердце у Ридры дважды ударило о грудную клетку так, будто хотело сломать ребра.

– Но вы даже не проверили… Вдруг я ошиблась… Может, там было еще что-то… – жалко трепыхаясь, бессмысленно протестовал ее язык.

Может быть, ее сердце остановилось.

Мясник, с обагренными кровью руками, холодно на нее посмотрел:

– Он на «Джебеле» с ножом шел на Тарика или на госпожу, и он умер.

Правый кулак ввинтился в левую ладонь; красная смазка сделала жест беззвучным.

– Мисс Вон, – сказал Тарик, – судя по тому, что я увидел, у меня почти нет сомнений, что Корд был опасен. Полагаю, что нет их и у вас. Вы весьма ценный союзник. Я перед вами в долгу. Надеюсь, что наш полет по Драконову Языку окажется удачным. Мясник мне только что сказал, что мы туда отправились по вашей просьбе.

– Спасибо, но…

Сердце ее вновь застучало. Она попыталась было повесить на неловко засевший у нее во рту крючок «но» какую-нибудь фразу. Вместо этого ее вдруг страшно затошнило, в глазах померк свет, и она качнулась вперед. Мясник подхватил ее красными ладонями.

Снова круглая теплая голубая комната. Но теперь она одна, и наконец-то есть возможность осмыслить происшествие в столовой. Это было не то, в чем она столько раз пыталась убедить Моки. Это было то, о чем Моки столько раз говорил ей, – телепатия. Но, судя по всему, телепатия зародилась в недрах старого таланта и стала новым способом мышления. Она открыла новые миры восприятия, действия. Но почему ей стало так плохо? Она вспомнила, как под действием Вавилона-17 время замедляется, а умственная деятельность набирает ход. Если соответственно ускоряются и физиологические процессы, возможно, организм не выдерживает перегрузок.