Текст книги "Пророчество Предславы"

Глава седьмая
Черта

Мститель наступал, опустошая город за городом, страну за страной. Ничто не могло воспрепятствовать его тяжёлой смертельной поступи. Не помогали ни каменные стены, ни глубокие реки, ни топкие болота, ни пронзительно чистые молитвы, ни самые чёрные заклятия. Его могло задержать только безлюдье, ибо люди были единственной пищей, которую он пожирал, подобно тому, как огонь пожирает сухой хворост. Но и безлюдье могло лишь задержать, но не остановить его совсем.

Самого Мстителя или его воинство мало кто видел, хотя ощущали многие. Подобно кругам, что вызывает брошенный в воду камень, волна за волной расходились по земле отголоски враждебной мощи.

Первыми, опережая всё остальное, распространялись слухи. Они зарождались с отрывочных, рассказанных шёпотом историй о странных смертях, историй в которые поначалу мало кто верил, а заканчивались жуткой правдой о вымерших полностью городах и деревнях.

И тогда вслед за слухами приходил ужас. Он накрывал разом целый город, вчера ещё просто встревоженный, а сегодня потерявший рассудок и волю к сопротивлению. Город сходил с ума. В головах воцарялась сумятица, понятия смешивались, стирались грани между правдой и ложью, добром и злом. Люди переставали слушать друг друга, проклинали богов, отрекались от веры. Их души опустошались, а сердца остывали задолго до назначенного часа.

И чёрная смерть неизбежно приходила, обрушивая созревшие плоды слухов и ужаса, собирая свою жуткую подать.

Мор, собственно, и довершал дело. Лишь иногда появлялся со своей свитой сам Мститель.

Такого как в Пскове нигде больше не повторялось. То ли силы демона поуменьшились, то ли надобности такой не возникало, но только сведений о новых сражениях не появлялось. Мстителю, похоже, запросто хватало и одной чёрной смерти, одного чёрного мора.

Белогородье. Осень, 6860 года.

По едва заметной лесной тропинке шатаясь от усталости, брёл человек. Щуплый и долговязый, он, несмотря на тёплую погоду, кутался в плащ, что делало его похожим на большую серую цаплю. Человек пробирался лесом несколько дней и всё это время не ел ничего кроме ягод. Он не умел охотиться, да и не имел при себе ни ножа, ни лука, а все запасы давно иссякли. Голод изгонял тепло, и даже дневная жара не усмиряла озноб.

Эту тропку он обнаружил только сегодня, уже отчаявшись выйти из леса, в котором сам и спрятался от людей.

Нет, щуплый не совершил ничего преступного. За ним никто не гнался, никто его не искал. Просто он оказался достаточно мудрым, чтобы держаться подальше от охваченных мором городов и дорог, ибо, находиться среди людей, казалось сейчас куда опаснее, нежели делить лес с диким зверьём.

Стемнело. Вместе со светом ушли и остатки тепла. Плотнее укутавшись в плащ, путник уже начал подыскивать годную для ночлега кучу травы или листьев, как вдруг увидел отблеск костра. Насторожился. Несмотря на растущую слабость, он всё ещё остерегался людей. Поэтому выбор между пока не найденной безопасной кучей и ненадёжным костром, сделал не сразу. Что может ожидать странника посреди леса? То-то и оно.

Но щуплый слишком устал для сомнений. Пусть там окажутся разбойники или поражённые мором бродяги. Плевать! Ему хотелось теперь только поесть и уснуть возле огня.

Однажды решившись, он больше не сомневался. Подошёл ближе и различил возле костра две тени. Тени слегка шевелились. Путнику показалось, что люди беседовали, хотя он не слышал ни слова. Ещё двое спали, укрывшись одеялами. Отбросив страхи, он шагнул вперёд, стараясь ступать громче, чтобы не перепугать людей неожиданным появлением и уже на следующем шаге хрустнул сухой веткой.

– Стой! – тут же последовал окрик.

Щуплый остановился. Один из людей вскочил и, запалив факел, посветил в его сторону. Второй схватил лук, недвусмысленно направив на гостя стрелу.

– Поворачивай обратно, – громко сказал тот, что с факелом. – Здесь прохода нет.

Но щуплый не хотел никуда поворачивать, да, пожалуй, и не осилил бы обратный путь.

– А где есть? – спросил он вздохнув.

– Иди в эту сторону, – показал факелом человек. – Там большак. На нём застава, через которую пропускают. Только не вздумай приближаться к кострам, и боже тебя упаси попытаться проскочить между ними – сразу стрелу схлопочешь.

– Кто вы такие? – в щуплом вдруг проснулось любопытство.

– Ополчение из Васильевой Слободы.

– Из слободы, а людей не пускаете, – пробурчал путник. – Тоже мне слобода.

– Давай, давай, иди отсель… – произнёс ополченец с факелом.

– Я, мил человек, устал и к тому же голоден. Нет у меня сил, ваш большак с заставой искать.

Сказав это, он сел на землю и прислонился к дереву.

Оба ополченца, похоже, начали терять терпение. Первый досадливо сплюнул, а тот, что с луком вновь взял путника на прицел.

– Тебе что сказали? Топай, давай, не то стрелу пущу, – вскрикнул он с гневом

– Погоди! – остановил товарища тот, что с факелом. – Негоже такого заморыша оружием пугать. Он, гляди, еле на ногах стоит. Да и князь не велел зря по людям стрелять, только если напролом пойдут.

– Да ну его к лешему, – возразил второй. – Не князя в смысле к лешему, а этого недоумка.

– А кто у вас князь? – спросил щуплый, услышав перепалку, но оставаясь полностью равнодушен к угрозам.

– У нас много князей, – заявил ополченец с факелом.

– А наибольший кто?

– Константин Васильевич.

– Так это, стало быть, суздальская земля? – обрадовался отчего-то путник.

– Ну да, – согласился ополченец. – Так её называют.

– Уф, значит, добрался, – выдохнул с облегчением человек.

– А ты кто таков будешь? – спросил ополченец.

– Я? – замялся щуплый. – Скоморохом люди зовут.

Несмотря на приподнятое известием настроение, он ясно сознавал, что это ещё далеко не конец пути. Что ему ещё предстоит добираться до столицы, а силы уже на исходе, их может и не хватить. И голод. От голода просто темнело в глазах.

Видимо, это заметили даже от костра.

– На, держи! – крикнул ополченец. С силой размахнувшись, он бросил путнику свёрток.

Бросок получился метким – свёрток приземлился у самых ног. Развернув тряпицу, Скоморох обнаружил четвертину хлеба, луковицу и пару капустных огрызков. Вслед за свёртком, громко булькнув, упала баклага с водой.

– Вот спасибо, добрый человек, – поблагодарил он, хрустнув кочерыжкой.

Пока путник ел, ополченец разбудил дремавшую возле костра смену. Люди поднялись неохотно, бурча, что, мол, время им заступать ещё не настало. Однако тот, что с факелом, оказался на заставе старшим. Рявкнул на подчинённых, дождался внимания и произнёс:

– Пойду, отведу этого недокормыша до дороги, а то, как бы и впрямь не сунулся с голодухи через заслоны.

Сказав «отведу» старший вовсе не имел в виду, что они пойдут вместе. Скомороху пришлось идти шагах в пяти впереди. Было ещё темно, но дожидаться утра путнику не позволили. Ополченец бросил ему зажжённый факел и долго ругался, когда тот по нерасторопности чуть не запалил лес.

Дозорные костры попадались довольно часто. Их окрикивали, но, услышав отзыв, пропускали дальше. Впрочем, они всё равно не пересекали незримого рубежа.

Скоморох едва переставлял ноги, поэтому большака они достигли только под утро. То, что он здесь увидел, поразило его больше чем вся предыдущая цепочка костров посреди никому не нужного леса. По обе стороны перекрытой рогатками дороги, на расчищенном от леса пространстве, насколько хватало глаз, стояли полотняные наметы. Их было так много, что Скомороху показалось, будто он попал в воинский стан. Отчасти так оно и было: повсюду мелькали вооружённые люди, слышались распоряжения, ржали лошади, а всадники, несмотря на ранее утро, то и дело отправлялись куда-то и прибывали.

На подходе их остановили двое дружинников с головы до пят покрытых бронёй. Сразу узнавались воины породистые, не чета тем, что встретили новгородца посреди леса. Там у костра ополченцы – обычные мужики, взявшие в руки оружие лишь по необходимости, а эти словно родились в железе и вели себя соответственно.

– Стоять! – прогремел приказ.

Ополченец назвался (звали его Михаилом) и доложил, с какой целью прибыл.

– Добро, – ответил один из дружинников. – Возвращайся к своим. Об этом человеке дальше мы позаботимся.

Скоморох протянул провожатому пустую баклагу, собираясь поблагодарить, но тот покачал головой и даже шагнул назад, словно чураясь собственной посуды

– Здесь оставишь, я заберу потом.

Скоморох скривил губы, а Михаил, не прощаясь, ушёл.

– Мне сказали, будто здесь пропускают людей, – пробормотал новгородец как можно более вежливо.

– Пропускают, – подтвердил дружинник. – Только не сразу.

– Как так?

– Недельку в шатре поживёшь, – объяснил тот. – Потом и пропустим. Если, конечно, жив останешься. Так что хватит болтать. Видишь, вон шатёр с синим знаменем? К нему топай. Там сегодняшних собирают.

Они направились к шатру с синей тряпицей на верхушке. Скоморох, как завелось, на пять шагов впереди. И тут только до него дошло, отчего вся суматоха затеяна.

– Сегодняшних? – спросил он на ходу. – А если там кто с мором окажется?

– Значит, не повезло тебе. Хоть один помрёт среди вас в недельный срок, все там останетесь. Навсегда. Мы потом шатёр деревом обложим и спалим. Вон смотри, сколько вокруг земли выжженной.

– Так что же из-за одного всем помирать?

– Там, откуда ты пришёл, города целиком вымирают, – мрачно заметил дружинник.

– А отдельно нельзя поселится?

– Отчего же нельзя, можно, – отозвался дружинник. – Если свой шатёр имеется – ставь в ряд за синим и живи. Так многие делают.

– А если у меня нет своего шатра?

– Вижу, что нет, – ухмыльнулся дружинник. – Слушай, что ты дотошный какой? В общий шатёр не желаешь, своего нет, возвращаться не хочешь… не хочешь ведь возвращаться?

– Нет.

– Ну вот, – довольно кивнул дружинник. – Значит делай что говорят. Вот если бы у тебя деньги водились, то можно было бы быстро всё устроить, без ожидания.

– Ого! – изумился Скоморох. – Да если вы на лапу берёте и через это мору дорогу откроете, что тогда толку от ваших этих шатров?

– Но-но! – возмутился дружинник. – Язык-то попридержи. Тоже придумал – на лапу. Неужто мы за серебро свои семьи под чёрную подведём? Это тебе не мыто, чтобы за откуп увильнуть, а мы не мытари.

– А как же тогда?

– Чародей приедет и осмотрит. Он сразу видит на ком печать смерти лежит. Если на тебе не найдёт, сразу и пропустим.

– Так что же он всех-то не проверяет?

– Много вас больно, а он один, – буркнул дружинник. – Ну вот и пришли. Так что если денег нет, полезай в шатёр и не высовывайся. Воду и хлеб тебе доставят, за это не бойся. Мы людей голодом не морим. Полезай, полезай. Ты первый сегодня, так что один пока посидишь…

– Постой! – воскликнул щуплый, уже откинув полог. – А как зовут чародея вашего?

– Соколом зовут. А что?

– Можешь его позвать?

– Экий ты всё же настырный, – сердито сказал дружинник. – Нет его здесь. Он из Васильевой Слободы всем заправляет. Но тут тебе повезло – сегодня днём обещался заехать. А что серебро появилось?

– Думаю да. Передай чародею, что скоморох Калики его спрашивает.

– Это, какого же Калики? – удивился дружинник. – Уж не новгородского ли архиепископа, царство ему небесное?

– Его самого, – вздохнул Скоморох и скрылся внутри.

Шатёр оказался старым, поистёртым дождями и ветрами, и пустым – ни людей, как обещал дружинник, ни вещей. На земле лежало несколько охапок сухой травы – вот и весь уют. Но ему, измотанному долгой дорогой, и тряпичная крыша над головой показалась верхом блаженства. Скоморох уснул сразу, едва коснулся головой сена. Переживания последних недель, даже месяцев, сделали сон беспокойным, тревожным. Он то и дело просыпался; с ужасом озирался вокруг, но не найдя подле себя ничего страшного засыпал вновь.

* * *

По россыпи городков, окружённых белыми стенами, земля эта издавна называлась Белогородьем. Некогда процветающее, а потом запустевшее от набегов Белогородье вновь ожило с появлением нижегородского воинства и созданием Черты. Возведённая замыслом Сокола и волей Константина всего лишь за месяц она, стала, пожалуй, самым грандиозным оборонительным сооружением своего времени. И, кстати сказать, самым дорогим. Но затраты оправдали себя – чёрная смерть так и не ворвалась в Белогородье, а вследствие этого не достала и столицы Нижегородского княжества.

Черта долго тянулась вдоль Луха, а в его верховьях шла по лесам и болотам, пока не упиралась в Волгу. Через каждые полверсты стояли дозоры, между которыми передвигались конные разъезды. На дорогах и тропах путников встречали заставы. В окрестных селениях улицы перегородили рогатками, а сами селяне готовились вступить в бой.

Особое дело большие реки. По Оке опасности не ждали, но вот Волга текла как раз с моровых земель, а движение по этому пути не прекращалось даже во времена великих бедствий. Потому два десятка лодок денно и нощно сторожили реку, останавливая и сопровождая к берегу корабли. Возле Васильевой Слободы, на двух островах поставили шатровые городки, в которые силой или уговором помещали всех, кто прибывал сверху.

Мор был остановлен, но Сокол не исключал, что, почуяв сопротивление, Мститель может устроить нечто подобное псковским событиям, попытается прорвать оборону. Если это произойдёт, черта послужит сторожевой полосой, а князья, заранее предупреждённые о прорыве, смогут своевременно принять меры.

Два полка дружины, один под рукой Андрея Константиновича, другой князя Волынского, расположились в Васильевой Слободе, маленьком городке в самой серёдке Белогородья. Стояли полки с единственной целью – быть наготове и подоспеть туда, где объявится Мститель или кто-нибудь из его воинства. Поместные князья привели сюда дружины помельче. А кроме них в городке собиралось и ополчение.

Единственное что по-настоящему беспокоило Сокола, так это призрачная свита Мстителя. С бестиями княжеское воинство без сомнения управится. И числом, и выучкой, и духом оно превосходило наскоро сколоченную псковскую оборону. Да и знаний о враге с тех пор прибавилось. Но вот с неуязвимыми призраками сражаться выходило некому.

Калики нет, его посох, скорее всего, попал к Микифору. (Любопытно, – подумал чародей. – Хватит ли духу у гнусного священника пустить посох в дело? Вряд ли. Трусоват архимандрит, плохая замена владыке.)

В Нижнем тоже не нашлось достойного оружия. Дионисий ничем подобным не обладал, а своих таинственных подвижников отправил в Суздаль. Да и вряд ли они могли бы всерьёз повлиять на исход схватки, тут немного другая песня.

На всякий случай Сокол порылся в кремлёвской оружейной. Однако князья предпочитали хоть и дорогие, но вполне обыкновенные клинки. Ничего стоящего обнаружить так и не удалось.

Велик был соблазн пригласить чародеев из Мещеры. Сокол не сомневался – у каждого из них найдётся, чем удивить призраков, а то и самого хозяина. Ничуть не хуже его меча или посоха новгородского владыки. Но оставить Мещеру, в которой нет ни Черты, ни сравнимого с нижегородским воинства, совсем без защиты, он не решался. Да и не согласятся тамошние колдуны выступить на помощь православному князю, бросив собственные рубежи.

Местных же собратьев Сокол не знал. Не знал даже, остались ли здесь чародеи. Он написал марийскому князю Байбороде, но тот себе на уме, и скорее сочтёт нужным охранять собственные земли, чем помогать соседям. Даже по просьбе Сокола.

Оставалось уповать лишь на удачу, да на змеевик Вихря, который выручил его в Пскове и с соизволения судьбы, может выручить и теперь.

* * *

Иногда в Васильеву Слободу заезжал Константин Васильевич. Оставаясь в столице, он, тем не менее, принимал в подготовке отпора живое участие. Творением чародея князь восхищался не стесняясь.

– Вот бы такую оборону по южному рубежу устроить, – мечтательно говорил он. – Давно такой замысел у меня вызревает.

– Против орды совсем другую черту надобно возводить, – отвечал князю Сокол. – С крепостями и засеками, большими конными полками и тайными заставами. Там войска впятеро против нынешнего потребуется.

– Да знаю я, – махал рукой Константин, но блеск в его глазах не исчезал.

* * *

Скомороха разбудили голоса. Один из спорщиков громко ругался, второй отвечал спокойно. Сперва Скоморох подумал, что в его шатёр подселяют новых постояльцев, но, проснувшись окончательно, сообразил, что голоса раздаются в стороне. Понять далеко они или близко было невозможно – такие уж у шатров свойства, что всегда кажется, будто говорят у тебя над самым ухом. Новгородец огляделся – повсюду в тряпичных стенах светились мелкие дырочки. Возможно, их прожгли искры, летящие от костров, но, скорее всего отверстия проделали прежние обитатели, которым наскучило сидеть безвылазно целую неделю.

Прильнув к дырочке, Скоморох осмотрел доступное взору пространство, ограниченное двумя рядами тряпичных наметов. Он увидел, как в соседнем ряду спорят о чём-то его давешний провожатый с каким-то, вылезшим наполовину из шатра, купцом.

– Ничем не могу помочь, – убеждал дружинник. – Ваш ряд пропустят только завтра, после полудня. Таково распоряжение князя.

– Но шесть дней уже прошло, – ругался купец. – Я не могу торчать здесь вечно, у меня дела. У меня торговля.

– Ты сам отказался от услуг чародея, не то давно прибыл бы в Нижний Новгород.

– Я православный и не могу к колдуну обращаться, – возражал купец.

– Ну, так посиди ещё один день.

Подобные разговоры, похоже, давно приелись дружиннику – он ничуть не повышал голос, отвечал спокойно, но с заметным равнодушием. Скоморох собрался уже вновь улечься, как вдруг купец повернулся лицом в его сторону. На короткий миг повернулся, но Скоморохом тут же овладела неясная тревога. Этого голоса он никогда прежде не слышал, а вот лицо показалось ему знакомым. Причём знакомым не с лучшей стороны, иначе откуда бы взялась тревога. Скоморох некоторое время напрягал память, но так ничего и не припомнив, плюхнулся раздражённо на сено.

* * *

Второй раз его разбудили голоса уже известные.

– Здесь? – послышалось возле входа.

– Да, господин чародей, здесь, – ответил дружинник.

Откинув полог, в шатёр вошёл Сокол.

– Будь здоров, колдун! – сказал новгородец, поднимаясь с сена.

– Привет, Скоморох! – кивнул чародей, осматриваясь. – Рад, что тебе удалось таки улизнуть от Микифора.

– Это ему удалось улизнуть… – пробурчал тот в ответ. – Жаль, что я был слишком слаб, чтобы всадить в него нож…

– Ладно, ладно, – улыбнулся Сокол. – Я должен поблагодарить тебя. Ты сильно выручил тогда нас с Борисом. Давай я осмотрю тебя, да пойдём отсюда.

Когда они вышли из шатра, Скоморох вдруг задумался.

– Слушай чародей, – произнёс он тихо. – Может, мне показалось… но, кажется, видел я только что того священника, который вместе с Микифором наш отряд задержал на Шелони. Правда, в обычной одежде он здесь объявился, вроде за мелкого купчишку себя выдавал. Я потому и не признал его сразу. А тут ты о Микифоре заговорили, я и вспомнил.

– Вот как? – нахмурился Сокол. – Ты не ошибаешься?

– Не думаю.

– Не священник это, – пояснил Сокол. – Монах из тайной службы викария московского. Мне даже показалось, что Микифор его вроде как боялся. Заискивал перед ним. А где ты его видел?

– Вон, возле того шатра в красном ряду, – указал Скоморох.

Подозвав дружинника, Сокол спросил:

– Красный ряд, когда отпускаете?

– Скоро уже, господин чародей, – ответил тот. – Завтра после полудня…

– В том шатре кто у тебя?

– Там купец вроде бы как владимирский. Очень беспокойный человек оказался. Всё настаивал раньше времени уйти, мол, торговля хиреет. А к помощи колдунов вера, дескать, не позволяет прибегать…

– Пойдём, глянем, что за купец, – сказал Сокол. – Если не тот, что я думаю, пусть себе идёт…

Дружинник на всякий случай подозвал пару подручных, и они вместе с Соколом и Скоморохом направились к шатру.

– Эй, купец, выходи! – позвал дружинник.

Ответа не последовало.

Осторожно отодвинув ножнами полог, один из воинов заглянул внутрь. Он задержал дыхание на тот случай, если обнаружит сейчас мертвеца, но шатёр оказался пуст.

– Сбежал, вражина! – вскрикнул дружинник. – Не дождался положенного часа. Ну, попадись он мне…

– Нет, мил человек, – подумал вслух Сокол. – Не для того он сбежал, чтобы тебе попадаться…

* * *

Пахомий едва успел скрыться. Спрятавшись в заросшей травой канаве, он видел, как чародей в сопровождении дружинников направился к его шатру. Монах с трудом узнал скомороха, но, узнав, понял, что именно тот и раскрыл его. Стало быть, Микифор и тут дал маху, – понял Пахомий. – Не только колдуна с княжичем упустил, но и всех остальных пленников порастерял. Выругав про себя неуклюжего и не слишком умного священника, он принялся думать, как бы ловчее отсюда выбираться.

На придорожную заставу монах попал случайно. До сих пор он просачивался через Черту без каких-либо трудностей, а тут, разговорившись с попутчиками, замешкался и не сошёл вовремя с повозки. Хорошо хоть нашлось достаточно средств, чтобы купить место в отдельном шатре – подхватить заразу ему не улыбалось.

Эх, зря он здесь задержался, зря сразу не ушёл. Теперь вот колдун заподозрит неладное, насторожится, его труднее станет достать. Да и времени ушло немало. А дела не терпели отсрочки. В Васильевой Слободе нужно срочно найти Хлыста, стерегущего хижину чародея, а в Суздале дожидался возвращения Кантарь. А ещё требовалось составить донесение викарию и отправить с надёжным человеком. Да и надёжного человека предстояло сперва найти… Нет, зря сразу не сбежал.

Пахомий умел ждать. Он неподвижно пролежал в канаве весь день. Его не искали, по крайней мере, здесь – в двух шагах от шатра. Верно решили, что он уже далеко, а может, и вовсе махнули рукой.

Только стемнело, монах бесшумно пробрался между шатров, стараясь выйти правее дороги. Там, как он помнил, бежит ручей, откуда вся застава таскает воду. Двигаясь вдоль русла, можно миновать охранников и уйти на ту сторону Черты. Ему уже доводилось использовать этот путь, и прежде всё проходило гладко.

Однако на сей раз он наткнулся на охранника.

– Стой! – окрикнул голос из темноты.

Пахомий замер. Это могла быть засада, выставленная как раз на него, а мог оказаться случайный дружинник. Если засада, дело обещало обернуться большим шумом, а если нет, то…

– Стою, – спокойно ответил монах, незаметно положив руку на перевязь.

– Кто такой? – спросил голос.

– Кот, из отряда Городецкого князя…

Пахомий как-то видел Кота, слышал его разговор в корчме, по которому понял, что тот имеет в воинстве определенный вес. Потому и назвался сейчас его именем.

– Из Городецкого полка? – удивился голос. – А здесь-то что делаешь?

Дружинник хоть и заподозрил подвох, но совершил промашку, выйдя из тени.

Пахомий решился на удар. Его молниеносный выпад дружинник заметил слишком поздно. Он успел схватиться за оружие, сделав это в силу давней привычки, но не сообразил позвать помощь. А в следующий миг уже рухнул с рассеченным горлом прямо в ручей. Монах, выставив перед собой меч, крутанулся вокруг. Но больше никто не появился.

* * *

С расположением здесь основных княжеских сил, Васильева Слобода превратилась из крохотного городка в настоящий военный оплот княжества. Вместе с князьями и боярами сюда перебрался, чуть ли не весь двор. Хорошо хоть сам Константин Васильевич в Нижнем Новгороде остался, не то, пожалуй, пришлось бы переносить сюда и столицу.

Но всё равно перенаселения избежать не удалось. Гора, где жили зажиточные люди и Ополье, на котором располагался торг – две маленьких части собственно и составляющие городок, не могли вместить всех. Город начал расползаться вширь и скоро захватил соседние деревушки с починками.

Несмотря на печальные обстоятельства, что привели к неожиданному возвышению Васильевой Слободы, его жители довольно потирали руки. Цены на съестное выросли втрое, на жильё – впятеро. Горожане сдавали дома вельможам, а сами перебирались в сараи. Но жилья всё равно не хватало – тогда сдавали и сараи. Князья и бояре нанимали строителей и рубили на скорую руку избы, образуя по окраинам города новые улицы и слободки, но скоро перестало хватать и окраин, и строителей. Многие даже весьма знатные нижегородцы, вынуждены были селиться в обыкновенных шатрах.

Небывалый рост населения вызвал наплыв купцов, что немедленно привело к развитию торга. До этого в городке промышляли главным образом льном, глиняной утварью местного производства, да ещё перекупали хлеб. Теперь растущее число знатных господ, их челяди, воинов, привело к увеличению товарного разнообразия. Купцы соглашались неделями жить в повозках (так как ни домов, ни сараев, ни даже мест под наметы уже не осталось) лишь бы сбыть залежалые запасы. На процветание и суету подтянулись крестьяне. Одни вступали в ополчение, другие брались за торговлю, и из этих других самые ушлые умудрились сделать себе состояние.

Народу набежало столько, что коренного обитателя Васильевой Слободы удавалось встретить нечасто. Малую речушку Санохту едва не вычерпали вёдрами до дна. А уж во что она превратилась, когда обратно принялись сливать помои, стыдно и сказать. Пришлось носить воду с Волги, благо вычерпать её не по силам никакому воинству.

Рыжему всё это бурление пришлось по душе. Не будучи ни у кого на службе, лишь изредка помогая Соколу, он дни напролёт бродил по улицам, общаясь с людьми. Завязывал знакомства, перенимал всяческие навыки, говоры, собирал рассказы, небылицы, старины и прочее богатство такого рода. Многие стали узнавать его, здороваться, даже в гости приглашали.

Особенно Рыжего поразило здешнее гончарное умение. Он часами простаивал возле тех немногих ремесленных дворов, что удержались от соблазна пустить постояльцев, заворожено наблюдая за работой умельцев. Рыжий знал в этом толк, всё же с малых лет учился гончарному ремеслу у отца, а потом немало поездил по иным землям, перенимая умения. Он считал себя человеком сведущим. Но то, как обращались с глиной в Васильевой Слободе, поражало даже его.

Однажды возле дома Ивана Горянина, за работой которого он наблюдал особенно часто, Рыжий не выдержал

– Дай попробовать, – словно ребёнок попросил он старого гончара.

Известный своим мягким нравом Горянин не сторонился чужаков подобно многим другим мастерам. Он кивнул, подвинулся, пропуская парня к кругу.

– На-ка попробуй, – улыбнулся хозяин, очищая руки от налипшей до локтей глины.

Рыжий засучил рукава, огляделся. Взяв в руку жмень глины, помял её, приноравливаясь к незнакомому ладу. В этих местах круг был устроен иначе. Здесь его не толкали ногами, а вертели левой рукой, работая при этом с поделкой одной лишь правой. Рыжий даже подумал, что у него ничего не получится.

– Где глину копаете? – спросил он, желая ещё потянуть время.

– Здесь на Санохте и копаем, – ответил Горянин. – Ну, давай, с богом, что ли…

Рыжий решился и, плеснув воды, принялся вертеть круг. Неуверенность сразу исчезла, появился задор. Он быстро втянулся, и старый мастер лишь изредка поправлял гостя, подсказывая как лучше управится с кругом. Но в основном хозяин остался доволен его умением.

Слепив небольшой горшочек (на что-то сложное, работая одной рукой, он замахиваться не решился) Рыжий нетерпеливо дожидался пока Горянин закончит со своими поделками.

– Сейчас, с глечиком управлюсь и вместе с твоей цацкой обжигать будем, – успокоил его хозяин.

Доделав кувшин, гончар распалил печь и погрузил вместе со своей изящной посудой неказистую пробу Рыжего. Налив пива, уселся на бревно, пригласил гостя, после чего они молча сидели перед печью, наблюдая за пламенем.

Обжигали здесь тоже по-особому. Скорее не огнём обжигали, а дымом обкуривали, словно рыбу коптили. Но от такого способа все вещи обретали красивый оттенок глубокого синего цвета. Так что даже горшочек Рыжего вышел из печи каким-то породистым, хоть сейчас на продажу.

– Умеешь, – коротко одобрил Горянин.

Они выпили ещё пива, и Рыжий отправился домой, впервые за последнее время, ощущая себя счастливым.

В домике, который Константин предоставил чародею, хватило бы места для целого отряда. Впрочем, здесь и размещался целый отряд. Во-первых, сам Сокол со своими друзьями. Затем, по настоянию Бориса, ещё до его ухода в Суздаль, к чародею приставили Тимофея. Старый воин не возражал. Единственное, что его поначалу смущало, так это вурды. Он помнил горячую пору схватки под Муромом, когда пришлось не на шутку сражаться с их племенем. Однако смешливые и общительные приятели очень скоро переубедили старшину.

Тимофей с полудюжиной кметей также обитал здесь, хотя и пропадал часто в соседнем Зманово, где стоял его полк.

Теперь к разношёрстному отряду добавился владычный скоморох. Изголодавшиеся по острословию вурды были ему особенно рады, но Скоморох приятелей разочаровал – с некоторых пор он потерял вкус к зубоскальству и остротам. Даже улыбался теперь крайне редко, да в его зловещей улыбке и не было ничего смешного. Перестав быть скоморохом, он, тем не менее, так и не открыл своего настоящего имени, и даже вымышленным не назвался. Не желая участвовать в военных делах, он, к большому удовольствию обитателей взял на себя хозяйские заботы.

– А княжич далеко? – спросил он у чародея за завтраком.

Сокол помрачнел.

– Борис в Суздаль отправился. Дионисий его соблазнил приключениями богоугодными. А там сам знаешь – мор свирепствует. Жаль, если пропадёт парень.

– Он не пропадёт, – уверенно произнёс Скоморох.

Оба молча доели кашу.

– Я всё об этом монахе думаю, ну священнике том микифорском, – нарушил молчание Сокол. – Зачем он сюда пришёл? Зачем купцом вырядился?

– Думаешь, по твою душу? – спросил Скоморох.

– Может по мою, – пожал плечами чародей. – А может… знаешь, пару лет назад в Бориса стреляли на Муромской дороге. Чудом промазали. Тимофей собственноручно стрелу искал. Теперь я думаю, не этот ли монах и стрелял. Ох, боюсь я за княжича…

– Он не пропадёт, – повторил Скоморох с прежней уверенностью.

Позавтракав, Сокол поднял Рыжего с вурдами и они отправились на пустырь, разыскивать Тимофея

* * *

Когда в одном месте собирается такое число храбрых воинов, относящихся к разным полкам, городам и дружинам, между ними неизбежно возникают стычки. Не от вражды возникают, хотя и такое случается, но от извечной людской страсти к состязаниям и соперничеству.

У Константина хватило разума не препятствовать поединкам. Иначе, всё равно не утихнув, те могли перебраться на улицы, и тогда Васильева Слобода превратилась бы в одну большую корчму в самый разгар пьяной драки. Под поединки князь отвёл пустырь, но сражаться стенка на стенку запретил строго – кому надо пусть выколачивают дурь друг из друга по одному.

Великое множество воинов проводили теперь на пустыре всё свободное от службы время. Отдыхали и упражнялись одновременно. Основная борьба развернулась между дружинниками Андрея Константиновича и нижегородскими кметями князя Волынского. Однако к этому давнему спору иногда присоединялись городецкие воины и даже местные сельские богатыри пробовали свои силы. Боролись на поясах, сходились в кулачном бою, сражались на мечах, обмотанных тряпкой или кожей во избежание напрасных ран. Впрочем, состязались не только в поединках – тут же рядом метали ножи, копья, стреляли из луков. Понаблюдать за весельем стекался весь город. Зрители и участники делали ставки, заклады на победителя. Вокруг пустыря неизбежно возник небольшой торг, на котором можно было найти всё, что душе угодно, от хмельной браги до весёлой девицы.