Текст книги "Россия после кризиса"

Россия после кризиса: проблемы

Перенесемся в июнь 2009 года, на XIII Петербургский международный экономический форум. Официальные приемы уже, конечно, не так роскошны, как годом раньше, настроение несколько менее праздничное, однако обстановка весьма далека от паники осени 2008-го. Названия сессий так или иначе перекликаются с обычными темами подавляющего большинства всемирных конференций: кризис, глобализация, новая финансовая архитектура.

Как правило, самой интересной частью такого рода форумов бывают речи, произносимые основными докладчиками на пленарном заседании. Естественно, больше всего ждали выступления президента Дмитрия Медведева. Он сказал, во-первых, что экономические решения, принятые в рамках антикризисной стратегии в 2008 году, оказались правильными и эффективными. Во-вторых, что Россия по-прежнему выступает за реформу международной финансовой архитектуры, усовершенствование системы мирового финансового регулирования, наделение широкими полномочиями международных финансовых институтов, создание резервных валют в качестве альтернативы доллару. И наконец, Медведев заклеймил политику протекционизма и поддержал снижение налогов в качестве одной из мер по стимулированию экономического роста.

Однако ключевым событием форума стало заседание на тему «Какой будет цена на нефть?», возглавлявшееся вице-премьером Игорем Сечиным. Его участникам было (среди прочего) предложено, воспользовавшись электронными пультами, ответить на вопрос, вынесенный в название сессии. Большинство руководителей глобальных энергетических компаний проголосовали за ценовой диапазон 70–80 долларов за баррель. Скорее всего, именно на «сценарий 70–80» и надеется сейчас российское правительство. Сразу после кризиса цена на нефть вновь поднялась до 70 долларов за баррель и до конца 2009 года оставалась в пределах 70–80 долларов.

Возвращение цен на нефть на прежний высокий уровень имеет очень большое значение для российской экономики: участники рынка сочли, что мировой кризис позади, спрос на это сырье повысился и Россия вернулась к прежним темпам экономического роста. Опыт 2009 года показывает, что российская экономика по-прежнему остается частью мировой экономики. Россия «выиграла пари»: цены на нефть выросли – и теперь страна успешно выходит из экономического кризиса. Согласно прогнозам МВФ, среднегодовые темпы экономического роста России (начиная с 2010 года) до 2015 года составят 4,5 процента в год. С другой стороны, в Программе антикризисных мер на 2010 год, принятой 30 декабря 2009 года, правительство признало, что пока проводимая им экономическая политика не позволила осуществить реструктуризацию экономики{23}23
  Министерство экономического развития Российской Федерации. Программа антикризисных мер Правительства Российской Федерации на 2010 год. 30 декабря 2009 года. www.economy.gov.ru.


[Закрыть].

Послекризисный период обещает быть очень сложным. Рост экономики будет замедляться – как по внешним, так и по куда более серьезным внутренним причинам. Замедление экономического роста в масштабах всего мира почти наверняка приведет к тому, что цены на нефть так и не поднимутся до предкризисного уровня. Отметим, что прогнозы о снижении темпов мирового экономического роста звучат вполне правдоподобно, во-первых, поскольку развитым странам придется повысить налоги для возмещения средств, истраченных на поддержку своих экономик во время кризиса, а во-вторых, в связи с наблюдаемым во всем мире ростом антирыночных настроений.

Если события пойдут по менее вероятному сценарию (то есть развитые страны избавятся от долга за счет инфляции), Россия как страна, располагающая резервным фондом, тоже окажется в проигрыше. Таким образом, даже если цены на нефть останутся высокими, исключительно маловероятно, что они достигнут докризисного уровня – а это очень серьезная предпосылка для замедления экономического роста России. Мало того, более жесткое регулирование финансовых рынков во всем мире повысит риск снижения притока инвестиций в развивающиеся страны вообще и в Россию в частности.

Среди внутренних проблем России ключевую роль играет «ресурсное проклятие». Если цены на нефть останутся высокими, Россия, скорее всего, отложит проведение жизненно необходимых экономических реформ. Для дальнейшего экономического роста необходимо создание политико-экономических институтов, которые будут ограничивать полномочия исполнительной власти и обеспечат подлинное верховенство закона, снижение коррупции, усовершенствование системы защиты прав собственности, эффективную и независимую судебную систему, конкурентную среду.

Формирование таких институтов – нелегкая задача для любого общества.

В России же это особенно проблематично, поскольку правящая элита в них не заинтересована – по причине все того же «ресурсного проклятия» (при прочих равных условиях богатые природными ресурсами страны, как правило, демонстрируют менее высокие темпы экономического роста){24}24
  Sachs J., Warner A. M. Fundamental Sources of Long-Run Growth // American Economic Review 87. 1997. No. 2. Pp. 184–188.


[Закрыть]. Раньше более низкие темпы развития богатых ресурсами стран объяснялись макроэкономическим эффектом «голландской болезни», однако теперь большинство ученых пришли к мнению, что основным каналом воздействия сырьевой зависимости на долгосрочный экономический рост, как правило, являются политико-экономические институты{25}25
  См. обзор литературы по этому вопросу в: Guriev S., Plekhanov A., Sonin K. Development Based on Commodity Revenues / EBRD Working Paper 108. European Bank for Reconstruction and Development, 2009; и Transition Report 2009: Transition in Crisis? / European Bank for Reconstruction and Development, 2009. Chapter 4.


[Закрыть]. В государстве, богатом полезными ископаемыми, для развития политико-экономических институтов гораздо меньше стимулов, чем в стране, аналогичной по другим экономическим показателям, но не изобилующей природными ресурсами. Эти факторы оказывают негативное влияние на экономическое развитие. Интересно, что, если богатая ресурсами страна уже располагает развитыми институтами, то ресурсного проклятия бояться не стоит.

Как объяснить вышеописанный феномен? Все дело в стимулах. С точки зрения правящей элиты страны с неразвитыми политико-экономическими институтами, преимущества развития институтов, необходимых для экономического роста, никогда не перевесят потери, сопряженные с их формированием. Эффективные политико-экономические институты обусловливают более высокие темпы экономического роста и увеличивают «размер пирога». Но они ограничивают и возможности получения правящей элитой доли ресурсной ренты, стимулируют политическую конкуренцию, а значит – повышают риск замены одной правящей элиты на другую. Как влияет на эти факторы изобилие природных ресурсов? Все очень просто: ресурсная рента снижает заинтересованность в усовершенствовании политико-экономических институтов. В самом деле, чем больше ресурсная рента, тем больше ценится причастность к правящим кругам. Кроме того, поскольку рост сырьевых отраслей значительно меньше зависит от степени развития таких институтов, то и выгода от них для стран, богатых ресурсами, ниже.

К сожалению, последний факт порождает своего рода порочный круг. Если богатая природными ресурсами страна располагает слаборазвитыми политико-экономическими институтами, то едва ли эти институты когда-нибудь будут усовершенствованы, а стало быть, у отраслей, не связанных с разработкой природных ресурсов, шансы на развитие очень низки. Более того, чем выше цены на нефть, тем меньше остается стимулов развивать эти институты.

На рис. 1.5 представлена динамика изменения шести показателей качества государственного управления во время второго президентского правления Бориса Ельцина и двух президентских сроков Путина. На рисунке ясно видна тенденция к снижению качества политико-экономических институтов во время второго президентства Путина (2004–2008 годы), когда цены на нефть достигли рекордно высоких значений.

Рис. 1.5 Динамика изменения шести показателей государственного управления во время второго срока президентства Бориса Ельцина (1996–2000 гг.), первого (2000–2004 гг.) и второго (2004–2008 гг.) сроков президентства Владимира Путина

Примечание: все показатели нормируются следующим образом: среднемировой показатель принимается за 0, а среднеквадратичное отклонение – за 1.

Источник: World Bank Institute’s Governance Indicators Project.

В послекризисной России сырьевая зависимость усугубляется двумя факторами. Во-первых, в связи с масштабной ренационализацией, проводящейся с 2004 года, государственные компании снова получили контроль над командными высотами экономики. В отличие от частного бизнеса, госкомпании не заинтересованы в развитии современных институтов, защищающих частную собственность и обеспечивающих верховенство закона. Во-вторых, высокий уровень социального неравенства ведет к тому, что большинство населения предпочитает идею перераспределения доходов развитию частного предпринимательства.

Российская элита прекрасно отдает себе отчет во всех этих проблемах{26}26
  Гуриев С., Федюкин И. Вызовы 2020: взгляд российского бизнеса. М.: Российская экономическая школа, 2008.


[Закрыть]. И все же желание выбраться из ресурсной ловушки отступает перед необычайной привлекательностью сырьевой ренты.

Социальное неравенство и коррупция – тоже существенные препятствия на пути развития. Несмотря на экономические достижения последних лет, оба этих фактора по-прежнему исключительно значимы. Россияне отлично понимают, что далеко не каждый может занять высокую руководящую должность, и это подрывает их веру в капиталистическую экономику, а значит, они не поддерживают укрепление прав частной собственности. Большинство россиян полагают, что высокое благосостояние может быть лишь следствием криминальной деятельности и наличия политических связей. Лишь 20 процентов верят, что для достижения богатства необходимы личные таланты{27}27
  Мы опираемся на данные опроса, проведенного Европейским банком реконструкции и развития (ЕБРР), приведенные в: Denisova I., Eller M., Zhuravskaya E. What Do Russians Think about Transition? // Economics of Transition (готовится к печати в 2010 году).


[Закрыть]. Такое отношение лишь укрепляет сложившееся положение вещей. Численность российского среднего класса относительно мала, интеллектуальная и деловая элита еще малочисленнее, остальные же не рискуют заводить собственный бизнес и не поддерживают экономико-политическую либерализацию. Согласно данным того же опроса, лишь 36 процентов россиян поддерживают демократию, а рыночные реформы – только 28 процентов. По обоим показателям Россия значительно отстает от других развивающихся стран.

Вторая серьезная помеха экономическому росту – коррупция: 40 процентов российских фирм утверждают, что неофициальные выплаты для них – дело привычное. Еще примерно столько же компаний называют коррупцию одной из главных проблем бизнеса{28}28
  Business Environment and Enterprise Performance Survey. Всемирный банк и ЕБРР. www.ebrd.com.


[Закрыть]. В отличие от других стран с переходной экономикой, в России экономический рост не повлек за собой снижения коррупции – она по-прежнему остается на том же уровне, что и в странах, подушевой доход которых в четыре раза меньше российского. Одна из причин этого заключается в том, что бюрократия, чьи позиции в России исключительно сильны, теряет от экономической либерализации слишком много. Еще более важной представляется практическая невозможность борьбы с коррупцией в отсутствие политической конкуренции, свободных средств массовой информации и эффективного гражданского общества.

С этими двумя помехами непосредственно связана еще одна – чрезмерное регулирование экономики, замедляющее процесс «созидательного разрушения». Этот термин ввел в употребление австрийский экономист Йозеф Шумпетер (1883–1950). Экономика, как показал Шумпетер, может сохранять жизнеспособность и развиваться только при условии уничтожения старых компаний, методов ведения бизнеса и идей, на место которых приходят новые – более эффективные и доходные.

Во время кризисов темпы самоочищения экономики значительно возрастают, что заставляет убыточные компании вставать на защиту своих позиций. Политики и лоббисты не жалеют сил для сохранения «динозавров» – под лозунгом помощи «реальному сектору» или спасения заслуженных ветеранов, ставших символами отечественной промышленности (таких, как АвтоВАЗ в России или General Motors – в Америке). Случается, что представители «старой экономики» выигрывают битву за государственные ресурсы или защиту от конкуренции. Однако их победа означает поражение всех остальных. Искусственная поддержка неэффективных компаний, имеющих политическое влияние, возможна только за счет денег налогоплательщиков и конкурентов. Объемные денежные вливания в нерентабельные фирмы, обреченные на банкротство или ликвидацию, отбрасывают экономику на много лет назад.

Возведение барьеров на пути созидательного разрушения дорого обходится экономике и обществу. Филипп Агийон и Питер Хауит (создатели современной версии концепции Шумпетера – экономической теории эндогенного роста) демонстрируют это, сравнивая Европу – с ее высокими барьерами для входа на рынок и мерами по защите занятости – с Америкой, где барьеры для бизнеса не столь высоки{29}29
  Aghion P., Howitt P. Appropriate Growth Policy: A Unifying Framework // Journal of the European Economic Association 4. 2006. April – May. Pp. 269–314.


[Закрыть]. Около 50 процентов всей новой фармацевтической продукции США производится компаниями, образованными меньше 10 лет назад; в Европе тот же показатель составляет лишь 10 процентов; 12 процентов крупнейших американских компаний были созданы в течение последних 20 лет, в Европе – только 4 процента. В недавно опубликованном обзоре эмпирических исследований эффективности созидательного разрушения специалист по макроэкономике Рикардо Кабальеро приходит к заключению, что в долгосрочной перспективе на механизм Шумпетера приходится 50 процентов роста производительности{30}30
  Caballero R. J. Creative Destruction / New Palgrave Dictionary of Economics, 2nd ed., ed. Steven N. Durlauf and Lawrence E. Blume. Palgrave MacMillan, 2008.


[Закрыть]. Кроме того, он исследовал рост производительности в 60 странах и влияние на этот рост механизмов социальной защиты (таких, например, как барьеры для увольнения сотрудников) и пришел к выводу, что в странах с избыточной социальной защитой темпы роста производительности на 0,9–1,2 процента ниже, чем там, где эта защита не столь сильна.

Важно отметить, что после кризиса в странах с чрезмерно высоким уровнем регулирования темпы роста были на 30 процентов ниже. Еще один значительный аспект самоочищения экономики – свободная международная торговля, характеризующаяся отсутствием серьезных торговых ограничений и низкими пошлинами. Так, в секторах, где таможенные тарифы были значительно снижены благодаря соглашению о свободной торговле между Канадой и США, производительность возросла на 15 процентов – отчасти в результате сокращения малопродуктивных рабочих мест, составившего 12 процентов от общего числа занятых сотрудников.

Теория Шумпетера имеет особое значение и для России. В советское время механизмы конкуренции и созидательного уничтожения практически не работали. Результатом в конечном итоге явилось полное банкротство Советского Союза. Проблема ограничения созидательного разрушения усугубляется в России несовершенством законодательства о банкротстве, которое представляет собой серьезное препятствие для работы механизмов самоочищения экономики.

Кризис 1998 года показал, что в отсутствие активного вмешательства со стороны государства российская экономика может относительно быстро вернуться на траекторию роста. Сейчас государство располагает куда более значительными финансовыми ресурсами, чем десять лет назад, и это обстоятельство не только обеспечивает дополнительные возможности, но и создает соблазн пойти по пути протекционизма и интервенционизма, то есть предоставить дешевые кредитные ресурсы крупным и влиятельным компаниям, поддержать национальную промышленность, повысив таможенные пошлины, или вынудить компании создавать избыточные рабочие места. Политики должны помнить, что быстро восстановить экономику после кризиса, так же как и заложить основы долговременного экономического роста, без созидательного разрушения невозможно – и что такое разрушение нужно не ограничивать, а поддерживать.

Стратегические приоритеты для России

Быстрый рост российской экономики после кризиса будет очень сложно обеспечить – во-первых, потому что едва ли можно надеяться на такие же благоприятные внешние условия, как и во время президентского правления Путина, а во-вторых, потому что практически исчезла заинтересованность в реформах. Тем не менее мы считаем уместным и необходимым изложить наше видение этих преобразований – на случай, если на политико-экономическую сцену все же выйдет коалиция реформаторов. Наш список не включает политическую децентрализацию и либерализацию, однако реформы скорее всего дадут старт и этим процессам. Разрубить гордиев узел проблем одним махом, увы, не выйдет, волшебных рецептов модернизации не существует. Большинство мер, которые мы собираемся описать, суть базовые экономические преобразования, осуществление которых приведет к значительному повышению темпов роста российской экономики. Мы хотели бы подчеркнуть, что не собираемся «изобретать велосипед»: очень многие из предлагаемых нами реформ были в списке первоочередных экономических задач еще в 2000 году. Тогдашний план (так называемая «Программа Грефа», названная по имени ее главного автора, бывшего министра экономического развития Германа Грефа) был принят российским правительством в самом начале первого президентского срока Путина в качестве официальной стратегии на 2000–2010 годы, однако большинство его пунктов так и не было выполнено.

На пути осуществления программы Грефа встали проблемы, общие для всех стран, страдающих от сырьевой зависимости. Мы имеем в виду прежде всего ограниченные возможности реформаторов: сторонников преобразований в правительстве мало, а групп, заинтересованных в дележе ресурсной ренты, – много.

Стимулировать реформы можно с помощью двух условий: наличия критической массы заинтересованных сторон и внешней точки опоры. Критическую массу (то есть достаточное количество частных собственников) потенциальных сторонников реформ можно обеспечить двумя основными способами. Первый – приватизация больших компаний. Новоиспеченные собственники будут знать, что их успех напрямую зависит от создания рыночных институтов. В отличие от 1990-х годов, сейчас налицо все условия для приватизации, мало того, она должна обеспечить значительные бюджетные поступления. За последние годы было проведено несколько успешных конкурентных приватизационных торгов и первичных публичных размещений акций (IPO) – включая крупномасштабную приватизацию генерирующих мощностей в рамках реформы электроэнергетического сектора. Эффективность рынка капитала сейчас гораздо выше, а корпоративная отчетность – значительно более информативна, чем в начале 1990-х. Безработица – бич всех сторонников приватизации – не должна стать серьезной проблемой для послекризисной России. Вспомним: перед кризисом главным фактором, ограничивающим экономический рост, был недостаток рабочей силы.

Второй способ создания критической массы сторонников реформ – дальнейшее (и решительное) дерегулирование малого бизнеса, призванное обеспечить его широкое распространение и развитие. Дело в том, что мелкие предприниматели – это самые рьяные поборники принципа конкуренции, прав собственности и обеспечения исполнения контрактов. Как только наберется достаточное количество владельцев малых предприятий, они составят мощное лобби, выступающее против коррупции и грабительского бюрократического регулирования бизнеса.

Обе вышеописанные меры обеспечат создание среднего класса, кровно заинтересованного в продолжении реформ. Очень важно сочетать эти меры с плоской шкалой подоходного налога и регрессивным социальным налогом. Учитывая глубоко укоренившееся в обществе отношение к предпринимательству как к «криминальной», а не законной деятельности, система налогообложения должна быть построена таким образом, чтобы предприниматели были более заинтересованы платить налоги, нежели уклоняться от них, – и тем самым повышать свою социальную легитимность.

Следующим ключевым шагом должен стать поиск внешней опоры для осуществления реформ. Страны Центральной и Восточной Европы, приступая к проведению институциональных изменений, опирались на членство в Европейском союзе. Россия лишена столь надежного якоря. Но даже и вступление во Всемирную торговую организацию (ВТО) и ОЭСР могло бы оказать существенную помощь. Поскольку обе упомянутые организации помогают отстаивать верховенство закона в интересах как отечественных, так и зарубежных инвесторов, именно эту задачу необходимо декларировать и решать в качестве первоочередной.

Двумя другими внешними якорями являются: 1) укрепление рубля и получение им статуса международной резервной валюты и 2) построение в Москве финансового сектора, обладающего конкурентоспособностью на международных рынках. Обе идеи на сегодняшний день могут показаться утопичными, однако при наличии достаточного упорства и терпения в течение продолжительного времени их вполне можно осуществить.

В качестве резервной валюты рубль мог бы пользоваться спросом в связи с тем, что представляет собой неплохое средство защиты от роста цен на нефть. Если бы темпы инфляции рубля были невысокими, а обменный курс – гибким и свободным от политических рисков, многие страны – импортеры нефти охотно приобрели бы рубли или рублевые облигации. Москва естественным образом стала экономической столицей посткоммунистического мира. У нее имеются все предпосылки для того, чтобы стать также и международным финансовым центром – при условии усовершенствования финансового регулирования и инфраструктуры. Реформы, требуемые для достижения обеих вышеуказанных целей, насущно необходимы России и вне этих задач. Обретение внешних якорей нужно для создания механизма внешней оценки успешности этих преобразований.

При наличии таких внешних якорей макроэкономическая политика вырисовалась бы вполне четко. Россия должна двигаться к таргетированию инфляции (при постепенном снижении планируемого уровня) и к плавающему обменному курсу. Но здесь кроется одна серьезная проблема. Планирование уровня инфляции требует наличия функционирующей кривой доходности рубля. А это, в свою очередь, означает, что у России должны быть внутренние займы, что чревато вытеснением заемщиков частного сектора и в конечном итоге – положительными реальными процентными ставками, которых в последнее время в России не было. А ведь при снижении инфляции и положительной реальной процентной ставке сбережения домохозяйств увеличиваются, повышаются стабильность и эффективность финансовых рынков, следствием чего становится снижение стоимости долгосрочного капитала для бизнеса.

Впрочем, таргетирование инфляции сопряжено и с политическими проблемами. Задача осложняется тем, что Центробанк де-факто не обладает полной независимостью от правительства. Добиться ее непросто – но возможно. Назначить независимых членов в Комитет по монетарной политике, который еще только предстоит создать, не сложнее, чем выдвинуть кандидатуры независимых директоров компаний, на 100 процентов принадлежащих государству, – а с последней задачей российское руководство успешно справилось в 2008 и 2009 годах. В конечном итоге оптимизация монетарной политики должна привести к ускорению развития финансовой сферы (за счет снижения инфляции и усовершенствования системы регулирования) и благотворно повлиять на несырьевые отрасли экономики.

Ключевой реформой должна также стать реструктуризация государственных компаний и их последующая приватизация. Российское правительство консолидировало собственность и создало крупные государственные корпорации, зачастую доминирующие в своих отраслях. В экономической литературе можно найти бессчетное количество свидетельств тому, что такие компании менее эффективны, чем частные. Более того, их неэффективность ложится достаточно тяжким бременем на все остальные предприятия, поскольку они оттягивают на себя финансовые и трудовые ресурсы (см. главу 7, где предлагается план реформирования «Газпрома», а также работу Фрибеля и др., в которой представлен план преобразования российских железных дорог по образцу проведенной в Латинской Америке реформы железнодорожной отрасли{31}31
  Friebel G., Guriev S., Pittman R., Shevyakhova E., Tomova A. Railroad Restructuring in Russia and Central and Eastern Europe: One Solution for All Problems? // Transport Reviews 27. 2007. No. 3. Pp. 251–271.


[Закрыть]). Помимо реструктуризации энергетических и транспортных монополий, России необходимо заняться стимулированием прямых зарубежных инвестиций и повышением регулируемых тарифов, чтобы обеспечить рост эффективности энергопотребления.

Есть еще несколько реформ, которые можно отнести к разряду необходимых, но которые требуют высоких финансовых затрат. Первая – реформа армии (см. главу 8). Возможно, кто-то сочтет, что этот вопрос практически никак не соприкасается с экономикой. Такая точка зрения в корне неверна. Нынешняя ситуация, когда комплектация армии производится главным образом за счет призыва, в значительной степени задает социальное расслоение, которое, в свою очередь, является питательной средой для создания и поддержания неравенства доходов и возможностей разных групп населения. Михаил Локшин и Руслан Емцов показывают, что бремя призыва в армию ложится в основном на бедные и менее образованные слои российского общества, в сущности, выливаясь для них в весьма весомый скрытый дополнительный подоходный налог{32}32
  Lokshin M., Yemtsov R. Who Bears the Cost of Russia’s Military Draft? // Economics of Transition 16. 2008. No. 3. Pp. 359–387.


[Закрыть]. Вероятность быть призванным на воинскую службу заметно ниже в городах с населением, превышающим 100 тысяч: у молодого человека из Москвы или Санкт-Петербурга шанс попасть в армию в шесть раз ниже, чем у его сверстника, живущего в сельской местности. Для юношей призывного возраста из самых богатых российских семей вероятность быть призванными составляет лишь 3 процента, из беднейших семей – 20 процентов. Призыв ведь означает не только воинскую службу как таковую, но еще и серьезное изменение дохода семей срочников. Локшин и Емцов оценивают его снижение примерно в 15 процентов. Скорее всего, эта цифра ниже реальных экономических потерь, поскольку при ее расчете не принималось во внимание то обстоятельство, что по возвращении из армии молодой человек начинает трудовую карьеру, не имея того рабочего стажа, который был бы у него без службы в армии, что не может не сказаться на его зарплате. Кроме того, не учитывается тот факт, что воинская служба сопряжена с куда большим риском для жизни и здоровья, нежели мирная жизнь. Вот почему призыв де-факто облагает дополнительным налогом беднейшие слои общества, усугубляя социально-экономическое неравенство в России.

Многие сторонники концепции сохранения статус-кво утверждают, что на сегодняшний день в российской армии фактически служат добровольцы: те, кто не хочет служить, откупаются взятками. Это порочная логика. Во-первых, получается, что статус-кво наказывает тех, кто уважает закон. Во-вторых, взятки, выплачиваемые за уклонение от воинской службы, не достаются государству, а стало быть, не являются источником финансирования армии. В-третьих, в армии «бесплатный» новобранец по умолчанию имеет нулевую «цену», а ведь это заведомо меньше, чем его реальная ценность для общества и экономики. Вывод напрашивается: воинская служба должна строиться на полностью добровольных началах, мужчинам и женщинам, служащим в армии, необходимо выплачивать «рыночную» зарплату – только так можно повысить эффективность армии и оптимизировать распределение ресурсов в обществе.

Еще одна значительная проблема – пенсионная система. Население России становится старше и малочисленнее, что ведет к сокращению количества людей трудоспособного возраста и, соответственно, к уменьшению вклада этих людей в экономику. Если реформы так и не будут осуществляться, то отношение средней пенсии к средней зарплате, согласно прогнозам, к 2030 году уменьшится примерно до 17 процентов. По сравнению с сегодняшними 26 процентами это очень значительное уменьшение, а ведь и нынешняя цифра абсолютно недостаточна{33}33
  Hauner D. Macroeconomic Effects of Pension Reform in Russia / IMF Working Paper WP/08/201. Washington: International Monetary Fund, 2008.


[Закрыть]. Пенсионная реформа, начавшаяся в 2001 году, не справляется со стоящими перед ней задачами. Пенсионный возраст сейчас слишком низок, причем имеется масса факторов, обеспечивающих заинтересованность людей в максимально раннем уходе на пенсию. Необходимым – хотя и болезненным с политической точки зрения – шагом на пути построения полностью финансируемой пенсионной системы было бы повышение пенсионного возраста и снижение заинтересованности людей в раннем уходе на пенсию. Экономическая наука предлагает вполне четкие рецепты создания подобных стимулов.

Но остается вопрос: кто и как будет финансировать все эти преобразования (и другие тоже – реформу образования, например, или здравоохранения). Если проводить их в одной связке с другими реформами, часть затрат может быть покрыта за счет возросших объемов прямых зарубежных инвестиций (при условии, что другие реформы улучшат деловой климат и помогут взять под контроль коррупцию), а также за счет увеличившихся сбережений домохозяйств (если благодаря другим реформам будет оптимизировано функционирование финансового рынка, выстроена консервативная денежная политика и эффективная бюджетная стратегия). Другой путь – зарубежные займы. Эта дверь открыта, поскольку у России практически нет иностранного государственного долга.

Осуществление описанных реформ – процесс болезненный, рискованный и неприятный. Имеется ли какая-то альтернатива модернизации и диверсификации? Можно ли другим способом сократить отставание от развитых стран в уровне доходов за 10–15 лет?

Конечно, легче всего было бы воспользоваться волшебной палочкой – тем более что существует множество «рецептов» ее изготовления. Это и вертикальная промышленная политика, и горизонтальная промышленная политика, и институты развития (список можно продолжить) – однако все они уже были опробованы в течение последнего десятилетия. И что же? Коррупция осталась на прежнем уровне (если не увеличилась), экономика же по-прежнему не диверсифицирована.

Существенное отличие от 1998 года заключается в том, что Россия стала гораздо богаче. С другой стороны, все легкодоступные плоды с нижних веток дерева экономического роста сорваны – не остается ничего иного, кроме как карабкаться выше: приниматься за скучное дело «неизобретения велосипеда», то есть за осуществление экономических реформ. Интересно, что многие из этих реформ уже включены в намеченную правительством Долгосрочную стратегию развития (документ, известный также под названием «Концепция-2020»). Проблема заключается в том, что – ровно так же, как в случае с программой Грефа в 2000 году – «Концепция-2020» может никогда не воплотиться в жизнь. Такое развитие событий было бы равнозначным «инерционному сценарию», обрисованному в Долгосрочной стратегии. Ничего невозможного в подобном исходе нет. Мало того, он как раз представляется наиболее вероятным – учитывая «ресурсное проклятие» и отсутствие заинтересованности в реформах.