Текст книги "Времена Амирана. Книга 6: Путь зерна"

И в этот самый – самый неподходящий, – момент, окружающая его действительность, напрочь вытесненная из головы яркой картиной напрасного покаяния неблагодарной и коварной бывшей возлюбленной, действительность эта грубо ворвалась и все испортила.

Крики, конское ржание, кто-то схватил его за рукав и дернул. Герцог вскинул голову и непонимающе оглянулся.

– Вон! Вон!.. – Крикнул кто-то над самым ухом.

Странные, мрачные силуэты стремительно приближались, совершенно не давая времени разобраться и осмыслить происходящее. Силуэты напоминали того самого дракона, которого высочайше велено было выкинуть из головы. Но, похоже, эта мера оказалась недостаточной. Пусть и не в голове, но в небе это было. И этого было много. И это направлялось прямо к ним.

– Скорее!.. – Кричали рядом. – Бежим!

И тут же пространство рядом с герцогом опустело. И только слышан еще был удаляющийся топот конских копыт. Герцог застыл, завороженный неумолимым стремительным приближением этих существ. Это – смерть?

Смерть, смерть… – билось в мозгу с частотой пульса, отдаваясь эхом в ушах. Лошадь под ним завертела головой, визгливо заржала, и, без всякого понукания с его стороны, внезапно встала на дыбы. Не ожидавший такого подвоха со стороны смирного животного герцог вылетел из седла. Он больно ударился об укатанную твердь дороги и на мгновенье потерял сознание. Очнулся он в луже, скопившейся в придорожной канаве, в воде которой он чуть было не захлебнулся. Он поднял голову и успел увидеть, как крылатый монстр тащит вверх сбросившую его лошадь. Лошадь была еще жива. Она кричала и дергала в воздухе ногами. Впрочем, возможно, это были уже судороги.

Он как мог вжался в спасительную канаву. Душа, сознание, мысли, память – все куда-то ушло, спряталось, дезертировало, оставив тело выкручиваться самостоятельно. А тело хотело жить. И оно, став главным, приняло решение не дергаться, а лежать тут. И герцог остался, и оставался там пока не стемнело, а потом побрел назад, туда, в город, во дворец, где только и можно было спрятаться от этого ужаса.

И не ему одному хотелось спрятаться в этот день. Черные крылья, распростершись над цветущей Ледерландией, принесли панику, сменившуюся со временем привычным страхом, и смерть.

***

Возможно, это кому-то покажется странным, но королю Ледерландии Урлаху жизнь, воцарившаяся во дворце с тех пор, как в небе его страны появились драконы, как-то даже понравилась.

Ну, во-первых, не стало всех этих приемов, балов, на которых он, согласно дурацкому этикету обязан был присутствовать. И не просто присутствовать, а участвовать, выходя с Сердецией в менуэте и чувствуя себя при этом полным идиотом. Не стало балов, приемов, торжественных выходов, вручения верительных грамот, встреч дорогих гостей и торжественных аудиенций. Уже за одно это Урлах был благодарен этим хищным детям небесного простора.

Народу во дворце вообще стало гораздо меньше. Те, кто по тем или иным причинам в тот день отсутствовали, так больше и не появились, чем нисколько не огорчили своего короля. Ну, и многие из тех, кто в тот день все-таки был, как им и положено, или просто в силу стечения обстоятельств, тоже потихоньку исчезали. У всех были семьи, и оставить их без помощи в подобных обстоятельствах они, разумеется, не могли.

Невинные, но ужасно раздражавшие Сердецию, увлечения короля неожиданно оказались как нельзя к месту. Теперь первые два этажа обширного, хоть и давно требовавшего ремонта, королевского дворца превратились в скотный двор пополам с птичником, и это было просто здорово. Теперь Урлаху не надо было бегать на зады, где за теплицами и садом стояли хозяйственные постройки, в которых жили коровы, свиньи, кролики, кудахтали куры редких пород и прочие гуси, индейки и даже павлины. Все теперь было рядом, под рукой, достаточно просто спуститься на этаж-другой.

Сердеция, конечно, делала вид, что ей от всего этого – и звуков, и запахов, делается дурно, но даже и она понимала, что это, кроме всего прочего – пища. А что бы она из себя там ни строила, а кушать она, тем не менее, привыкла. И не реже трех раз за день.

Готовились теперь, правда, блюда простые. А что вы хотите, если осталась одна повариха и двое поварят, взятых из приюта, так что им убегать было некуда. Часто даже сам Урлах принимал участие в готовке. Ему с детства нравилось бывать на кухне, но если раньше его за это гоняли сперва родители, потом шпыняла жена, то теперь – теперь-то, кто что скажет? И он с удовольствием снимал ножом кожуру с земляных яблок, или помогал вытащить из духовки противень с пирогом. В большой печи весело потрескивали поленья – бывшие стволы старых яблонь, собственноручно им самим распиленные, а с поварихой, пожилой дородной Люсиндой, можно было поговорить о том, о сем. На редкость оказалась умная и рассудительная женщина, а он и не подозревал.

В саду и теплицах хозяйничал Губерт, старый приятель Урлаха. Он тоже по счастью никуда не делся – куда ему? У него тут вся жизнь прошла. А под кронами деревьев и под стеклянной крышей было безопасно. Теперь там, вместо ненужных цветов, высадили овощи. Из лишних яблок можно было делать сидр – об этом они говорили с Губертом. Говорили, но пришли к выводу, что ну его к черту, зачем, когда есть винные подвалы. Лучше наделать варенья, а остальными кормить свиней.

Проблема была с лекарем и повитухой. Сердеции же скоро рожать, а дворцовый лекарь тоже пропал. Урлах посылал за ним, да посыльный не вернулся. То ли просто сбежал, то ли был съеден. Но Люсинда заверила его, что принять роды она сможет, приходилось. Да и тот же Губерт не раз помогал разродиться коровам, свиньям и лошадям. Так что справятся, объединенными усилиями.

Среди тех, кто скрашивал одиночество королевской четы, был и молодой герцог Мантийский, какой-то дальний родственник Урлаха по материнской линии, которого мама ему и сосватала. Главнокомандующий наверняка уже разбежавшейся армии, в тот самый день так и не доехал до своих войск, а вернулся во дворец, атакованный по дороге драконьей стаей. Он долго приходил в себя, хотя Урлаха это и не интересовало – им занималась сердобольная Сердеция, решившая, похоже, стать мальчику родной матерью. Ну, и пусть ее.

Сейчас Александр уже вполне пришел в себя после пережитого, и его даже удалось пристроить к делу. Он организовал противовоздушную оборону дворца. Он сидел на крыше одной из четырех башен, что стояли черт-те знает зачем по углам, следил за небом, и, в случае появления на горизонте неприятеля громко дудел в какую-то трубу, оставленную вместе с прочим музыкальным скарбом сбежавшим оркестром. Пока стояло бабье лето и было не холодно, Александр почти не слазил со своей сторожевой башни. Даже еду приходилось относить ему туда. Сейчас же, когда похолодало, он потребовал тулуп и сменщика.

В общем, жизнь за стенами дворца продолжалась. Что же до того, что творится вовне, в остальном государстве, этого Урлах не знал. И, честно говоря, рад был своему неведению, так как имел все основания полагать, что жизнь там, если еще и есть, то очень плоха и опасна. Он догадывался об этом, но поделать-то все равно ведь ничего не мог. Так и к чему напрасно расстраиваться? Верно?

***

Жизнь чем-то напоминает матрешку. Внутри одних событий и явлений скрываются другие, в свою очередь прячущие в себе третьи. И так далее. Ну, например, идет страшная, грандиозная, кровопролитная война. И вот – человек на этой войне: казалось бы, ну чего еще-то? И так каждый день, каждую минуту – чья-то смерть, вечный страх, холод, голод, усталость, все рушится… А тут, на фоне всего этого, солдат, попавший в госпиталь из промерзшего и разбомбленного окопа, влюбляется в санитарку. А потом узнает, что его возлюбленная изменила ему с лейтенантом из соседней палаты.

К примеру.

Ну, или: на ваше королевство внезапно нападают и начинают в нем хозяйничать ужасные крылатые монстры. Вы ничего не можете с ними поделать. Они для вас неуязвимы, вы можете только прятаться и ждать – ждать, когда и до вас кто-то из них доберется, и вы будете съедены, ждать, когда закончатся запасы пищи и вы начнете умирать от голода, ждать, что эти летающие прожорливые твари уберутся отсюда так же, как и прилетели. И вдруг, в самой середке этого, безусловно эпохального события происходит нечто…

Климат в Ледерландии мягкий. Хоть она и не имеет непосредственного выхода к морю, отчего, конечно, сильно страдает ее внешняя торговля, море тут совсем неподалеку. Море отнюдь не холодное, сильное морское течение несет теплую воду из нагретых солнцем южных районов океана. Туманы и ветра – это да, этого зимой хватает, но морозов почти что и нет.

Ветра зимой это, с одной стороны, даже хорошо – вертятся крылья мельниц, мелется зерно, в изобилии собранное в конце лета. С другой стороны плохо. Деревья обмерзают, покрываются коркой наледи. Деревья надо спасать. Их надо обвязывать матами из соломы, а землю надо вскапывать, чтобы она лучше впитывала влагу. Все это Урлах узнал от садовника Губерта еще в детстве, и каждую осень они готовили дворцовый сад к грядущей зиме.

Вот и сейчас зима была на носу, а значит, драконы-драконами, а если о деревьях не позаботиться, то в следующем году рискуешь остаться без урожая. Что, правда, делать с этим урожаем ни Губерт, ни Урлах пока не знали. Варенье? Так сахара уже почти не осталось, и взять его негде. Мед вместо сахара? Хорошо бы, да только опять же… Была когда-то у них своя пасека, и был при ней старик Иоганнес, снабжавший их всех медом – хоть залейся. Да только однажды укусила пчела Сердецию. И пришлось Иоганнеса со всей его пасекой отселять подальше. И что с ним, как он – сейчас было неизвестно и узнать невозможно.

С обрезкой виноградника, крыжовника, малины было уже закончено. В тот день собирались рыхлить землю между деревьями. И не только собирались, но и начали, и уже первый пот выступил у Урлаха на лбу и между лопатками, когда тихий вскрик Губерта остановил его.

– Смотрите! – Сказал садовник, показывая вверх, где между кронами проглядывало серо-голубое небо.

Урлах увидел как над ними кружит, похоже, выбирая место для посадки, дракон.

Вряд ли этот дракон нацелился на них, скрытых под деревьями. Но тогда чего ему надо? Ну, впрочем, мало ли. Может быть, просто устал и хочет передохнуть на земле. Урлаху уже случалось сталкиваться с этими существами достаточно близко, и сейчас он почти нисколько не боялся, уверенный в своей безопасности. Он с любопытством наблюдал за тем, как дракон, суживая и суживая круги приближается к тому месту, где не было деревьев. Там был огород и розарий. Ну, раньше, естественно. Сейчас там была просто голая ровная земля.

Дракон, наконец, опустил свою тушу и, сложив крылья, потоптался, повертелся на месте, озираясь вокруг. Он вел себя примерно так, как ведет себя кот перед тем, как погадить – беспокойно и опасливо. Наконец, видимо убедившись в том, что ему тут ничего не угрожает, чудовище присело на задних лапах, вытянув напряженный, подрагивающий хвост, после чего подняло голову на длинной шее вверх, уставив ее куда-то туда, откуда и спустилось, и взревело.

И Урлах, и Губерт давно уже лежали на животах, стараясь быть как можно тише и незаметнее. Они были похожи на двух мальчишек, подглядывающих из кустов за тем, что происходит в женской купальне. Им было одновременно и страшно и любопытно. Ну, не погадить же дракон присел тут, на их огородике. Насколько они уже могли убедиться, у этих тварей это прекрасно получалось и в воздухе.

Время шло, дракон не улетал. Что король, что садовник – оба основательно продрогли, согревая животами влажную холодную землю, но терпели, демонстрируя недюжинную выдержку. Дракон все так же сидел с напряженно вытянутым хвостом и периодически оглашал окрестности направленными в пустое небо воплями. Но вот, наконец, он содрогнулся и взревел в последний раз, и, расправив крылья, взлетел.

Поднявшись невысоко, чудовище сделало круг над тем местом, где только что было, словно прощаясь и запоминая, чтобы вернуться, и вознеслось туда, откуда, если смотреть с земли, выглядело маленькой черной точкой, размером с жирную осеннюю муху. Вознеслось и улетело.

Оно улетело, а Урлах с Губертом встали, наконец, отряхивая с животов землю и полусгнившие листья. Встали, переглянулись, и пошли туда, где только что сидел дракон. Издалека Урлаху показалось, что там, на том месте что-то есть, и он подумал, что видимо все-таки у дракона прихватило живот. Банальный запор. Правда, почему-то не пахло.

Первым, подойдя, высказался Губерт.

– Надо же, – сказал он, – яйца.

– Да? – Удивился Урлах.

Хотя чему тут было удивляться. Да, это были яйца. Пять штук пестрых, пятнистых, серо-белых яиц размером где-то с локоть. И хоть король и не видел никогда не то что драконьих, но и любых других яиц такого размера и окраса, ошибиться было невозможно.

– Значит, это была дракониха, – глубокомысленно заметил Губерт.

– Угу… – не менее глубокомысленно и задумчиво ответил Урлах. – Интересно, а высиживать их она, что, не собирается?

– Высиживать? – Теперь уже задумался старый садовник.

Он не раз видел, как птицы высиживают своих птенцов, но у него в голове не умещалось видение этой туши, сидящей на яйцах.

– А как? – Он почесал затылок. – Она же их раздавит.

– Действительно, – вынужден был согласиться Урлах, – а как же тогда?

– А я, кажется, понял, – заявил Губерт, – она не собирается их высиживать. Они, эти вот драконы, наверное, прилетели к нам из каких-то жарких земель. Там тепло, и высиживать не надо. Теплая земля!

– А что же она тут-то? – Не понял Урлах. Сам он точно никогда так бы не сделал. – Как же?..

– А-а… – махнул рукой Губерт, – наверное молодая, вертихвостка, что с нее взять? Приспичило, вот она и того… Что, у нас мало таких, что родят, а потом сами не знают, что с младенцем делать? Подбрасывают на ступени храмов. Дескать, пусть церковь позаботится.

– Вот дура! – Высказал свое категоричное мнение Урлах, – нашла тоже место. И что же делать? Пропадут же. Не сегодня-завтра снег пойдет.

– Ну, и пусть! Не самим же их голой жопой греть?

– Да жалко как-то. Маленькие же. Нет, правда…

Старый садовник долго задумчиво смотрел на человека, которого знал с возраста, когда тот сам был только чуть постарше вот этих самых яиц, лежащих сейчас перед ним. Смотрел и думал. Может быть то, что он думал, было, мягко говоря, нелицеприятно, а может, и наоборот. Он ничего не сказал по этому поводу. Он сказал:

– Там, на первом этаже, парни сейчас заканчивают печку выкладывать, ну, ту, что для свиней, помнишь?

Урлах кивнул и взглянул на Губерта заинтересованно. Про печку-то он помнил, ну, так и что?..

– Ты там скажи, чтобы по верху печки бортики выложили из того же кирпича, а сверху досок настелили. Потом еще туда надо будет вот хоть этих старых матов натаскать. Да и клади эти яйца туда. Посмотрим, что будет. Мы ж не знаем, какая им температура нужна. Так что, если не испекутся, то…

Он замолчал, предоставив королю самому додумывать идею. Идею, автором которой он вовсе не хотел считаться.

***

В здоровенном деревянном ящике, закрытом сверху сетчатой крышкой, жили мыши. В другом, стоящем рядом – крысы. Крысы были беспокойны, и все время пытались выбраться на волю, демонстрируя чудеса ловкости и незаурядный интеллект. По всему дворцу и его окрестностям были расставлены мыше– и крысоловки. Поэтому содержимое ящиков пополнялось, радуя глаза и веселя душу короля Урлаха.

Урлах ждал чуда рождения маленьких дракончиков. Скоро у его жены должен был родиться первенец, но вот это его волновало и интересовало куда как меньше. Во-первых, он что, новорожденных младенцев не видел? Видел. И потом, пусть волнуется и переживает тот, кто приходится ему отцом, а ему-то чего?

***

Ну, в общем, так и сделали, как посоветовал старый садовник. Печку надстроили, выложив бортики по периметру, устроили там яйца со всеми возможными удобствами, и несколько потеснили свиней, огородив пространство вокруг печки заборчиком. Даже пришлось одну свинью – самую толстую, съесть вне графика. И сам король перебрался из своей спальни на четвертом этаже сюда, терпеливо снося все неудобства жизни среди свинарника. По дворцу поползли слухи.

Как уже было сказано где-то ранее, количество обитателей дворца сильно уменьшилось, но все же народ тут был. Вот те же, например, кто, как мог, выложил эту печь – это были молодые неженатые королевские гвардейцы. Эти бывшие сельские парни оказались совсем не безрукими, и что-то еще из своего прошлого помнили. Во всяком случае, печь у них получилась, грела и не особо дымила. Остались, кроме них, те, кто и раньше квартировал прямо тут – в основном обслуживающий персонал. Остались и те, что и до всех этих событий ухаживали за всей этой живностью. Просто раньше они обитали на задворках, теперь же, вместе со своими подопечными, перебрались сюда, за надежные стены дворца. Осталось несколько пожилых лакеев, были тут и горничные, и фрейлины ее величества. Парочка конюхов устроила себе квартиру в конюшне. Лошадей не стали переселять, с ними вообще непонятно было что делать. Ну, разве что, съесть. Но – потом.

Были даже представители аристократии. Ну, про одного – про герцога Мантийского уже было сказано, но были и другие. Был даже Первый заместитель Министра по налогам и сборам, немолодой уже граф Бернгард. У графа тут была любовница – одна из молоденьких фрейлин, и он предпочел остаться с ней, оставив на произвол судьбы свою пожилую супругу с пятью дочерьми. Понятно, что графу нелегко дался этот выбор. Возможно, что только присутствие тут, во дворце, еще нескольких хорошеньких горничных и фрейлин, подтолкнуло его к этому.

Новые обстоятельства диктовали и новый образ жизни. Всем пришлось заняться несвойственными им делами. Упомянутый уже герцог Мантийский взял на себя наблюдение за противником и оповещение в случае его приближения. Графу Бернгарду приходилось уединяться со своей возлюбленной в перерывах между уходом за порученными ему кроликами и плетением из веревок огромных маскировочных сетей, которыми предполагалось завесить пространство на задах, чтобы под ними безопаснее было бегать за водой, углем и дровами. Сам король работал, как уже упоминалось, в саду и теплицах. Правда, после того, как яйца были перенесены и определены в отведенное им место для созревания, Урлах больше всего времени проводил возле них, заодно помогая возиться с теми же свиньями и прочим скотом.

Он, пренебрегая опасностью обжечься об горячую печку, вставал на скамеечку, чтобы дотянуться, и глядел на яйца, а порой, вставая на цыпочки, прикладывал к ним ухо, стараясь услышать там какое-то шевеление. И даже слышал, если только это ему не казалось из-за слишком сильного желания услышать. Такое ведь тоже бывает.

***

Как и бывает, что, когда чего-нибудь ждешь, оно всегда случается неожиданно.

– Ой, какая прелесть! – Урлах, стоя на скамеечке, оглядел присутствующих.

Стояла ночь, и, кроме него самого, удача присутствовать при сем выпала всего двоим. Один из них – старый заслуженный лакей, которому вообще-то давно пора было на заслуженный отдых, вынужденный вместо этого дежурить в свинарнике, – и разбудил короля. Другим был Губерт, все еще продолжающий зевать и протирать глаза.

А на печке, переступая лапками и оскальзываясь, топтался по другим, еще целым яйцам маленький новорожденный дракончик. Он был размером с крупную утку, и чем-то ее напоминал. Вот только цвет у него был отнюдь не утячий, он был темным, почти черным, и лоснился от покрывавшей его слизи. Он задрал вверх свою маленькую головку на длинной шее и издал негромкий сиплый вопль, а потом встопорщил над собой крылья, став похожим на летучую мышь, и встрепенулся, сбрасывая с себя остатки яичной шелухи.

– Давайте, давайте скорее! – Урлах протянул руку и Губерт вложил в нее одну из старых простыней, специально заготовленных и лежащих стопкой в сторонке.

Урлах обернул малыша тряпкой, осторожно вытирая его, и, сойдя на пол, опустил его перед собой. Потом, взяв из коробки мыша, предложил его новорожденному, чувствуя себя матерью, первый раз дающей грудь своему только что произведенному на свет первенцу.

Похоже, дракончик не знал, что ему надлежит делать. Мышь, воспользовавшись этим, попыталась было сбежать из раскрытых королевских ладоней, но Урлах ухитрился в последний момент поймать ее за хвост. Он поймал ее двумя пальцами за хвост и теперь держал на весу, смешно перебирающую лапками и дергающуюся в тщетных попытках вырваться, перед мордой детеныша.

– Может, ему молока дать? – Предложил лакей.

– Ну да, как же, – возразил Губерт, – в природе-то откуда бы молоко?.. Вот, другое дело, может рано ему еще такую пищу? Великоват мышарик-то, а?.. может, надо было ему тараканов наловить? Или гусениц?

Впрочем, до ловли тараканов в потемках, дело не дошло. Младенчик, подчиняясь тому, что принято называть инстинктом, принюхался к тому, что вертелось у него перед носом, потыкался мордочкой, а потом разинул пасть и ухватил мыша поперек тушки. Урлах удовлетворенно улыбнулся и отпустил хвост. Он свое дело сделал. Дальше пусть уж он сам.

И он прекрасно справился. Просто любо-дорого было смотреть, как он, придерживая лапкой, отрывает кусочки и заглатывает их, забавно задирая каждый раз свою милую головку. Урлах чуть не прослезился от умиления и радости. Похоже, младенец родился здоровеньким.

– Ну вот! – Сказал он, поднимаясь с корточек, и обращаясь к тем, кто сейчас был возле него. – Вот так! А?!. Каков!? По-моему, это дело надо отметить. Рой, будь другом, – обратился он к лакею, посмотри, там как, еще что-то осталось?

В большой оплетенной бутыли с двумя ручками с которой обычно спускались в винный подвал, еще и правда что-то плескалось.

– Разливай! – Скомандовал Урлах. – Выпьем за здоровье новорожденного.

***

– Дорогой! – Обратилась Сердеция к мужу, чем привела его в некоторое замешательство. Обычно она обращалась к нему: «Послушайте…», впрочем, иногда и просто по имени. Урлах решил, что она вычитала это в тех романах, к которым пристрастилась в последнее время. Других-то развлечений сейчас у несчастной королевы и не было. Только читать, да слушать трепотню фрейлин. Но фрейлины по большей части были заняты по хозяйству, вот Сердеция и вынуждена была обратиться к изящной словесности.

– Дорогой! – Сказала она ему, лежа в постели. – Что за странные слухи ходят о ваших новых увлечениях? Вам мало тех тварей, что летают снаружи? Вы захотели, чтобы они сожрали нас здесь?

– Да ну, Сердеция! – Смутился Урлах. – Скажете тоже – сожрали! Да они такие милые! Хотите, я принесу одного? Я уверен, вам тоже понравится.

– Ах, что вы! – Испугалась королева, машинально прикрываясь теплым одеялом до самого подбородка. – Даже не вздумайте! Лучше прибейте их, пока не выросли.

– Да они совсем ручные! – Вскричал Урлах, прижимая руки к груди. – Они ходят за мной, как привязанные. Едят у меня из рук. Как же я…

И так ведь оно и было.

***

Выдержки из «Дневника ежедневных натурных наблюдений». Записи выполнены рукой короля Ледерландии Урлаха.

«Они почти неотличимы друг от друга. Хорошо, что кому-то пришла в голову идея помечать их белой краской. Первому поставили на спину одну точку, второму – две, и так далее. Я подумал, что неплохо было бы дать им имена. Губерт, посоветовавшись со скотниками, предложил назвать их так, как иногда называют крестьянских детей: первого – Первуша, второго – Вторик, третьего – Третьяк, четвертого – Четвертак. А для пятого долго придумывали, и так ничего и не выдумали, чтобы была там цифра пять. Пятишник? Некрасиво. Тогда я повелел именовать его Отличник, то есть – пятерочник. На том и порешили».

(Тут надо сказать, что при этом Урлаха одолевали сомнения. Никто, к сожалению, не смог определить пол младенцев. А имена все подразумевали принадлежность их носителей к мужскому полу. Ну, Отличника-то, положим, всегда можно переименовать в Отличницу, Первуша годится и для того и для другого, а вот как быть с Вториком, Третьяком и Четвертаком? Ежели что?..)

«Им явно начинает не хватать места. Детишки растут, а главное, становятся все бойчее и подвижней. Толкаются, наскакивают друг на друга, дерутся – надеюсь, в шутку. Пришлось еще потеснить свиней. Поэтому у нас уже второй день на обед эскалопы».

«Навесили, наконец, сети на шестах, концы закрепив к карнизам. Теперь можно безбоязненно выходить во двор. Сверху нас будет не видно. Во всяком случае, сильно на это надеюсь. Сегодня решил вывести наших деток на свежий воздух. Там, правда, уже снежок лежит. Вот и посмотрим, как они перенесут низкую температуру. Их дикие родичи-то как летали, так и летают. Похоже, зима им не страшна».

«Выход в свет состоялся. Как я и думал, достаточно было просто открыть калитку в их загоне и выйти самому. Они дружно побежали за мной, как утята за уткой. Так и вышли на улицу. И как же им там понравилось! Они так забавно бегали, маша крылышками. Купались в снегу, наскакивали друг на друга, верещали, подпрыгивали. Я решил выпустить перед ними нескольких мышей, чтобы попробовали поохотиться. Зрелище вышло презабавное. Нескольким мышам удалось-таки удрать. Что ж, молодцы! Они заслужили право жить. Остальных поймали и съели. Хоть по одному мышу, но поймал каждый. По-моему. Потом с удовольствием грелись у печки».

«Как же они быстро растут! Когда они вытягивают свои шеи, то достают мне почти до подбородка. Сегодня во время прогулки мне сказали, что у Сердеции начались схватки. Ну, надеюсь, Люсинда знает, что делать».

« Я их стараюсь приучать к именам. Зову, и если подходит, даю лакомство. В качестве лакомства использую куриные потроха, они их любят. Пока получается не очень, но я не теряю надежды. Фарк, конюх, говорит, что я делаю все правильно, и просто надо набраться терпения. Сказали, что у Сердеции родилась девочка. Надо будет зайти, поздравить».

«Сегодня заметил – сперва у Третьяка, а потом и у остальных, – на носу начинает расти рог. Пока что это больше похоже на прыщик, но они уже пробуют бодаться. Выходит забавно. Кстати, рога на шее гораздо более заметны и начинают уже твердеть».

«Мыши давно съедены и крысы подходят к концу. Не дай Единый Сердеции узнать, что мы их кормим тем же, что едим сами! Будет скандал».

***

Те, кто говорит, что проблемы надо решать по мере их возникновения, говорят так потому, что, в глубине души, уверены, что проблем не будет. И когда проблема все-таки возникает, они, как правило, очень расстраиваются. Причем еще и из-за того, что не предприняли никаких мер загодя. Потому что соломку надо стелить заранее, а не в процессе падения.

Ну почему Урлах не послушал свою старенькую набожную маму? Почему не устроил во дворце домовую церковь? Почему не поселил при ней священника? Что, места было жалко? Или просто лень и всегда как-то не до того?

И вот, пожалуйста!.. Родилась дочь, и кем бы она на самом деле и не приходилась Урлаху, но юридически это была его дочь, родилась она у его законной жены, и ему – хочешь-не хочешь, а пришлось считаться отцом. Со всеми вытекающими…

Человеку положено иметь имя. И уж если даже свежевылупившиеся дракончики были поименованы, то что же говорить о новорожденной принцессе? И если имена дракончикам можно было дать, посоветовавшись со стариной Губертом, то тут он помочь никак не мог. Дочь нужно было крестить, потому что у людей имя образуется как побочный результат именно этого таинства. И никак иначе.

Вот и Сердеция расстраивалась.

– А что, – кричала она, – если она так и помрет некрещеной? Что с ней будет?

Ну, сам-то Урлах, положим, думал, что в этом случае с ней будет то же, что и с каждым прочим – положат ее в ямку и забросают землей. А что еще бывает с мертвыми? Был, правда, случай с эрогенским королем, которого как-то оживили, так все равно ничего хорошего из этого не вышло. Нет уж, умерла, так умерла!

Короче, срочно нужен был священник. Настоящий, без дураков, рукоположенный и со всеми своими атрибутами и причиндалами. Тут уж помощью самодеятельных артистов вроде Люсинды не обойдешься. Единый – строгий зритель, и самодеятельности не любит. Священника следовало разыскать и доставить во дворец. Поскольку в самом дворце, как уже было сказано, священники не водились.

***

Выдержки из «Дневника ежедневных натурных наблюдений».

«Как они забавно машут своими крыльями, когда бегают по двору. По-моему, они пытаются взлететь».

«Сегодня Первуша подпрыгнул и, помогая себе крылышками, пролетел фута три. Как же он разволновался, начал голосить, по своему обыкновению задирая головенку к небу. Остальные подхватили. Концерт был неописуемый».

«Я решил попробовать помочь им в их попытках взлететь. Взял одного – по-моему, это был Отличник, – и, подняв его на руках, подбросил вверх. У меня аж дыханье перехватило, когда он начал падать. Я испугался, что сейчас он упадет и расшибется. Но, в последний миг он все же справился со своими крыльями и полетел! Ах, какое чудо! И как же на него смотрели все остальные. Смотрели и волновались. Он пролетел несколько шагов и опустился. Он явно был горд своим полетом. Подбежал ко мне и начал требовать, чтобы я запустил его снова. Но я взял другого. И другой полетел! Потом – третий, четвертый, пятый. Здорово!».

«Сегодня было неприятное происшествие. Третьяк взлетел слишком высоко и запутался в сетке, зацепился крылом. Он извернулся, ухватился за сетку всеми своими лапами, и начал дергаться, пытаясь освободить крыло. Когда ничего не получилось, он стал перегрызать веревку. Пришлось взять стремянку и спасать незадачливого летуна из плена, пока он там все не попортил. При этом он когтем чуть не выцарапал мне глаз. Щеку, во всяком случае, раскровенил».

***

Священник, это само собой, но и продовольствием уже пора было бы озаботиться. Подвоза, по естественным причинам, не ожидалось, значит, надо было идти за ним самим. Запасы таяли, а количество едоков, несмотря на весь ужас происходящего, не только не уменьшилось, но даже возросло. Шестеро новых членов, как-никак. И если безымянная пока принцесса обходилась грудным молоком, то пятеро дракончиков отсутствием аппетита не страдали. И, истребив мышей и крыс, потребляли теперь то же мясо, что и остальные пассажиры этого ковчега. И, увы, рост потребления был очевиден.

Урлах всерьез озаботился организацией экспедиции. Озабоченность эта выражалась в том, что он хмуро бродил по коридорам дворца, морщил лоб и что-то бормотал про себя. Иногда он спускался в подвал, но ни истины не находил там, ни вдохновения. И тогда он решил созвать Большой Королевский Совет.