Текст книги "Долгая дорога домой"

Глава 2

Выходя из кафе, Настя взяла его под руку.

– Куда идём: к тебе или ко мне? – спросила она, заглядывая ему в глаза.

– Вещи и машина у меня дома, пьяным без приказа я за руль не сажусь, значит, всё как положено: первая ночь у меня, а дальше посмотрим, как фишка ляжет. Как хоть твоя фамилия?

– Брагина Анастасия Алексеевна.

– Дальше можешь не продолжать, – хмель с него как рукой сняло. – Третье июля тысяча девятьсот восемьдесят четвёртого года рождения. Отец Брагин Алексей Николаевич, пятьдесят восьмого года рождения. Капитан спецназа ГРУ, погиб при выполнении особо важного государственного задания в восемьдесят пятом.

– Я не знала, что он служил в ГРУ, – удивлённо прошептала Настя. – Мама получила бумагу, что он пропал без вести, думала, жив, может, вернётся. Ждала два года, потом вышла замуж за отчима. О том, что папа мне неродной, узнала только, когда паспорт получала. Откуда тебе известно, что он погиб?

Павел Андреевич тесно прижал Настю к себе и сказал:

– Я тебе расскажу, вот только домой придём. Только ты потом не пугайся, если я во сне в атаку пойду, сунь в руки мне какую-нибудь палку.

– Может, какой укол поставить? Я могу, я ведь врач, хоть и детский, но всё умею.

– Насчёт химии не знаю, обычно к утру проходит. Такие воспоминания по-другому не даются, до недели бываю не в себе, но только по ночам.

– Ты убивал?

– Приходилось. На войне ведь как, если не ты, то тебя.

– Да, конечно, я понимаю…

– Ну, вот и пришли.

Они вошли во двор высотки на Шейнкмана, потом по тропинке через детскую площадку ко второму подъезду. Павел Андреевич открыл железную дверь с кодовым замком, они вошли в подъезд и долго ждали, когда к ним спустится лифт. В узкой кабинке старого, ещё советских времён, лифта было чисто, но почему-то пахло кислыми щами.

Пока поднимались, он всё думал: «Чем же она так хороша, что я, не проявляя обычной инициативы и осторожности, иду у неё на поводу? Красива? Да! Умна? Очевидно! И голос, тихий, спокойный, очень сексуальный, забирающий в свои объятья и не отпускающий от себя».

Лифт дёрнулся и остановился на шестом этаже. Дверцы со скрипом и скрежетом медленно расползлись в стороны, нехотя выпуская свою жертву на свободу.

– Ты в порядке? – спросила Настя, глядя в глаза Караваева.

– Вполне.

– А по-моему, ты заболел. Это ветрянка, Вилли! – пошутила она.

– Я заразился ей от тебя, – поддержал он шутку. – До завтра у нас карантин и постельный лежим.

– Так много? Ах ты, кот, любишь сладенькое-то!

– Сейчас всё сама увидишь.

– Надеюсь, холодильник у тебя не пуст, иначе мы умрём с голоду.

– До утра не умрём, а утром, – он задумался. – А какой сегодня день недели?

– Пятница.

– Значит, утром мы едем к тебе и продолжаем болеть уже там. Бутылку вина нам подарили, к ней наверняка найдётся кусок старого сухого сыра и сырокопчёная колбаса.

– О-о-о-о, ну, значит, не всё так запущено, как я предполагала.

– Я просто не питаюсь дома по причине своего отсутствия в нём.

– Ты меня пугаешь?

– Это чистая правда, и если она тебе не нравится, можно слегка приукрасить. Например, я прихожу ночевать, но не каждую ночь. Я часто езжу по командировкам, а они бывают очень длительными.

– Насколько длительными?

– От нескольких дней до нескольких лет. Но последнее мне, скорее всего, уже не грозит, в противном случае мы бы с тобой сегодня не встретились.

Они вошли в квартиру. Павел Андреевич убрал плащи в шкаф-купе и прошествовал на кухню проверять холодильник.

– Представь себе, в этой берлоге есть не очень свежий батон, сливочное масло, помидоры и яйца, а колбасы совсем немного. Если всё это пожарить, получится вполне сносный завтрак или ужин. Могу сварить хороший колумбийский кофе.

– Нет, спасибо, – откликнулась Настя из комнаты.

Когда Караваев вернулся из кухни, она сидела на диване. Комнату постепенно окутывал сумрак.

– А кем ты работаешь? Геологом?

– Нет, Настя, не геологом. Есть такая профессия – Родину защищать, так вот я ей отдал всю свою жизнь.

– Расскажи мне о папе, как он погиб, – задумчиво попросила Настя.

– Это случилось в ноябре 85-го. Отряд он формировал сам. Я тогда срочную служил, мне оставалось четыре месяца до дембеля. До этого я с ним ещё в двух операциях участвовал, старшину от него получил, к ордену Красной Звезды тоже он представлял. Подошёл и говорит: «Приказывать не имею права, знаю, что скоро домой, но прошу. Случай особый, желторотиков не беру, нужны зубры, а мы с тобой ходили и возвращались. Вот и сейчас должны вернуться, обязательно должны, иначе задание не выполнить».

Набрал он, почитай, без малого роту, двадцать пять человек, и у каждого за плечами по полдюжины боевых операций. Для меня это был четырнадцатый поход в Пакистан. А боевое крещение в Афгане принял через неделю, как прибыл, думал, там и служить придётся, ан нет. Афган для нас стал лишь перевалочной базой, приехали, адаптировались – и в Пакистан. На той войне первое ранение получил и боевых друзей оставил, вновь первую любовь встретил и окончательно потерял…

Отец твой погиб не скажу глупо, но случайно. Я шёл за мальчишкой-проводником, он следом за нами. Шли по узкому карнизу ущелья – козья тропа, чуть шире ступни. Камень у него из-под ноги выскочил, он и сорвался, никто даже среагировать не успел. Был бы он пониже ростом, шаг был бы уже, прошёл бы мимо и даже не зацепился, а тут… такая вот беда.

Павел Андреевич надолго погрузился в молчание. Воспоминание захватило его.

 
⠀⠀ * * *
 

«Хирург» оглянулся на шум камнепада, а капитана за спиной не было.

– Сорвался, – глядя вниз, сказал Найк. – Даже не пикнул.

Решение пришло молниеносно.

– Отряд, слушай мою команду, я старшина роты, позывной «Хирург», принимаю командование на себя. Возвращаемся до того места, где вдвоём стоять можно. Будем поднимать горизонт. Проводник говорит, там тропа шире, но кислорода меньше, у него там кровь носом шла, поэтому он там не ходит. Встречаемся с ним на перевале. Радиста беречь пуще жизни. Накиньте на него верёвку, чтоб вниз не сбежал.

Отряд вернулся метров на двести назад, до выступа. Трое встали друг другу на плечи, четвёртым полез Бахром. Таджик был самым лёгким в отряде, вырос в горах и ходил по камням так же, как и проводник – встанет на камень, тот даже не шевельнётся, как лежал, так и останется лежать на своём месте. Изредка забивая костыли для страховки, отряд медленно поднимался вверх. Казалось, поднялись всего метров на двести, но дышать стало тяжелей, часа через два это почувствовали все. Ветер усилился, пошёл снег. Шли чуть быстрее, чем по карнизу, здесь не нужно было прижиматься к скале, но встречный колючий ветер холодом обжигал лёгкие. Часа через четыре все вымотались. Отряд сильно растянулся, люди с трудом переставляли ноги, усилием воли заставляя себя идти вперёд, но до перевала было ещё далеко.

Стемнело. Старшина, прекрасно понимая, насколько все устали, хотел было уже дать команду на привал прямо здесь, на тропе, не дойдя до перевала, но неожиданно блеснувший впереди свет костра заставил его передумать. До огонька было метров пятьсот, но эти метры оказались самыми тяжёлыми. Проводник терпеливо ждал у костра. Отряд пришёл к перевалу вконец измотанным. Есть не хотелось. Высыпав пачку чая в котелок, вскипятили воду. Проводник от такого ужина отказался, но с радостью принял банку сгущёнки. Горячий чай наполнял тело теплом изнутри, медленно снимая напряжение и усталость.

– Сейчас бы шашлыков, – мечтательно заметил «Енот». – И можно даже без хлеба.

– Ну, ты даёшь. Кто ж тебе на высоте шашлыки пожарит, кислорода едва-едва дышать хватает, и то вон некоторым через раз, – оборвал его мечты «Дунай».

– Я бы мог, но мяса нет, – откликнулся «Баха».

– И дров тоже, – подтвердил «Дунай».

– Дрова не нужны, сухой спирт есть, а вот мясо днём мимо убежало. Не до него было.

«Баха» был родом из горного района Таджикистана, но даже для него переход дался тяжело. Спать легли прямо на снегу в спальниках, предварительно высосав по банке сгущёнки.

Проснулись утром в предрассветных сумерках. На завтрак опять была банка сгущёнки, сухари и горячий чай.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться.

– Отставить, старшина. Вы, Морозов, теперь командир отряда, а я всего лишь ваш зам.

– Но…

– Разве не вы вчера взяли на себя командование отрядом?

– Я.

– И правильно сделали. Быстрая реакция, верное решение. Понимаю, что вы не в курсе проведения операции, но для этого есть я, хотя, если честно, сам не вполне владею информацией. Рейд у нас больно уж необычный.

– Я не знаю, куда вести отряд, поэтому хотел предложить вам как заместителю командира продолжить командование отрядом, а своим заместителем назначить кого угодно.

– Для начала, Тимофей, как старший по званию я отменяю до конца операции все эти уставные обращения. Оставим их для тыла. Время экстренного выхода на связь мне также неизвестно. Что касается, куда идти, то для этого есть карта, и мы её сейчас с тобой посмотрим.

Ерофеев достал карту из сапога и развернул.

– Ну, и где мы? – уставившись в неё, спросил Морозов.

Старлей ткнул пальцем.

– Вот перевал, где мы сейчас находимся, вот точка, где мы должны находиться к концу дня. Но это не беда, суть в том, что мы туда вряд ли доберёмся в положенное время. Мы уже сейчас идём с отставанием на четыре часа. Вчерашний переход сильно вымотал людей, поэтому мы не сможем прибыть вовремя, а значит, и время отставания увеличится.

– Надо доложить в Центр о сложившейся ситуации.

– Радист, сможешь обозначить смену шифра в эфире?

– Так точно, товарищ замком.

– Вот видишь, народ тоже понимает, что коней на переправе не меняют, – похлопав Тимофея по плечу, сказал старлей. – Так что всё в порядке, командуй, а если что – я подскажу.

Днём проводнику удалось заарканить горного козла, «Баха» разделал его и приготовил почти шашлык.

– Товарищ генерал, группа Брагина вышла на связь. – Голос адъютанта в селекторе был напряжённо взволнован.

– Зайдите, майор, докладывайте.

В просторный кабинет генерала вошёл коренастый с почти лысой головой тридцатилетний майор.

– Брагин погиб, командование на себя взял старшина, позывной «Хирург», отставание в графике движения объясняют необходимостью обхода камнепада и сменой горизонта – им пришлось подняться выше метров на четыреста, но к концу дня обещают наверстать часа два-три.

– Как погиб Брагин?

– Сорвался в пропасть.

– М-да, горы ошибок не прощают, – задумчиво протянул генерал. – Как они собираются наверстать время? Мяса у них нет, а на сухпайке они лишь сильнее вымотаются. А если с ходу придется ввязаться в бой? Что нам толку от такого геройства? И спецпрепарат они могут использовать только на возвращение.

– Отстранить «Хирурга» от командования? Замком у них старший лейтенант Ерофеев…

– Нет. Вмешиваться пока не будем, посмотрим, выйдут ли они в положенное время на связь.

– Не выйдут.

– …?

– Им неизвестно время выхода в эфир, сообщить о нём сможем только во время следующего сеанса. Передатчик отключился сразу после выдачи информации. Работают так, словно они в глубоком тылу врага.

– Ну, ты даёшь, майор, а они что, по-твоему, на первомайскую демонстрацию вышли? Они и есть в глубоком тылу. Ладно, следующим сеансом передай, чтобы горячку не пороли, берегли силы. И сообщите агенту, что группа идёт с опозданием.

Следующим сеансом Центр подтвердил полномочия «Хирурга» и дал координаты цели. Шли ходко, но хоть и старались наверстать упущенное время, экономили силы, помня – «горы ошибок не прощают».

 
⠀⠀ * * *
 

Павел Андреевич достал из ящика серванта несколько фотографий, отсмотрел и одну передал Насте.

– Это твой отец. Фотографировались перед самым выходом на операцию, капитан в центре – это он.

– Мама ждала его, я это помню. Мне тогда годика три было. Она надевала чёрный платок, и мы вместе с ней шли в церковь. Там она долго разговаривала с каким-то дедушкой, теперь я понимаю, что это был священник, а тогда он мне просто казался добрым дедушкой. Потом она вышла замуж и в церковь уже не ходила.

– Это ничего… живым надо жить. А без вести – это от того, что тело назад не вернули. Из того рейда вернулись только пятнадцать человек, и в том, наверное, была моя вина.

– Отчего?

– Я ими командовал. Неграмотно, неумело – как мог. Не было тех знаний, что есть сейчас, но это слабое оправдание. Этот рейд для меня стал поворотной точкой, я уже не смог уйти в сторону. Когда вышли к своим, написал рапорт, и меня отправили учиться, но не сразу…

 
⠀⠀ * * *
 

К тренировочному лагерю моджахедов вышли к середине следующего дня. До конечной точки нужно было идти ещё часов шесть…

До вечера наблюдали за передвижениями внутри лагеря, определили расположение штаба, складов с горючим и боеприпасами. До темноты сообща разрабатывали план действий, думали, как окружить быстро и безболезненно, но на обход требовалось время, а его как раз и не было. В ответ на радио Центр молчал.

Когда стемнело, подошли вплотную к лагерю. Неожиданно «Баха» доложил, что из подслушанного разговора двух караульных он понял, что завтра утром прибудут высокие гости из Штатов. Если на рассвете за ними пустятся в погоню две с половиной тысячи боевиков, домой вряд ли кому удастся вернуться, поэтому решили обождать ещё сутки.

После утреннего намаза всех боевиков построили в середине лагеря. Высокие гости уже прибыли. Из тюрьмы наверх подняли двенадцать человек и тоже привели к гостям, поставив на колени. К пленным подошли двенадцать подростков лет по тринадцать-четырнадцать и встали у них за спиной. Толпа в едином порыве крикнула: «Аллах Акбар». Руки подростков взметнулись вверх, и в следующую секунду каждый из них перерезал горло впереди стоящего пленника.

Кровь стыла в жилах от увиденного, а от сознания полной беспомощности ныло сердце. На висках «Хирурга» появилась первая седина, да и не у него одного. На повторное радио Центр приказал отойти на север и ждать агента, но как можно было уйти, не наказав моджахедов после того, что увидели.

Двадцать четыре человека против двух с половиной тысяч. «Раздолбаем грёбаный лагерь, тогда и вернёмся», – решили все в едином порыве. «Сколько жизней спасём своих же ребят, что бьются в Афгане против этих ублюдков».

План атаки разработали тут же. Пятёрка «Бахи» ушла снимать постовых сразу же, как стемнело. Пятёрка «Хохла» наставила растяжек по всему лагерю и уходила на север с правого фланга. Из них никто не вернулся, слишком близко оказались к складу с боеприпасами. Если бы только знали, что там снаряды с химическим оружием. Если бы только знали… Пятёрка «Магомета» заминировала склады. «Енот» со своим пулемётом прикрывал отход отряда на север и должен был косить всех, кто сунется в горы. «Хирург» с Ерофеевым взяли на себя ликвидацию гостей.

Фейерверк начался в три часа ночи. Американских советников и главарей, что расположились на ночь в глинобитном доме, забросали гранатами. Почти сразу же рванули мины арсенала. «Хирург» пошёл по правому флангу, но уже после взрыва. Ерофеев шёл слева.

Выскакивающие из палаток бандиты натыкались на растяжки и мины-лягушки. Минуты через две после первого взрыва рванул и склад с горючим. Осколками химического оружия накрыло пятёрку «Хохла», люди вспыхнули как спички. Пытаясь сбить пламя, они катались по земле, но это не помогало. Пробегавший мимо моджахед в панике выплеснул на кого-то из ребят ведро воды. Эффект был прямо противоположный, пламя вспыхнуло с такой силой, словно он на него не воду вылил, а ведро бензина. Пламя лизнуло ноги моджахеда, и его промасленные обувь и брюки тоже загорелись, он, что-то крича, в панике бросился бежать прочь. С противоположной стороны застучал пулемёт.

Живым факелом «Хохол» выскочил на «Хирурга», оря вовсе горло: «Химия». «Хирург» выстрелил ему в голову, прекратив тем самым мучения товарища.

Уходили по ущелью на север. В условленной точке агент уже ждал их. Шли через земли пуштунских племён, стараясь обходить селения стороной, не вступая в бой. До погранзаставы добрались через месяц. Пятнадцать человек, все, кто остался после ликвидации тренировочного лагеря.

Глава 3

Павел Андреевич открыл глаза. На полу было холодно, балконная дверь открыта, а в руках он сжимал телескопическую трубку пылесоса. В комнату заглядывали первые лучи солнца. Он сел, отложив трубу в сторону. Челюсти были сжаты так, что мышцы лица ныли от напряжения. Вновь пережитый ужас того боя оставил на его лице отпечаток усталости. Спрыгнув с дивана, Настя босыми ногами прошлёпала на кухню. Вскоре она вернулась к нему и присела на корточки, протягивая стакан воды.

Молодая женщина что-то говорила ему, тревожно улыбаясь, но смысл сказанного ещё не доходил до сознания. Он попытался взять стакан воды, но чуть не уронил его, руки ходили ходуном от вновь пережитого напряжения. Она поднесла воду к его губам. С трудом сделав первый глоток, Караваев закашлялся, пересохшее горло обожгло, словно спирта глотнул. Он сделал ещё несколько глотков, постепенно приходя в себя. Настя попыталась поднять его, но безуспешно. Она села рядом с ним на холодный пол и обняла его. Это было то, что нужно. Тепло молодого горячего тела, запах её волос пробудили в нём жизнь.

Караваев заглянул в её глаза, наполненные слезами беспомощности, погладил по лицу и, поцеловав в губы, спросил:

– Я тебя чем-нибудь обидел?

Настя отрицательно покачала головой. Её взгляд скользнул вниз, и она взмолилась.

– О, нет, только не сейчас. У меня совсем нет сил, из-за тебя я практически не спала всю ночь. Всё тебя караулила.

Он проследил за её взглядом, и ему стало неловко. Они оба сидели в чём мать родила, обнимаясь на холодном полу.

С трудом поднявшись, Павел помог подняться и ей.

– Я хочу спать, – простонала Настя, прижимаясь к нему животом. – Мне надо хотя бы пару часиков.

Он согласно кивнул головой, подхватив её на руки, отнёс и бережно положил на диван. Сам ушёл принимать душ. Тщательно выбрившись и вымывшись, он тихонько вернулся в комнату. Настя крепко спала. Одевшись, Павел удалился на кухню готовить их первый совместный завтрак. Настя открыла глаза от того, что сильно хотелось есть, а запах сваренного колумбийского кофе нежно щекотал её ноздри, заставляя в голодных спазмах сжиматься желудок. Первое, что она увидела, открыв глаза, была ярко-белая мужская рубашка на спинке старого обшарпанного стула. Надев её, она отправилась на кухню. Павел стоял у газовой плиты, импровизируя нечто отдалённо напоминающее омлет. На скворчащей сковороде были уже обжаренные кусочки из остатков сырокопчёной колбасы и порезанного кружочками помидора. Он как раз собирался всё это залить двумя яйцами, решая сложную задачу, как это сделать: разбить их в кружку, взбить и залить на сковороду или сразу разбить в неё и перемешать со всем содержимым. Сути дела это не меняло, но второй вариант был менее эстетичен.

– О! Как я хочу есть, – простонала Настя у него за спиной.

И это тут же решило исход дела в пользу второго варианта. Яйца были разбиты и перемешаны с содержимым, а ещё через пару минут приготовленное блюдо лежало на тарелках.

– Никогда не думала, что так сильно можно испортить продукты, – тихо произнесла Настя, глядя себе в тарелку.

– Ну, если ты сыта, то я удовольствием закину в себя и твою порцию.

Настя тут же схватила вилку и отправила первый кусочек яичницы себе в рот.

– М-м-м, – с наслаждением протянула она, проглатывая первый кусочек. – Никогда бы не подумала, что столь непрезентабельная вещь может быть такой вкусной. А кофе просто умопомрачителен, – добавила она, сделав глоток. – Я никогда в жизни такого вкусного не пила. Как он называется?

– Понятия не имею, я его готовлю по собственному рецепту.

– Меня научишь?

– Обязательно!

Когда с завтраком было покончено, Караваев спросил:

– Я не сильно буянил?

– Ты не был агрессивен, если ты это имеешь в виду, но было очень страшно. Представляю, каково же было тебе там… Первым делом надо показаться специалисту, и мы сейчас же к нему поедем.

– Настя, есть одно, но я не имею права…

– Мы поедем к нему домой, – перебила его Настя. – Профессор был моим учителем. Всё будет хорошо, вот увидишь. Он выпишет нам нужные лекарства, и не нужно будет страдать неделями. Ко всему прочему, кто знает, какой ещё ужас может тебе присниться. Ты же не хочешь, чтобы я выпрыгнула с балкона, если у меня не найдётся нужного для тебя предмета? Он умеет держать язык за зубами, к тому же будет приятно удивлён, когда я представлю ему наконец своего избранника.

– Ну, хорошо, – сдался он. – Поехали.

– А вещи? Ты ничего с собой не возьмёшь?

– Чтобы сложить своё барахло, мне хватит и пяти минут.

Через пять минут Павел протянул ей спортивную сумку.

– Поможешь мне спустить это вниз?

– …?

– Остальное я дотащу сам.

С этими словами он полез на антресоль и скинул оттуда два огромных армейских рюкзака.

– Эти у меня всегда наготове. Ну, жена, пошли. Ты на лифте, а я пешком. С этими баулами я в нём не помещаюсь.

– Тогда я тоже пешком, – запротестовала Настя.

– Не стоит, отобьёшь себе все ноги. Красота в синяках не очень-то прельщает.

– Уговорил, еду.

Из подъезда они вышли одновременно. Загрузив вещи в багажник «тойоты», они отправились на дом к профессору, а от него заехали в гипермаркет. Два часа хождений от прилавка к прилавку были одинаково утомительны для обоих. Настя ожидала, что муж взмолится уже через полчаса их броуновского движения, но так и не дождалась. Он спокойно соглашался со всем её выбором, что бы она ни клала в тележку. Девушка пришла к выводу, что либо ему всё фиолетово, либо у него ангельское терпение. Она решила испытать его ещё сильней и стала искать для него мужские розовые стринги, но вовремя остановилась.

Всё время совершаемых покупок Павел пытался анализировать происходящее, наблюдая за нерациональными движениями своей спутницы. Когда же она стала интересоваться у продавщицы мужскими розовыми стрингами, он тихонько отошёл в сторону, изо всех сил стараясь сохранить, как ему казалось, серьёзность и равнодушие, но глаза выдавали его смех. Наконец-то он раскусил её. Она просто хотела найти точку кипения его терпения, и ей это почти удалось.

Когда же она вернулась к нему, он с невозмутимым видом тихо сказал, чуть повернувшись к ней:

– Не знаю, зачем тебе нужны мужские розовые стринги, но их лучше спрашивать не в гипермаркете, а в сексшопе. Там ты их наверняка найдёшь. Скажи мне, солнце моё, тебе действительно необходимо всё, что ты накидала в эту тележку?

– Даже не знаю, – пожала плечами Настя.

– Вот и отлично, – Павел Андреевич нежно взял её под руку и, откатив тележку к одному из очередных прилавков, оставил там. – Теперь мы спокойно можем пройти в продовольственный отдел, и, умоляю, не надо скупать весь магазин. Нам с тобой просто столько не съесть. А в следующий раз ты предварительно составишь список необходимого и мы купим всё, что нужно.

– А если мне что-нибудь понравится?

– Ты примеришь, обязательно примеришь то, что тебе понравится. Объяснишь сама себе, зачем это надо, и если оно подойдёт, мы обязательно купим.

– А если я закапризничаю?

– Тогда я отвезу тебя к твоему профессору лечить шопозависимость.

– Прямо так?

– Ну, в домашних условиях это лечится только одним известным мне способом, но ты же не хочешь, чтобы я отстегал тебя ремнём по твоим стейкам.

– Всё, всё, всё, убедил. Я не капризная девочка. И потом, на мою зарплату сильно-то не разгуляешься.

– Говорят, медикам подняли.

– Ну, в министерстве кому-нибудь что-нибудь и подняли, только не зарплату врачей первичного звена, а я как раз к таким и отношусь.

– Кстати, надо бы как-нибудь отблагодарить твоего профессора за оказанную услугу.

– Денег он с нас точно не возьмёт, а если у него заболеет внучка, с десяток раз позвонит независимо от времени суток. Он тебе ещё надоест.

Из магазина они вышли с двумя большими полными пакетами продуктов. Настя объяснила всё до банальности просто: на неделе по магазинам ходить некогда, а мужика в доме надо кормить. Иначе времени хватает только за хлебом заскочить, и то не всегда.

Домой приехали ближе к обеду.

– У меня вчерашние щи. Ты как?

– Говорят, суточные щи вкуснее свежих, но, если честно, никогда не ел, да и вообще щи… не очень.

– Ну, сегодня у нас день экспериментов. Я такого завтрака никогда в жизни тоже не пробовала, жива осталась! И тебя не отравлю, не бойся, ещё и добавки попросишь, ан нету.

– Готовишь тоже на неделю?

– Не угадал, дня на два максимум. Да и много ли надо одной.

Настя поставила кастрюлю на плиту, но зажечь не успела. Павел Андреевич обнял её и поцеловал в губы. Поцелуй был нежным и затяжным. С трудом оторвавшись от него, Настя прошептала:

– Если мы будем продвигаться такими темпами, я скоро уйду в декрет.

– Тогда нужно ускорить этот процесс.

– Давай хотя бы поедим… – но он уже снова целовал её.

 
⠀⠀ * * *
 

В двенадцать ночи они проснулись от того, что противно дребезжал сотовый Павла. Едва он отозвался, как в трубке раздался знакомый раздражённый голос генерала.

– Ты где тусуешься, твою мать? Я нарочного дважды к тебе домой посылал. Самого нет, вещей тоже нет, что за выкрутасы. Собрал жопу в горсть и на аэродром, в Новосибирск полетишь, самолёт уже ждёт.

– С каково перепугу?

– Я думал, ты пьян, извини, но в Новосибирск лететь всё равно придётся, – уже более миролюбиво продолжил генерал. – Ерофеева помнишь, замом у тебя был во время одной из операций в 85-м, контузило его тогда. В общем, парень с катушек слетел, тебя требует.

– Я же не психиатр!

– Он детей в заложники взял, грозится взорвать всё к чёртовой матери. Учитывая его прошлое, такой возможности исключать нельзя, высококлассный диверсант. Он тебя к себе подпустит, но если не сможешь договориться, его придётся убрать – это приказ.

– Одеваюсь…

– Куда машину прислать?

– Шварца 162.

Его взгляд встретился с блестящими в темноте глазами Насти.

– Я скоро, спи.

– Куда ты среди ночи?

– Я же предупреждал, что не самый удобный жилец… Служба.

– Да? А что это за истеричная баба визжала у тебя в трубке?

– Это не баба, это генерал.

– В следующий раз я его пошлю лесом, чтобы не трогал тебя до утра.

– Не переживай, досплю в самолёте. До Новосибирска, кажется, часа три лёту, мне вполне хватит.

Он прошёл в коридор, Настя последовала за ним. Павел достал один из баулов и извлёк из него два пээма, один сунул в наплечную кобуру, другой – в специальное приспособление на ноге. Поверх брюк надел наколенник. Вернув баул обратно в шкаф, он поцеловал Настю и тихо прошептал:

– Жди меня, и я вернусь, не любопытничай, приеду, проверю.

– По бабам не шляться – приедешь, проверю, – в тон ему ответила Настя.

Он хохотнул и ещё раз чмокнул её на прощание.

У подъезда его уже ждала машина. Павел Андреевич сел на заднее сиденье, и военный уазик медленно выехал со двора. Едва они выскочили на главную улицу, как водитель включил сирену и уже через двадцать минут доставил своего пассажира в аэропорт. Проходя через рамку металлоискателя, Караваеву пришлось предъявить своё удостоверение. Его уже ждал работник аэропорта, сопроводивший Караваева до самого трапа самолёта.

 
⠀⠀ * * *
 

– Площадь оцеплена, снайпера на крышах, – доложил подполковник прибывшему на место Караваеву. – Разрешите начать операцию по ликвидации террориста.

– Что, не терпится пострелять? Сколько у него в заложниках?

– Человек двести. В основном дети.

– Что?.. Я тебе постреляю! Дай план местности и здания.

– Всё в чёрной «хонде», оружие и бронь там же.

– Эти железки себе оставь. Полная тишина в эфире, заглушить всё на два квартала и прессу удалить туда же. Площадь проверили на предмет взрывчатки?

– Нет ещё, – замялся подполковник.

– Так какого ты тут булки мнёшь?! Проверяй живо!

– Только площадь? Так она же у него как на ладони.

– Подполковник, не площадь, а все два квартала!

– Есть!

– А я пока пройдусь, узнаю, что у него на уме. За мной никому не соваться, и рацию мне.

Рядом стоявший майор отдал ему свою рацию.

– Снайпера, что бы ни случилось – огонь не открывать! Лучше вовсе с прицела снять. Увижу хоть одну точку – пойдёте под трибунал! Майор, как думаешь, там стационарная связь имеется?

– Так точно, один номер у директора в кабинете, другой в библиотеке. Кабинет директора на третьем этаже, библиотека на первом. Товарищ полковник, под площадью есть подземная коммуникация, по ней можно в подвал попасть тихо и незаметно, вот только люк на площади.

– Соображаешь, молодец. Но пока придержи вариант. Откуда позвонить можно, знаешь?

– Банк за углом.

– Пошли.

На звонок в Доме культуры ответил спокойный женский голос.

– Алло. Библиотека.

– Террорист там от вас далеко?

– Какой ещё террорист?

– Хорошая новость… Тогда пригласите к аппарату «Енота».

– Мужчина, это библиотека, а не зоопарк!

– Не вешайте трубку, мадам, говорит полковник ГРУ, позывной «Хирург». Выйдите в коридор и повторите то, что я вам только что сказал.

– Хорошо, – ответила женщина в полном недоумении.

Спустя минуту в трубке раздался хриплый голос:

– Быстро тебя нашли, медицина.

– Это риторика, «Енот». Я сейчас приду к тебе. Дверь откроешь?

– Нет! Она заминирована. Снайпера на крыше, поэтому к окнам никого не подпускаю.

– Зачем же так-то?

– Я это и сам хотел бы знать, но впустить я тебя впущу. Через окно за колонной, оно не простреливается и не просматривается. Будешь подходить, загляни в урну справа, а лучше пройди вдоль здания, просмотри всё. Жду.

– Трубку не клади!

– Чего так?

– Я номера банка не знаю.

– А, ну, как скажешь…

Караваев шёл через площадь в полном одиночестве, бесшумно и мягко ступая по старой брусчатке, словно по горам. Он, как и советовал Ерофеев, зашёл сбоку и у первой же колонны наткнулся на старую металлическую урну для мусора. Заглянул в неё как бы мимоходом и присвистнул. В ней лежала бомба. «Не профи», – отметил он про себя и прошёл дальше, не останавливаясь. Следующая урна стояла через колонну, и в ней тоже был аналогичный подарок такого же качества. «А закладка-то не „Енота“», – отметил про себя Павел Андреевич, продолжая идти. Сделав ещё несколько шагов, он обернулся и поймал на себе красный огонёк лазерного прицела. Отметив сектор стрельбы, зашёл за колонну и, подойдя к дверям, постучал в них кулаком. Справа от дверей за следующей колонной открылась оконная створка.

– Не психуй, два провода от дверей вверх идут, куда именно, не разглядел. Не до того было.

– Внутрь пустишь? – спросил Караваев, поворачиваясь к окну.

– Так за этим и звал, влезай.

Полковник мягко спрыгнул в пустой коридор.

– Что это у тебя за кино?

– Мэру нужен фейерверк с жертвами. У нас тут выборы на носу. Это отвлекающий манёвр от насущных проблем криминализации власти.

– Доказательства?