Текст книги "Времена Амирана. Книга 6: Путь зерна"

А она и правда плакала. Ей было тогда четырнадцать, и ей было страшно. Ее дядя, младший брат отца, ставший к тому времени уже шкипером на купеческом судне, забирал ее к себе, чтобы дать образование. Его корабль проплывал мимо, и брат бросил якорь ввиду Элима и на шлюпке приехал к ним в гости, в свой старый дом, к брату. Когда-то и он сам сбежал отсюда, и правильно, как говорил отец, сделал. А что его тут ждало, младшего брата? Фелюга, принадлежавшая их семье – не земля, ее не поделишь. А достаться она должна была старшему, так что ему все равно ничего не светило, кроме как быть вечным работником у своего брата. Вот он и ушел. Ушел и добился многого, хотя хозяином все равно не стал. Но жил хорошо, богато, и вот теперь мог даже позаботиться о своей племяннице – отдать ее в пансион, а потом и выдать замуж.

А она плакала, она боялась и не хотела.

– Ты еще вернешься сюда, – сказал тогда ей отец, – ведь, в конце-концов, тут твой дом. Тут тебе всегда будут рады.

И когда израненный и оборванный солдат, служивший во взводе ее мужа, пришел к ней ночью, чтобы передать, что Базиля больше нет, когда наутро войска Арбокора, ломая сопротивление последних защитников, вошли в Кранах, и кто-то уже ломился и в их ворота, она ушла. И ушла туда, где, в конце-концов, был ее дом, и где, как сказал отец, ей будут рады.

И радость, точно была. И радость, и слезы. А потом началось…

Ту одежду, в которой Агайю пригнали сюда, в этот поселок, тот тип, что забрал ее себе, в первый же раз сорвал и выкинул. Теперь она куталась в какие-то тряпки, те же, на которых спала и которыми укрывалась. И теперь, обнаружив цветастый ворох, Агайя стала лихорадочно рыться в нем, разыскивая что-нибудь, что можно натянуть на себя. То, что здесь сейчас никого нет, могло означать только одно, что что-то случилось. А что бы ни случилось хуже, чем есть сейчас все равно не будет. Самое плохое – смерть, но она уже не страшила ее так, как раньше. Тем более, что она все равно случится не сегодня, так завтра.

Вот, кажется, платье, подходящее по размеру. Явно, значит, не из гардероба той толстухи. А чье? Да, какая разница, может, дочери, или еще кого. На ноги были только сандалии или сапоги. Сапоги, – решила Агайя. И стала примеривать, вытаскивая их из-под лавки.

Она стояла посреди комнаты, тонущей в полумраке, разглядывая свое мутное отражение в зеркале, висящем на стене, когда входная дверь открылась. Вернулись, наконец, хозяева. Сразу вся орава. О чем-то они там между собой переругивались или спорили, продолжая это делать и переступая порог один за одним, но тут же умолкая при виде стоящей посреди их комнаты Агайи.

Агайя тоже молчала. Так они какое-то время и стояли, рассматривая друг друга. Они, хозяева, топтались, сгрудившись у порога, словно в нерешительности, и Агайя поняла, что они почему-то боятся. Боятся – кого? Ее?.. Что она могла им сделать? Значит, кого-то еще, и этот кто-то самим своим присутствием где-то там защищал ее от гнева этих вот.

И она гордо подняла голову, ощущая себя сильной. И так, с поднятой головой, направилась к выходу, словно не замечая препятствия, и это препятствие не говоря ни слова, а только провожая ее взглядами, убралось прочь с ее пути.

Она вышла на улицу. Впервые за столько дней она покинула, наконец, эту лачугу. Она вышла, дыша вольным воздухом свободы и расправив плечи, как человек, держащий свою судьбу в своих руках.

Она совершенно не представляла, что ей делать дальше и куда идти.

***

– Стой!

Этот тип, имени которого Халеб не знал, послушно остановился. Руки у него были связаны за спиной, перед ним чернел проем люка. Лестница в погреб, как убедился Халеб, не была закреплена. Ее можно было вытащить, а значит, руки можно было развязать – не вылезет. Так он и собирался сделать, и уже стоял с ножом, чтобы разрезать веревку, но тут в голову ему пришла мысль.

– Слушай, ты, кстати, как тебя зовут?

– Дауд, – отозвался тот, не оборачиваясь.

– Вот что, Дауд. Надо поговорить.

Назвавшийся Даудом хмыкнул и нехотя обернулся.

– Ну?.. Что еще?

– Давай так, – начал Халеб, – что случилось, то случилось. Давай-ка отложим в сторону взаимные обиды и претензии, и поговорим как взрослые люди. Жизнь продолжается, а значит, надо что-то делать, что-то решать.

– Ну-ну… Вот даже как!..

– Да. И ты не хмыкай. Давай серьезно. Ты тут главный?

– Ну, пока еще… А там – не знаю.

– Ну, пока ты тут главный. Вот что… – Халеб помолчал. – Там, на площади, туша лежит. Этот ваш дракон. Это мясо. Много мяса. Вы же рыбу заготавливаете?

– Конечно.

– Значит, у вас все есть, что надо.

– А что ты хочешь?

Впрочем, Дауд уже понял, чего хочет этот пришелец.

– Ну, как чего? Тушу надо разделать, а мясо засолить, закоптить – ну, сам лучше знаешь.

– И что?

– Как – что? – Удивился Халеб. – Мясо. Пища. Вам же…

– А вдруг оно не съедобно?

– Ну, если боишься, дай собакам попробовать. Если будут жрать, значит съедобно. Ну, что? Распорядишься? Туша большая, надо, чтобы все приняли участие. Чтобы побыстрее. Согласен?

– А вы? – Поинтересовался Дауд.

– А мы уйдем.

– Куда?

– Туда. Тебе-то что? Ну, так ты как?

– Давай.

И вновь повернулся спиной, подставляя связанные руки.

***

Воздух свободы, сначала было опьянивший Агайю, оказался довольно холодным. Чужое платье не защищало тело от ветра с моря – влажного и пронзительного, пробиравшего до костей. Она шла по темной улице, обхватив себя за плечи, делая нарочито маленькие шаги и аккуратно ставя ноги, чтобы не споткнуться. В большинстве хижин в окнах горел свет – слабый, ничего не освещавший, обозначавший только присутствие людей за этими темными стенами. Люди, которые там сидели в свете свечных огарков и лучин не ждали и не звали ее. Это были чужие люди, они не станут делиться с ней пищей и не укроют ее от холода.

Она брела, сама не зная куда. Ей было страшно тут, в поселке, и страшно вдруг оказаться одной за ее пределами, где даже эти низкие стены не будут защищать ее от ветра, и где не к кому будет обратиться за помощью. За помощью, которая была ей необходима, но которую и тут ждать было не от кого.

В воздухе пахло дымом и почему-то копченым мясом. Пахло резко, и от этого запаха у нее сводило живот. Голод мучил ее не меньше, чем этот проклятый ветер. Но не возвращаться же было…

– А ну, стой! – Раздался вдруг знакомый голос. Кто-то схватил ее сзади за руки. Сильно и грубо, отчего сразу предательски дрогнули колени. А она-то думала, что все кончилось.

– Куда это ты? А ну-ка, пошли.

Он потянул ее за руку, и она послушно пошла.

– Поесть хоть дай, – тихо сказала она, когда они уже подходили к той двери, откуда она так триумфально вышла совсем недавно.

***

Пинком отворив дверь, Дауд впихнул эту сучку внутрь и зашел следом. Похоже, все уже были дома. Увидев их, они начали вставать.

– Ну, и что это значит? – Обратился Дауд к хозяевам. – Почему она гуляет? Кто ее выпустил?

Хозяином тут был Белик – низкорослый и тщедушный, когда-то бывший хозяином баркаса, но давно уже разбивший его о камни и теперь нанимавшийся то к одному, то к другому. Жена его, Анна, была в два раза толще его, но такая же дура. Были и две дочери, выдать замуж которых Белик давно потерял всякую надежду. Да и они сами уже и не думали об этом, почему и искали не женихов, а так, случайных трахалей на ночь, желательно попьяней, потому что по трезвухе-то кто бы польстился на этих уродок.

Сейчас они были тут все, похоже, ужинали. Встав, они молча уставились на него. Дауд, подождав ответа и так и не дождавшись, сам прервал это угрюмое молчание.

– Если еще раз…

– И что будет? – Вдруг прервал его Белик, шагнув к нему. – Что? Ну?.. Отдашь на съедение? И кому на сей раз? Где он, этот твой Крылатый Змей, а? Не его ли мы, часом, потрошили? Не его ли мясо сейчас коптится? Или – что? Сам съешь?

Он хрипло и зло рассмеялся.

– Едальник еще не вырос.

Дауд аж поперхнулся от неожиданности. Надо же? Откуда вдруг?..

– Да я ж тебя!.. – Он сжал кулаки. Одним ударом он мог если и не убить этого плюгавца, то уж свалить-то точно. И долго тому пришлось бы приходить в себя.

– А ну-ка, пусти, – Белик резко направился к выходу, по пути оттолкнув опешившего от такой наглости Дауда. Миновав его, он вышел за порог и вдруг резко, оглушительно свистнул в два пальца. – Эй, парни! Идите сюда! – Заорал он в темноту. – Тут этот нарисовался.

А толстая Анна подошла к не менее растерянной девке и, обняв ее за плечи, сказала, подталкивая к двери в ее комнату:

– Иди, милая, иди, не бойся.

Дауд не стал дожидаться драки. Он вышел и, обернувшись к так и стоящему Белику, сказал сквозь зубы:

– Ладно, потом разберемся. Вы эту-то покормите. Весь день не жрала.

И пошел прочь.

***

– Мы же его не бросим?

– Что?..

Внезапно прозвучавший в тишине голос Майи заставил Халеба вздрогнуть и открыть глаза.

Черт побери! Он уже начал задремывать. Он встал. Нет, уж он постоит. Спать нельзя. Он яростно потер кулаком глаза. Нельзя спать! Иначе их тут всех… Эти чертовы аборигены.

– Что? – Повторил он.

– Я говорю, мы же не бросим его тут?

– Конечно, нет.

– Возьмем с собой? Или сами тут?..

– Не знаю. Посмотрим, как он…

Майя лежала, прижавшись к Бонифациусу, осторожно обнимая его и пытаясь насытить его тело энергией. Толку, конечно, от этих ее стараний, чуть, но хоть что-то… А что она еще могла?

Лучше бы спала, право же. Сейчас бы поспала, чтобы хоть под утро сменить его тут, на посту. А то, если он так и не поспит, что делать будет завтра?

А что им предстоит завтра? Этого Халеб не знал. Действительно, все будет зависеть от состояния учителя. Что же с ним такое? Эх, лекаря бы сюда! И не из тех, что здесь, на материке, а кого-нибудь из тех, что остались там, на Острове. Да чтобы операционная у него была со всем необходимым набором инструментов. У Бонифациуса же наверняка повреждены внутренние органы, может быть даже порваны, возможно, он там, внутри, истекает кровью. И что они могут с этим поделать? Только ждать, когда он умрет, чтобы уйти отсюда с чистой совестью. Все равно уйти, только потеряв несколько дней. Несколько дней, проведенных среди ненавидящих взглядов и шепотов, каждую минуту ожидая какой-нибудь каверзы.

Но, и в самом деле, не бросать же его тут?

***

Агайю и впрямь накормили. И не рыбой с рисом, как все эти дни, а дали полную миску вареного мяса, от которого так одуряющее пахло, что даже голова закружилась. И целую лепешку, и того, что тут называли чаем – отвар травы Бискум. В детстве она тоже пила его, потом отвыкла.

Накормили и дали – неслыханная щедрость – матрас, набитый слежавшимся сеном. Сено было старое и даже не пахло, оно свалялось в комки, но все же это было куда лучше, чем просто утоптанный земляной пол, в котором, к тому же, жили больно кусавшиеся блохи.

И Агайя выспалась. Выспалась, поела все того же мяса – кстати, очень вкусного, нежного, хоть и приготовленного без специй. Выспалась, поела, посетила нужник во дворе, путь куда до сих пор ей был заказан, и, провожаемая непонятным взглядом хозяйки, беспрепятственно вышла на улицу.

На улице было хорошо. Ветра не было, ярко светило солнце в чистом небе, и никого, кто хотел бы обидеть ее. Слышались детские голоса, но детей видно не было. Должно быть они играли во двориках. Пустая улица привела Агайю к площади. Площадь тоже была пуста. Посредине виднелась какая-то неприятная на вид кучка чего-то, над чем роилось целое облако мух, чье жужжание долетало даже до того места, где она остановилась.

Агайя огляделась. Она стояла рядом с большим домом, размером чуть ли не в целый квартал тех крохотных хижин, из которых и состоял этот поселок. Дом был похож на храм. Подобный стоял и в ее родном поселке. Вот только креста на этом доме не было, так что храмом он быть никак не мог. Агайя вспомнила, что, когда их пригнали сюда, то большинство загнали как раз сюда. Сама она там не была, ее тот тип сразу отделил от прочих.

Агайя заглянула внутрь. В полумраке огромного зала было пусто. Стояли скамейки. Напротив входа, у противоположной стены было возвышение, как и в их храме. С этого возвышения священник читал свои проповеди, туда же к нему подходили, чтобы покаяться и получить отпущение грехов и благословение. А тут что? Если это не церковь?.. А, впрочем, ей-то какая разница? Она же не собирается тут жить.

А что она собирается? А вот об этом стоило основательно поразмыслить. Сесть на скамейку, и подумать.

Агайя вошла и подошла к крайнему ряду. Села. Через некоторое время ей стало неуютно. Тут, в этом не-храме, было сумрачно, тихо и прохладно, а на улице светило солнце, согревая своими лучами. Захотелось туда. Там, правда, сесть было не на что. Вот и выбирай…

А, впрочем…

Агайя встала и наклонилась к скамье, на которой сидела, попробовала поднять, и скамья оказалась в воздухе. Она не была прикреплена к полу. Отлично!

Теперь она сидела, прикрыв глаза и подставив лицо солнечным лучам, сидела, прислонясь к стене, и думала.

И что бы ей ни приходило в голову, все было не то.

***

За ночь ничего не случилось. Халебу удалось-таки поспать, а когда он проснулся, светило яркое солнце и Майя кормила с ложечки Бонифациуса мясным бульоном. Халеб облегченно вздохнул. Но, как выяснилось, он рано радовался. Вскоре у больного началась рвота, причем с кровью, после чего он вновь потерял сознание.

Страдая от осознания собственного бессилия, Халеб решил занять себя работой. Что он будет делать, он решил еще вчера.

Он, позавтракав куском мяса, которого стало просто завались, прошелся по поселку, приставая к встречным с одним вопросом:

– Дауд. Где? Где Дауд?

Наконец, один не стал делать круглые глаза и беспомощно вертеть головой, а взяв его за рукав, подвел к одной из хижин и ткнул пальцем, сказав при этом что-то, наверное «здесь», как перевел это для себя Халеб.

Дауд ему нужен был в первую очередь как переводчик, ну, и как посредник тоже. Предстояло кое что позаимствовать у селян. Что-то на время, а что-то и насовсем.

– Дауд, – сказал Халеб, увидев в полумраке хижины сидящего на полу вчерашнего врага, – Дауд, иди сюда, разговор есть.

Дауд вышел. Вид его был хмур и смотрел он исподлобья, однако стоял он спокойно. Ну, и ладно, – решил Халеб, – что он мне?

– Дауд, мне нужна телега. Насовсем.

– Зачем? Ты что, хочешь запрячь лошадь и уехать? Так ее сожрут по дороге.

– Ты прав, – согласился Халеб, – я думал об этом. Поэтому лошадь не нужна. А из телеги я сделаю маленькую тележку, которую мы сможем толкать сами. Если что – спрячемся под нее же. Так что, телега мне нужна только чтобы взять от нее колеса. Ну, и еще кое-что. И инструменты нужны.

– Нету у нас ненужных телег. – Дауд был все так же хмур и слова цедил сквозь зубы, нехотя. – Никто не даст. Ну, разве что – силой отнять.

– Силой бы не хотелось.

– И правильно.

– Но, слушай, ты же тут главный, помоги.

– Уже нет.

– Что – нет? – Не понял Халеб.

– Не главный уже. Был главный, пока был Крылатый Змей. Он меня слушался, а поэтому слушались и эти. – Он мотнул головой куда-то в сторону, подразумевая, по-видимому, своих земляков.

– А!.. – Понял Халеб. – Так тебя низложили. Ясно. Но что же делать? Без тележки-то все равно никак. А нам идти надо.

– И куда ж вы собрались?

– Да вот, думаю, в Миранду податься.

– Ничего себе! Неблизкий путь.

– Во-во, и я про то, без тележки – никак.

– И зачем вам туда?

– Да тебе-то что? – Теперь нахмурился Халеб. Впрочем, – решил он, – какая разница? Ну, скажу, и что?..

– Бенедикта знаешь? Царя Амирана?

– Ну, знаю. Кто ж его не знает?

– Я с ним знаком. Постараюсь там устроиться. Все легче, чем одному.

– Это точно.

Дауд помолчал, потом сказал:

– Вот что, с тележкой я тебе помогу. И делать ничего не надо. Есть такая, как тебе нужна. И не одна. На них рыбу с причала возят. Можно взять.

– Отнять?

– Ну, зачем? Договоримся. Только при одном условии.

Он замолчал, пристально глядя в глаза Халебу. Он ждал. И дождался:

– Каком? – Спросил Халеб.

– Ты возьмешь меня с собой. Туда, в Миранду, к Бенедикту.

– Тебе-то зачем? Ты же и здесь неплохо устроился.

– Да уж!.. – С горькой иронией отозвался на его слова Дауд. – Я-то думал, я их спасаю. Я думал, они должны быть мне благодарны, а эти!..

Он махнул рукой.

– Быдло! Скот! Короче, не жить мне тут. Не простят они мне, того, что я ими командовал.

– А у Бенедикта?

– А что? Я старый солдат. Я пригожусь.

– А как тебе то, что у нас запрещенное оружие?

– Ну, оно же не у меня. Это ты сам с тем же Бенедиктом разбирайся. Как он к этому отнесется. А мне – что, мне!.. Мне плевать! Другая жизнь – другие правила.

***

Тележка оказалась что надо. Крепкая, достаточно легкая на ходу, с окованными железными полосами колесами. Был у нее и недостаток – она воняла рыбой, но если что-то и могло заставить Халеба отказаться от такого подарка, то уж, точно, не это.

Он договорился – через Дауда, разумеется, с местным кузнецом, и тот пообещал сделать несколько крюков, которые, будучи забиты в борта тележки, будут держать веревку, которой, в свою очередь, будет крепиться груз. Ну, и, кажется, все. Кажется, больше никакого ремонта и усовершенствований тут не требовалось.

Халеб впрягся в нее и, сопровождаемый Даудом, который, кажется, решил отныне не отходить от него ни на шаг, потянул воз к тому дому, где они квартировали. Он думал про Бонифациуса. Как он там? Ждать ли, или погрузить его в тележку, благо тягловой силы прибавилось, да и тронуться в путь? Да, – вспомнил он, – надо же еще и вещи достать оттуда, где они их оставили.

Это была правильная мысль, тем более, что рядом шел тот, кто не откажется помочь ему в этом. И Халеб, остановившись, стал разворачивать тележку.

***

Они стояли на краю обрыва.

– Вот веревка, – говорил Дауду Халеб, – по ней легко спуститься вниз. А вон, видишь? Это наши вещи. Их надо поднять сюда. Спускаешься, берешь, привязываешь к веревке. Я поднимаю. И все. Как? Справишься, старый солдат?

Дауд не ответил, он смотрел не туда, куда показывал Халеб, он смотрел куда-то ему за спину. Смотрел и молчал.

Халеб обернулся. В небе были точки, это было похоже на стаю птиц. Но, похоже, это были не птицы.

– Бежим, – сказал Дауд, – нашего Змея не стало, а народ расслабился. Скот повыгоняли.

***

Как они ни бежали, но, если бы народ сам не увидел драконов, все равно опоздали бы. А так, когда они подоспели, живность уже загоняли в сараи, пряча от этих прожорливых тварей. Загоняли пинками и руганью, торопясь и самим убраться под крышу.

Тяжело дыша, Халеб с Даудом остановились посреди поселка на площади. Остановились рядом со входом в Дом Собраний, и стали наблюдать за приближающейся стаей.

– Сколько их! – Тихо выдохнул Халеб, еще не видевший драконов в небе и в таком количестве.

– Да, вот так они и налетают обычно. Не дай Единый, в поле застанут. Тут-то ладно, шмыгнул за дверь, и сиди.

– Да им же, – усомнился Халеб, – эти ваши хижины… так, плюнуть и растереть. Захотят – сломают, как нечего делать.

– Это точно, – согласился Дауд, – но пока они так не делают. Потом, может, и сообразят. А пока – пока не видят никого, ну, и пролетают. Интересно, сейчас как? Пролетят? Раньше, пока Змей был, просто пролетали мимо. Видать, знали, что тут место занято.

– Так они, что?.. – Удивился Халеб. – Они соображают? Умные, что ли?

– Не знаю, но наш Змей меня вроде как понимал. И, видишь, с другими как-то договорился, чтобы не трогали.

От пролетающей над затаившимся поселком стаи отделилась пара. Один остался кружить в вышине ясного неба, другой пошел на снижение.

– Пошли, – Дауд толкнул Халеба к дверям, – не стой тут.

В Зале было пусто. Все разбежались по своим домам. Впрочем… Дауд присмотрелся. Один кто-то сидел там, в глубине на скамейке.

Впрочем этот кто-то недолго оставался неузнанным.

– Вот ты где, сука! – Прошипел Дауд.

И радость наполнила его сердце. Все повторялось. Все возвращалось. Сейчас… Сейчас у них снова будет свой Змей. Свой, родной, прирученный. И тот, кто его приручит, будет опять он, Дауд! И вот вам всем!.. А то, ишь, гады!.. Нет уж, он тут король! И лучше он тут будет королем, чем жалким ландскнехтом у какого-то другого.

***

Халеб стоял у дверей, глядя, как по сужающейся спирали тварь снижается над площадью. Интересно, зачем? Видит же, гад, что никого нет. Летел бы себе, куда летел. Что за любопытство?

Этот «Крылатый Змей», как называл это существо Дауд, явно прицеливался сесть, причем именно на то самое место, куда вчера приземлился и тот, которого убил Халеб, и чьи жалкие останки, так и лежали до сих пор неубранной кучей посреди площади. Может быть, этого дракона именно они и привлекли?

Но тут Халеб отвлекся. В большом зале, на пороге которого он стоял, что-то происходило. Халеб обернулся.

Там, роняя скамейки, Дауд тащил кого-то к выходу. Этот кто-то сопротивлялся и пытался кричать через зажатый рот, но Дауд был явно сильнее.

Чего он хочет? – Растерялся Халеб. – Кто это?

И тут он увидел. Тот человек, которого Халеб, злобно что-то ворча сквозь зубы, волок, причем явно на улицу, это была женщина.

– Прочь! – Прорычал Дауд, приближаясь к дверям.

Халеб растерянно шагнул в сторону, решив, почему-то, что стал свидетелем семейной сцены. Дауд сейчас был похож на разгневанного мужа в приступе страстной ревности. А встревать в такого рода разборки Халеб не любил и старался избегать, испытывая при этом чувство мучительной раздвоенности. И хотелось заступиться, и знал, что не надо. Хуже только будет. Все же какой-никакой жизненный опыт у него был.

Но зачем же наружу-то, не мог понять он. Опасно же. А Дауд уже выволок женщину именно что наружу и теперь целенаправленно волок ее туда, куда вчера вел его самого – в центр этой площади, туда, в то самое место, над которым и кружил сейчас дракон.

– Так он – что?.. – Не веря самому себе прошептал Халеб. – Это он… Ах, гад!

Самострел вдруг, словно сам спрыгнул с плеча и оказался в руках. Халеб быстро пошел туда, где на его глазах разворачивалось целое действо.

Дауд, одной рукой удерживая жертву прижатой к земле, другой срывал с нее платье, оставляя тело обнаженным. До конца это у него не получилось, но ему хватило и этого. Он опустился на колени, одной рукой так и держа тело, а другую воздел вверх, к снижающемуся дракону. И что-то заорал, явно обращаясь к этой крылатой хищной твари. Он был настолько увлечен этим своим представлением, что не заметил подошедшего сзади Халеба. И тот, не останавливаясь, сходу ударил его носком сапога в голову. Дауд упал.

На сей раз Халеб был уверен в самостреле, патрон был в стволе и готов вылететь, как и он сам был готов отправить его туда же, куда направил его собрата вчера. Стрелять в другие части тела дракона наверняка было бесполезно. Вон какая туша – что ему какая-то жалкая пуля? А вот голову разорвет, да и то, неизвестно, если попасть в голову, какая там у него кость? А вдруг выдержит? А вот прямо в пасть – это наверняка.

Так и вышло. Зверюга, как и планировалось, раззявил свое чудовищное хлебало, дохнув горячей гнилью. Туда ему и влетело. Выпрямившись и посмотрев на дело своих рук, Халеб закинул самострел за спину, и склонился над женщиной, которая, похоже, была без сознания. Там, наверху, был напарник этого, убитого, и он, похоже, начал спускаться. Надо было спешить. Халеб подхватил не слишком тяжелое тело и поспешил в здание. Когда он уже подходил к дверям, женщина, похоже, пришла в себя. Две руки обняли Халеба за шею и ему стало сразу как-то легче.

В зале он посадил женщину на скамью и бросился к дверям. Что он хотел? Спасти так же и этого – Дауда? Или что?

В любом случае он опоздал. Вторая тварь расположилась рядом с телом своего товарища и, не обращая на него никакого внимания, закусывала тем, кто собирался стать жрецом Крылатого Змея. Жрецом и владыкой этих мест.

***

Агайя сперва решила, что этот вот, вновь нашедший ее бугай, хочет опять насиловать ее, а для того и тащит – тащит обратно, в ту же хижину, откуда его вчера выгнали. Ну, или в какое-то другое место. И, решив так, даже расслабилась – ну, что, дело уже привычное. Но, когда он выволок ее на площадь и бросил на землю, она поняла, что ошиблась. Она увидела приближающуюся летающую тварь с хищно разинутой в предвкушении пастью, и ее накрыло спасительное облако бесчувствия.

Очнулась она в чьих-то крепких объятиях и машинально схватилась за того, кто нес ее. И вот теперь она сидела на скамье а тот человек, что принес ее сюда – принес, буквально выхватив из той ужасной пасти, отвернулся от дверей, в которых стоял, и подошел к ней. Подошел, и что-то сказал. Похоже, спросил. Причем, кажется, по эрогенски. Она не раз слышала этот язык, но сама, увы, им не владела. Она покачала головой и пожала плечами. Тогда он заговорил на другом языке. Этот язык она изучала в том заведении, куда дядюшка устроил ее, привезя в Кранах. Миранский язык. И она поняла, что ее спрашивают, кто она и как ее зовут.

Тщательно подбирая слова – учеба была уже давно, и многое выветрилось из памяти за ненадобностью, она начала отвечать:

– Агайя, – она ткнула себя пальцем в грудь, показывая, что она говорит о себе, – я… там, поселок… другой. Элим… Поселок Элим. Я – там… оттуда.

– А зачем здесь? – Спросил незнакомец.

– Эти… – Она задумалась, формулируя фразу. – Эти нас оттуда сюда. Все… Всех люди… оттуда сюда.

– Они на вас напали, да? Напали и пригнали сюда?

– Да! – Обрадовалась Агайя. Она вспомнила это слово:

– Да, напали. Всех, – добавила она, – люди и скот.

– И где все?

– Нету, – грустно сказала Агайя, – съел там… – она махнула рукой в сторону выхода, в сторону площади, – все люди… весь скот. Съел…

Незнакомец как-то странно взглянул на нее, покрутил головой, вздохнул и сел рядом. Он обнял ее за плечи, и она охотно, радостно потянулась к нему, положила голову ему на грудь, а он другой рукой осторожно погладил ее по волосам. Потом снова вздохнул и сказал:

– Бедная. Как же тебе досталось.

***

Вот так, как говорится, не было забот… Вот и еще один человек, который чуть не погиб, и наверняка же погибнет, если он, Халеб, не поможет ему. Эта Агайя, кстати, совсем не походила на деревенскую девку. Как она очутилась тут? Ну, тут – понятно, это она хорошо объяснила, – не тут, а там, откуда их всех сюда… на корм этой твари. Вот же суки, откупались.

Он оглядел ее, вроде ничего, но вот от платья остались одни обрывки. Как-то надо ее одеть.

Да что там – как-то!.. – мысленно взревел Халеб, – вот сейчас пойдем и возьмем, и пусть только попробует у меня кто-то вякнуть. Уложу, патрона не пожалею. Сволочи!

– Вставай, Агайя, – сказал он, беря девушку за руку, – пойдем. Уже, наверное, можно.

Он дождался, пока она встанет, и быстро прошел к дверям. Что там? Улетела та тварь, или кружит? Нет, не видно. Справила тризну по своему приятелю, и полетела вслед остальным.

– Пошли, – сказал он, – можно.

– Куда идти? – поинтересовалась Агайя. Каждое слово словно с трудом выдавливалось из нее. Языком она владела, но плохо. Видно, что учила, но, наверное, – подумал Халеб, – давно не пользовалась.

– Надо одеться. – Он говорил, отделяя одно слово от другого, чтобы ей легче было понять, и стараясь произносить слова медленно и внятно. – Тебе надо одеться. Пойдем, возьмем одежду.

– Где? – Поинтересовалась девушка.

Халеб не ответил. Он смотрел по сторонам. На улицу уже начал выходить народ. Озираясь, вертя головой, осторожничая, люди выползали из хижин и шли к площади, где лежали объедки их недавнего вождя и нетронутая новая гора мяса.

Из-за угла вынырнула какая-то девица с расширенными глазами и головой, втянутой в плечи. Ей было страшно, и она готова была в любую секунду юркнуть куда-нибудь, забиться и сидеть там. Халеб поймал ее за рукав. Она ойкнула и остановилась, глядя на него с ужасом. Похоже, она боялась его не меньше, чем дракона.

Халеб оглядел ее. Пожалуй, телосложением она была похожа на эту, как ее, Агайю. Что ж…

– Скажи ей, – обратился он к Агайе, – что тебе нужна одежда. Пусть отведет к себе и даст.

– А разве так можно?.. – Заикнулась было эта несчастная жертва, но Халеб, напустив строгости, рявкнул:

– Нужно! Давай!

Агайя что-то залепетала, обращаясь к так и стоящей столбом девице. Та испуганно моргнула, и закивала головой.

Дома у нее, под взглядами сбившихся в кучку родных, Халеб и Агайя долго перетряхивали гардероб этой девки, ища то, что, пусть и не красиво, и не ново, но практично и по размеру.

– И теплые вещи бери, – сказал Халеб, – зима скоро. На ноги – чулки, носки, портянки – сама смотри. Чтобы тепло и ноги не натирать.

Видно было, что для Агайи это все сущая пытка – вот так рыться в чужих вещах, примеривать их, откладывать. И все это под молчаливые взгляды тех, кого она, по сути, грабит.

Наконец, закончили. Что-то она одела на себя тут же, что-то понесла в руках.

Встал вопрос: что с ней делать дальше.

Но сначала нужно закончить то дело, что не удалось сделать с Даудом.

***

– Как он?

– Ты знаешь, по-моему, лучше, – увидев Халеба, вошедшего в хижину, Майя, сидевшая возле мужа, поднялась на ноги, – он поел. Я опять ему немного бульончика дала. Сейчас спит.

– Не тошнило?

– Нет. А, главное, он помочился. И крови было немного.

– Но все же была?

– Была. – Майя помолчала, подумала, потом добавила:

– В следующий раз может и совсем не быть. Он же маг.

– Да, – согласился Халеб, – и один из самых сильных. Недаром его в свое время на Остров забрали. Целое дело было, он тебе не рассказывал?

– Так, слегка.

– Ну, когда поправится, ты попроси его рассказать. Очень интересно. Так, значит, думаешь, правда выживет?

– Кажется, да.

– Ну, слава Единому!..

– Как-как? – удивилась Майя, – а я думала ты атеист. У нас там на Острове все атеисты. Даже попы.

– Да это так, – смутился Халеб, – нахватался выражений тут. Не обращай внимания. Так что тогда, будем собираться? – Он улыбнулся. – А я уже все вещи забрал, те, что мы там оставили. Забрал, собрал, на тележку погрузил. Вот она тут стоит. Все готово.

– А как это ты? – Удивилась Майя. – Там же…

Она не договорила, но Халеб ее понял. Конечно, одному там было не справиться.

– А я пару местных мужиков мобилизовал. Один внизу вещи к веревке привязывал, другой тянул наверх. Ну, а я уже в тележку укладывал. А потом втроем уже ее сюда прикатили.

– А как тебе удалось их – как это ты сказал? – мобилизовать?

– Да легко. Они тут, знаешь, меня боятся. Боятся и ненавидят. Очень нехорошее сочетание. Так и жди какой-нибудь гадости типа ножа в спину или камня сверху на голову.

Он помолчал и добавил:

– Хорошо, что Бонифациусу полегче. Уходить надо.

***

К вечеру вещи в тележке были уложены окончательно, и с учетом того, чтобы наиболее необходимые были под рукой, и с тем, чтобы можно было достаточно удобно устроить в ней Бонифациуса. Когда он проснулся с ним поговорили. Он не возражал.