Текст книги "Выйти замуж за Микки Мауса"

_{* * *}

Почему место для армянского монастыря Сурб-Хач выбрали напротив небольшого острова на берегу Темерника, сейчас уже точно и не скажешь. С одной стороны, дикие в то время приграничные степи уже ощетинились от набегов кочевников русскими крепостями и их заселение было лишь вопросом времени. С другой стороны, безлюдное, но красивое место на высоком холме над лесистым урочищем Темерника, идеально подходило под монастырскую «пустынь». «Красота, безусловно, важна, – пояснял Златке дядя Рубик. – Но чистая питьевая вода и бесплатные стройматериалы – лес и камень – столь редкие и дорогие в донской степи, наверняка, сыграли определяющую роль».

Монастырь отстраивался довольно долго, силами одних монастырских братьев и послушников, которые добывали камень здесь же, в каменоломнях у основания холма, который так кстати оказался известковой скалой.

Закладывали Сурб-Хач, когда первая волна армянских переселенцев уже перебралась на Дон, унеся из Крыма свою главную святыню – камень Хачкар. А вот место для него, под главный монастырский храм, нашли задолго до того. Ещё в 1775 году изначально планировался массовый исход армян, но эпидемия чумы, что полтора года бушевала в донских степях, сдвинула сроки.

Сдвинуть же планы Екатерины Великой никакая чума была ни в силах. Только что, в 1774 году закончилась очередная война с Турцией, но промежуточных побед уже было мало, Российская империя рвалась к морю, и Крымское ханство, верный вассал Османской империи, должно было пасть первым. Переселение же крымских армян, греков и прочего христианского люда в Россию, решало сразу три задачи: спасало православных единоверцев от неизбежных погромов в случае большой войны; ослабляло экономику ханства, которая традиционно держалась на армянах и греках; и укрепляло пустынные русские границы новыми верноподданными, для которых царица не жалела ни земель, ни налоговых льгот, ни свободы вероисповедания, лишь бы согласились.

Уже осенью 1775 года через Таганрог в крепость Св. Дмитрия Ростовского тайно прибыли первые ходоки из Крыма, уполномоченные армянской общиной и высшим духовенством выбрать на землях предложенных императрицей достойные места для переселения. И хотя чума не щадила и армянских разведчиков – половина из них погибла от страшной болезни – но долг свой они исполнили: места для закладки армянского города, монастыря и пяти сёл, были выбраны и согласованы с российской стороной.

Дольше всего искали место под монастырь. Тогда-то в глухой степи, где-то у Сухого Чалтыря, армянские ходоки и подобрали молодого казака Семёна. Был он очень набожен и утверждал, что только молитва спасла его от чумы, в отличие от товарищей, о которых, впрочем, он больше не сказал ни слова. А ещё, к удивлению армян, мог говорить молодой казак на понятном им крымском диалекте, чем обычно отличались запорожские, а не донские казаки. Эти два его качества очень сгодились в столь богоугодном деле, как поиск места под монастырь. Так и стал молодой казак сначала толмачом (как выяснил во время своих исканий ещё Лусеген Вартанян, это он показал ходокам холм на берегу Темерника), потом послушником нового монастыря, а затем, приняв постриг, прожил в армянском монастыре до глубокой старости под именем брата Симона.

По мнению дяди Рубика, был монах Симон, он же запорожец Семён, одним из тех скарбников-казначеев, что схоронив запорожскую казну и распустив остатки «золотого конвоя», на пустых возах двинулись в обратный путь, заметая следы. Что дальше случилось с ними, достоверно не знал ни дядя Рубик, ни его дед. Скорее всего, догнала под Чалтырем пустой обоз чума, и в пустынной балке пришлось хоронить Семёну своих товарищей. В пользу этой версии говорило то, что не было на найденных останках двух казначеев следов насильственной смерти, а самое главное, подчёркивал Златке дядя Рубик, никто не тронул их золотые дукаты на шнурке, которые стоили тогда целое состояние. Да и шестёрка волов, которых пристрелили, скрывая следы, на дне балки, тоже стоила немало денег.

Чем закончилась экспедиция Фёдора Глебовича Немцова и когда вернулся он в Тайную канцелярию, выяснить не удалось, хотя и была у дяди Рубика одна зацепка, которую он долго пытался распутать. В датированных ещё 1879 годом «Записках императорского одесскаго общества истории и древностей» нашёл краевед Вартанян любопытное упоминание:

«…Пѣрвымъ ученымъ лицомъ, отправленнымъ в Новороссію въ составѣ команды гвардіи капитана Немцова, является трудолюбивый акадѣмикъ Iоганъ Гюльдѣнштѣдтъ, со всѣми офиціальными рѣкомендаціями мѣстнымъ начальствамъ. Нѣ смотря на новость прѣдприятія и мѣстные затрудненія въ малозаселенномъ крае почти полудикими житѣлями, порученное дѣло отважному акадѣмику и его спутникамъ, было исполнено жѣланным образом…»

Имелась в этих «Записках» ещё и отсылка на путевые записки академика Гюльденштедта «Reiseaufzeichnungen nach Sueden Russisches Kaiserreichs im Jahre 1775»1919
  «Reiseaufzeichnungen nach Sueden Russisches Kaiserreichs im Jahre 1775» (нем.) – «Дневник путешествия на юг Российской империи в 1775 г.»; прижизненное издание путевых заметок Иоганна Гюльденштедта на немецком языке.


[Закрыть], но как ни пытался Рубен Эдуардович Вартанян найти этот дневник в российских архивах, ему это так и не удалось.

_{* * *}

– …Подожди, Злат, – нетерпеливо перебил Миха её рассказ, – если казну так и не нашли, то что тогда значит эта запись: «Порученное дело исполнено желанным образом»? Что исполнено? И вообще, зачем было посылать академика в ту погоню вместе с сыщиками, нелогично как-то?

– Не знаю, Миша, – ответила Злата, – и уже никто не узнает. Ну, если только дневники эти вдруг всплывут, но это вряд ли, если дядя Рубик их не нашёл, значит, уже никто не найдёт. А насчёт погони…

Она мечтательно заулыбалась и грустно сказала:

– Знаешь, дядя Рубик тебе на это мог бы ответить вопросом на вопрос: а зачем Наполеон в свои египетские походы брал учёных? Время, наверное, такое было, зуд первооткрывательства и авантюризм уживались с чисто прагматичными делами – описать новые владения, которыми на глазах прирастали империи… Дядя Рубик сейчас бы, наверняка, сказал: «Кто знает, кто знает, деточка…», и обязательно бы придумал, как было на самом деле…

– Кстати, – встрепенулась она от мысли, что вдруг пришла ей в голову, – был ведь уже один лжеобоз, на который потратили кучу времени, доставляя его в столицу. Так вот, академик Гюльденштедт (язык сломаешь, пока фамилию выговоришь) вполне мог быть тем экспертом, который должен был вскрыть сокровища и на месте подтвердить их подлинность… Как думаешь?

– Деточка моя, – передразнивая, рассмеялся Миха, – я думаю о том, почему фамилия академика – Золотой город – таким удивительным образом совпадает не только с предметом поиска, но и с именем девушки, которая всё это мне рассказывает. Подобное притягивается подобным? – смеялся он.

_{* * *}

После разбойного нападения на Сурб-Хач в народе ходило столько небылиц про старца Симона, что Лусегену Вартаняну пришлось немало потрудиться, отделяя зёрна от плевел. Из отрывочных материалов следствия, скудного монастырского архива и многочисленных бесед с монахами удалось тогда выяснить, что хоть и прожил старец Симон в монастыре долгую праведную жизнь – больше 55 лет – но умер трагически незадолго до нападения на обитель.

Раз в году, даже в преклонном возрасте, покидал Симон свою келью и пешком отправлялся куда-то на северо-запад от монастыря. Скорее всего, полагал Вартанян, отчитывать заупокойную на могиле товарищей, которых он сам и похоронил. Но из последнего паломничества привезли умирающего старца в монастырь чалтырьские селяне. Волчица, натаскивая свой выводок, не добила израненную нападением в балке добычу, давала гнать жертву молодняку, только потому и отбился старый монах, наткнувшись на людей. Но, израненный, мучился брат Симон недолго и после исповеди настоятелю почил, завещав монастырю монету на кожаном шнурке – золотой дукат с неровно пробитой дыркой. А когда обмывали усопшего, под грубой монашеской власяницей2020
  Власяни́ца (церков.-слав.) – часть монашеского одеяния; длинная грубая рубашка из овечьей или козьей шерсти, которую носили на голом теле для укрощения плоти, дабы жёсткая шерсть постоянно напоминала монаху о терпении и смирении.


[Закрыть], которую он никогда не снимал, на спине старца обнаружили старую татуировку с запорожским трезубцем, отдалённо напоминающую то ли карту, то ли профиль женской головки. Настоятель распорядился срисовать непонятную татуировку и так увлёкся разгадыванием её тайны, что информация о загадочной карте распространилась за стены монастыря и послужила причиной злодейского убийства самого настоятеля.

_{* * *}

– Только не говори, что эта карта у тебя, – так изумлённо смотрел на Златку Миха, что настала её очередь смеяться.

– Сейчас у меня. Ну, что ты смотришь так, дома она у меня. Раньше была у дяди Рубика.

– А у него откуда? – по журналистской привычке пытался сразу сложить всю мозаику Миха. – Ты же перед этим говорила, что пропала карта после революции, что спёр её вместе с третьей монетой один из компаньонов Лусегена Вартаняна, или я что-то перепутал?

– Насчёт карты всё правильно, Миша, тут ты ничего не перепутал. Пропала карта в 1917-м, но ведь в 1943-м снова появилась вместе с румынами, забыл что ли? – терпеливо напомнила Злата. – Правда, откуда она у них взялась, я понятия не имею. Может, компаньон тот бежал в Румынию, кто знает… – пожала она плечами. – А вот третья монета никуда не пропадала, она и сейчас в целости и сохранности, её дядя Рубик своей сестре тёте Томе завещал.

– Подожди… помню я про румын. Расстреляли их немцы, карту, наверняка, к делу подшили. А дальше?

– А дальше порядок во всём у немцев… Не спешил бы ты, Мишка, и не перебивал меня, – морщилась Златка, но снова терпеливо поясняла. – К делу-то они карту подшили, но перед этим нашли Эдуарда Вартаняна, отца дяди Рубика, они ведь все краеведы потомственные, Эдуард Лусегенович тогда городским архивом заведовал и не успел эвакуироваться. Немцы поручили ему провести экспертизу карты и подсвечников, что румыны из храма украли. Никто не знает, что он им там написал в своей экспертизе, но украдкой срисовать карту Эдуарду Вартаняну удалось. Пропал он, правда, когда наши Ростов освобождали. Бомбили тогда сильно, дядя Рубик рассказывал, как они под завалами искали отца, так и не нашли. Но карта вернулась в их семейную коллекцию. Удивительно, да?

– Да уж… Накручено всё так, что и не верится… – согласился Миха.

– Ну что ты хочешь, Миша, – Злата мельком глянула на часы, – я тебе тут в полтора часа пытаюсь впихнуть историю, которую несколько поколений старались распутать, по крупицам собирая… Конечно, невероятная история…

– А ты смешной, Мишка, – вдруг рассмеялась она. – Тому, что где-то под боком тонна золота закопана, даже не удивился, а в истории с картой – засомневался. Где логика?

– Да меня всё удивляет, – признался он. – Не будь этих монет, – снова взял он в руки оловянный немецкий портсигар с крестом и в который уже раз бережно достал из него два золотых дуката, – я бы, наверное, тебе не поверил… А карту ты мне когда покажешь?

– Да хоть сейчас, – снова удивила его Златка, – если мой ноутбук подашь, – кивнула она в сторону стола, довольная произведённым эффектом, – то сканированную копию прямо сейчас посмотрим…

Миха вскочил с кровати за ноутбуком, принёс его Златке и уселся рядом в нетерпеливом ожидании.

– Эх, какая статья вышла бы про всё это… – нарочно поддразнил он Златку, пока грузился компьютер. – Да у меня бы её все редакции с руками оторвали бы…

– Ага… Тогда и я тебе что-нибудь точно оторву, – пригрозила Златка.

– Да шучу я, шучу!

– Ну-ка, быстро клянись, что никому про запорожское золото не расскажешь!

– Морем клянусь, что я тебе подарил, – смеясь, поцеловал он её в плечо, заглядывая через него в экран ноутбука.

– Ух ты! Карта же на немецком бланке нарисована, – заметил Миха. – Смотри, сверху орёл со свастикой в лапах.

– А этой карте, вообще, на орлов везёт, – усмехнулась Златка. – Как говорил дядя Рубик, первая карта, ну та, которую с татуировки срисовали, была на гербовой бумаге сделана с водяными знаками – двуглавыми орлами царскими. Другой, наверное, просто не было в монастыре, вот настоятель и дал официальную бумагу, которую для переписки хранил… Ну и немецкий орёл из той же серии – что было под рукой, на то, видимо, и срисовали карту.

– Здорово! – восхитился Миха. – Это же ещё одно доказательство после монет! Любая экспертиза подтвердит, что фашистский бланк настоящий.

– Наверняка подтвердит, – нехотя согласилась Златка, – вот только мне экспертизы эти не нужны.

– А что тебе нужно? – осторожно спросил Миха.

– Золото, – прямо ответила она. – Мне нужно всё это золото. И я его обязательно найду! Я просто обязана теперь всё завершить…

Но в который уже раз она невольно подумала о том, что дядя Рубик не оставил ей возможности выбирать своей неожиданной смертью, своим последним письмом-завещанием, про которое она даже сейчас не могла рассказать Михе, как бы ей не хотелось этого. И эти слова, которые она повторяла как мантру: «…Неважно, сможем ли мы им помешать, важно, что мы не можем этого не делать. Ты не одна, поверь, но всё теперь в твоих руках. И если их сможет остановить запорожское золото, пусть оно их остановит…».

– …А ты мне поможешь. Да, Миша?

_{* * *}

Карта всегда была плохим советчиком искателям запорожского золота. В конце концов, у Лусегена Вартаняна оригинал этой карты хранился много-много лет до самой революции, но разгадать её он так и не смог. А всё потому, что хитро была составлена та карта. Все сходились на том, что нанесены на ней русла больших рек – Дона и Темерника – и речушек поменьше, типа Кизитеринки и других. Одни речки впадали в другие, образуя причудливый треугольник, в дальнем углу которого находился запорожский трезубец, а в другом – копьё. Извилистое русло Темерника, при определённом ракурсе похожее на человеческий профиль, придавало карте неуловимое сходство с женской головкой, что, несомненно, добавляло в эту историю лишнюю долю романтики, но вот с разгадкой явно не помогало.

Первые попытки расшифровать карту сводились, как правило, к тому, что пытались наложить её на план местности, но это ни к чему не приводило. Русла рек за столетия менялись, Ростов разрастался, сжимая и спрямляя набережными Дон; судоходный когда-то Темерник и вовсе местами загнали в трубы; Кизитеринка превратилась в мутный ручей, многочисленные балки-речки в городе уже давно засыпали, а в пригородах – распахали под сельхозугодия.

Поэтому-то дядя Рубик, методом проб и ошибок повторив все попытки своих предшественников, стал искать разгадку иначе. Лишь двум точкам на карте, считал он, можно доверять, потому как совершенно точно не изменились они – это место впадения Темерника в Дон (ведь город сразу опутал Портовой, Береговой и другими улицами удобные пристани в устье Темерника), а также Сурб-Хач (так как сохранился не только холм на вершине древней известковой скалы, но и маленький остров у его подножия).

Ключом к разгадке, наверняка, были трезубец и копьё в разных углах «треугольника». И если продолжить линии копья и трезубца, обнаружил дядя Рубик, то пересекались они не просто «на носу» того профиля, что срисовала чья-то рука с извилистой речки, а именно там, где сейчас стоял храм монастыря Сурб-Хач. Ну, или на острове, масштаб карты не позволял уточнить такие тонкости.

Все эти игры разума косвенно подтверждал давно известный факт, что место под монастырь нашёл будущий монах Симон. И если верны были монастырские предания на этот счёт, то выходило, что не только прятался от погони в монастыре казначей Семён, но и всю свою долгую жизнь охранял скарбник войсковую казну, сведя воедино верность Богу и присягу товариществу.

Где конкретно следовало искать запорожскую казну, в Сурб-Хаче или на острове, дядя Рубик сомневался, но предпочтение отдавал острову. Хотя соглашался, что вполне могли наткнуться казначеи на естественную пещеру в известковой скале, что выходила на поверхность у подножия холма в урочище Темерника и в спешке лучшее место для схрона придумать сложно. Но вряд ли тогда стал бы так рисковать выживший казначей, предлагая это место для монастыря, ведь добывая камень в катакомбах, могли наткнуться строители на тайник. А вот маленький остров, который всё время на виду и за которым так удобно присматривать сверху, живо напоминал малую Хортицу, полузатопленный запорожский остров на Днепре, где испокон веку прятали в воде войсковые сокровища скарбники, поднаторев в подводных схронах и тайниках.

_{* * *}

– Вот, оказывается, для чего тебе остров был нужен… – задумчиво протянул Миха. – А я думал, что мы трамплин для «Архиблэка» всерьёз строим… Сольный концерт в День города, да ещё и на собственной площадке, это реально круто…

– Ты что, расстроился, глупый?! – верхом забралась к нему на колени Златка и обняла за шею. – Всё всерьёз, Мишка. Ты разве ещё не понял, что у меня всё всерьёз? Мы и золото поищем, и «Архиостров» построим. Да у нас ещё такой трамплин выйдет, что взлетим выше неба, – заразительно смеялась она.

– Ну а если нет на острове никакого золота, – поддаваясь, улыбнулся он, – что тогда делать будем?

– Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе… Да какая разница, Мишка, если мы вместе лететь туда собрались?! – хохотала она.

– Ну, для меня есть разница, – признался Миха, – между золотом на острове и Златой на «Архиострове», я бы не задумываясь, выбрал тебя.

Они сидели на кровати, Миха одной рукой опирался для равновесия, а другой держал за талию Златку, которая, сидя у него верхом на коленях, обнимала его за шею.

– Сомнительный комплимент вышел, – плохо скрывая удовольствие, сказала она и, не сдержавшись, звонко чмокнула его в нос. – Лучше синица в руках, чем журавль в небе, да? – нарочито хмурилась она. – Ну и кого ты сейчас синицей назвал?

– Нет-нет-нет! – смеясь, отпустил он её и развёл в стороны обе руки. – Вот они руки-то – ты мой журавль в небе!

– Ну, если синица – это золото, значит оно уже почти у нас… – и неожиданно, мягко подтолкнула в плечи, повалив его. – Мне это подходит, Мишенька… – склонилась она сверху, щекоча волосами, чуть касаясь губами, покрывая легчайшими поцелуями его лицо.

«Я люблю её», – думал он, нежно блуждая руками по её спине…

«Мой мальчик из сна», – так же молча отвечала она, мягко двигаясь ему навстречу…

Его пальцы искали её руки, когда у неё задрожали ресницы… И в одну секунду пересохли губы, что только шептали имя… И побелели костяшки переплетённых пальцев, когда отталкивалась она от его рук… Туда, где исчезала детская мечта про Микки Мауса, растворяясь в этом мальчике из сна…

_{Глава 9.}
К-Вантовая механика

«Каменные лица Ростова»

_{* * *}

Я могу часами чесать голову,

Доставая из волос обрывки фраз.

Пережёвывать, переваривать.

И так много-много раз…

Но мчусь я к берегам родных дворов,

Где жизнь прошла и много ещё будет…

Где долго пас меня пастух своих коров

Тот Микки Маус, что рисует карты

наших судеб…

Like [delete]

Comments [delete]

Share [delete]

_{* * *}

– Салют, Сашка, это я… Соскучился, поди?

Нельзя сказать, что Злата сильно переживала или заранее подбирала слова, чтобы начать разговор, перед тем как решила позвонить Рыжему. Совсем нет. Как-то незаметно перегорел в топке захлестнувших её эмоций весь негатив, то ощущение вины, и те обиды, что ярко вспыхнув, накалили до предела чувства и… сами сгорели, став расходным материалом для рождения чего-то нового, несомненно, более важного для неё. Но когда сгорают большие обиды, на себя ли из-за друзей или на друзей из-за себя, неважно, порой появляется то чувство столь лёгкого отчуждения, что позволяет тебе ещё долго любить и считать настоящим другом того, кто только что им был. И ты любишь и дружишь, но уже всё не так, и все не те, и ты не тот, и горделивые слова – «мой настоящий друг» – уже ранят потерей и превращаются в грустную эпитафию.

Но Златке ещё только предстояло отравиться той грустью, а может и миновало бы это её, некоторым ведь везёт, потому и бросила, не задумываясь, в обычной своей смешливой манере: «Соскучился, поди?».

– Да, есть немного, – признался Сашка. – Привет, пропащая!

– Ну и позвонил бы тогда, раз соскучился, – улыбалась она. – И не пропащая я вовсе. Встретиться вот хочу, ты как?

– Я только рад, зачем спрашиваешь?

– Тогда я заеду к тебе часика через два, ладно? Ты дома будешь?

– Да, конечно, приезжай, я тебя давно жду.

– Саша, я хотела свои бумажки забрать… – не могла не сказать Злата. – Планы местности, чертежи, ну и всё остальное… Они же у тебя, да? – слишком осторожно спросила она.

– Да, у меня. Я всё забрал с «Лунина», как ты и просила, – слишком быстро ответил Рыжий. – Всё в целости и сохранности, не переживай.

И после этого он тоже невольно стал слишком аккуратен в словах и интонациях. Да и она, споткнувшись на первой же неловкой паузе, слишком быстро свернула разговор. Не миновало.

– Злат, может, всё-таки отменим такси, и я сам отвезу тебя на Портовую? – настаивал Миха.

– Да не, Миш, я справлюсь, – натягивала она на себя свои тесные джинсы. – Ф-фух… Упаришься, пока втиснешься…

– И охота тебе потом одной возвращаться, ты ведь говорила, что там много всяких бумаг? Я бы помог перевезти, быстро бы управились, – предложил он, наблюдая за её перемещениями вдоль гардероба.

– Не хочу быстро, – непонятно ответила она, скептически рассматривая, что бы такого надеть и, перебирая вешалки, остановилась на белой футболке.

– Не заморачиваться – не получится, – совсем не смущаясь, Златка стянула через голову домашний топик, в котором ходила по квартире, совершенно бесхитростно обнажив грудь.

– Без архитектурных планов местности я эскиз точный не сделаю… – задумчиво пояснила она, надевая новую футболку. – Да и не нужно мне весь архив сюда тащить, выберу самое необходимое, остальное дома оставлю. В крайнем случае, Рыжий поможет от своего подъезда к моему перетащить. Справлюсь, Мишка, не переживай… – уже крутилась она перед зеркалом, заправляя в джинсы его шотландский ремень с грубо выбитым чертополохом на бляхе. – А ничего так ремешок твой на мне смотрится, да? Крутецкий, я бы даже сказала, репейник… и чего я раньше его у тебя не конфисковала?!

Тогда он подошёл к ней сзади, обнял и медленно провёл пальцем по выглядывающей полоске тела между ремнем и футболкой:

– А вот я бы с удовольствием конфисковал сейчас эту майку, которую ты так бессовестно быстро надела, – признался он.

– Так ты снова подсматривал?! – расхохоталась она.

А он, глядя через зеркало, лишь нахально обнимал её в ответ, одной рукой задирая футболку, а другой уже касаясь груди.

– Мишка, перестань хулиганить, – остановила она его руки, выскальзывая из объятий, – разговор есть…

Поправив майку, она мельком осмотрела себя в зеркале и смущённо повернулась к нему:

– Мишкин, тут такое дело… – мило потёрлась носом о его нос. – Я сказать тебе хотела… В общем, я, наверное, дома переночую. Понимаешь, тут совсем не в чертежах дело, просто мне одной надо с пацанами во всём разобраться. Ну, я попытаюсь хотя бы… – пожала плечами Златка.

– Да и с мамой давно не виделись, надо бы поболтать с ней, – добавила она. – В общем, так правильно будет. Эскиз я дома доделаю. Надеюсь, пока мама с работы вернётся, управлюсь, ну, чтобы не маньячить ночью над графическим планшетом, – вслух размышляла она. – А завтра утром приеду к полдевятого, нам ведь в девять у Сергеева надо быть. Хорошо? – окончательно всё решив, погладила она его по щеке.

– Да, конечно, – нехотя согласился Миха. – Хоть отдохну от тебя… Может, со списком оборудования разберусь до конца.

– Ой, Мишка, чуть не забыла, ты и мои спецификации по мобильной сцене, что я выбрала, распечатай пожалуйста, а то, наверняка, Сергеев в подробности полезет. Ладно?

– Ну-у-у, даже не знаю, – смирившись, притянул её к себе Миха, – думаю, всё будет зависеть от того, насколько тебе удастся прощальный… – но закончить свою мысль о поцелуе он не успел, так как именно в тот момент зазвонил мобильник Златки.

– Да-да, заказывали такси… – ответила она и переспросила: – Извините, не расслышала, какого цвета «Форд»? Синего? Отлично, уже спускаюсь.

– Мишкин, мне пора, – сообщила она, быстро чмокнула его в щёку, махнула рукой на прощанье: – Пока, хороший мой, не скучай! – Подхватила свою сумку с ноутбуком и ушла, захлопнув за собой дверь.

– Удачный денёк, ничего не скажешь… – пробормотал ей вслед Миха, расстроено крутя ручку английского замка, запирая дверь.

Но буквально через минуту зазвонил его телефон.

– Миш, это я, – звонила Златка, выходя из подъезда, – да совсем забыла спросить, я ещё хочу завтра к дяде Рубику съездить на кладбище, ты со мной поедешь?

– Конечно поеду, – ответил Миха.

– Ну, тогда сразу после Сергеева и махнём. У дяди Рубика сорок дней завтра, – пояснила Злата, – мне обязательно там надо быть.