Текст книги "Выйти замуж за Микки Мауса"

_{* * *}

Такое ощущение, что всех мужчин из рода Вартанян небесная канцелярия испытывала перед последним призывом, и дядя Рубик не стал исключением. Его дед спасал варшавскую профессуру, отец, рискуя жизнью, срисовывал в немецкой комендатуре утерянную карту, ну и сам дядя Рубик, словно продолжая традицию, выцарапывал своё письмо у смерти ради спасения Сурб-Хача.

В том письме было много листов, но не так уж и много слов. Сил-то не было совсем – вот и расползались строки по бумаге. Но самое главное успел передать Рубен Эдуардович Вартанян. Самодовольные проговоры Оганесова помогли оценить масштаб бедствия, поэтому план дяди Рубика был прост: пожертвовать семейной легендой, сделать так, чтобы золото Запорожской Сечи помогло остановить стройку, – в общем, спасти Сурб-Хач любой ценой. А так как, кроме Златы, уже давно никто не гонялся за казачьим золотом, то вся надежда была только на эту девочку.

«…Деточка моя, неважно, сможем ли мы им помешать, важно, что мы не можем этого не делать. Ты не одна, поверь, но всё теперь в твоих руках. И если их сможет остановить запорожское золото, пусть оно их остановит. Не жалей свою мечту, она поможет нам! Ты только продержись, пока я отсюда выкарабкаюсь. И прости меня, старика, если вдруг подведу. Прости, если оставлю тебя»,

– прощался с ней, заканчивая своё письмо дядя Рубик.

Не жалеть свою мечту долго не получалось. Может, потому так тяжело и шло всё поначалу. На пике отчаяния даже казалось Злате, что мстит несбывшаяся мечта своим неосуществлением, коверкая всё на её пути: она искала любовь, но теряла друзей, взлетала с Михой и тут же падала с Рыжим, наконец-то помирилась с отцом и снова подвела его. Но дело было вовсе не в мечте: жалела всё это время Злата, скорее, себя саму, жалела и жалила своей жалостью. Только упрямый, но верный Ромка нежданным появлением сумел вырвать у неё это жало. Доказав неизвестно кому, что в настоящей дружбе промысла больше, чем просто человеческих симпатий.

И сразу стало легче. И прав оказался дядя Рубик, когда писал, что она не одна – рядом стали появляться люди готовые помогать, в первую очередь Наталья Загробян, в которой нашла Злата единомышленника.

Это с её подачи фотокорреспонденты «Седьмой столицы» больше недели кружили вокруг острова, зная, что именно надо снимать, и ещё до начала «золотой лихорадки», фиксируя с крыш соседних многоэтажек всё, что происходит в округе, обеспечили газете серьёзный задел первополосных фотографий. И когда на следующий после пресс-конференции Оганесова день, «Седьмая столица» опубликовала фотоснимки с описанием, как поздно вечером, при свете фонарей тайно выгружали краном с острова тяжело гружёные контейнеры, мало кто уже верил, что «К-Вант» нашёл на острове всего одну искорёженную буром золотую монету. Чем сильнее оправдывался Гай Гаевич в многочисленных интервью осаждающей его прессы, тем больше ему не верили; незамысловатые вопросы – где сейчас «К-Вант» прячет тонну золота и почему молчит власть? – крайне интересовали ростовских обывателей.

Последние пару-тройку лет дядя Рубик почти не занимался поиском Запорожской казны. С одной стороны, словно накопившаяся усталость нескольких поколений от затянувшихся поисков давила на него, с другой – Златкин энтузиазм с лихвой перекрывал его отстранённость. Ведь совсем не молод был дядя Рубик, к восьмому десятку уверенно подбирался. К тому же его и раньше, в отличие от Златы, полевая работа не очень прельщала.

– Тайны, деточка, вернее разгадывать в пыли архивов, чем в пыльной степи, – улыбаясь в усы, говаривал он Златке, готовя очередной запрос в какой-нибудь малоизвестный архив.

Редко, когда ответы приходили сразу, неторопливо тянулись они, порой годами, а иногда и вовсе терялись. Один из таких, как думалось, потерявшихся ответов получил дядя Рубик незадолго до своей смерти из немецкого Франкфурта-на-Одере и, обескураженный содержанием, не стал показывать его даже Злате.

В «Записках императорского одесскаго общества истории и древностей» от 1879 года нашёл в своё время краевед Вартанян отсылку на путевые записки академика Гюльденштедта «Reiseaufzeichnungen nach Sueden Russisches Kaiserreichs im Jahre 1775». Все попытки отыскать в российских архивах этот дневник путешествия на юг империи оказались тщетными. На удачу послал дядя Рубик запросы в Ригу, откуда родом был академик, во Франкфурт-на-Одере, где тот учился, в Берлин, где получал первую докторскую степень. Ответы из Риги и Берлина пришли отрицательные, а вот ответ из Франкфурта, хоть и шёл слишком долго, но дал результат. Единственный экземпляр дневника академика Гюльденштедта, да ещё и с прижизненным переводом с немецкого на русский язык, каким-то невероятным образом очутился в архиве городской ратуши Франкфурта. Ещё через несколько месяцев, по каналам министерства культуры, получил замдиректора областного музея фотокопии «Reiseaufzeichnungen nach Sueden Russisches Kaiserreichs im Jahre 1775», где Иоганн Гюльденштедт подробно описывал свою экспедицию в Новороссию в составе команды гвардии капитана Немцова.

Учитывая тайный характер экспедиции, большую часть повествования занимали этнографические зарисовки, но были в дневнике и упоминания о том, что считал дядя Рубик главной целью экспедиции Фёдора Немцова. Открывался дневник совершенно, на его взгляд, недвусмысленной фразой:

«Многие поиски, нами учинённые, по высочайшему повелению её Императорского Величества, имеют непосредственную связь с благосостоянием Российской империи. Если будет на то воля Божия, то старанием нашим златой век России, в благословенное царствование всеавгустейшей Екатерины II, станет таковым не токмо по слову, но и по нашему делу».

А подробно описанная в конце дневника история давала повод предположить, что по её завершении свернулась и миссия экспедитора Немцова.

«Трёхдневная лихорадка, которой я необыкновенно страдал, принудила меня оставить Федора Глебовича Немцова и прибыть в крепость Св. Димитрия Ростовского, называемую также Ростовом (Rostowa). В ту ночь была гроза, и прошёл небольшой дождь – первый раз в сентябре. Обер-комендант крепости генерал-майор Иван Алексеевич Потапов приказал отвести мне помещение в казённом доме. А когда лихорадка отпустила, обер-комендант пригласил меня к себе обедать по случаю тезоименитства его Высочества Великого князя.

Во время посещения, сделанного мною этому любезному человеку, разговор коснулся давешней грозы, а именно – того обстоятельства, что молния ударила в колокольню, пройдя по ней вниз от креста, стоящего на верху её. Для предупреждения подобных случаев, я советовал, наполнив смолою яблоко, служащее обыкновенно подставкою для креста, утвердить в ней крест, а от креста провести в землю проволоку и вокруг этого места сделать ограду в сажень в диаметре. Такого рода громоотводы следовало бы устроить повсюду в Империи для сохранения церквей и предупреждения повреждений в близстоящих домах, потому что невероятно, чтобы молния ударила скорее в низкий дом, чем в эти металлические шпили. Обер-комендант обещал последовать моему совету и любезно сообщил, что пока я страдал лихорадкой, гвардии капитан Немцов поймал запорожского лазутчика.

Весьма лестно отозвавшись о моем начальнике и предводителе, обер-комендант Потапов добавил, что так обычно ловят куропаток в окрестностях крепости Св. Дмитрия Ростовского. А ловят их следующим образом: представьте себе щит в четыре фута в квадрате, сделанный из белого холста, который натягивается положенными накрест и по сторонам палочками. В этом щите есть отверстие, имеющее четыре дюйма поперечнику. Прикрываясь натянутым щитом, птицелов смотрит кругом в это отверстие и таким образом обходит поле, пока не найдет куропаток. Заметив их, он снимает с плеча сеть и раскидывает ее в сотне шагов от куропаток. Затем, став так, чтобы куропатки были на одной линии с щитом и сетью, он производит легкий шум щитом и, продолжая держать его пред собою, всё ближе и ближе подходит к ним. Куропатки, не видя птицелова, от шума бегут и приближаются к сети, куда, наконец, одна за другой все и забегают сами до завязанного конца колпака.

После столь интригующей истории, я с нетерпением ждал встречи с Фёдором Глебовичем, который, по словам обер-коменданта, обещался к вечеру прибыть и самолично доставить в крепостной острог гонца от той казацкой старши́ны Запорожья, что отказалась присягнуть на верность её Императорскому Величеству. Об измене кошевого атамана Калнышевского, о том, что это был посланник его войскового есаула, тогда ещё никто не знал…».

Дальше единственный экземпляр дневника академика Гюльденштедта так недвусмысленно прояснял всё, ставя точку, наконец, в семейной легенде рода Вартанян, что даже мудрый дядя Рубик поначалу растерялся. Настолько, что не решился сразу рассказать о находке Злате, отложил на потом, зная, как самозабвенно ищет девочка свою мечту. И так уж вышло, что раскрыть правду Гюльденштедта ему пришлось в своём последнем письме, в надежде, что сможет Злата постоять за Сурб-Хач. И она его не подвела…

В «К-Ванте» давно уже до грамма посчитали, сколько нашли на острове золота, вот только понятия не имели, как теперь им выпутаться из этой истории. Чуть больше других знал отец Златы, но был и он спутан по рукам и ногам причастностью дочери, а потому спешил найти её вперёд других. Вся их правда заключалась в том, что Оганесов действительно не врал, когда уверял, что нашли они всего 2,05 грамма золота – остатки одной единственной монетки, неизвестно откуда взявшейся на острове. Только Златка знала, откуда взялась эта монета, как знала теперь и то, что Запорожской казны на острове у подножия Сурб-Хача никогда не было и быть не могло.

_{Глава 14.}
Ложный след

«Каменные лица Ростова»

_{* * *}

Я вот только сейчас поняла, что, действительно, неважно, смогу я сделать всё, что наметила или нет, важно, что не делать этого я и вправду уже не могу. А значит, продержусь ровно столько, сколько нужно, ведь ты прав, я не одна – это самое удивительное – и всё в моих руках. И это ты прости, что я не верила в себя, что чуть не подвела тебя. Но ты снова и снова прав – моя мечта помогает нам!

Like (53)

Comments (15)

Share (-)

_{* * *}

Офис полномочного представителя президента России в Южном федеральном округе занимал шестиэтажное здание на Большой Садовой прямо напротив областной администрации. Оба этих образчика сталинской архитектуры, хоть и отличались этажностью (область была на два пролёта выше), но через площадь отражались друг в друге советским стилем конца 50-х. Монументально-тяжёлые в своей квадратуре фальш-колонны на входе, строгие ряды одинаково узких окон делали их похожими на застегнутый на все пуговицы полувоенный френч. Чего совсем нельзя было сказать о здании мэрии, что расположилась двумя кварталами ниже, всё на той же Большой Садовой. Эклектичный в своей пышности четырёхэтажный Городской дом XIX века высотой не уступал шестиэтажным постройкам на сотню лет моложе его, а обилием декора на фасаде, балкончиками и башенками, скорее напоминал белый мундир кавалергарда, украшенный золотой вязью эполет и аксельбантов, нежели строгий френч товарища Сталина.

Александр Васильевич уже полчаса ожидал, когда его примет полпред, терпеливо разглядывая корешки книг в шкафах приёмной. Давняя традиция всех властных кабинетов – мариновать посетителя под прессом тяжёлых подарочных изданий, которые никто никогда не читал – была хорошо известна отцу Златки. Суровую школу русского чиновничества прошёл он не оступившись, и к тому моменту, как занял пусть не самый высокий, но зато самый важный (и самый доверенный!) пост председателя Комитета по управлению городским имуществом, в совершенстве овладел чиновным политесом. А доверял Александру Васильевичу не только мэр, все первые лица, обитающие в Ростове – от губернатора до полпреда – ценили его способность решать самые сложные и деликатные вопросы собственности так, что комар носа не подточит. Поэтому совсем не нервничал сейчас Александр Васильевич, не переживал, а привычно разглядывал корешки книг в шкафу напротив. В приёмной мэра, например, он когда-то знал все книги наизусть (названия на корешках, разумеется) и сразу замечал, если что-то стоит не на своём месте.

Равнодушно-вежливое приглашение помощника пройти в кабинет к полпреду, вернуло его к действительности.

Хозяин кабинета, грузный мужчина лет шестидесяти, отличался цепким взглядом и вечно недовольным выражением слегка вытянутого лица. Он сидел, повернувшись к большой плазменной панели на стене, держа в руках пульт, и пересматривал видеозапись пресс-конференции Оганесова.

– Здравствуйте, Владимир Фёдорович, – поприветствовал полпреда Александр Васильевич, прикрывая за собой дверь, – разрешите войти?

– Здравствуй, Александр, – неспешно повернулся к нему хозяин кабинета, – проходи, садись.

Полпред поставил на паузу запись пресс-конференции и отложил в сторону пульт. На большой плазме довольно комично застыл крупный план – величественно вскинутая голова и раззявленный рот Оганесова – наверняка в тот момент он только начинал отвечать на какой-то вопрос.

Недовольный вид полпреда не смутил Александра Васильевича, другого выражения на этом лице никто никогда не видел, а потому все давно привыкли. Как шутили злопыхатели, перекосило Фёдорыча сразу после того, как два года назад из сытно-спокойного министерского кресла в Москве отправили его «на юга» поуправлять перед пенсией не самым спокойным в России округом.

Был полпред родом из Питера, всю жизнь занимался строительством и хорошо занимался – за это его два срока подряд избирали мэром северной столицы, оттуда ушёл в Москву на повышение министром регионального развития, но остановил уверенную поступь Владимира Фёдоровича его же собственный младший сын. Возвращаясь домой под утро из ночного клуба, 18-летний оболтус не справился с управлением мощным внедорожником, который подарил ему отец на совершеннолетие, вылетел на встречку и врезался в такси. Сам отделался лёгкими ушибами, а вот таксист стал инвалидом. Пострадавшего попытались было сделать виновником происшествия, но семья таксиста выложила в сеть запись с видеорегистратора, на которой чётко был виден несущийся в лобовую внедорожник. Скандал подхватили таблоиды, замять дело не удалось, но до суда оно так и не дошло – получив огромную компенсацию, семья таксиста отказалась от претензий в адрес министерского сыночка. Но имя министра успела пополоскать жадная до скандалов жёлтая пресса: сначала всех интересовала сумма отступных, следом всплыли подозрения, что его сын был в состоянии наркотического опьянения, поэтому никто не удивился, когда Владимиру Фёдоровичу предложили новую работу.

Назначение полпредом в Ростов явно указывало, что его карьера близка к закату, и максимум на что в перспективе он может рассчитывать, так это на пост сенатора в Совете Федерации, да и то, если будет хорошо присматривать за южными губернаторами. Поэтому не меньше, чем государева служба, новоиспечённого полпреда волновали его личные планы, которые он спешил закончить, покуда не закончился его срок.

А так как лучше всего Владимир Фёдорович разбирался в строительстве, то по достоинству оценил предложение, сделанное ему акционерами «К-Ванта» – заметный пакет акций кампании в обмен на «Монастырскую свечу», вернее, за помощь и скорейшее проталкивание сулившего огромные барыши проекта. Был полпред умён и осторожен, поэтому искусно прикрывал свои хлопоты, а после того, как губернатор и мэр вняли его настойчивым рекомендациям и выделили специального человека, который должен был ускорять прохождение разрешительных документов по всем инстанциям, гасить утечки информации и координировать бесперебойный пуск многомиллиардного проекта, с тех пор защищал полпред интересы акционеров «К-Ванта» (и уже свои тоже) через этого доверенного чиновника.

– Я слышал, Александр, тебя все, даже московские директора «К-Ванта», шефом называют? – цепко следил полпред за его реакцией. – Говорят, жёсткий ты руководитель, спуску никому не даёшь, провалов в работе не прощаешь. Так, нет? – в лоб спросил он.

– Не знаю, Владимир Фёдорович, как меня называют, никогда не придавал этому значения. Но провалов не позволяю ни себе, ни другим, – ответил Александр Васильевич, догадываясь, куда клонит полпред.

– Это хорошо, Александр, что ты свою ответственность вперёд других выставляешь… – полпред помолчал немного и снова прямо спросил: – Тогда как, по твоему, вся эта шумиха, – кивнул он в сторону застывшего на экране Оганесова, – на «Монастырской свече» скажется?

– Никак не скажется, Владимир Фёдорович, – твёрдо ответил Александр Васильевич, хотя неожиданная привязка «К-Ванта» через запорожское золото к Сурб-Хачу ему нравилась ещё меньше, чем полпреду.

– Ладно… Тебе известно, чем ты рискуешь, – напомнил полпред давние договорённости, по которым совсем немалое денежное вознаграждение и карьерные перспективы Александра Васильевича теперь зависели лишь от бесперебойного пуска проекта.

– Расскажи мне, что там на самом деле произошло? – попросил полпред. – А то Оганесов так неубедительно блеял на пресс-конференции, что даже мне непонятно, чему из того что он наговорил можно верить, а чему нет.

Александр Васильевич невозмутимо пожал плечами:

– Самое поразительное, что верить можно всему, а самое неприятное, что никто этому не верит. Но в главном Оганесов рассказал правду. Они, действительно, во время оказания шефской помощи парку «Дружба» случайно наткнулись на золотую монету. Дальше возник лёгкий ажиотаж – кусочки золота оживили старые легенды, но вскрытие грунта на глубину шурфа ничего не дало. Монета оказалась единственной. Вернее, даже и монеты нет, – усмехнулся Александр Васильевич, – размазало её буром в стружку.

– Что за шефская помощь, ты был в курсе или это их самодеятельность?

– Это было моё поручение, – признался Александр Васильевич. – День города на носу, сами знаете, каково это – скудный бюджет на все задумки натягивать, вот и приходится подталкивать бизнес к шефской помощи. Говорят, вы в этом деле асом были, – польстил он, намекнув на мэрское прошлое полпреда.

Тому намёк понравился, ведь что скрывать, полпред порой, нет-нет, да и ностальгировал по временам, когда был мэром Санкт-Петербурга, а потому благосклонно кивнул сейчас головой и не стал пенять за то, что отдал Александр Васильевич такое поручение «К-Ванту». Но даже помягчев, сути проблемы полпред не упустил:

– Откуда утечка информации пошла? Случайность или спланированная кампания, как думаешь?

– Случайность, – соврал Александр Васильевич, твёрдо глядя в глаза полпреду. – Бригадир бурильщиков проболтался. Ну а дальше вал пошёл – конец лета, писать не о чем, невольно под каток прессы попали. Газетчики даже про контейнеры с мусором, что «К-Вант» вывозил, пишут, что они с золотом. Ну чушь же полная! Уверен, в ближайшее время схлынет вся эта накипь.

– Надеюсь, будет именно так, – согласился полпред.

– Ладно, Александр, – поднялся он, сворачивая встречу, – работай дальше, сейчас самое ответственное время для тебя наступает. Но имей ввиду, если хоть толика правды есть в этих слухах, если всплывёт золото – пеняй на себя, это не шуточки! – строго смотрел на него полпред.

– Да уж какие могут быть шуточки, Владимир Фёдорович, – заставил себя рассмеяться Александр Васильевич. – Многие хотели бы найти тонну золота, да вот не везёт что-то никому…

_{* * *}

Перехитрил всех кошевой атаман Калнышевский, оттого и не простила его императрица, навечно заточив в Соловецкий монастырь. Отправляя в разные стороны сразу три «золотых» обоза, каждому из них отвёл атаман свою роль. Первый обоз под охраной казначеев-скарбников обречён был погибнуть, но дать время уйти второму как можно дальше от Запорожья. Второй обоз должен был увести погоню от Сечи – в том, что погоня будет, старый атаман не сомневался – и запутать следы на Дону. Настоящая же казна была в третьем обозе, том самом, что покружив по окрестностям, вернулся в Сечь, где золото перепрятали, затопив в тайном месте. Расчёт был на то, что не обнаружив казны в разорённой Сечи и прознав об ушедших обозах – шила-то в мешке не утаишь, особенно, если оно золотое – не будут искать царские сыщики казачье золото по протокам Днепра, а кинутся в погоню. Уйдут на Дон, взяв след, а там, Бог даст, потеряют его, решив, что растворился обоз в бесчисленных стадах и табунах кочевников, возвращающихся на зимовку в Крым с приазовских пастбищ.

Важную роль в плане Калнышевского играл запорожский полковник Осип Глыба, кум кошевого атамана, испытанный в битвах товарищ, готовый жизнь отдать за степное братство. Но когда эпидемия чумы, спутав все планы атамана, далеко по обе стороны от границы отогнала кочевья, послал Осип Глыба гонца на Сечь с посланием, что рушится замысел.

Атамана найти не удалось, потому как сразу после сдачи Запорожья, отправили кошевого со свитой, которая больше напоминала конвой, в столицу империи Санкт-Петербург, где он находился теперь под домашним арестом до выяснения всех обстоятельств. Исполняя волю атамана, войсковой есаул наказал Осипу Глыбе с боем прорываться в Крым и оттуда, через Турцию, пробираться в Бессарабию или на Дунай, куда уже переправили спасённую казну разорённого Запорожского Войска и где на жалованных турецким султаном землях пыталась возродиться новая Задунайская Сечь.

Вот только, когда вернулся через несколько недель гонец, некому было уже прорываться. Сгорел от чумы казацкий полковник Осип Глыба и большинство его запорожцев. Растворился в донской степи «золотой» обоз, исполняя свой последний долг, не подозревая, что никакого золота в нём нет. Лишь засада Фёдора Немцова ожидала всякого в вымершем казачьем становище у брода на границе запорожских и донских земель. На всех дорогах открыто стояли заставы хитрого сыщика, кроме той, что вела к броду через Кальмиус. Вот так и пожаловал гонец прямо в объятия Фёдора Глебовича. Ну а дальше дыба и пыточных дел мастера – в команде Немцова были не только академики – сделали своё дело: выпытали из гонца всё, что тот знал, после чего повесили как изменника в крепости Св. Дмитрия Ростовского, и дело с концом.

Получив доказательства измены, старого атамана сослали на Соловки, где он умер лишь спустя 26 лет заточения. Экспедиция Фёдора Немцова завершилась, и как сложилась дальнейшая его карьера в Тайной экспедиции сейчас не ведомо, ведь академик Гюльденштедт об этом в своём дневнике не писал.

Не ведомо и то, где казаки Динского куреня схоронили, как они считали, войсковую казну. Скорее всего, на самом деле где-то в урочище Темерника, раз скарбник Семён, он же брат Симон, всю свою долгую жизнь хранил верность этому месту. Некому было сменить его караул, и о нём тоже никто ничего бы не узнал, если бы татуированная карта верного казначея не взбудоражила искателей казачьих сокровищ после его смерти.