Текст книги "Пророчество Предславы"

В первую же ночь, когда измученный разъездами купец пристроил повозку в хвост поезда и завалился спать, оба монаха вдруг оказались подле Бориса. Не успел княжич раскрыть рта, как оказался связанным по рукам и ногам. Откуда ни возьмись, появился третий монах, которого Борис тотчас припомнил. Это был тот самый священник, что сопровождал архимандрита Микифора, когда новгородцы захватили вышедший из Пскова отряд.

– Ну, здорово, князь, – зло усмехнулся Пахомий. – Не по зубам ты оказался Микифору, посмотрим, как теперь тебя колдун выручать станет…

Борис уже забыл и думать о прошлых неприятностях, потому не сразу нашёл что ответить. А когда нашёл, его рот уже надёжно запечатали кляпом.

Купеческие слуги не заметили происходящего на последнем возке, а сам Ондроп проснулся от холодной стали приставленного к горлу кинжала.

– Не дёргайся попусту купец, – заявил Пахомий. – Тебе ничего не грозит.

Ондроп бессильно наблюдал, как два монаха, стащив на ходу с повозки, уволокли юношу в темноту. Пахомий до поры остался с купцом. Поезд проехал ещё около часа, прежде чем монах, опустив кинжал, заговорил вновь.

– Как тебя звать? – спросил он.

– Ондроп.

– Ты правь лошадьми-то, Ондроп, правь и слушай меня внимательно.

Править лошадьми в хвосте поезда надобности не было, но купец перечить не стал. Взял вожжи и превратился в слух.

– Поедешь в Васильеву Слободу, – сказал монах. – Найдёшь там колдуна. Зовут Соколом. Он где-нибудь подле князей крутится. Спросишь у людей, подскажут. Как найдёшь, передашь ему, что княжич у нас. Опишешь нас, как запомнил, монахи, мол, пришлые. Не думаю, что много монахов на князей ловушки ставят.

Пахомий ухмыльнулся.

– Скажешь ему, что мальчишку мы отпустим, но только взамен на одну вещицу. Он поймет, на какую именно. Если вдруг не поймёт, так намекни на помершего Вихря, его, дескать, вещица нам надобна. Запомнил?

– Угу, – кивнул головой Ондроп.

– Повтори, – приказал Пахомий.

– Чего повторять, – буркнул Ондроп. – Знаю я Сокола, слышал и про эту историю со змеевиком.

– Тем лучше, – довольно произнёс Пахомий. – Теперь о встрече. Скажешь колдуну, чтобы пришёл на то место, где стрелу выкопал из песка. Но чтобы один пришёл без кметей и без дружков своих волосатых. Меч пусть тоже оставит, мало ли что. И главное передай, чтобы не думал долго, а то ещё хитрость, какую удумает. Не надо мне этого. Три дня я ему даю, не больше. Если через три дня он в известном месте с вещицей не появится, то кончим мы щенка.

– Да как же три дня-то? – впервые возразил Ондроп. – Меня же на Черте неделю продержат.

– Не продержат, – успокоил Пахомий. – Стражникам скажешь, колдун сам к тебе примчится.

Они проехали ещё некоторое время в молчании.

– Всё понял, купец? – спросил Пахомий.

– Всё, – буркнул Ондроп.

– Ну, тогда бывай.

Монах соскочил с повозки и скрылся в лесу.

* * *

На заставе ожидали, что кадомский купец, как всегда, получив зерно, отвалит обратно в Суздаль. Но тот вдруг миновал вешки и направился к шатрам.

– Стой, Ондроп, – остерёг дружинник. – Не туда идёшь. Твои левее расположились.

– Сокол где? – спросил купец.

– В Слободе, наверное. А что?

– Дело у меня к нему.

– Послезавтра подъедет. В шатре подождёшь или на той стороне останешься?

– Ждать не могу. Дело срочное. Борис Константинович в беду попал. Выручать надо. Каждый час дорог.

Дружинник ойкнул, позвал старшину. Тот выслушал Ондропа и, не раздумывая, отправил гонца в Васильеву Слободу.

Тревожная весть о пленении Бориса дошла и до его отца, как раз решившего проведать войска. Так что к Ондропу, вместе с Соколом, примчалась целая свора князей и вельмож, а с ними и два полка дружины. Почёт для купца небывалый, да повод горький.

Собрались в небольшой сторожке, единственном бревенчатом сооружении на заставе. Ондроп доложил все обстоятельства дела, передал дословно разговор с Пахомием, после чего, началось совещание.

– Да что они себе позволяют, дьявол их побери? – возмущался Константин. – Кем они себя возомнили, воинством небесным?

– А что за вещица им требуется? – спросил Волынский.

Сокол показал змеевик.

– Всего про него не знаю, – ответил Сокол. – Сам ещё толком не разобрался. Но думаю, связан он как-то с этой напастью.

– А им он зачем? – уточнил Волынский.

– Надо думать, за тем же самым.

– То есть?

– То есть, они надеются с помощью змеевика совладать с чёрной смертью.

– А это возможно? – не отставал Волынский.

– Не знаю, – пожал плечами Сокол. – Но думаю, именно змеевик позволил нам с Борисом уйти невредимыми из Пскова. Хотя, с другой стороны, Калику, вот, он не уберёг.

– Обмен исключается, – резко заявил Константин, до этого рассеянно следивший за разговором. Похищение сына вывело князя из себя и он метался по комнате, пытаясь придумать выход.

– Ну почему? – возразил Сокол. – Я готов отдать змеевик за жизнь юноши.

– Я не готов, – обрубил Константин. – Никто не смеет мне условия ставить. Никому не позволено трогать семью великого князя…

– Условия не тебе поставлены, – заметил чародей.

– Не имеет значения, – мотнул головой князь. – Если через три дня Борис не появится целым и невредимым, я двигаю полки на Москву. Кровью умоются лиходеи!

При этих словах огоньки загорелись в глазах не только у вурдов. Такой поход, если учесть, что никто не ждёт нападения, мог оказаться вполне успешным. Войск на Черте собралось столько, а желание кметей выступить было так велико, что Москве пришлось бы тяжко. Но Бориса даже взятие Москвы вряд ли смогло бы освободить. И Сокол попытался успокоить князя.

– Погоди, Константин Васильевич, давай для начала малой кровью попытаемся сына твоего вызволить. А уж если не выйдет, то тогда и двигай мстить.

– Что ты предлагаешь? – спросил князь.

– К утру попытаюсь найти где княжича прячут, – ответил Сокол. – Тогда и посмотрим, что сделать можно. Но до утра позволь мне занять этот дом. Возвращаться в город нет времени.

Константин кивнул чародею, махнул рукой свите и молча вышел из сторожки. За ним устремились князья да бояре. Вурды, пожав плечами, убрались последними. Сокол остался один.

* * *

Чародей не спешил совать голову в западню, хотел действовать наверняка, для чего собирался сначала выяснить, где именно монах укрывает похищенного княжича. Задачка плёвая, имеющая несколько решений. Можно, наводнить все прилегающие к Луху леса ополченцами-следопытами, подождать, пока они не наткнуться на вражеское логово. Можно, спешив княжескую дружину, отправить во все стороны мелкие поисковые отряды. Константин располагал достаточной силой, дабы перевернуть всё окрест вверх дном.

Но Сокол понимал, что ни на тайную разведку, ни тем более на значительные по размаху поиски времени не оставалось. Поэтому он решил прибегнуть к помощи ворожбы.

Мена нашла бы княжича без труда, как бы его не прятали, какими бы чарами не прикрывали. Тут Сокол уступал девушке многократно, потому и обращался к ней за помощью каждый раз. Но свежий след мог взять и он сам. Не запросто, не в два счёта, но мог. Когда все обстоятельства похищения отчетливо ясны, а время ещё не упущено, чародей мог уповать на успех.

Он чаровал всю ночь. В глиняной миске курилась смешенная с душицей конопля, а две свечи тускло мерцали в дыму. Полуприкрыв глаза, чародей вслушивался в треск тлеющих листьев, ловя призрачные намёки и наводящие знаки. Его никто не беспокоил. Сторожку по приказу Константина окружило плотное кольцо охраны. Сам князь, его многочисленная свита, равно как и друзья чародея, разместились в шатрах.

То ли в облаке конопляного чада, то ли благодаря чему-то ещё (чародейские приёмы скрыты от глаз непосвящённых), Сокол увидел Бориса. Целый и невредимый, правда, со связанными руками, юноша лежал на куче прелых листьев в лесной землянке. Его стерегли два монаха, ни один из которых не походил на Пахомия. В то же время, Сокол не сомневался – эти двое служили викарию. Их породу чародей смог бы теперь узнать в любом мороке.

Охранники вовсе не выглядели беззаботными, что можно было бы ожидать от людей надёжно скрытых в глухой трущобе, вдали от дорог и селений. Они не ленились постоянно обходить окрестности тайного логова, внимательно осматривая подходы. Они ни на миг не оставляли без присмотра юношу, не важно спал тот или бодрствовал. Что касается самих монахов то, казалось, они и вовсе не смыкали глаз. Больше часа потребовалось Соколу, чтобы вполне уяснить, где располагается схрон. Но вот следов Пахомия он так и не обнаружил.

Чародей закончил под утро, нажив сильную головную боль и дикую сухость во рту – конопляный угар вызывал похмелье не хуже доброй браги или крепкого вина. Разминая затёкшие руки, покачиваясь от усталости, он вышел на свежий воздух и подал охранникам знак рукой.

Скоро маленький домик был забит до отказа. Придя в себя окончательно, Сокол сиплым голосом попросил принести еды. Сильная жажда и голод – неизменная плата за чародейство такого рода. Дворня Константина, подгоняемая гневным взором князя, метнулась исполнять приказ.

Пока Сокол поедал вчерашнего зайца, запивая холодное мясо, свежей родниковой водой, все собравшиеся молча ожидали рассказа. Заяц был съеден, а вода выпита, прежде чем чародей соизволил заговорить.

– Нашёл я Бориса, князь, – произнёс Сокол, прежде всего, успокаивая Константина.

Все облегчённо вздохнули, а вурды, повинуясь давней привычке, взялись за ножи, будто собирались приступить к освобождению пленника прямо сейчас.

– Далеко? – спросил Константин и, не дожидаясь ответа, предложил. – Давай туда Волынского двинем с отборным полком? Врасплох негодяев застанем, на мелкую лапшу порубим.

Волынский подтянулся.

– Не выйдет ничего из этого, князь, – остановил обоих Сокол. – Там лес кругом. Орава твоя только шум лишний поднимет. Спугнёт татей загодя. Тут тоньше надо бы поступить, хитрее…

Константин пристально взглянул на чародея, ожидая разъяснений. А Сокол обратился к друзьям:

– Господа вурды, для вас будет работа…

– Неужто спасать?! – обрадовался Быстроног.

– Вот именно…

– Двоих не мало будет? – нахмурился князь.

– В самый раз, – улыбнулся Сокол, и вурды только что не заплясали от похвалы.

Они поговорили, обсуждая все мелочи предстоящего похода.

– Подойдёте скрытно, – напутствовал чародей вурдов. – Вам следует добраться до места к завтрашнему утру, чтобы поспеть до истечения указанного Пахомием срока.

– Эх, может всё же полк двинуть, – сетовал князь.

– Полк двинь, раз уж руки чешутся, – улыбнулся Сокол. – Только пусть он ждёт на дороге, возле развилки на Шую. Вурды по-тихому вызволят княжича, проводят туда. Ну а уж воины доставят его тебе в целости и сохранности. Но накажи им строго, ни с кем не сходится. Мор-то никто не отменял.

– А что с третьим монахом? – спросил Константин.

– Им я займусь лично. Главное, чтобы одновременно с вурдами угадать, не то он насторожится гад и уйдёт. Потом ещё пакость какую устроит.

– Может окружить кметями то место заранее? Вон Тимофей со своими молодцами поможет тебе, прикроет.

– Спасибо, князь, но я должен пойти один.

– Кому должен? – проворчал Константин, но махнул рукой. – Впрочем, как знаешь, не мне тебя учить.

* * *

Предоставив князю готовить войска, на случай если всё же придётся пойти на Москву, Сокол верхом поспешил на Лух. Помня об условиях Пахомия, он не взял с собой ни Рыжего, ни Скомороха, ни Тимофея. Не взял, опасаясь за жизнь княжича, даже меча. Из всего оружия оставил только кинжал, припрятав его в сапог.

Чародей добрался до заставы ближе к ночи. Ополченцы удивились, узнав его, – один прибыл без отряда, да ко всему ещё и безоружный.

– Видно дело у тебя важное, чародей? – спросил старшина.

– Так и есть, – согласился Сокол, заводя коня под навес. – Вы, вот что, отправляйтесь-ка к соседям вашим. Проведайте как дела у них, да что слышно. И раньше утра не возвращайтесь, не стоит. Не моей волей приказываю, но княжеской.

– Вот как? – удивился старшина, но не ему чародею перечить.

– Если позволите, я рыбки вашей копчёной отведаю, за версту пахнет, аж в животе урчит.

Старшина улыбнулся, кивнул, затем, подняв бойцов, увёл их в наступающую темноту.

Вряд ли монах рассчитывал вторично застать чародея врасплох стрелой из осадного арбалета, но Сокол всё равно поберёгся – развёл костерок под навесом, откуда решил до утра не высовываться. Здесь его монаху не выцелить. И незаметно подкрасться не выйдет – конь не хуже чародея опасность чует, предупредит, если сам он заснёт.

Впрочем, Сокол спать не собирался. Коротая ночь, размышлял о предстоящей схватке. То, что встреча выльется в схватку, он не сомневался. Пахомию, вернее его хозяину, нужен змеевик. Чародей же расставаться с вещицей и не думал. А значит, драка неминуема.

Многое зависело от вурдов. Если им удастся вызволить княжича, то чародей мог бы позволить себе многое. Например, попросту не явиться на встречу, а затем, дождавшись ухода озлобленного монаха, тихонько выследить его и напасть неожиданно, причём совсем не там, где тот приготовился к нападению. Но в том то всё и дело, что он не мог узнать об освобождении Бориса заранее. Вурды не обладали даже зачатками ведовства, чтобы подать ему весточку. Нет, монаха нельзя отпускать. Не стоит искушать судьбу и всякого рода хитростями.

Покончив с этим вопросом, чародей переключился на змеевик. Как мог викарий воспользоваться им в борьбе с Мстителем? И действительно ли священнику он нужен для этой борьбы, а не для какой-то другой? Быть может, он желал вновь овладеть силой того, кого зовут Чернобогом, как это сделала в своё время Предслава? И в таком случае, чем это может грозить соседям Москвы? Выяснить возможности Алексия было бы не лишним. Только как? Устроить охоту на священника точно так же, как тот устроил охоту на самого Сокола? Перейти в наступление? Эта неожиданная мысль понравилась чародею. Над ней стоило подумать всерьёз. И обязательно надо будет посоветоваться на этот счёт с Константином, пока зуб у него на викария вырос. Но всё это, конечно, после того, как решится вопрос с Борисом.

* * *

Снег за одну ночь завалил всё вокруг. Там где вчера лежала мёрзлая земля, теперь покоился мягкий белый покров. Однако сильного мороза не случилось, поэтому Лух не замёрз. Чёрные волны лениво лизали резко очерченные белые берега, и кроме этих двух цветов никаких других оттенков глаз не различал.

– Колдун! – раздалось с противоположенного берега. – Ты здесь?

Сокол попытался разглядеть монаха через щель, но тот видимо спрятался за деревьями.

– Здесь! – отозвался он, не высовываясь из-под навеса.

Лух не Волга, позволял переговариваться не особенно напрягая глотку.

– Один? – крикнул Пахомий.

– Один.

Монах замолк на время, то ли высматривая засаду, то ли меняя место.

– Змеевик против княжича, колдун, – вновь крикнул Пахомий. – Отдай вещицу и мальчишка останется невредим.

– Ты ничего не путаешь? – спросил чародей. – Это не мой сын, а Константина. Великого князя, между прочим. Княжич даже не мой ученик. Он верен вашей церкви. Какой обмен ты предлагаешь?

– Мне плевать, чей он сын, чей ученик и кому он верен, – крикнул Пахомий. – Мне нужен змеевик. И я его получу. Можешь не делать вид, что щенок тебе безразличен, всё равно не поверю.

– А если змеевик окажется мне дороже? – спросил Сокол.

Пахомий опять замолчал. Сокол, во что бы то ни стало, старался выиграть время. Каждое лишнее мгновение для вурдов могло оказаться решающим. Пахомий не подозревал, что ему известно местонахождение княжича, чем чародей и собирался воспользоваться.

– Давай наоборот, – предложил он. – Пусть княжич выйдет сейчас на берег и сделает пять шагов в сторону. Тогда я брошу змеевик на тот островок, что лежит между нами…

– Шутки шутишь, колдун? – ответил Пахомий. – Бросай вещицу сюда. Отдашь змеевик, я сразу мальчишку освобожу, а уж потом мы с тобой поговорим с глазу на глаз.

– Пусть он сперва покажется, – потребовал Сокол.

Пахомий замолчал.

– Мне надоело ждать, – заговорил он вновь. – Сдаётся мне, ты задумал какую-то подлость и теперь тянешь время. Если так, то щенок умрёт, а вина за это ляжет на тебя.

Сокол забрался в седло.

– Я иду к тебе, – крикнул он. – Возьми змеевик сам, если сможешь.

Конь выскочил из-под навеса и тут же ринулся в ледяную воду. Сокол подгонял животное, стремясь уйти от возможной стрелы. Но выстрела не последовало. На другом берегу, чародей соскользнул с седла и перекатился, скрываясь за елью. Оставшись без всадника, умное животное неспешно отправилось обратно, подальше от людской свары. Его ржание вскоре раздалось в безопасном отдалении.

Пахомий так и не выстрелил. Либо не успел, либо заранее не надеялся застать противника врасплох. Сокол некоторое время пролежал без движения, прислушиваясь к звукам леса. Ничего не услышал, зато почувствовал. Не сразу. Ему пришлось сосредоточиться, чтобы найти источник опасности в доброй сотне шагов от реки. Видимо прислужник викария успел отойти вглубь леса.

Стараясь не скрипеть свежим снегом, Сокол направился к монаху.

* * *

– Чего там? – высунулся из землянки Кантарь.

– Показалось, вроде кочка на болотине шевельнулась, – ответил Хлыст, потирая глаза.

– Поди, отдохни возле щенка, а то, небось, в глазах уже пятна мельтешат. Перетрудишься, ослепнешь совсем, или умом тронешься. Мне что ли тогда одному здесь бедовать?

Зря Кантарь на Хлыста наговаривал. Пока они незлобно ругались, кочки ещё ближе к землянке подвинулись. Но так, что совсем незаметно со стороны было. Хлыст спустился в землянку, а Кантарь отправился с обходом вокруг схрона. Но далеко не ушёл.

Взметнулись с земли жёлтые листья, вцепились в лодыжки цепкие мохнатые пальцы. Монах опрокинулся на спину и, ударившись о корень потылицей, потерял сознание. Когда на шум, уже с мечом наготове, выбежал Хлыст, такие же мохнатые пальцы сошлись у него на горле.

Два вурда, быстро повязав монахов, метнулись в землянку. Борис спал. Увидев над собой две мохнатые рожи, он сперва испугался, не признав друзей. Потом улыбнулся.

– Сокол послал вас? – спросил княжич.

– Он самый, – буркнул Власорук. – Давай, князь, посмотрим всё ли в порядке.

Вурд разрезал верёвки и наскоро осмотрел Бориса. Не считая затёкших рук и ног, княжич не пострадал. Тогда Власорук, достав какую-то целебную мазь, принялся растирать юноше ноги.

– Чего терзаешься, словно поп в постный день перед жареным поросёнком? – спросил он товарища.

– Да вот думаю, прирезать их или нет… – в раздумье произнёс Быстроног.

– Ну, прирежь, – равнодушно посоветовал Власорук, не прерывая работы.

– Да чего-то рука не поднимается пленников резать. Кабы ещё в бою другое дело, а так… Грех на душу брать.

– Окстись! – притворно застонал Власорук. – Какая у тебя, беса плехатого, душа может быть? Евлампия нашего многодобродетельного наслушался что ли? Царство ему небесное.

– Ну не душа, но что-то такое должно быть… – пробормотал Быстроног.

– Ну не режь… – вновь равнодушно согласился Власорук и спросил у юноши. – Ну что княжич, сможешь идти?

– Ага, – кивнул Борис.

– Пошли, стало быть, – поднялся вурд, отряхивая волосатые ноги от налипших листьев.

* * *

Посреди вырубки лежала груда свежих брёвен, приготовленных к зиме для вывоза. Это ж надо, – подумал Сокол, – у кого-то посреди мора ещё доходят руки до подобных забот. И улыбнулся – у самого-то находится время для подобных мыслей накануне смертельной схватки.

Он огляделся. Стараясь держаться в тени деревьев, направился к небольшому заросшему кустами холму. Чародейское чутьё указывало как раз на него.

Пахомий совсем не зря считался лучшим среди воинов Алексия. Если кто и мог справиться с таким искусным противником, то только он. Конечно, об ответной ворожбе не могло быть и речи. Сокол подавил бы мощью неумелые потуги монаха, сломал бы любые преграды. И у Пахомия оставалось только одно средство переиграть чародея, кожей чуявшего любую опасность – сделать так, чтобы опасность заполнила всё вокруг.

Располагая временем, он хорошо подготовился к встрече. Десятки ловушек, ям с кольями, самострелов, петель-удавок, тем более незаметных под свежим снегом, буквально ослепили Сокола, когда тот обогнул холм. Тревога источалась отовсюду. Чародей не сумел определить, по крайней мере, наспех, какая из угроз подлинна, а какая служит прикрытием. Это был тот редкий случай, когда способности сработали против него. Он не мог преодолеть естество, но и отступать не пожелал.

Сокол растерялся всего лишь на миг, однако и такой малости хватило Пахомию для нанесения удара.

Если бы монах притаился с мечом или чем-нибудь столь же смертоносным, чародей, наверное, распознал бы его даже в этом вихре тревог. Но Пахомий напал с голыми руками. Он бросился неожиданно, откуда-то с пригорка. Сокол даже не увидел прыжка, лишь почувствовал, как на плечи навалилась тяжесть, а руки возле локтей сковала чужая ухватка. Сковала намертво, не позволяя дотянуться до кинжала. Чародей не выдержал ноши, его повлекло в сторону, ноги подломились и враги упали на припорошенную снегом землю. Перекатились, сцепившись, и почти одновременно вскочили вновь.

Пахомий тут же схватил удобную, как из руки выросшую, суковатую дубинку. Скорее всего, загодя припрятанную именно в этом месте. Монах всё рассчитал заранее.

Некоторое время они стояли один против другого, тяжело дыша. Не от усталости – от предвкушения схватки. Оба так и не произнесли ни слова, но глаза их горели взаимной ненавистью. Монах был значительно крупнее колдуна, к тому же успел вооружиться. И если учитывать, что кинжал был пока бесполезен, а ворожба Сокола не годилось для боя, то надежд на победу у него оставалось немного. Впрочем, против силы чародей мог выставить знание. Чего только не увидел он, странствуя по миру, каких только смертоносных приёмов не изучил. Не всё перенял, но кое-чем мог удивить монаха.

Молчаливое стояние закончилось. Противники медленно передвигались по вырубке, оставляя на снегу чёрные росчерки следов. Пахомий принялся раскручивать дубинку, пробуя достать чародея то с одной стороны, то с другой. Сокол же, не желая расходовать попусту силы, больше уклонялся, нежели нападал. Он легко уходил от выпадов, изредка отваживаясь на встречный удар. Руки двигались быстрее дубинки, что, в конце концов, позволило достать до скулы монаха. Но того одиночный удар лишь раззадорил.

Схватка продолжилась. Она мало напоминала поединок воинов, привыкших даже наедине, без свидетелей, следовать определённым правилам боя. И тот и другой готовы были пустить в ход любую подлость. И Сокол больше всего опасался, не припрятал ли монах ещё какого оружия. Россыпь ловушек до сих пор слепила его, не позволяя угадать вражеский замысел. Что если тот подберёт меч или топор? От настоящего оружия не отмахнёшься руками, не примешь вскользь на плечо.

Он попытался перехватить дубину, но монах понял это по-своему. Опасаясь колдовства, изменил направление и резко ударил чародея по руке. В глазах Сокола полыхнуло, затем пришла темнота. От непереносимой боли в вывихнутом плече он потерял сознание и рухнул на снег.

Если бы Пахомий догадался прикончить чародея сразу, пока тот пребывал в беспамятстве, победа наверняка осталась бы за ним. Но монах, ведомый долгом, прежде всего, подумал о змеевике.

Сознание возвращалось неохотно. В голове громыхали тысячи звуков, каждый из которых стремился вырваться наружу, предварительно пробив дыру в черепе. Правая рука онемела, Сокол совсем не чувствовал пальцев. Он попробовал пошевелить плечом, но от боли чуть вновь не лишился сознания. Вторую руку Пахомий предусмотрительно придавил коленом. Будто сквозь сон чародей почувствовал, как монах взялся шарить у него за пазухой, подбираясь всё ближе к змеевику. Неприятное ощущение чужой и холодной руки на теле окончательно привело его в чувство. Он не подал вида, но когда монах добрался до вожделённой вещицы, самую малость приоткрыл глаза.

Сорвав змеевик, Пахомий выпрямился. На его лице появилась довольная улыбка. Однако встал он неудачно. Для самого себя, разумеется. Сокол шевельнул пальцами здоровой руки, выброшенной далеко в сторону, а когда внимание монаха на миг переключилось туда, нанёс мощный удар ногой в пах.

Пришёл черёд поваляться на земле и врагу. У Пахомия хватило сил, корчась от боли перекатиться в сторону, но быстро вскочить на ноги он уже не успел. Чародей, хоть и с большим трудом, поднялся. Превозмогая боль, задрал вывихнутую руку и, с громким криком, резко встряхнул. Сустав, противно хрустнув, встал на место.

Что бы там не врали в сказаниях, но большинство смертельных схваток заканчивается именно так – быстро и некрасиво. Люди желающие перерезать друг другу горло меньше всего думают о грядущих песнях. Вот и теперь, достав из сапога кинжал, чародей без предисловий воткнул его в грудь монаха. По самую рукоятку.

Видно он всё же не пришёл в себя окончательно, потому что точно в сердце не попал. Пахомий, захрипев, изогнулся дугой. Потом обмяк, затих, но жизнь всё ещё теплилась в его теле. Лишённый сил чародей осел на землю возле смертельно раненого врага. Долгое время он не мог пошевелиться, лишь тяжело дышал, жадно хватая ртом воздух. Затем достал из мешка бурдюк с вином и сделал несколько крупных глотков. Только после этого разжал пальцы монаха, возвращая себе змеевик.

Он поднялся, шагнул в сторону реки, но, вспомнив про оружие, вернулся. Вытащил из груди монаха кинжал, встряхнул, оросив снег мельчайшими каплями крови. Не вытирая лезвие, засунул его обратно в сапог. Теперь можно было и уходить, но чародей вдруг передумал. Решил дождаться кончины врага.

Пахомий умирал. Жизнь медленно уходила из тела, хотя сознание оставалось с ним до конца. Он понимал, что умирает, и не боялся приближения смерти. Его не волновало ни утешение, ни исповедь. Потому что они, посвящённые в великую схиму, не нуждались в духовнике. Приняв ангельский чин, воины викария давно уже находились возле самого бога. Смерть не настигала их, но лишь отпускала с земли.

Сокол, наверное, смог бы помочь монаху. Если бы начал прямо сейчас, то Пахомия ещё удалось бы спасти. Но чародей не двигался с места. Он смотрел на врага, позволяя тому умереть. Это был враг той редкой породы, которого невозможно не уважать. Такие чаще встречаются в вымышленном мире, нежели в настоящем, но, в отличие от сказаний, им редко даруют жизнь. Сокол, во всяком случае, не позволял себе такой роскоши, как отпущенный на свободу враг.

– Будь ты проклят, – прохрипел через силу Пахомий и умер.