Текст книги "Тень Большого брата над Москвой (сборник)"

Было видно, что кто-то много раз наступал огромными сапожищами в эту самую глину. Потому что грязные следы от нее пересекали всю комнату вдоль и поперек.

Но больше всего Воронцова поразил вид треснувшей иконы Божьей Матери, сиротливо валяющейся под ремесленным верстаком. Божья Матерь с разбитым грязными сапогами лицом смотрела на них с жалостью и укором, как будто взывая о возмездии. При этом лик младенца на ее руках вообще превратился в одно сплошное черное месиво.

Увидев раздавленную икону на полу, Вера Александровна в ужасе попятилась назад и начала истово креститься.

– Господи помилуй! Господи помилуй! Прости нас, Пресвятая Дева Мария! Это нам за грехи наши!

Она опустилась на колени и поползла в сторону лежащей иконы. При этом совершенно не обращая внимание на то, что подол ее платья моментально превратился в одну сплошную грязную тряпку. Она бережно подняла икону с пола и начала вытирать рукавом кофточки, продолжая про себя повторять: «Господи помилуй! Господи помилуй!» Долго и любовно протирала лик младенца. После чего бережно прижала икону к груди и заплакала.

– Господи! Ну за что нам такие муки?.. Что мы плохого сделали этим иродам проклятым?..

Виктор Петрович и Тимофеич аккуратно подняли Веру Александровну с пола и усадили на единственный оставшийся целым стул.

Тимофеич долго моргал глазами, озираясь по сторонам. Затем длинно витиевато в сердцах выругался и достал из кармана пачку сигарет.

– Это ж надо, до такого додуматься?! – выдохнул он вместе с клубами табачного дыма. – Чтоб этим иродам – ни дна, ни покрышки! У нас в армии за такие дела за яйца подвешивали! – Он виновато взглянул на Троицкую и только пожал плечами. – Вы уж меня извините – дурацкая привычка старого армейского старшины. Но уж ноги-то им я бы точно повыдергивал! – Он еще раз обвел взглядом обстановку в комнате. – И что мы теперь, Петрович, будем делать? Это ж – форменное хулиганство! Сюда надо милицию вызывать!

Но Воронцов уже набирал номер дежурного по городу.

– Алло! Девушка? Запишите, пожалуйста, вызов для оперативной группы. Меня зовут Виктор Петрович Воронцов. Я – эксперт Государственной Думы. Пусть приедет бригада и зафиксирует разгром детской художественной студии. Мы будем ожидать на месте. Здесь находится руководитель студии, которая даст необходимые показания.

4

Милиция прибыла часа через полтора. И то лишь после нескольких дополнительных звонков в дежурную часть местного ОВД.

До их приезда Вера Александровна несколько раз порывалась наводить в студии порядок. Но ей постоянно объясняли, что именно это го-то сейчас делать и нельзя. Потому что будет нарушена вся картина происшествия. И тогда она просто бродила по разгромленной комнате, пытаясь найти хоть какую-то мало-мальски сохранившуюся детскую поделку.

Уже перед самым приездом оперативной группы в подвальчик заглянули две пожилые женщины и парень лет двадцати пяти.

Увидев полный разгром, женщины в растерянности остановились на пороге, пытаясь сообразить, что здесь произошло. А парень только присвистнул и, едва кивнув присутствующим, бросился к Троицкой.

– Они все-таки это сделали?! Вот сволочи! Я же говорил! Надо было давно нам с ребятами подпалить их чертову управу!

– Ну что ты, Вадик? Зачем же мы должны уподобляться этим нелюдям? – Вера Александровна сокрушенно развела руками и показала взглядом на икону Богородицы, лежащую поверх разбитых ящиков с глиняными поделками. – Видишь? Они даже Матерь Божью не пощадили. У них ничего святого нет за душой…

Парень тихонько приблизился к иконе, несколько раз перекрестился и надолго приложился к ней своим лбом.

В это время на лестнице раздался шум, и в комнату буквально ввалилась целая группа людей. Из них в милицейскую форму был одет лишь один. А трое парней, на шее одного из которых висела профессиональная фотокамера, и девушка с небольшим чемоданчиком в руке больше напоминали компанию загулявшихся по Арбату туристов.

Один из них – самый поджарый и самый, как показалось Воронцову, деловой, сразу с порога начал задавать вопросы.

– Ну, что? Где тут у нас разбойное нападение? Почему в помещение столько людей? Вы кто? – начал он поочередно тыкать пальцем во всех присутствующих. Потом махнул рукой. – Ладно! Сейчас все по порядку запишем! – Затем повернулся к парню с фотокамерой. – Ты давай, Серега, быстренько запечатли мне всю картинку! Чтобы все было, так сказать, наглядненько! А ты, Надюха, давай быстренько откатай со всех отпечатки пальчиков и состряпай протокольчик на задержание! – Увидев недоуменные и слегка испуганные взгляды присутствующих, он весело рассмеялся. – Шучу! По поводу задержания отложим на следующий раз. Но всех присутствующих попрошу ко мне на дачу свидетельских показаний! Кто тут старший? Кто из вас вызывал оперативную группу?

Парень долго осматривался по сторонам, пытаясь найти место для того, чтобы можно было писать протокол. Подошел к полуразбитому верстаку и, прежде чем смахнуть с него все на пол, позвал фотографа.

– Ну-ка, Серж, быстренько запечатли на память эту незабываемую картинку, и мы тут порядочек наведем. А то совсем работать негде. Что же вы так запустили помещеньице-то? Тут даже присесть представителю правоохранительных органов не на что.

– Вы знаете, молодой человек, тут как бы в некотором роде произошел погром! – неожиданно с некоторым вызовом произнесла Вера Александровна. – У меня тут всегда был идеальный порядок. Дети сюда приходили заниматься художественным творчеством. А теперь здесь – вот это…

– Я так понимаю, мадам, что вы и будете здесь за старшего?

– Я вам, молодой человек, не мадам! – вдруг окрысилась на оперативника Троицкая. – Я – член Союза художников! И вы сюда прибыли не на посиделки, как я понимаю, а для того, чтобы раскрыть это гнусное преступление?!

Оперативник, видимо, не ожидал столь резкого отпора со стороны этой пожилой дамы. Он сразу сменил тон и уже более примирительно произнес.

– Так. Давайте-ка все по порядку. Заявление о происшедшем, я так понимаю, будете писать вы? – он кивнул в сторону Троицкой. – Вот вам листок бумаги и ручка. Подробненько опишите все, что произошло. А я пока опрошу остальных свидетелей. Если не возражаете? – он еще раз кивнул в сторону Веры Александровны.

Та сделала ответный примирительный жест и начала пристраиваться на своем стульчике сбоку к верстаку.

Оперативник тем временем еще раз оглядел присутствующих.

– Ну, с кого начнем?

– Наверное, с меня. – Виктор Петрович подошел к верстаку и достал из кармана свое служебное думское удостоверение. – Это я вас вызывал… извините, не знаю, как вас называть: по званию или по имени-отчеству?… Вот мое служебное удостоверение. А вы нам, кстати, пока никаких своих документов не показывали…

– Разве? – удивился парень. Но тут же полез в карман за документом. – Старший оперуполномоченный УВД Центрального административного округа города Москвы, капитан Белов! А это, – он кивнул в сторону остальных членов группы, – сотрудники нашего оперативного управления. Все их имена, звания и должности будут отражены в протоколе осмотра места происшествия. Это вас устраивает?

– Вполне. – Воронцов спрятал удостоверение в карман и начал давать объяснения. – Как вы знаете, товарищ капитан, уже не первый год у нас в стране ведется борьба с детской беспризорностью. На это бросили огромные силы. Об этом постоянно трубят по всем теле и радиоканалам. А воз, как говорится, и ныне там…

– Я попрошу вас поближе к теме! – нетерпеливо перебил его капитан.

– А это – как раз по теме! – настойчиво продолжил Виктор Петрович. – Одни у нас занимаются борьбой с этим страшным социальным злом, а другие эту самую беспризорность плодят! Я уже замучился говорить о том, что детская беспризорность – это явление сугубо социальное! И возникает она не в следствие каких-то непреодолимых обстоятельств, а в следствие преступных действий конкретных российских чиновников. Теперь о конкретном. Мне вот давеча один здешний чиновник, как я думаю, напрямую причастный к этому погрому, – он обвел руками помещение студии, – предложил отправить всех детей… куда бы вы думали?.. – он в упор посмотрел на оперативника.

– И куда же?.. – слегка усмехнулся тот. – По домам, что ли?..

– Нет, дорогой мой! Он предложил отправить всех детей, которые занимались в этой прекрасной художественной студии… на панель! Вот так вот! А потом мы удивляемся, почему у нас растет детская проституция и педофилия!

– Это все понятно. – Вздохнул капитан. – Но все это не по нашей части. Наше дело разбираться с конкретными преступлениями.

– А это что, по-вашему, не конкретное преступление?! – оторвавшись от написания заявления, вмешалась в разговор Троицкая. – Они же нам губят все подрастающее поколение! Мы этого терпеть не будем!

От ее крика капитан даже подскочил на месте.

– С вами, ма…, извиняюсь, гражданка… – он заглянул в шапку ее заявления, чтобы прочесть фамилию, – с вами, гражданка Троицкая, мы побеседуем чуть позже. А сейчас разрешите мне завершить опрос свидетелей. – Он опять повернулся к Воронцову. – Продолжайте, пожалуйста. Только я очень прошу – ближе к теме!

– Хорошо. – Согласился Виктор Петрович. – Если быть совсем близким к теме, то мы хотели бы знать, кто, когда и зачем учинил погром в этой детской студии. Как я понял из объяснений местного главы управы господина Колотова, это, якобы, делала служба судебных приставов. Но ни о каких возможных действиях этой уважаемой службы никто поставлен в известность не был. Как вы знаете, обычно судебные приставы приглашают на исполнение судебного решения все заинтересованные стороны. При этом составляется соответствующий протокол. Если речь идет всего лишь о выселении, то имущество должника передается ему по описи или аккуратно упаковывается и передается третьему лицу на ответственное хранение. Здесь же мы наблюдаем просто погром. Кроме того, дверь студии опечатана не печатью службы судебных приставов, а неким муниципальным учреждением под названием «Наш Арбат». Что такое – этот «Наш Арбат» и какое отношение он имеет к спору между управой «Арбат» и детской студией «Семицветик», никто не знает. Поэтому я прошу вас установить лиц, взломавших двери студии и похитивших принадлежащее ей имущество.

– Скажите, пожалуйста, вы лично общались сегодня с руководством управы «Арбат»?

– Да.

– И они вам лично заявили, что никакого отношения к событиям в этой студии не имеют?

– Совершенно верно.

– То есть, у вас претензий к руководству управы нет?

– Претензии у меня к ним есть! Но они будут высказаны в другом месте и в другое время!

– Это ваше дело. Я говорю о данном конкретном случае.

– По данному конкретному случаю – нет.

– Ну, что же, мы это так и запишем…

Бригада проработала в помещении студии чуть более часа. Опросив всех свидетелей и саму потерпевшую, наделав массу фотоснимков, прихватив с собой образцы раздавленных детских поделок и сорванных с дверей полосок с печатями, они, наконец-то, двинулись к выходу.

Девушка, бережно прижимающая к груди свой чемоданчик с вещественными доказательствами, на прощание подошла к Троицкой и что-то тихонько шепнула ей на ухо. Затем чмокнула ее в щеку и поспешила вверх по лестнице. А капитан Белов подошел вплотную к Виктору Петровичу и широким жестом протянул для прощания руку.

– Спасибо вам, профессор. Я это искренне, от души! Мы ведь не чурбаны какие-то бесчувственные. У нас тоже есть дети. И я постараюсь, конечно, что-нибудь сделать. Но только, боюсь, что наше руководство все равно все это погасит. Уж слишком здесь торчат уши высоко поставленных московских чиновников. Сами понимаете: Арбат – место весьма привлекательное! Здесь каждый квадратный метр стоит огромных денег. – Капитан тяжело перевел дух и добавил. – А на детей им, действительно, глубоко наплевать! Куда, вы говорите, этот здешний глава решил отправить детей из студии? На панель? Ну-ну!.. – он как-то невесело усмехнулся и еще раз протянул Воронцову руку. – Так что мы все желаем вам успехов. Если что, можете на нас с ребятами рассчитывать. Только, так сказать, в личном качестве. Я вот тут вам свой телефончик на всякий случай написал. – Он достал из кармана пиджака свернутую бумажку и вложил Воронцову в руку.

После этого подошел к Троицкой, взял в свои ладони ее руку и поцеловал.

– Не отчаивайтесь, Вера Александровна… Потому что у вас есть ваши талантливые дети… И такие друзья!..

Не дожидаясь ответной реакции, он резко повернулся на месте и быстро выбежал на улицу…

Глава 3
Прозрение

1

Новый учебный год на факультете журналистики всегда начинался торжественно.

Студенты старших курсов уже заранее готовили свой традиционный «капустник», который одновременно являлся и приветствием, и напутствием вновь поступившим товарищам. А новички уже в первые три дня должны были не только познакомиться с распорядком студенческой жизни, но и выпустить первый номер своего «Студенческого вестника» с описанием своих первых впечатлений от пребывания на факультете.

Что касается традиционного «капустника», то проблем, как всегда, никаких не возникло. Уже третьего сентября руководитель агитбригады доложил заместителю декана, что действо готово, и они в любой момент его продемонстрируют.

А вот со «Студенческим вестником» намечался явный провал.

Уже на следующий день после начала учебных занятий и после первого знакомства с «новобранцами» куратор курса в панике прибежала к заместителю декана и сообщила, что снимает с себя всю ответственность за подготовку новичков к посвящению в студенты.

Ворвавшись в кабинет начальника, она только размахивала руками и страшно таращила глаза.

– Да, вы только послушайте, Аркадий Иванович! Они же практически никто даже толком на русском языке разговаривать не могут! И с фамилиями их у меня в голове полный кавардак! Такое впечатление, что я в Турцию переехала! – Она в бессилии развела руками и бухнулась в стоящее у стены кресло. – Я дала одному из них малюсенькую заметку написать…. Про свой район, из которого он приехал… Так он умудрился в одном предложении сразу восемь ошибок сделать!.. Он в слове «генерал» вместо «е» буквы «и» поставил, а «учитель» написал без мягкого знака на конце… Ну что это такое? Это же просто издевательство над нашим великим и могучим! А у него, между прочим, по русскому языку – самые высокие баллы!..

– Погоди, Анюта… – начал ее успокаивать начальник. – Ты не драматизируй ситуацию! Мы же прекрасно знали, кого принимаем. Сама же работала в приемной комиссии…

– Да-а-а… – только протянула в ответ Анюта и безнадежно махнула рукой. – Уж то, что творилось у нас в приемной комиссии, вообще можно с трудом назвать работой! Я последние две недели вообще домой являлась почти в два часа ночи! Устроили нам эти уроды из министерства сумасшедшие деньки! Их бы самих надо было посадить в приемные комиссии и заставить разбираться во всем этом бардаке!.. – Она бросила на стол замдекана папку с материалами по курсу и твердо произнесла. – В общем – так, Аркадий Иванович! Снимайте с меня кураторство над этим курсом! Не буду я с ними работать! Или я вообще уволюсь с факультета! Лучше пойду в какую-нибудь газету… Или, на худой конец, в любое Интернет-издание… Так честнее будет!

Анюта медленно поднялась из кресла, еще раз кинула взгляд на брошенную папку и заторопилась из кабинета.

2

Аркадий Иванович не стал ей вслед ничего говорить. Да и, что он мог сказать в данной ситуации? Он сам уже целую неделю находился на грани нервного срыва. Ни один сентябрь из последних десяти, проработанных им в стенах журфака, еще не начинался для него так нескладно. И он уже тоже начал задумываться над тем, что, может быть, и ему пора опять возвращаться в реальную журналистику.

Тем более, что не все еще, наверное, забыли некогда широко известное имя Аркадия Полосина.

В свое время многие почему-то считали его настоящую фамилию – Полосин – творческим псевдонимом. А друзья по газете даже постоянно подтрунивали: «Ты, брат, какой-то ненасытный! Тебе стандарт небольшой заметки никак не подходит! Обязательно целую полосу подавай!»

Но полосы ему давали довольно редко. Потому что середина 90-х ознаменовалась для журналистики тем, что большую часть изданий стали занимать сводки экономического характера. И социальные проблемы, о которых писал Полосин, как-то отошли на второй план. Зато буйным цветом начали процветать всевозможные совершенно пустые, как считал Аркадий, глянцевые издания и желтая бульварная пресса. Поэтому уже к концу 90-х он полностью созрел к тому, чтобы покинуть реальную журналистику и перейти на преподавательскую работу. Тем более, что тогдашний многолетний и бессменный декан журфака Ясен Засурский неоднократно делал Аркадию предложение перейти к нему на факультет не только преподавателем, но и его заместителем.

Но, все-таки, Аркадий продолжал сомневаться. И лишь, когда его очередную аналитическую статью по проблемам наркомании в России пустили «под нож», дал, наконец-то, Засурскому свое согласие.

События этого лета и наступившей тревожной осени он предвидел давно.

Проблема ЕГЭ привлекла его внимание еще несколько лет назад. Уже тогда особый склад ума журналиста-аналитика подсказал ему, что эта штучка не так безобидна, как это кажется на первый взгляд. Он перелопатил массу литературы и периодики по проблемам тестовых экзаменов и пришел к совершенно твердому убеждению, что тестовая форма оценки знаний абсолютно не приемлема на экзаменах по предметам гуманитарного цикла. Потому что гуманитарные предметы, к которым он относил, в первую очередь, литературу, историю и обществознание, не поддаются формализации и укладыванию в стандартные тесты.

Ну, как, к примеру, можно определить уровень знаний учащегося по истории, если ты не в состоянии собственными ушами услышать его размышлений и почувствовать ход его мыслей?

А литература? Как можно по каким-то чисто формальным признакам определить, понимает ли экзаменуемый всю полноту художественного замысла автора произведения? Или понять, какое эмоциональное воздействие оказало это произведение на молодого, еще неокрепшего человека?

Он, почему-то, представил себе, что так же кто-то будет и его, Полосина, статьи и очерки оценивать не смыслу, заложенному в них, а по форме и количеству знаков препинания.

Года два назад он впервые познакомился со статьями на тему ЕГЭ профессора Воронцова. И понял, что, не смотря на ряд различий во взглядах по другим проблемам педагогики, здесь они являются полными единомышленниками.

И Аркадий Иванович начал действовать. Тем более, что неожиданно получил поддержку в этом деле не только в лице декана журфака Ясена Засурского, который не стеснялся на всех уровнях абсолютно твердо заявлять о полной порочности ЕГЭ, но и в лице ректора университета Виктора Садовничего.

Правда, позицию последнего Полосин так до конца уяснить для себя и не сумел. Ему почему-то порой казалось, что ректор играет в какие-то известные ему одному игры. И нутром старого газетчика он осознавал, что игры эти, рано или поздно, до добра не доведут.

Год назад ситуация усугубилась тем, что старик Засурский неожиданно подал в отставку с поста декана.

Аркадий, да и не только он один, как-то сразу заподозрил, что здесь не все так просто. Потому что журфак для Засурского был и домом, и службой, и семьей. Но для него специально была введена ничего не значащая почетная должность президента факультета, и старик Засурский полностью смирился со своей участью.

Поговаривали, что все это произошло не без влияния извне. Особенно в связи с его острой критикой ЕГЭ.

А кое-кто с уходом Засурского связал и резкое изменение отношения к этой странной аббревиатуре из трех букв и самого ректора Садовничего. Он сразу стал более покладистым и сговорчивым. Похоже, ему был дан некий сигнал. И даже был запущен слух о его перемещении с поста ректора на подобную почетную, но ничего не значащую, должность президента университета. А на его место стали прочить чуть ли не нынешнего министра образования Фурсенко.

Подобный разворот событий не устраивал никого. И уже тогда Полосин начал подумывать о том, чтобы покинуть раз и навсегда стены ставшего для него родным журфака.

И, хотя все интриги вокруг руководства университета на некоторое время слегка притихли, сам Полосин и его товарищи по факультету больше склонялись к тому, что произошло это исключительно из-за временного компромисса между руководством университета и чиновниками минобра.

Главным компромиссом стало введение ЕГЭ повсеместно по всей стране в штатном режиме. Хотя даже трудно было себе представить, что будет, к примеру, при подобной ситуации с его родным факультетом.

Когда дверь за Анютой закрылась, Аркадий Иванович еще раз невольно мысленно пробежал все возможные варианты для себя лично и набрал номер телефона декана факультета.

3

Совещание руководящего состава факультета в этом году выглядело отнюдь не празднично, как это бывало в прошлом.

И дело было даже не в том, что всем явно не хватало постоянно ворчащего, но довольно отходчивого, старика Засурского, а на его месте теперь восседала молодая энергичная женщина. Эту женщину они знали уже давно, и никакой особой аллергии на ее назначение на эту весьма ответственную, но весьма непростую, университетскую должность ни у кого не было. Просто в воздухе после столь непростого лета и приемной кампании повисла какая-то особая тревога, очень быстро распространившаяся буквально на всех членов педагогического коллектива.

Тем более, что многие из присутствующих знали, что их новый декан, в отличие от старика Засурского, новшества, внедряемые в университете (и в первую очередь, конечно же, ЕГЭ) приняла не просто спокойно. Но даже с некоторым энтузиазмом. Что сразу не понравилось многим из профессорско-преподавательского состава, более ее умудренным жизненным опытом.

Но в целом, Алена Леонидовна производила впечатление человека уверенного в своих силах. И это наставникам будущих журналистов серьезно импонировало.

И все-таки, напряженность чувствовалась во всем.

Когда декан, подойдя к небольшой импровизированной трибунке, начала свою речь со слов «Поздравляю вас всех с началом нового учебного года! По-моему, в этом году мы сделали весьма успешный набор студентов!..», в зале раздался тихий, но совершенно отчетливый, гул неодобрения.

Алена Леонидовна прекрасно знала этот излюбленный прием студентов всех времен. Такой гул сидящих напротив тебя с непроницаемыми лицами людей, как правило, срабатывал безотказно. Ибо, он показывал, что неодобрение действий или слов преподавателя носит всеобщий характер, но определить зачинщика или наказать за это кого-либо конкретно просто невозможно.

Много лет работая со студентами, преподаватели и сами невольно перенимали все студенческие приемы общения, и неизменно использовали их в своей собственной среде.

Поэтому, моментально сориентировавшись в сложившейся ситуации, Алена Леонидовна, словно не заметив возмущения коллег, продолжила:

– Я, конечно же, имею в виду мнение на сей счет руководства министерства образования и науки. Но, так же как и все руководители университета придерживаюсь достаточно осторожной позиции. Думаю, что нам предстоят непростые деньки. И, в первую очередь, нам с вами предстоит выяснить, насколько те высокие баллы ЕГЭ, с которыми прибыли к нам наши сегодняшние первокурсники, соответствуют реальной действительности.

Она как-то беспомощно развела руками и лишь тихонько вздохнула, что сразу же примирило ее со всей аудиторией. Потому что гул моментально исчез, а в глазах некоторых коллег она даже сумела заметить некоторые искры сочувствия.

– Еще раз повторяю, – продолжила она, – мы с вами очень внимательно изучим всю сложившуюся ситуацию и сделаем соответствующие корректировки в организацию процесса обучения. Только еще раз попрошу не драматизировать… Все равно нам не дано что-либо изменить… Я знаю, что многие из вас еще весной участвовали в издании, так называемой, «Белой книги ЕГЭ». И вы, безусловно, вправе иметь свою собственную точку зрения на происходящие процессы. Но сейчас мы имеем дело с уже свершившимся фактом… И нам надо как-то из всего этого выходить с достоинством…

– Ну, что вы, Алена Леонидовна?! О каком достоинстве мы сейчас с вами говорим?! – неожиданно прервал ее Полосин. – Сейчас о достоинстве уже говорить поздно. Это все равно, что пить «Боржоми» когда почки уже отвалились! – Он вскочил с места и размеренным шагом прошел к трибунке. – Чему мы сможем научить студента, который не знает даже элементарных правил русского языка? И это – на факультете журналистики! – Он поднял над головой листы исписанной бумаги. – Мне вот куратор первого курса принесла их так называемые заметки для традиционной стенгазеты. Это же – позор для России! Они слово «генерал» пишут через «и», а в слове «учитель» мягкий знак на конце поставить забывают! Так они скоро вместо «доктор» будут писать «дохтур», а нас с вами будут называть «перподователями»… Дожили! – Он бросил листки на стол декана и пошел на место.

Алена Леонидовна попыталась сделать протестующий жест, но поняла, что джин из бутылки вырвался на свободу.

Преподаватели начали вскакивать с мест один за другим и наперебой высказывать свое возмущение.

– Этого Фурсенко самого бы заставить работать с полуграмотными студентами!..

– Да, чего он понимает-то в нашем преподавательском деле?! Он ведь в вузе никогда толком не работал!..

– А я хотела бы посмотреть на тех придурков из ФИПИ, которые тесты по литературе создавали!.. Это ж надо до такого додуматься: какой породы была лошадь у Вронского?!.

– Их всех надо собрать – этих умников – камень на шею, и утопить, как Герасим свою несчастную Муму!..

– Ну, это вы уж слишком!.. – В растерянности произнесла декан. – Этак мы черт знает до чего договоримся!.. Так ведь нельзя…

– А что можно?! – вдруг вскочила с места вечно молчащая заведующая кафедрой стилистики Николаева. – Вы только подумайте, коллеги! Обычно «неуд», то есть более восьми орфографических и синтаксических ошибок у нас получали всего три-четыре студента. А результаты нынешнего года оказались для нас просто чудовищными. Из двухсот двадцати девяти первокурсников в простеньком тексте на одну страничку восемь и меньше ошибок сделали всего восемнадцать процентов ребят. У остальных, включая пятнадцать, так называемых, «стобалльников» оказалось по двадцать четыре – двадцать пять ошибок. Практически в каждом слове по три-четыре ошибки, искажающие его смысл до неузнаваемости, – она в беспомощности развела руками. – Понять многие слова было просто невозможно. Не сразу ведь сообразишь, что означают «рыца», «двух яростный», «поциэнт», «оррестованы», «че-рез-чюр», «гинирал»… По сути это и не слова, а их условное обозначение. Я двадцать лет даю диктанты, но такого никогда не встречала, – доцент Николаева как-то горестно вздохнула. – По сути, ЕГЭ возвращает нас к наскальным знакам. Он уничтожил наше образование на корню. Это бессовестный обман в национальном масштабе. Суровый, бесчеловечный эксперимент, который провели над нашими детьми. Мы столкнулись с чем-то страшным…

– Мы кого с вами собираемся готовить? – тут же поддержала ее сидящая рядом подруга – тоже вечно отмалчивавшаяся доцент Моргулина. – Будущих представителей четвертой власти или послушных малограмотных холуев? – Она даже резко хлопнула рукой по столу и повернулась всем телом в сторону декана. – Мне вот даже мой младший сын постоянно теперь дурацкие вопросы задает. Он в этом году только в девятый класс пошел, а их уже тоже начали натаскивать на всякие тесты! Так даже я в ужас прихожу от этих вопросов!..

– Ну, дело же, в конце концов, не в этих самых тестах… – Попыталась возразить Алена Леонидовна. – Их же можно и усовершенствовать…

– Да, в том-то и дело, что дело не в тестах! – Опять вскочил со своего места Полосин. – Дело в том, что сама система ЕГЭ убивает классическое фундаментальное образование в нашей стране! Разве это трудно понять? Мы же об этом не раз говорили. Перевод на тестовые экзаменационные задания означает собой переход от логики мышления и логики рассуждения к чисто прикладному восприятию изучаемого материала.

Буквально обескураженная столь бурными выступлениями своих коллег по факультету, декан присела на краешек стула и только беспомощно пожала плечами:

– Я даже не знаю, чего нам теперь делать… Отменить результаты набора уже невозможно… И отчислить их нам до результатов первой сессии будет тоже практически невозможно…

– Думаю, что и после первой сессии вам тоже никто не позволит произвести массовые отчисления, – в раздумье произнес Полосин. – Так что, видимо, придется нам всем засучить рукава и заново обучать этих егешных стобалльников элементарной грамотности…

– Но ведь это же – полный абсурд! – опять вскочила со своего места профессор Пустовалова. – Это же значит, что мы теперь начнем выпускать недоучек!

– А вот этого я вам не позволю! – вдруг прихлопнула ладонью по столу Алена Леонидовна. – Значит, всем нам придется значительно поднапрячься. Теперь мы понимаем, с каким материалом имеем дело, и должны скорректировать свои учебные планы. Попрошу вас, Аркадий Иванович, взять этот вопрос на контроль! – Она повернулась в сторону Полосина и прочертила рукой в воздухе, как будто ставя свою резолюцию.

Тот, в свою очередь, в ответ на ее жест только с сомнением пожал плечами и тихо, но достаточно внятно, произнес:

– Боюсь, что сия миссия неисполнима… – Он сделал ударение в слове «миссия» на последней букве, встал со своего места и вышел из зала.

Глядя ему вслед, профессор Пустовалова только грустно произнесла:

– Похоже, Господь всех нас лишил разума. Это нам наказание за грехи наши. Но, слава Богу, хотя бы у кого-то начинает наступать прозрение…

После ее слов все присутствующие, как по команде, поднялись с мест и двинулись к выходу, оставив декана в полной растерянности.

И только когда уже последний человек покинул зал, Алена Леонидовна вдруг вскочила с места и выбежала в коридор.

– Куда же вы?.. Мы же с вами не определили основные цели и задачи…

– А чего тут определять-то?.. – грустно проговорил уходивший последним профессор Воробьев, – Все понятно без каких-либо резолюций: будем тянуть эту серость в верхние эшелоны четвертой власти!.. – Он как-то невесело усмехнулся и зашагал дальше, оставив декана в одиночестве посреди широкого коридора.

К себе в кабинет Алена Леонидовна зашла в совершенно подавленном состоянии. Бросила листки с заготовленным докладом на стол и устало опустилась на диван. Попросила секретаря Дашу принести чашку чая. Потом долго рассматривала корешки стоящих в шкафу папок, как будто что-то высматривая. Нашла папку с надписью «ЕГЭ. Периодика». Долго листала ее, пока не наткнулась на то, что искала. Это была публикация двухгодичной давности статьи профессора Воронцова «ЕГЭ. Мифы и реальность».