Текст книги "История болезни (сборник)"

– Дашка, это не шутки…

– А я и не шучу. Я серьезно.

– Тогда, молодец, – Грошев повернулся к Артему, – а тебе остается самая почетная работа – забирать бабло.

– А если они и за ячейкой будут следить?

– Не, Тём, я, конечно, могу и сам это делать, – хмыкнул Грошев, – но тогда ты не в теме, сам понимаешь.

– Тёмка прав, – вступилась Даша, – кто-то должен, типа, на стреме стоять.

– И кто же? – Грошев выразительно развел руками, – ни тебе, ни Настьке, сами понимаете, нельзя – вас Настина мать знает, а чтоб я на стреме стоял?.. Да мне проще самому забирать бабки, и всех лишних – с хвоста. Так что, Тём?

– Посмотрим, будет ли что забирать, – ответил Артем уклончиво, но на данный момент и это всех устроило.

– Тогда вперед! Даш, телефон за мной, – Грошев встал.

– Подожди, Павлик, – Настя потянулась до смешного томно, и Даша поняла, что они с Артемом тут уже лишние.

На прощанье все по-мушкетерски соединили руки, но, то ли они не смотрели такие «отстойные» фильмы, то ли девиз «Один за всех, и все за одного» в нынешнее время потерял актуальность, только вслух никто его не произнес.

– У Пашки с Настей чего, любовь? – спросила Даша, когда они вдвоем вышли на улицу.

– Хрен их знает, – Артем пожал плечами, – меня это мало волнует. Мне, вот, кажется, с твоей идеей мы реально влипнем.

– А я уверена, что не влипнем! Сам прикинь – неужто Ритка захочет влипнуть еще раз? Мне и то, знаешь, как было, и больно, и стыдно, а у Ритки взрослые бой-френды на крутых тачках – может, она уже трахается с ними, а тут отец ее по голой жопе ремнем дерет. Да если даже этот, с «Ауди», зажабится, она с других пацанов соберет – что их, мало у нее? А нам-то какая разница?.. Или ты боишься?

– Ничего я не боюсь! Просто как-то…

…Блин! Все повелись, и Настька, и даже Грошев! А этот, влюбленный, сопли жует!.. Если б меня с планшетом накрыли, он бы, точняк, не признался! Настька, да – она б вложила его, а сам он, хрен бы вякнул!..

– Так что, «как-то»? – Даша резко остановилась

– Понимаешь… с Гороховой все, типа, по справедливости было – чтоб не выделывалась…

– Врешь ты! По справедливости было в спортзале, а потом вы ее тупо обокрали! Причем, моими руками!..

– Ну… – Артем смутился.

– Хрен гну! – Даша усмехнулась, – короче, ты с нами не идешь? Ну, скажи! – слушая собственный голос, она удивлялась – никогда еще в нем не прорезался такой грандиозный азарт, и даже самый лучший фотоаппарат уже представлялся не конечной целью, а так, пробным шаром перед чем-то…

– Да я сам не знаю… – Артем тоже был огорошен Дашиным напором. Он-то думал, что она будет ходить хвостиком, благодарить, исполнять любые желания – собственно, на этом ведь и строятся отношения мужчин и женщин.

На «сам не знаю» ответа у Даши не было, и дальше они пошли молча Впрочем, Даша чувствовала, что ей достаточно своих мыслей, а «почетный эскорт» только напрягает, и перестала обращать на него внимание. …Ладно, сейчас с Ритки слупим штук по пятнадцать (если без Артема), но бизнес ведь не заканчивается одной сделкой. Мать свои фирмы уже сколько лет ведет… – все, что хаотично металось в голове, внезапно выстроилось в систему, которую смело можно было назвать бизнесом, а поскольку с понятием «коммерческая тайна» Дашу мать не успела познакомить, она схватила Артема за руку.

– Слушай! У нас ведь, кроме Ритки, половина девок курит! Будем фоткать всех и брать, типа, налог, а кто откажется платить – фотки предкам!

– А у кого денег нет?

– А нас это колышет? К тому же можно брать в зависимости от материального положения. Пусть по чуть-чуть, но если клиенток будет человек триста…

– Откуда? У нас в школе всего-то…

– Так подтянем другие школы!

– Даш, похоже, у тебя совсем башню снесло.

– Ничего не снесло! А начнем, прямо, с нашего класса! С Полины, Катьки Журбиной и Вики! Конечно, бой-френдов, как у Ритки, у них нет, но Вика, я знаю, на ноутбук собирает – ничего, обойдется с обычным ПК. У Полины с баблом напряженка, но она у деда, с пенсии, тырит – ну, будет брать чуть больше. Он у нее слепой, глухой, но герой Советского Союза – там пенсия, о-го-го! Вот, Катька… хотя тоже найдет. У нее ж мать бросила курить, чтоб дурной дочери пример не подавать – Катька сама рассказывала. Блин, да если предки фотки получает, они ее так отдрючат, что она забудет, где сигареты продаются! Так что на первую «фотосессию» бабло найдет, а потом, точняк, бросит. Зато здоровее будет, так ведь? – Даша засмеялась, но смех получился мимолетным, – короче, Тём, надо отработать всех, кто засветился с курением, с седьмых по одиннадцатые классы. Те, кто младше седьмого, реальных бабок не найдут, а за копейки рисковать нет смысла. Эх, жалко, Горохова не курит – вот, кого можно было б доить… блин, как Настька лопухнулась с дневником? Впредь такие вещи надо обсуждать, а уж потом выносить перед классом! Это я Настьке внушение сделаю…

Незаметно они дошли до подъезда.

– Даш, – Артем взял ее руку, – ты что, все это серьезно? Я не верю… или ты реально сумасшедшая.

– А ты, в таком случае, дебил! И никогда у тебя не будет ни нормальной тачки, ни виллы «за бугром»! – выдернув руку, Даша скрылась в подъезде.

Когда щелкнул замок, разделив их прочной металлической дверью, ей на мгновение стало тоскливо, даже захотелось плакать, как всем девчонкам, когда их перестает понимать самый близкий человек, но она быстро нашла выход:

…А ведь втроем мы не уследим за всеми школами. Если только Настькиных родичей подтянуть?.. А что? Мать ключи будет обеспечивать, чтоб разные ячейки задействовать, а отец контролировать забор бабок – он ведь охранник в том же универсаме; дети ж не полезут на взрослого мужика в форме.

И все равно все школы не потянем. Придется нанимать народ, а им придется платить. И сколько тогда брать с каждой клиентки?.. Блин, оказывается, без бизнес-плана не обойтись…

Какая ж все-таки гениальная у меня мать! А я бочку на нее катила, дура! На какого-то Бога надеялась… хотя тогда я маленькая была – не понимала еще смысла жизни…

Последний приют

Серое осеннее утро вползало в комнату. Темными силуэтами постепенно проявлялась мебель и портрет на противоположной стене. Пока он не имел лица, являясь черной квадратной дырой, через которую, видимо, и уползала отступавшая ночь. Журнальный столик неправильно стоял посреди комнаты. На нем остались два пустых бокала, коробка из-под конфет и бутылка, в которой вчера находилось приятное белое вино с трудно запоминающимся названием.

Оля подняла голову от подушки, потом перевернулась на бок, чтоб лучше видеть обстановку. Хотя что здесь можно так внимательно рассматривать? Ведь это ее квартира, и каждая мелочь, если не сделана собственными руками, но под ее неустанным контролем. Правда, теперь, с появлением Володи, осуществлять планы стало гораздо легче – сама бы она никогда не смогла купить такие дорогие обои, телевизор с огромным экраном (собственно, в нем и не было особой необходимости, учитывая размеры комнаты), стиральную машинку-автомат. Этого портрета на стене тоже не появилось бы никогда, несмотря на то, что Оля всегда мечтала увидеть себя со стороны не на бесстрастной фотографии (такой она видела себя каждый день в зеркале), а глазами настоящего художника, который может, если и не заглянуть в душу, то, по крайней мере, прочувствовать настроение. Теперь такой портрет у нее был, хотя она сама не знала, нравится себе или ожидала чего-то более возвышенного, может быть, даже романтического.

Хотя какая в ней романтика? Художник прав, нарисовав женщину, скептически взирающую на фантастическое нагромождение мостов, небоскребов и каких-то уродливых хищных автомобилей. Наверное, все логично и такова ее истинная сущность – пруд, около которого страдает Васнецовская «Аленушка», смотрелся бы рядом с ней чем-то противоестественным.

И как этот лохматый парень, сначала показавшийся таким «дремучим» дилетантом, что она даже обиделась на Володю, сумел распознать ее так быстро? Она ведь считала себя более закрытой натурой; старалась шутить и улыбаться, изображая из себя «мягкую и пушистую», абсолютно беззаботную «рыжую кошку». А еще она думала, что художник обратит внимание на ее фигуру, для чего надела предельно короткую юбку и блузку с огромным вырезом. Вместо этого он сознательно уменьшил грудь, а ноги вообще не попали «в кадр». Одно лицо с заостренными скулами и усталыми глазами, в которых, тем не менее, чувствуется упрямство и какая-то вечная озабоченность.

Странно, если она действительно такая, то что могло привлечь к ней Володю? Не деловые же качества, с которыми он так старательно боролся, пытаясь превратить в заурядную домохозяйку? Нет, это ему не удастся…

Хотя, как знать? Если он женится и введет ее в свой огромный недостроенный дом с множеством лестниц, переходов и непонятно для чего предназначенных комнат, которых еще не касалась рука дизайнера, то, возможно, она и согласится принять на себя непосильную ношу, забросив все остальное. Но это только при условии, что он женится на ней!.. И еще, что ей никогда (никогда!) не придется просить у него денег – чтоб она добровольно отказалась от их зарабатывания, они должны просто лежать в условном месте, и притом в таком количестве, которое необходимо ей в данный момент. Со вторым он, пожалуй, согласится, а вот, первое…

Оля вздохнула, и откинувшись на подушку, уставилась в потолок. Даже не глядя на часы, можно было легко определить, что сейчас не больше семи, а ей вполне достаточно встать в восемь, чтоб успеть принять душ, привести себя в порядок, помыть вчерашнюю посуду и съесть йогурт с маленьким тостом. Так зачем она проснулась в такую рань, если могла еще целый час спокойно нежиться в теплой постели?..

…Наверное все потому, что вчера был так называемый «выходной», – подумала она, – а это всегда выбивает из колеи. И зачем Володька заезжал, если все равно не остался ночевать? Лишь затем, чтоб попрощаться перед поездкой в Москву?.. Он же не на месяц уезжает. А что мне оставалось делать, как не завалиться спать в одиннадцать…

«Выходными» Оля называла не субботы с воскресеньями, а те дни, случавшиеся раз или два в неделю, когда Володя появлялся к концу дня у нее в редакции. Приходилось заканчивать работу в шесть, как все нормальные люди, и резко переключаться на забавные истории, которые он высыпал перед ней, смешав в кучу свежие и давно прошедшие события собственной жизни, прочитанное в книгах, услышанное по телевизору или просто подсмотренное на улице. В такие минуты Оля с ужасом замечала, что у нее всего этого нет, и если она пытается вставить хоть слово, то непременно касается своей рекламы, своего журнала.

В течение часа подобное состояние проходило, но за это время… Какой же она чувствовала себя глупой!.. Почему Володя терпеливо выслушивал все ее служебные «бредни»? Это оставалось загадкой, которую она не собиралась решать.

Зато потом она оттаивала, словно окунувшись в его мир; забиралась к нему на колени или укладывалась рядышком на диване, притулив голову ему на плечо, и ласково целуя в шею, представляла… Наверное, в этом и заключается моя беда, – решила Оля неожиданно, – что я не умею абстрактно представить, как мне, например, могло бы быть хорошо. Я умею планировать, а не представлять. Но что ж теперь делать, если я – амбициозная карьеристка?.. – она все же взглянула на часы, – ну да, без пяти семь. Даже в таких мелочах я не ошибаюсь… Подумала, скорее, с гордостью, чем с сожалением.

Пусть природа обделила ее талантом представлять (Володя предлагал другое определение – «мечтать», но сама она противилась этой формулировке, почему-то сразу ощущая себя ущербной и, вроде, даже не совсем женщиной), зато она подарила ей прекрасную память. В те минуты, когда другие уносились в непредсказуемое будущее, Оля благоговейно опускалась на дно своего прошлого, с наслаждением вспоминая былые успехи и победы, к которым относила абсолютно все, что с ней происходило.

Например, развод с мужем, который не удовлетворял ее, ни материально, ни интеллектуально, ни физически. Что можно получить с мастера по ремонту бытовой технику, если к тому же он периодически напивается до такой степени, что засыпает на унитазе? Пусть это случалось не часто, но как факт, имевший место, вызывало отвращение. Нет, она достойна лучшего, чем это тупое, почти нищенское существование.

Человеческое сознание предсказуемо, поэтому, не дожидаясь следующего вопроса, она обычно сразу же отвечала и на него. Зачем было выходить за Олежку замуж? Да все элементарно, чтоб из личного опыта определить круг своих истинных интересов и не вляпаться в такое же дерьмо в более зрелом возрасте, когда, не дай бог, появятся дети и процесс разрыва примет затяжные, связанные с разделом нажитого ею имущества. Сам-то он никогда ничего не сможет заработать. Поэтому несмотря на то, что в тот день он стоял на коленях и плакал, как маленький мальчик, произнося самые страшные клятвы, для Оли это уже не имело никакого значения.

С одной стороны, без Олежки жить стало гораздо проще, но, с другой, иссяк без того скудный финансовый источник. С его зарплатой об алиментах речь просто не шла, поэтому пришлось с дневного отделения переводиться на заочное и срочно искать работу. Это стало второй после развода знаменательной вехой на пути к ощущению своего места в этом мире.

«Сеять разумное, доброе, вечное» с незаконченным филологическим образованием ей предложили только в младших классах. Вечером, сидя в собственной, доставшейся по наследству, квартире, она представила нескончаемую орущую толпу маленьких бестолковых существ, постоянно донимающих дурацкими вопросами и норовящими подстроить какую-нибудь гадость. Через неделю она просто начнет убивать их. По одному. Медленно и методично. К тому же, узнав, какую зарплату получают учителя без соответствующего педстажа, она пришла к выводу, что работать за такие деньги – значит, не уважать себя. Лучше вообще не работать, ведь в обоих случаях тебя ожидает голодная смерть. Однако это в теории, а на практике она обязана иметь много красивых вещей, обязана привести в порядок свое жилище, чтоб в него было приятно возвращаться, и еще многое другое она обязана сделать для самой себя.

Начав с самого простого, пришлось пройти все – от промоутеров, раздающих во время рекламных акций бесплатные сигареты, до свободного агента по недвижимости. Оля в подробностях помнила все свои искания и могла совершенно четко сформулировать, почему уходила с каждого места, хотя с того времени прошло уже несколько лет. Тот тяжелый период, также как и жизнь с Олежкой, иллюстрировал главу под названием «Как не надо жить». Но глава, в конце концов, закончилась (ведь даже «Санта-Барбара» оказалась не бесконечной), и все наладилось единомоментно.

Обстановка редакции крохотной, печатавшейся в университетской типографии на одном-единственном развороте газеты бесплатных объявлений ей понравилась сразу. Увлекал, в основном, странный, доселе незнакомый дух полной реализации возможностей. Продукт своего труда можно было наблюдать каждую среду, проходя мимо газетного киоска, а это очень немаловажно, в отличие от подобострастного заглядывания в глаза: «…А вы курите?.. Ах, другие сигареты?.. Ну, извините. А может, все-таки попробуете? Это лучший в мире табак… Не хотите? Так идите к черту!..» День позора за несчастные пятьдесят рублей. Тьфу, аж вспоминать противно!..

Через год из менеджера, принимавшего объявления, Оля выросла до ответственного редактора, а сама газета имела уже шестнадцать полос и распространялась не только в городе, но и по всему региону. И вот тут, когда выяснилось, что больше из нее выжать ничего не удастся, кроме увеличения объема и тиража, Оля поняла, что это опять не ее настоящее дело, а лишь очередная ступень к чему-то, чего она не могла представить.

На удачу или на беду (конечно, на удачу, по-другому у нее просто не может быть) «раскрученной» провинциальной газеткой заинтересовались москвичи, и собрание акционеров, не долго думая, приняло решение отдаться под «могучее столичное крыло». После этого жизнь окончательно превратилась в рутину. Думали и решали теперь за нее, а ей оставалось только ежедневно до самой ночи, до боли в глазах просматривать тысячи объявлений со всей России, ища какие-нибудь оплошности авторов или технические опечатки. Должность корректора в штат не входила, потому что он не менялся со дня основания газеты, когда энтузиазма было гораздо больше, чем денег на зарплату.

Боже, какую только дрянь не продавали люди и чего только не собирались купить!.. Газетные столбцы создавали впечатление полного сумасшествия, когда все вдруг решили обменяться своими вещами, автомобилями, квартирами. Может быть, даже лицами и судьбами, просто не знали, во сколько их оценить…

Но все в очередной раз изменилось, перейдя на новый качественный уровень, и теперь у нее новая жизнь, которую она сама себе выбрала. Пусть получает она пока (это только пока!) не больше, чем в газете, но, может быть, лишь потому что это перестало являться жизненной необходимостью. Зато она работает в единственном на весь регион толстом журнале с глянцевой обложкой. Здесь совсем другая реклама – цветная, занимающая целый разворот, а не нелепые, неподдающиеся правилам орфографии куцые сообщения, втиснутые, словно некролог, в узкую черную рамку.

Конечно, если б в Володиной фирме менеджеры оказались пограмотнее, они б никогда не обратились в ее газету, рассчитанную совершенно на другой контингент. Тогда б она не позвонила генеральному директору, чтоб выяснить обычные технические вопросы, а тогда… Собственно, почему она решила звонить лично? Наверное, чтоб хоть на минуту отвлечься от мелькавших перед глазами букв и «контактных» телефонов. А может, провидение вело ее четко намеченным курсом?.. Теперь это уже неважно.

В первый раз они встретились в кафе. Это само по себе выпадало из привычных рамок. (Обычно «большие люди» уделяют рекламным агентам не больше пяти минут своего драгоценного времени, с умным видом просмотрев предложенные макеты и ткнув, как правило, не в самый удачный. Разговор начинался и одновременно заканчивался фразой «Вот, такую хочу…»)

С трудом запихивая бумаги в не предназначенную для таких объемов сумку, Оля пыталась придумать, как наиболее выигрышно расположить их потом на тесном столике, за которым может оказаться еще кто-то со своей выпивкой и закуской. А еще музыка!.. Как можно решать серьезные вопросы, когда над ухом гремит целый оркестр? Однако все получилось неожиданно мило.

Прождав маршрутку незапланированные полчаса, Оля опоздала и уже собиралась рассыпаться в дежурных извинениях, когда «клиент», который «всегда прав», неожиданно улыбнулся.

– Женщине положено опаздывать… а у меня сегодня был сумасшедший день, так что я, например, собираюсь заодно и поужинать. Олечка, вы голодны?

Оля смотрела на него и не могла понять, что происходит. Ситуация не укладывалась в привычную схему. Может, это розыгрыш? Но у нее нет друзей, которые осмелились бы его устроить, да и вообще друзей практически не осталось! То ли ее знакомые поглупели за последнее время, то ли она сделалась слишком умной, но вместе им вдруг стало неинтересно. Визиты прекратились сами собой, а редкие телефонные звонки несли информацию о состоянии здоровья и новостях семейной жизни.

– Я задал очень сложный вопрос? – Володя продолжал невинно улыбаться.

– Нет, что вы!.. Если можно, я буду мороженое, – ответила она, хотя днем успела лишь перехватить кусочек непропеченной, липнущей к зубам пиццы из соседствовавшего с редакций ларька.

Раз дело принимало такой нестандартный оборот, надо было быть начеку – неизвестно еще, чем ее заставят расплачиваться за ужин. От «новых русских» можно ожидать, чего угодно. Она уже сталкивалась с самыми разными вариантами. Раз даже решилась продаться за «красивую жизнь», но однажды вечером на вопрос «Милый, где ты был так долго?» получила исчерпывающий ответ: «Не твое дело. Твое место в постели и нечего задавать идиотские вопросы!..» На следующий день она аккуратно собрала вещи до последней тряпочки; вздохнув, с сожалением выложила на стол полученные ранее подарки и вернулась в свою квартиру, где не была почти месяц.

Тогда квартира выглядела совсем не так. Вытершиеся обои, оставшиеся от бабушки, люстра с разбитым пьяным Олежкой плафоном, скрипучей диван… Володя пришел в ужас, когда сел на него. Поэтому диван стал его первым взносом в нынешний уют. Но это происходило потом, а в тот вечер она все-таки вытащила из сумочки помявшиеся бумаги и начала раскладывать их на столе, отодвинув нетронутое мороженое, и тут Володя вдруг накрыл своей ладонью ее руку.

– Олечка, я все равно в этом ничего не понимаю. Давай, каждый будет заниматься своим делом. Я тебе полностью доверяю, поэтому убери все это.

Оле захотелось спросить, зачем же он вызывал ее, но она поймала себя на мысли, что боится услышать в ответ: «Да так, от скуки». Глядя в его глаза, она поняла, что такой ответ ее не устраивает.

К концу ужина ей уже казалось, что знакомы они с детства. Хотя Володя и оказался гораздо старше, эта разница мгновенно скрадывалась бесконечными историями и прибаутками, рассказываемыми (что тоже поразило Олю) точным и абсолютно правильным русским языком. Она смеялась, чувствуя себя прикоснувшейся к большой и красивой сказке. Разве можно сравнить ее жизнь с поездками в Европу, отдыхом у моря, знакомствами с известными по телеэкрану людьми? Как ему это удавалось? Может, он придумывает все на ходу? Но даже если так… ведь сказка и должна оставаться сказкой.

К полуночи он привез ее домой, но даже не сделал попытки подняться. Просто опустил стекло, помахал рукой, не выходя из машины, и снова улыбнулся. Оля, ошеломленная и растерянная, поднялась в квартиру, показавшуюся сразу чужой и убогой. …Так не бывает… – решила она, а когда что-то шло вразрез с ее представлениями о жизни, это всегда раздражало и, вроде, умаляло ее знания и способность верно оценивать ситуацию. Она же всегда так гордилась своей правотой!..

Утром Оля проснулась опустошенная и злая на собственную беспомощность, словно у нее украли нечто ценное, принадлежащее ей одной. Приехав в редакцию, она первым делом позвонила Володе и сообщила, что им надо немедленно встретиться, чтоб уточнить цветовую гамму поля – имеется, якобы несколько вариантов, которые ей нравятся, но без него она не сможет определиться. Володя помолчал несколько секунд, потом ответил, что сейчас занят и лучше, если есть такая уж нужда, встретиться вечером в том же месте.

На этот раз он не только поднялся наверх, но и остался до утра. Так захотела Оля…

* * *

Зазвонил совершенно ненужный сегодня будильник. Обычно Оля резко вскидывала голову, озиралась, словно вспоминая, где находится и только после этого с размаху хлопала ладонью по назойливой белой коробочке, а в голове мгновенно начинала выстраиваться программа наступившего дня. Сейчас она нехотя протянула руку и ткнула пальцем желтую пимпочку.

Звонок смолк, зато у соседей, как обычно в восемь, включили телевизор. Голос диктора монотонно перечислял новости, произошедшие в свете за ночь, но Оля давно перестала обращать внимание на неразборчивое бормотание за стеной. Откинув одеяло, встала; потянулась, глядя в запотевшее окно. …Как там мерзко, а отопление еще не включили, сволочи…

Новенький обогреватель, который две недели назад привез Володя, слегка попахивал маслом, но это являлось мелочью, в сравнении с исходившим от него теплом. Может быть, этой зимой ей даже не придется ходить в шерстяных носках и кутаться в свитер. …Володька хитрый. Ему нравится, когда я хожу в одном халатике… – Оля довольно улыбнулась, – какая я все-таки умница и как все правильно делаю!.. Остается решить малюсенькую проблему – я должна выйти за него замуж. Не понимаю, почему он молчит об этом? Зачем ему тогда такой здоровенный дом? Может, он строит его для кого-то другого? Ну уж, фиг вам, Владимир Леонидович. Там мое место, потому что я самая лучшая, и никто не подходит тебе больше, чем я. Пусть пока погуляет по своей Москве (хотя и меня мог бы взять – знает же, что я ни разу там не была, но это не главное)… В пятницу-то он вернется, и «киска» чуть-чуть «выпустит коготки». Он еще не знает, как я умею это делать…

Оля вышла на кухню, взглянула на грязную посуду, горой лежавшую в раковине. Нет, сейчас ей совершенно неохота с ней возиться, тем более, гостей сегодня не предвидится. Открыла форточку, проветривая кисловатый запах табака, всегда сопровождавший Володины визиты. Включив чайник, вернулась в комнату, где на письменном столе вперемежку с обрезками фотографий, из которых она собирала коллаж, стояли пузырьки с лаком, баночки с кремом и яркие «торпеды» губной помады.

* * *

Редакция, совместно с туристической фирмой «Кругосветка» и страховой компанией «Капитал», располагалась в старинном особняке, судя по табличке, являвшемся «памятником архитектуры ХIХ века». С «туристами» они дружили. Веселые девчонки подолгу курили на лестнице, рассказывая, с чужих слов, о странах, где сами, естественно, не бывали. Порой это так завораживало, что главный редактор даже затеял совместный проект под названием «Из дальних странствий…», освещавший всю широту географического разнообразия предлагаемых туров. Проект являлся практически рекламным, однако Олю не пригласили в нем участвовать – «туристы» решили сами готовить материалы. Честь им и хвала, хотя она бы сделала это гораздо профессиональнее и даже просто грамотнее. Несмотря на определенную обиду, она любила иногда заходить к ним в офис, присматриваясь к лазурным волнам с барашками пены, пальмам и белым, будто игрушечным коттеджам, чьи виды украшали стены от пола и до потолка. Она не только никогда не видела настоящего моря, но и (страшно подумать!..) за двадцать восемь лет ни разу не покидала пределов родного города. Зато теперь, в своей «новой» жизни, Оля имела полное право планировать, в какую страну они отправятся с Володей следующим летом, сколько для этого необходимо заработать «карманных» денег, в каком номере оптимально остановиться и массу других практических моментов. А, может, это случится и раньше, уже на Новый год. Правда, тогда, и программа, и смета расходов должны быть совсем другими…

«Страховщики», занимавшие первый этаж, были вечно занятыми и совсем необщительными. Да, собственно, что у них есть такого интересного? Оля всегда быстро пролетала мимо их дверей, даже не задерживая взгляд и ни с кем не здороваясь.

– …Ольга Викторовна! – главный редактор еще только вошел в холл, когда она уже успела подняться на один пролет.

Оля остановилась. Сверху редактор казался маленьким смешным колобком. Вчера перед уходом она положила ему на стол макеты четырех рекламных вкладок для нового номера, но никак не думала, что вечером он еще будет возвращаться в редакцию, чтоб просмотреть их. Однако другого повода, окликнуть ее возникнуть не могло. Александр Борисович принадлежал к довольно редкому типу современных руководителей, которые не тащат в постель каждую молодую, симпатичную, а, тем более, разведенную сотрудницу. Это обстоятельство больше всего радовало Олю, и она считала их отношения просто идеальными.

– Ольга Викторовна… – несмотря на возраст (Володя говорил, что «Сашка» из бывших «комсомольских вожаков»), Александр Борисович всегда задыхался от быстрой ходьбы. То ли причина заключалась в излишнем весе, то ли в сигаретах, которые у него постоянно заканчивались, сколько б он не приносил их утром, – Ольга Викторовна, зайдите ко мне, – он перевел дыхание, взявшись за перила обеими руками.

– Пойдемте, – Оля дежурно улыбнулась.

Она прекрасно понимала, о чем пойдет речь. Конечно, о «Черной лилии». Все остальное, по просьбе клиентов, большей частью было заимствовано из реклам «головных» фирм, печатавшихся в столичных журналах. Там не к чему придраться, а «Черная лилия» – это ее собственное творчество.

Они прошли через большую, бестолково заставленную мебелью комнату. Ни о какой эргономике речи тут, естественно, не шло. Была б Олина воля, она б все переделала по-своему, более разумно и рационально, а так… Пока ей хватало закутка у окна, где все стояло так, как положено. Сейчас она вернется туда и начнет изобретать новый «парфюмерный» вариант. …Надоело сдирать из «Cosmopolitan»! Что я, не могу сделать лучше? Могу. Не хуже, по крайней мере…

Гулко ступая, они миновали еще пустую приемную и оказались в кабинете. Конечно, и здесь все было неправильно. Зачем эта куча не пишущих ручек? Для солидности? А чернильный прибор?.. Вообще, смех, двадцать первый век на дворе!.. Сзади должна висеть картина, а календарь у окна, чтоб видеть дату. Кому он за спиной нужен? И если так пройтись по всему остальному… Но, к сожалению, ее пока никто не приглашал перебраться в кабинет, хотя из него можно сделать такую «сказку» и спокойно творить, не отвлекаясь на щебетание соседок по комнате.

Александр Борисович уселся за стол и тут же закурил.

– Большая работа начинается с большого перекура? – Оля опустилась в низкое кресло напротив и закинула ногу на ногу.

За исключением праздников, на работу она старалась приходить в брюках, потому что не ставила целью привлечь чье-то внимание. Здесь должны ценить ее голову, а не ноги. Вот, когда они с Володей идут ужинать, тогда можно позволить себе немного шокировать публику.

– Дым помогает мне думать, – улыбнулся Александр Борисович, выставляя перед Олей зажженную сигарету так, как американцы показывают средний палец, – и вот для чего я вас пригласил, – он достал из папки макет полосы «Черной лилии» и повернул его к Оле, – зачем нам это?

Оля мельком взглянула на большой глянцевый лист. Что она могла обнаружить там нового? Эта обнаженная женская фигура была ей слишком хорошо знакома. Улыбнулась, скорее, не главному редактору, а девушке, сидевшей на широком небрежно задрапированном диване – она полуобернулась к зрителю так, что отчетливо виделась грудь, талия и часть ягодицы без привычной полоски трусиков. Но никакого намека на порнографию.

– Что значит, зачем? – Оля подняла невинный взгляд. Мысленно она уже выстроила схему разговора и даже представила, какие вопросы ей задаст шеф.

– Надеюсь, тебе не надо рассказывать… (когда волновался, он почему-то всегда переходил на менее официальную форму общения. К этому уже все давно привыкли) …наш журнал очень, так сказать, пуританское издание. Он задуман таким изначально, потому что одним из учредителей является городская Дума. Мы пишем исключительно о городе, его истории, о людях, находим что-то необычное в городской жизни, причем, не обязательно положительные, но лепить голую девку на вторую страницу?.. Просто так, безо всякого повода?.. Не понимаю. Обычная реклама обычного магазина. Неужели нельзя, как всегда, дать в красивом ракурсе само здание? Заодно и покупателям найти его будет проще. Ты не подумай, что я ретроград какой-нибудь или боюсь той же Думы, но все должно быть оправдано. Олеся, например, может, сделает сейчас такие фотографии, что твое художество детским лепетом покажется! Но там же все на месте, все по делу, – Александр Борисович затушил сигарету и наклонившись к Оле, загадочно продолжал, – то, что интимных услуг, именуемых всевозможными «саунами» и «массажными кабинетами», у нас в городе предостаточно, давно известно. А теперь, говорят, решили это совместить с бытом. Набирают не массажисток, а домработниц.