Текст книги "Фантом"

Все заняло несколько секунд, но Вале показалось, что прошел, как минимум, час. Она продолжала смотреть в зеркало, но там, кроме обычного интерьера прихожей и ее собственного испуганного лица, не отражалось ничего.

– Это галлюцинация, – произнесла она вслух, убеждая саму себя, – галлюцинация, и ничего больше. Ничего другого не бывает, и не может быть никогда!.. – тем не менее, первое, что она сделала, оторвавшись от батареи, положила маленькое зеркальце отражающей поверхностью вниз. И в тот же момент услышала шум падения из дальней комнаты. Бросилась туда, даже забыв про пистолет – две доски, которые она только что раздвигала, чтоб попасть на чердак, валялись на полу, и объяснить это она тоже не могла. Валя чувствовала, как у нее учащается дыхание и начинают дрожать руки, но озвучить версию, которая напрашивалась сама собой, не решалась – настолько это противоречило здравому смыслу и законам мироздания. Вновь забив комнату, как это делал Дима, она вернулась в прихожую.

Валя не верила в мистику, но глядя на перевернутое зеркало, сказала себе твердо:

– Он ушел, – и мозг вернулся к работе: …Если никакого бомжа не существует, то что это?.. Видение или галлюцинация?.. Но тогда речь уже идет о нарушениях психики… то есть, либо я должна поверить в привидения, либо согласиться, что схожу с ума. Замечательная альтернатива!..

Она прошла в кухню и поставила чайник. Несмотря на всю неординарность и даже абсурдность ситуации, Валя почувствовала ужасный голод. Еще бы, последний раз она ела в час дня, а сейчас была глубокая ночь! Но сама она давала этому совершенно другое объяснение – если у человека расстроена психика, нарушаются и остальные функции организма. Отсюда и такой невероятный голод. …Все правильно – я схожу с ума…

Ела она долго и вдумчиво, ища в себе еще какие-нибудь изменения, но не находила их. В частности, память работала четко – она помнила все, с самого детства и до последней минуты. Вкусовые рецепторы функционировали. Она не путалась в цветах и фигурах, говорила ясно и членораздельно, прекрасно себя слышала, и понимала, что говорит. Попробовала напеть свои любимые песни – она помнила их. Все было нормально и естественно, кроме этого черного человека, вышедшего из одного зеркала и ушедшего в другое.

…А, может, мне только кажется, что все нормально? Ведь никто не может подтвердить того, что я называю зеленым, именно зеленое, и ем я именно сыр, а не яйцо, например. И слова я произношу именно те, которые воспринимаю ухом, а не какие-то другие. Они звучат в моем больном мозгу!..

В одиночку она не могла решить этой проблемы, но и поделиться ею нельзя было ни с кем, кроме психиатра, обращаться к которому совершенно не хотелось, тем более, теперь, когда они помирились с Димой, и жизнь стала вновь налаживаться. Отложила недоеденный бутерброд и разревелась от бессилия, уронив голову на руки.

Выплакавшись, Валя решила, что не стоит саму себя производить в сумасшедшие, пока она не почувствует этого физически. …Ведь, если это действительно так, моя неадекватная реакция станет заметна окружающим, тогда уж, да – здравствуй, смирительная рубашка, а пока надо воспринимать все, как есть. Ведь многие люди не могут объяснить, как электрический ток бежит по проводам или откуда берется изображение в телевизоре, и от этого незнания не считают себя сумасшедшими. Значит, и я просто не могу пока объяснить, что это было за черное пятно, похожее на офицера в фуражке, только и всего. И не стоит из этого делать трагедии. Какое-нибудь объяснение такому явлению должно быть – нормальное объяснение, с позиций физики или, там, квантовой механики… – она успокоилась настолько, что даже решила спать. Разделась и легла, бесстрашно потушив свет.

Как ни странно, кошмары не мучили ее. Она повернулась на бок и просто заснула, утомленная физически и морально.

* * *

Когда поезд двигался по Украине, стало заметно теплее, и хотя в лесу снега оставалось еще достаточно, на откосах железнодорожного полотна он исчез совсем. Потом и в лесу стали появляться заметные прогалины с замерзшими коричневыми листьями, а на полях, среди бескрайней белой пустыни виднелись островки черной земли, которых постепенно становилось все больше, и сами они были крупнее и крупнее. Потом мокрый снег начал биться в окно, сползая по стеклу крупными каплями, а когда наконец-то поезд, дернувшись, замер, все услышали, как по крыше барабанит дождь.

По перрону, предлагая жареных кур и вареную картошку, сновали женщины в плащах – после морозной, заснеженной Москвы, это казалось почти нереальным.

– Город Киев, – объявил Андрей, вставая, – прогуляться никто не желает? А то следующая крупная станция – Бухарест.

– Там мокро, – лениво ответила Ира.

– И что? Зато тепло.

– Пойдем, покурим, – Дима сладко потянулся.

За время пути, периодически отрываясь от книги и бросая взгляд на спящего Андрея, он вдруг перестал испытывать к нему неприязнь соперника. Спящий человек всегда беззащитен. Дима смотрел на его чуть подрагивающие веки, приоткрытый рот и был даже благодарен за то, что тот не бросил их одних (он, вроде, забыл, что если б не Андрей, им вообще б вряд ли пришла в голову мысль тащиться в какую-то Румынию).

Когда мужчины выходили из купе, Ира тоже поднялась.

– Ладно, пойду за компанию.

Вагон опустел. Поезд стоял около получаса, и все высыпали на улицу, чтоб насладиться теплом. Дождь никого не смущал, тем более, он оказался не таким уж сильным.

– Надо было взять зонтик, – заметила Ира.

– Не думаю, что это актуально, – Андрей усмехнулся, – какой б там ни был юг, это все-таки Европа, а не Африка. С пальмами там проблема.

Все дружно закурили, спрятавшись под козырек киоска, где и без того уже стояло человек шесть. Воздух был по-настоящему весенним. Диме показалось, что это начало апреля (по крайней мере, таким оно выглядело дома).

– Ужинать-то мы будем? – спросил Андрей.

Хотя все не обедали, но от однообразного сидения есть не очень-то и хотелось.

– Наверное, – Ира неуверенно пожала плечами.

– Можно потом сходить в вагон-ресторан, но гарантий никаких, потому что народ гуляет до самой границы – это уж, как закон. Вроде, на той стороне водка не такая. Поэтому предлагаю, взять курочку, картошки, соленых огурчиков, пивка… можно водочки, – он посмотрел на часы, – давайте, сгоняю в привокзальный кабак – там спиртное ровно в два раз дешевле, чем в поезде.

– А выпивши, ничего? На границе проблем не будет? – по кино Дима представил суровых пограничников и дотошных таможенников (российско-украинскую границу они пересекли как-то уж очень формально – наверное, потому что поезд следовал транзитом в Европу).

– Какие проблемы?!.. Меня на этой границе за столько лет каждая собака знает. Ну, так что?.. А то ехать будет скучно, – Андрей выспался, повеселел и больше не хотел коротать время в тоскливой молчаливой компании.

– Я «за», – тут же присоединилась Ира. Видно было, что она все-таки нервничает. То, что дома казалось простым и понятным, по мере приближения границы, становилось все более туманным и неопределенным; сразу возникала масса вопросов, ответить на которые она не могла, и проще, казалось, ни о чем не думать до поры до времени.

– Тогда гляньте закуску, а я побежал, – Андрей тут же исчез в тоннеле, соединявшем пути с перроном.

– Постой тут, – приказал Дима, вновь почувствовав себя хозяином положения. Несмотря на дождь, он вальяжно подошел к тетке, над огромной сумкой которой клубился пар.

Ира наблюдала, как он торговался, как тетка передавала ему сверток с курицей, прозрачный пакет с картошкой, и подумала, что ничего плохого в том, что они едут, в любом случае, нет. В конце концов, пусть это будет их отпуск.

Сначала, правда, она хотела назвать его «свадебным путешествием», но потом решила, что это слишком претенциозно, тем более, никто из них к подобной формулировке и не стремился. Поэтому пусть будет отпуск, а они останутся в том статусе, в каком реально пребывают.

Вернулся Дима довольный и улыбающийся, а на лице его блестело несколько дождинок.

– Цены, я тебе скажу, не то, что у нас!.. У нас за эти деньги я б не купил и сырую курицу, а здесь – жареную, да на вокзале!.. Да с картошкой!.. – он снова закурил (на улице это почему-то казалось гораздо приятнее, чем в тесном гремящем тамбуре).

– Осталось десять минут, – сообщила Ира встревожено.

– Успеет, – Дима махнул свободной рукой, – столько казенных железок он не бросит.

За пять минут до отправления, когда проводница уже загоняла пассажиров в вагоны, появился Андрей, поддерживая рукой тяжелый пакет. Они вернулись в купе и закрыли дверь. Андрей выставил на столик водку, пиво и принялся ломать аппетитную жирную курицу гигантских размеров.

– Чернобыльский мутант, – подмигнул он, и видя, как вытянулось Димино лицо, рассмеялся, – шутка. На рынке у них еще можно нарваться, а здесь все со своих дворов.

Ира взялась чистить картошку. Дима тоже хотел что-нибудь сделать, но места у столика уже не хватило, поэтому он уселся в угол и смотрел, как медленно поплыл мимо окон мокрый серый вокзал – значит, следующая остановка будет уже граница…

Водка разрешала многие проблемы и сомнения. Всем сразу стало хорошо, оттого, что на улице идет дождь, а в купе сухо; от того, как мерно покачивается поезд, и оттого, что уже завтра их ждет нечто новое, еще ни разу в жизни не виданное. А Андрей вел себя настоящим хозяином, словно они ехали в гости конкретно к нему. Он снова принялся рассказывать о Румынии, но сейчас эти разговоры не вызывали в Диме такого живого интереса, как в первый раз – ведь завтра он увидит все воочию. Ира же, наоборот, слушала внимательно, склонив голову на бок (или это только казалось, потому что после пары пластиковых стаканчиков, глаза ее подернулись поволокой и смотрели в одну точку, которой в данном случае являлись губы Андрея).

– Знаешь, что я слышала о Румынии? – неожиданно «проснувшись», спросила она.

– Нет, конечно.

– То, что ее столица – Бухарест; и то, что там жил главный вампир – граф Дракула.

– Не густо, – Андрей рассмеялся, – да и то, половину вранье. Никакой Дракула не граф. В то время и графьев-то, как таковых, еще не существовало. Он – господарь Валахский, то есть, царь, по-нашему, или воевода. И звали его вовсе не Дракула. Это прозвище у него такое, потому что на гербе его рода изображен дракон. Дракула – это можно перевести, и как дракон, и как дьявол. Кроме того, никаким вампиром он не был, потому что ничью кровь никогда не пил. Это был герой национально-освободительного движения против турецкого ига в пятнадцатом веке. А звали его Влад Тепеш.

– О, как!.. – удивился Дима.

– Да, так. Это все Брэм Стокер придумал. На самом деле все происходило совсем иначе.

– И как же? – спросила Ира, зевая.

– Гораздо проще и без всякой мистики. Родился Влад в 1430 году в городе Сигишоара. В юности попал в рабство к туркам. По натуре он был жесток, и, я бы сказал, беспринципен, что импонировало кровожадным туркам, поэтому быстро принял их порядки, став практически своим. Захватив Валахию, они поставили его главой этого, как сейчас говорят, «марионеточного государства». Владу тогда только исполнилось восемнадцать. Восемь лет он тихо и мирно просидел на троне, большую часть времени проводя в окрестных монастырях, а в 1456 году вдруг прозрел и начал войну против своих хозяев, собрав войска не только по Валахии, но и в соседней Трансильвании. Пленных он убивал, причем, в лучших турецких традициях – сажая на кол. И не просто на кол, а на кол с тупым концом, что продлевало мучения жертвы почти на сутки. За один только поход 1460 года он казнил таким образом более десяти тысяч человек.

– Десять тысяч?!.. – поразился Дима.

– Так гласят румынские летописи. Но даже если они врут наполовину, как и все румыны, то все равно, вполне достаточно, чтоб прослыть дьяволом. Так вот, он сумел отбить у турок все придунайские крепости и вывел свои войска к Черному морю, фактически объединив страну. Не присоединенной осталась только территория Молдовы, которая войдет в состав позже, в царствие господаря Бессараба. Завоеванные территории Тепеш присоединил к уже существовавшему, небольшому королевству Румыния, совершенно добровольно передав власть над ними королю Матиашу, а сам стал главным советником и, естественно, фаворитом короля. Это не понравилось прежним фаворитам. Короче, Влада оклеветали, и Матиаш засадил его в тюрьму, аж на двенадцать лет. После этого срока король одумался, потому что государство стало разваливаться. Он освободил Тепеша, и даже дал войско. В одном из сражений он геройски погиб. Вот и вся история про страшного вампира.

– А почему тогда в книге все описано не так?

– Не знаю, – Андрей пожал плечами, – не понравился он чем-то Стокеру… но там и без Дракулы мистики хватает. Может, поэтому Стокер и перенес действие в Румынию, а Влада Тепеша выбрал просто случайно.

Водка кончилась. Осталась пара бутылок пива и несколько посеревших картофелин. Ира дремала, склонив голову на грудь, а Диму заинтересовал рассказ про Дракулу.

– А какой «мистики» там хватает? – спросил он наивно.

– Всякой. Видимо, горы – это особая энергетическая структура. Вспомни, Тибет и священную гору Кайлос; Алтайских шаманов и «золотую бабу»; тот же Кавказ, с его энергетическими провалами в другие измерения… – (Дима ни о чем подобном не слышал, но согласно кивнул), – паранормальные явления – не моя стихия. Я привык иметь дело с железом, так что в таких вопросах я не исследователь, а наблюдатель. Как Марко Поло или Миклухо-Маклай. Я фиксирую только то, что вижу, – Андрей задумался, но скука подсказывала продолжать рассказ, – сами Карпаты, – начал он издалека, – достаточно старые горы, сродни нашему Уралу, но теперь там, особенно во Вранче, идет новая фаза горообразования. Землетрясения (хотя бы мелкие, от которых люстры качаются), происходят чуть ли не каждый день. Случаются, правда, и сильные… помнишь, когда Кишинев развалило? Оно тоже из Вранчи пришло. В силу специфики работы, мне часто приходится бывать в горах – румыны понастроили там цехов по заготовке древесины и накупили нашего оборудования… да, так энергетика гор, видимо, дает какую-то особую силу и знание живущим там; и в то же время, рождает всяких тварей, о которых раньше слагали легенды.

– Например?..

– Например, ты слышал когда-нибудь о кобольдах?

– Нет, а кто это?

– Скажем так, духи. Нечто среднее между нашим домовым и лешим. В основном, довольно зловредные твари, хотя попадаются, и ничего.

– И ты их видел? – Дима улыбнулся.

– Видел, – спокойно ответил Андрей, – конечно, они не ходят толпами, но иногда встречаются. Не знаю, то ли они сами хотят показаться людям, то ли теряют бдительность. Короче, они маленькие, сморщенные, страшные, с коричневой кожей. Одна такая тварь две недели мешала мне запустить пилораму, пока я не посадил его на 380 Вольт.

– И он умер?

– Сгорел. Если, конечно, они не бессмертны, – философски заметил Андрей.

– И ты веришь во все это? – растерялся Дима.

– Я ни во что не верю. Я ж сказал, что не исследователь и не стараюсь докопаться до сути. Когда ты спрашиваешь, верю ли я, то я говорю – не верю, потому что не могу объяснить. Если ты спросишь, было ли это на самом деле, я скажу, что было, потому что сам видел. А понимай, как хочешь. Можешь верить или не верить, просто хочу предупредить – здесь ты можешь столкнуться с массой непонятного, и не пытайся ему противостоять. Оно существует, и точка. Отрицание этого может закончиться очень плохо. Не раз уже проверяли до тебя, но… – он вдруг улыбнулся, – возможно, тебе повезет, и ты ничего такого не встретишь – в ближайшем архиве тебе дадут адрес твоего Сашки Соколова, ты передашь горячий привет его родственникам; они прослезятся, вспомнив деда, которого никогда не видели; потом вы выпьете горячей цуйки… кстати, хоть в ней тридцать семь градусов, пьют ее, исключительно, горячей. Это нормально, и состояние после нее не хуже, чем от водки… во-от… и поедете вы домой, преисполненные гордости от сознания выполненной миссии… Давай, допьем, – он открыл последнее пиво, – и ложись спать, а мне еще надо кое-что пересортировать до прибытия таможни. Я их, конечно, знаю, но вдруг за это время приняли на работу какого-нибудь нового козла?

Дима хотел сказать, что тоже переживал в своем доме нечто загадочное и необъяснимое, поэтому готов поверить Андрею даже в большей степени, чем тот мог ожидать, но почувствовал, что от водки с пивом и мерного покачивания поезда глаза сами закрываются и удержать их можно, только вставив спички.

– Правда, пора спать, – сказал он рассеянно, – покурим?

– Пойдем. Кстати, ей тоже неплохо б лечь, – он указал пальцем на Иру, спавшую, сидя за столом и опустив голову на руки, – завтра у вас долгий день.

Дима постелил на верхней полке и наклонился к Ире.

– Спать пора.

– Который час?.. – она недовольно подняла голову.

– Почти одиннадцать. Ложись по-человечески.

– Угу, – Ира покорно кивнула и сонно пробормотала, – выйдите, я переоденусь.

Когда Дима с Андреем вернулись, она уже вытянулась на полке, отвернувшись к стене.

– Кстати, где ваши паспорта? – спросил Андрей.

– У меня в куртке, а что?

– Да если погранцы будут свои, чего вас будить, а мне с таким грузом все равно не спать.

– Возьми, если надо, – согласился Дима, уже лежа под одеялом. Глаза его закрылись. Он отвернулся от яркого света и почти мгновенно заснул.

Ира проснулась ночью. Она слышала, как противно заскрежетав, поезд остановился. Захлопали двери, и в коридорах послышались тяжелые беспорядочные шаги. Еще она видела, как Андрей вышел, на мгновенье впустив в купе свет, и снова стало темно. Какой-то мужчина громко возмущался, что не знал «этих дурацких правил». Дверь их купе снова открылась. Сквозь прищуренные ресницы Ира видела силуэт человека в форме. Он включил фонарик, осветил спящего Диму. Ира знала, что не везет ничего незаконного, не нарушает никаких «дурацких правил», но почему-то все равно становилось страшно – как всякий раз, сталкиваясь с безграничной властью, сразу чувствуешь себя беспомощным и беззащитным.

Луч фонарика ударил в лицо, но она только плотнее сомкнула веки.

– Леш, брось ты, это лохи, – послышался голос Андрея, – я уже прощупал их. Им кажется, что в Европу едут – даже тушенку не везут. Что жрать будут, неизвестно – думают, сейчас им тут VIP-сервис предоставят.

Ире стало обидно, зато на Лешу фраза подействовала благотворно. Выключив фонарик, он усмехнулся:

– Наивные чукотские дети. Где у них паспорта, знаешь?

– Возьми в кармане куртки.

– Что я, по карманам шарить буду? Я – пограничник. Мое дело штампы ставить.

– Кстати, таможни что-то не видно?

Приоткрыв глаз, Ира видела, как Андрей достал из Диминого кармана паспорта.

– А их и не будет. В четвертом вагоне серьезная контрабанда. Они все там.

– Чего везут? – деловито осведомился Андрей.

– Из газет узнаешь, – Леша засмеялся.

Ира видела, как силуэт пограничника сделал отметки в паспортах и вернул их Андрею. Вышли из купе они вместе. Ире очень захотелось курить, но она боялась попасться кому-нибудь на глаза, и решила не вставать, пока поезд не тронется.

В вагоне стало тихо; только слышно было, как снаружи гремят чем-то металлическим, и от этого все вокруг вздрагивало. Она чуть-чуть отодвинула занавеску и с удивлением увидела, что вагон поднялся над землей метра на два, и повис в воздухе в неестественном, парящем состоянии. Быстро задернула шторку, испугавшись непонятно чего.

Минут через десять стук стал реже. Ира почувствовала, как вагон плавно опускается, и совсем было успокоилась, но тут вновь захлопали двери и вновь по коридору загрохотали шаги, только язык, на котором разговаривали люди, был незнакомым. …Хотя почему незнакомый? Я уже знаю, что это румынский…

А Андрей не возвращался; и паспортов у них не было (Ира видела, что он так и не положил их на место). Она с ужасом подумала, что будет, если сейчас зайдут румыны. Что она сможет им объяснить без языка и без документов? Но никто не заходил, даже дверь ни разу не открылась. Суета стала утихать; шаги смолкли. Ира подумала: …Может, про нас забыли? Но тогда они и штамп в паспорте не поставят! И как тогда быть?..

Но Андрей наконец вернулся и присел на полку.

– Румыны не заходили, – тихонько проинформировала Ира.

– А чего им заходить? – Андрей усмехнулся, – они все шкуры продажные. Два блока «Marlboro», бутылка коньяка, и они вообще никуда заходить не будут, – чуть приоткрыв дверь, он взглянул на часы, – спи, ночь еще. Зато мы уже по ту сторону границы, – и он зашуршал своей постелью. Потом Ира слышала, как звякнула о столик пряжка его ремня. Андрей лег, и стало совсем тихо, только за стенкой вагона раздавались какие-то команды на чужом языке.

Ира подумала, что теперь так будут разговаривать все, а русскую речь она услышит только, когда все это закончится. Снова отвернулась к стенке, и в это время вагон качнулся и начал плавно набирать ход.

…Вот и все… – на какое-то мгновение ей стало очень тоскливо оттого, что она не дома; что, проснувшись, не пойдет в свой магазинчик, а окажется на незнакомом вокзале. Неизвестность рождала дурацкие мысли, что все это бессмысленно, и поэтому хорошо закончиться не может, но она сумела взять себя в руки. Вспомнила, что бывают ситуации похуже, когда, например, грязевой поток заливает «дырку», в которую ты спустился два часа назад, и ты карабкаешься по отвесной, скользкой стене наверх и думаешь, хватит ли воздуха, чтоб не задохнуться, и силы в руках, чтоб удержаться или тебя смоет вниз, и отныне эта безымянная пещера будет именоваться твоей могилой. …Но если троглодит нам поможет… – она представила мохнатого зверька, похожего на Чебурашку; улыбнулась, и с этой хорошей мыслью заснула вновь.

Однако сон ее оказался недолгим. Как только забрезжил рассвет, она снова открыла глаза. Поезд плавно покачивался, и это было такое приятное ощущение, что хотелось ехать долго-долго, и чтоб вообще не было никаких станций. Свесила голову вниз и увидела, что все еще спят. На столе веером лежали три паспорта, стояли пустые бутылки, и лежала одна картофелина в жирном целлофановом пакете. Ира приоткрыла шторку, в надежде увидеть зеленеющие поля, и на секунду зажмурилась, думая, что это мираж – насколько хватало глаз простиралась бескрайняя снежная равнина. Ни кустика, ни деревца, ни прогалинки, только снег, и лишь у самого горизонта брели три черные одинокие фигуры в высоких шапках. Она не могла рассмотреть, мужчины это были или женщины, но брели они печально и уныло; брели в никуда, потому что даже из окна поезда не виделось никакого человеческого жилья.

Зрелище показалось настолько ошеломляющим, что Ира непроизвольно прикрыла ладонью рот, чтоб не вскрикнуть. Первая мысль была, что поезд развернули, и он едет обратно в Москву, но такого же не могло быть!.. Она смотрела на первый в своей жизни румынский пейзаж, пребывая в ужасе и полной растерянности, а поезд уносился вперед – фигуры скрылись из вида, и перед глазами по-прежнему растилась замерзшая пустыня, которую тем, несчастным еще предстояло пройти.

* * *

Утро не принесло Вале ничего нового и неожиданного. Она выспалась и лежала, лениво щурясь от яркого солнца, заглядывавшего в окно. Потянулась. Первые минуты после пробуждения всегда самые сладостные – сознание еще не включилось в обычный ритм, связанный с решением насущных проблем, с переживаниями, оставшимися со вчерашнего дня и прочей житейской галиматьей, заполняющей наше существование. Было так хорошо просто лежать, ощущая себя заново родившейся для того, чтоб наслаждаться жизнью.

Тем не менее, она все-таки вылезла из-под одеяла. С касанием пола, стали медленно возвращаться события вчерашнего дня, но сейчас они не имели такой мрачной окраски. Валя совершенно не чувствовала себя сумасшедшей, и ей сделалось смешно оттого, что она могла так о себе подумать. …Во всем, видимо, виноваты зеркала – какая-то тень отразилась в маленьком так, что, преломившись, в большом стала похожа на человеческую фигуру в фуражке, – она не хотела выяснять сейчас, возможно ли такое по законам оптики. Найденное объяснение ее вполне устраивало, и больше ко вчерашним событиям она решила не возвращаться, – надо будет сходить в магазин, а еще лучше, съездить на рынок, приготовить обед, потому что завтра на работу…

После завтрака Валя оделась и вышла на улицу. Ее вчерашние следы, видневшиеся вдоль всего дома, вызвали лишь улыбку. …Засмеют ведь, если рассказать кому-нибудь, как я среди ночи гонялась за привидениями… – она заперла дверь и пошла к калитке, прикидывая, что же ей надо купить.

* * *

Когда поезд подходил к Бухаресту, первый шок у Иры уже прошел. Она вновь привыкла к снегу, к маленьким станциям с убогими вокзальчиками, к людям, одетым в старые серые куртки. Иногда начинало казаться, что пересечение границы было сном, и направляются они куда-нибудь в северо-казахстанские степи. Только написанные чужими буквами названия, неизвестные автомобили, да мужские головные уборы, напоминавшие папахи, говорили о том, что все-таки ночью был не сон.

Дима воспринял возврат в зиму более философски. Он спал так крепко, что не помнил даже как поезд стоял на границе, и теперь с интересом смотрел в окно, принимая все, как должное. Ему очень приглянулась фраза, произнесенная как-то Андреем: «В стране пребывания надо жить по законам страны пребывания». Что ж теперь делать, если здесь такая погода, и кто сказал, что она должна быть другой?.. Он уже устал думать о том, что им предстоит сделать и что их ждет впереди – он просто ехал, тупо и равнодушно… а куда деваться, если поезд шел в этом направлении?.. Не было ни радости от встречи с новой страной, ни разочарования ее внешней заурядностью.

Андрей занимался своими коробками, вновь что-то сортируя и перекладывая. И в этой тишине из динамика неслась однообразная мелодия, напоминавшая то ли индийскую, то ли цыганскую, но, в любом случае, Дима не назвал бы ее красивой.

Перрон возник неожиданно. Вроде, и города-то еще не было, а поезд уже замедлил ход и стал плавно останавливаться. Перед окном, через несколько пустых путей виднелась серая стена с большими стеклянными окнами, колонны навесов, совсем как на Киевском вокзале в Москве.

– Приехали, – объявил Андрей и затараторил по-румынски.

– Что-что?.. – Ира засмеялась.

– Привыкайте, а то русский здесь не в почете. Даже если кто и знает его, никогда не признается… ну, за редким исключением.

На перроне их ждали двое парней в куртках и меховых шапках явно российского производства, приятно отличавшихся от дурацких румынских папах, а прямо рядом с вагоном стояли два автомобиля со смешными квадратными номерами.

– Это для аккредитованных иностранцев, – пояснил Андрей, видя Димино удивление, – чтоб со своими не путать. Пойдем, поможешь.

Вчетвером они быстро набили коробками красный «Москвич-универсал», и парни уехали, а Андрей повернулся к заскучавшей Ире.

– Чего стоишь? Садись в мою «лайбу». Отвезу вас в гостиницу, а сам съезжу в Торгпредство. Пока осваивайтесь, а вечером я расскажу программу дальнейших действий.

Они вырулили на заваленную снегом площадь и поехали прямо по трамвайным путям. На обочинах лежали метровые сугробы, а на проезжей части остались укатанные ледяные бугры, ехать по которым было не слишком приятно. Дима вдруг понял, почему сугробы на тротуарах такие огромные – из них торчали радиаторы и багажники, заваленных снегом автомобилей. Андрей поймал его удивленный взгляд.

– Они зимой не ездят, потому что дороги никто не чистит – нечем, а гаражи у них не строят… короче, не готовы ребята к зиме, а она все-таки иногда случается… (Встречных машин, действительно, попадалось мало, да и те, в основном, имели такие же маленькие квадратные или еще более смешные, круглые номера). Зато иностранцы резвятся, – продолжал Андрей, – им по хрену, машины-то казенные.

Они долго ехали по маленьким кривым улочкам, застроенным старинными домиками с остроконечными крышами. Потом улица стала шире, и дома современнее.

– Я отвезу вас в «Модерн». Довольно приличная гостиница в старой части города, на бульваре Републичи – это их основная торгово-музейно-прогулочная артерия. Но, самое главное, в «Модерне», в основном, останавливаются наши туристы, поэтому там и персонал по-русски более-менее понимает, и с народом можно пообщаться.

Ира с интересом смотрела на роскошные здания, напоминавшие дворцы; памятники, заваленные снегом вровень с постаментами; огромные голые деревья с корявыми сучьями, и думала, что, наверное, летом здесь очень красиво.

– Позавтракаете в гостинице – это входит в стоимость номера. Пообедать можно там же, но уже за деньги. Прогуляйтесь по городу, в магазины зайдите. Я тут написал транскрипцию наиболее употребительных слов и выражений, – Андрей протянул Диме листок, – так что спросить вы сможете, а уж ответы понять – это, как получится.

– Бу-на зиуа, – прочитал Дима по слогам, – «здравствуйте». Ску-заць ымь ве рог – «извините, пожалуйста»… Ни хрена себе!..

– Можно просто «пардон», они поймут, – засмеялся Андрей.

Дима спрятал бумажку в карман. От того, что вся окружающая обстановка так напоминала Россию, даже была, пожалуй, еще хуже, он окончательно успокоился. Эта страна не являлась какой-нибудь экзотикой, к которой необходимо привыкать. Он почему-то уверился, что здесь все будет просто и до обидного прозаично.

Наконец они остановились у большого серого здания из стекла и бетона. Андрей припарковался, въехав почти на крыльцо, и не обращая внимания на возмущенного швейцара, пошел внутрь. Пока он оформлял и документы, Дима с Ирой стояли у стойки и глупо улыбались. Наконец, администратор вернула сдачу и пачку бланков, часть из которых Андрей тут же оставил на стойке; потом он поменял им часть долларов на леи, показал номер, отвел в ресторан и уехал.

– Ну и как? – Дима плюхнулся на постель, когда они вернулись после завтрака.

– Нормально, – Ира засмеялась, – дома я завтракаю хуже.

– Я тоже. А вообще-то, впечатление довольно убогое.

– Но ведь не это главное, – сказала Ира примирительно, вроде, была виновата в том, что румыны живут так плохо, – пойдем куда-нибудь? – она подошла к окну, – «Librarie», – прочитала вывеску на другой стороне улицы, – это у нас что?

– Это… – Дима достал листок, – книжный магазин.

– А … «Pre-je-te-rie»?

– Такого здесь нет.

– Вот. Заодно и посмотрим.

Дима подошел сзади и обнял ее. Подумал, что, несмотря на кажущуюся похожесть, это все-таки чужая страна, и близких людей тут только двое – он и она. Захотелось вдруг быть еще ближе, и он принялся целовать ее в шею, в волосы…