Текст книги "Воин. Грозовые птицы"

Глава 26

Как и всякий разумный человек, я считаю, что самая страшная вещь, которая может случиться с человеком – это потеря разума. В нашей голове слишком много всего, от чего следует защищаться. Потеря рациональной картины мира, способности рассуждать, делает нас беззащитными перед внутренними демонами.

Поэтому я делал всё, чтобы сохранить холодный ум; ни в каких, даже самых ненормальных обстоятельствах, не давать слабину. Не глядеть заинтересованно в бездну безумия, мечтая о прохладе, где нет рассудка.

Разговор с Тревором поставил меня на грань этой пропасти. То, что я чувствовал нутром, своими инстинктами, с самого первого дня в этом мире, закрутилось в картину с ненормальной логикой. Меня вели с самого начала? Контролировали? Вроде бы, да. Это можно допустить. Но где проходит граница этого контроля? Что, если мной просто играют? Что, если всё это происходит… в моей голове?

Я слышал про тесты на безумие, предполагающие мгновенное решение сложных математических задач с помощью компьютеров, существующих в воображаемом мире, с последующей проверкой результатов вручную. Но, во-первых, у меня не было под рукой даже калькулятора, и, во-вторых, я был уверен, что разум мог подделать любой результат. В бреду вычисления будут выглядеть правдоподобно, но они не выдержат проверки в реальном мире.

Плюс одиночка – её никто не отменил… а, значит, к вечеру можно ждать новых визитёров…

Но, к счастью, до вечера дело не дошло.

Сначала я услышал сигнал тревоги. Низкий гул, вызывающий подсознательный ужас, пробирался сквозь толстые стены, добираясь до костей.

Я спокойно поднялся и сел на кровати. И это простое действие вернуло меня в реальный мир. Безумие и паранойя отступили.

Я слышал топот ног по коридору. Что-то вроде отдалённых взрывов и даже… выстрелов? Очередей? Что это? До фронта слишком далеко. Бунт? Но кто будет бунтовать против своей стороны здесь?..

Минут через десять всё затихло. Я тяжело вздохнул и хотел было снова прилечь, но тут дверь в мою камеру распахнулась. На пороге стоял Тревор. Я узнал его благодаря тому, что огромный визир его противогаза почти не скрывал лицо. Кроме противогаза, на нём был полный костюм химической защиты. Я такие только в учебниках видел, в Кадетке. В теоретических разделах. В отличие от ядерного, химическое оружие тут было и даже иногда использовалось – но крайне редко, из-за неожиданного побочного эффекта. Те, кто был причастен к его применению, в следующем цикле перерождения неизбежно оказывались на противоположной стороне. Независимо от того, какая сторона его применяла.

– Надевай. Живо! – скомандовал Тревор, бросая мне на кровать увесистые пакеты, – у тебя где-то полторы минуты.

Я повиновался, не мешкая и не задавая лишних вопросов.

Костюм, как и противогаз, был идеально подобран по размеру. И вообще оказался неожиданно удобными. Хотя, конечно, в защите было жарковато.

Тревор, наблюдая за мной, смотрел на часы, встроенные в комбинезон на запястье.

– Управился. Отлично! – сказал он; только тут я обратил внимание, что отлично слышу его, несмотря на два противогаза. При этом никаких раций я не заметил.

«Хорошие мембраны?» – предположил я, разглядывая противогаз Тревора.

– Что? – спросил он, перехватив мой взгляд.

– Ничего, – ответил я, – противогазы хорошие.

– Экспериментальная модель, – кивнул Тревор, – мы готовили провокацию на ключевом участке фронта. В атаке планировалось задействовать всего пару человек… и представить всё так, будто это та сторона.

– Лихо, – кивнул я.

– Ну, всё, – сказал Тревор, открывая дверь, – теперь точно можно. Пошли.

– Куда мы? – всё-таки решил спросить я.

– Я же говорил, – ответил Тревор, – мы теряемся.

Оказывается, меня держали в особняке, который был оформлен как элитное жильё. Тут было квартировано командование сектора, на охраняемой территории, прилегающей к генштабу. Что ж, эту часть своего задания я выполнил – проник сюда. Правда, с отслеживанием конвоев есть неразрешимая проблема…

Я не осознавал масштаб того, что сотворил Тревор, пока мы не оказались на улице. Он уничтожил столицу сектора. Подчистую. Город не был готов к такого рода атаке, это было совершенно очевидно.

Тел на улице было очень много. Крови почти не было – так, небольшие потёки от разбитых голов, и пара офицеров, выпавших с балкона. Но всё равно погибшие от химического оружия вызывали сильное внутреннее напряжение; какую-то дикую смесь брезгливости и ужаса.

Следов самого поражающего вещества, конечно, заметно не было. Никаких эффектных клубов зелёного или жёлтого дыма, как это любят показывать в фильмах. Это оружие опасно тем, что может быть совершенно незаметным.

– Кто-то ведь должен был остаться, – предположил я, – средства защиты в дежурках?

– Кто-то и остался, – Тревор равнодушно пожал плечами, перешагивая через очередное тело, – в ставке командующего сектором наверняка. Там изолированный ситуационный центр, рассчитанный на применение в том числе химического оружия.

– Последует ответный удар?

– Обязательно, – кивнул Тревор, – но не раньше, чем завтра утром. Предполагаю, что часть высшего командования погибла, без них решения никто принимать не будет. Это правило. К тому же город ещё пару дней будет опасным местом. Эта гадость не так быстро разлагается. А антидота к ней нет. Проектом не предусмотрен.

– Если у наших разведка не дремлет, они сообразят. И попытаются перехватить инициативу, пока есть возможность, – заметил я.

– На это я и рассчитываю, – Тревор оглянулся и посмотрел на меня, широко улыбаясь, – масштабный прорыв линии фронта с задействованием всего – это как раз то, что нам надо! Нужна неразбериха на земле, чтобы ни у кого не было соблазна лишний раз глядеть наверх.

– Ясно, – кивнул я.

Мы шли по мёртвому городу довольно долго. И эта прогулка совсем не добавляла твёрдости моему психологическому состоянию. За одно только я был бесконечно благодарен этому месту: тут не было детей. Даже знание, что все эти погибшие завтра снова оживут не избавляло от ощущения чудовищной катастрофы.

В каком-то кафе, мимо которого мы шли, занимался пожар. Там готовили на открытом огне. Во внутреннем дворике я видел, как повар лежал поперёк мангала. Его торс прогорел почти до позвоночника. От одежды занялась деревянная ограда, а через неё огонь перекинулся во внутренние помещения.

Там, внутри, за столиками сидели люди, уронив головы с пылающими волосами на обугленные руки.

– Не мешкай, – Тревор легко толкнул меня под локоть, – не отвлекайся. Времени не так много.

В паре кварталов от кафе нам попалась золочёная статуя. Та самая, вокруг которой устроили пляски ночью, когда я только приехал в город. Среди мёртвого царства она выглядела ещё более жутко, чем тогда. Было отчётливое ощущение пристального взгляда, которое от неё исходило. Неудержимо хотелось спрятаться.

– Принято считать, что этот кумир – точная копия Верховного, – сказал Тревор, – но это, конечно, полная чушь. Кстати, знаешь, зачем нужно Чествование и прочие вещи?

– Для стабильности, – ответил я.

– Соображаешь, – одобрил Тревор, – верно. Людям нужно ощущение, что есть нечто более великое, чем они сами. Эти дисциплинирует.

«Или нечто более безумное, чем то, что скрывается в их головах, – подумал я про себя, но промолчал, – чтобы было страшно потерять то, что имеешь».

– Знаешь, что внутри статуя полая?

– Догадывался. Иначе транспортировать было бы тяжело.

– Иногда, очень редко, по личному распоряжению Верховного в ней запирают животных. И разводят вокруг статуи огонь, сжигая их внутри.

– Гекатомба, – сказал я.

– Что? – переспросил Тревор.

– Жертва.

– Надо внимательнее приглядеться к религиям на вашей стороне…

Пожар в кафе, очевидно, был не единственным. Когда через пару часов мы вышли на небольшую возвышенность ближе к промышленной окраине, откуда открывалась панорама города, я насчитал с десяток крупных очагов.

– Город выгорит, – заметил я. Странно, но это мысль принесла некоторое облегчение. Почему-то было невыносимо думать, как множество голых людей расчищает город, вытаскивая с улиц трупы своих двойников…

– Нет, едва ли, – Тревор покачал головой, – ночью будет дождь. Да и в крупнейших центрах автоматические системы пожаротушения. Пострадают только старые здания.

– Получается, город быстрее очистится? – спросил я.

– Ага.

– В таком случае, на месте наших я бы поспешил.

– А они и спешат, – Тревор кивнул куда-то в сторону горизонта, – части быстрого реагирования уже на подходе. Может, даже успеют до утра взять ситуационный центр и наладить оборону.

Я пригляделся. И точно: у горизонта парили силуэты крылатых машин. Их было много. Очень много. Гораздо больше, чем я мог подумать.

– Я помог отработать вашей разведке, – заметил Тревор, – не мог рисковать. Сам понимаешь. Поэтому мы так спешили. Тут задерживаться совершенно нельзя.

– Но… где ПВО? Как это вообще возможно?

– Цепочка принятия решений нарушена, – Тревор пожал плечами, – я ведь объяснял. Никто не ожидал такого масштабного удара. Система на это не рассчитана. Те, кто пытался сопротивляться вашей инициативе, уже подавлены вашим десантом.

– Подожди… а промышленный пояс? – спросил я, – поражающее вещество туда дошло?

– Ну, конечно! Иначе это всё не имело бы смысла.

– Наши займут оборону… до фронта километров триста… даже если начнут пробиваться уже сейчас – это несколько дней, в любом случае!

– Предприятиями пожертвуют, если будет нужно. Просто помни – к утру тут будет ваша территория. В городе начнут возрождаться ваши. Это будет эксклав, который очень сложно подавить. Разве что другой химической атакой… и то вряд ли: ваши наготове и в средствах защиты. Кстати, мы пришли, – Тревор кивнул в сторону небольшого армейского грузовика, застывшего в переулке у начала промзоны, – там гермокабина. Хоть пообедать можно будет в комфорте.

– Куда дальше? – спросил я.

– Увидишь, – Тревор подмигнул.

Я прикрыл глаза. Картина того, что будет происходить здесь в ближайшие несколько дней была очень яркой.

– Слушай… – сказал я, стараясь держаться к Тревору как можно ближе; он, кажется, не почувствовал угрозы, – я… точно того стою?

Он посмотрел на меня с недоумением.

– Ты ведь хочешь выбраться отсюда? – спросил он.

Я кивнул в ответ.

– Вот. И я тоже.

Он развернулся и направился к грузовику.

Я неслышно скользнул следом. Сделал ему подсечку. Зафиксировал на земле, перехватив взгляд, полный искреннего недоумения.

– Извини, не могу так, – произнёс я, – на случай, если я не прав – ледник Зубастый, прибрежный сектор фронта. Через пять дней.

– Подожди! – Тревор отчаянно пытался вырваться, – что…

Но договорить он не успел. Я сорвал с его лица маску.

Концентрация боевого отравляющего вещества здесь, на окраине, была не так высока. Тревор промучился несколько минут. Мне было неприятно наблюдать за его агонией, но я не мог сделать этого раньше, в городе. Не уверен, что смог бы найти подходящий путь к отступлению достаточно быстро.

Теперь же дорога была открыта.

Ни в одном учебнике по тактике и оперативному искусству, ни на одной карте, ни в одном замысле операции не отражается та часть реальности, с которой сталкиваешься на месте. Те жертвы, которые не имеют никакого отношения к человеческим разборкам. Те жизни, которые обычно даже не берутся в расчёт… как тогда, во время испытания супер-бомбы на Новой Земле.

После промышленного пояса начались леса. Ориентируясь по компасу, встроенному в приборную панель грузовика, я съехал на ближайшую грунтовую дорогу, которая вроде бы держала нужное направление.

И тут столкнулся с последствиями того, о чём люди даже не думают, планируя войны.

Сначала трупы животных попадались редко. Мне удавалось лавировать, объезжая их, благо дорога была достаточно широкой.

Поначалу это были мелкие создания. Местные варианты белок и зайцев. И множество птиц.

Потом пошли звери покрупнее. Олени. Медведи. Лоси.

Некоторые были ещё живы. Пытались шевелиться.

Объезжать тела больше не получалось. Грузовик мчался, подскакивая. Я старался не прислушиваться к посторонним звукам, стараясь сосредоточиться на гуле двигателя.

Удивительно, сколько живности обитало в здешних лесах! Это какая должна быть эффективность биосферы? Впрочем, тут не было смены времён года… это ведь не привычный мне лес, хоть и похож. Это, скорее, джунгли…

Мне пришлось остановиться.

Зверь, который вышел на дорогу, ещё держался на лапах. Больше всего он походил на льва, но был, пожалуй, даже крупнее земного вида.

Я не смог проехать, просто сбив его. Это было неправильно, нецелесообразно – но я не смог.

Заглушив двигатель, я выпрыгнул из кабины. Пошёл на встречу зверю, удивляясь, словно со стороны, своему безрассудству.

Лев глядел на меня зелёными глазами, в которых было море боли и предчувствие скорого конца. Его лапы дрожали. Но…

В нём было что-то ещё. Странная, безумная надежда.

Он смотрел на меня так, как будто я могу принести ему облегчение…

Я нащупал рукоятку форменного вакидзаси. Пошёл зверю навстречу. Кажется, он тоже хотел двинуться ко мне – но, видно, все силы уходили только на то, чтобы оставаться стоять…

То, что происходило у меня внутри, описать сложно. Умом я понимал всё безумие ситуации. И в любых других обстоятельствах действовал бы иначе. Мне приходилось принимать тяжёлые решения, когда речь шла о людях. Но тогда я смог подавить эмоции, заглушить их. Иначе я бы не выжил. Я теперь будто бы нечто управляло мной. Но не со стороны – а изнутри. Нечто, о существовании чего до недавнего времени я не подозревал.

– Тс-с-с-с… – зачем-то произнёс я, протягивая руку в резиновой перчатке к зверю.

Тот доверчиво понюхал кончики моих пальцев.

Другой рукой я медленно поднимал вакидзаци, целя зверю в шею.

Тот доверчиво смотрел мне в глаза.

И я почему-то вместо того, чтобы закончить его мучения, отбросил кинжал. Снял перчатки, прекрасно понимая, что это смертельно опасно.

Погладил его морду рукой.

Послышался треск.

Между моей ладонью и шерстью зверя мелькнули маленькие фиолетовые молнии.

Статическое электричество? Может быть, я ведь в резине…

А потом вся фигура зверя вспыхнула.

В первые секунды я подумал, что это огонь. Но пламя было слишком ровным. Похожим на чистый свет. И зверь вместо того, чтобы зарычать и забиться в агонии, встал твёрдо на ноги.

На него было больно смотреть. Я прикрыл визор противогаза ладонью и мог наблюдать за действиями льва только по теням, которые вдруг стали очень резкими, контрастными.

Он шёл куда-то в сторону, уверенной, спокойной походкой.

Я ощутил сильный толчок в грудь – порыв ветра едва не сбил меня с ног.

На долю секунды я убрал руку от глаз и успел увидеть, как сияющая фигура льва исчезает внутри шара, покрытого чёрными молниями.

Потом всё закончилось.

Зрение медленно возвращалось. Я по-прежнему был в лесу, среди множества мёртвых созданий, которым не было суждено возродиться в этом мире. Оглянувшись, я увидел морду грузовика, бурую от крови и фрагментов тел.

Вздохнув, я заставил себя залезть в кабину.

Через несколько километров пути я уже не был уверен в том, что происшествие со львом случилось на самом деле.

Спустя несколько часов, уже на закате, я вышел из грузовика. Как мог, обработал свой костюм штатным огнетушителем и тщательно обмылся водой из технического запаса, который хранился в кузове в герметичном танке.

Километров пять я шёл, не снимая защиту. И только потом рискнул избавиться от опостылевшей резины.

Всё тело зудело и чесалось. Оказавшись на побережье, я с огромным удовольствием скинул насквозь пропитанную потом форму и нырнул в высокие волны, наплевав на все меры безопасности.

Нужно было искать знаки, соответствующие месту эвакуации. Сориентироваться. Но у меня совсем не было сил после того, как растратил последние на то, чтобы зарыть защитный костюм поглубже.

Я растянулся на пока что горячем песке, не в силах заставить себя пошевелиться. Понимая, что ночью температура может упасть, рискуя замёрзнуть насмерть, я всё же оставался на месте. Но, к счастью, ночь была тёплой.

Глава 27

Вышел к морю я удивительно удачно. До первого ориентира была всего пара километров, которые я довольно быстро преодолел пешком по кромке песчаного пляжа, на границе леса.

Берег был пологим. Очень похожим на Рижское взморье, в районе Юрмалы. Впрочем, Юрмала и есть «взморье» на латышском, но об этом мало кто помнит. По-хорошему, такие места должны очень серьёзно охраняться, но этому мешало одно обстоятельство: длина прибрежной полосы.

Пологий песчаный берег с лесистыми берегами тянулся на полторы тысячи километров, до границы умеренной зоны. Там леса постепенно снижались, превращаясь в карликовые кустарники, хорошо себя чувствующие при температуре, близкой к нулевой, с ночными заморозками. И только возле самой тундры берег вздыбливался стометровыми скалами, в которые бились ледяные волны.

Конечно, при желании даже такое пространство можно было заставить заградительными сооружениями и сторожевыми вышками, но в этом просто не было необходимости. Эта часть мирового океана плотно контролировалась другой стороной. Проход со стороны Южного моря был слишком узким, чтобы там мог пройти флот вторжения, и оборонять его было не сложно. А для отдельных лодок и рейдеров есть система противодиверсионной борьбы. Которую мне предстояло обмануть.

Из леса вытекал небольшой ручей с ледяной и кристально прозрачной водой. На берегу он изгибался буквой S. Это был первый ориентир.

Солнце стояло уже высоко; припекало, и я напился от души, до ломоты в зубах, не заботясь о простуде. На войне организм перестраивается, отдавая куда больше сил, чем в обычных, гражданских условиях. Иммунитет мобилизуется, и его эффективность не снижается, даже при локальных переохлаждениях.

За ручьём в лесу высился небольшой пологий холм. Это был второй ориентир. Я посмотрел в сторону моря. Конечно, с берега схрон заметить было невозможно, иначе он не продержался бы долго. Несмотря на кажущуюся доступность и полное отсутствие охраны, я знал, что раз в два часа вдоль берега пролетала патрульная вертушка, в поисках необычных следов на песке. Может быть, из-за происшествия столице график вылетов скорректировали – но рассчитывать на это было бы глупо.

Поэтому я расположился под раскидистым деревом, убедившись, что ни при каких обстоятельствах меня невозможно заметить с воздуха, и стал ждать.

Жаль, что комбез я закопал. Надо было хотя бы часы или компас выдрать… но жалеть поздно.

Я даже хотел соорудить что-то вроде солнечных часов, но тут обратил внимание на тень от большого дерева, которая выделялась на песке, и решил, что её будет достаточно.

По моим прикидкам, после пробуждения я шёл не меньше часа. И ещё как минимум час сидел под деревом.

Вертушки не было.

И только когда я уже встал и начал отряхиваться, откуда-то со стороны материка послышался мерный гул винтов.

Я вжался в древесный ствол и затаил дыхание.

Вертолёт двигался странно – зигзагами. Будто корабль, уклоняющийся от торпедной атаки. Внимательный осмотр? Наводка? Плохо. Тогда стоит ждать и других поисковиков. Надо спешить.

Как только вертушка скрылась вдали и стих шум её винтов, я рванул к берегу со всех ног по ручью, чтобы не оставалось следов. Добежав до моря, тут же нырнул и ушёл на глубину, набрав побольше воздуха.

Схрон удалось найти только с третьего раза, когда я уже решил, что ошибся в ориентирах. Небольшой резиновый купол, замаскированный под донные камни, можно было найти только наощупь.

Внутри был кислородный аппарат с маской, не выбрасывающий отработанный воздух, и подводный буксировщик на аккумуляторах – хитро построенный, специально, чтобы обойти систему сверхчувствительных микрофонов, установленных в прибрежных водах. Вместо винтов или водомёта в качестве движителя использовались удлинённые ласты, которые не создавали даже намёка на кавитацию. Какая механика работала внутри для того, чтобы реализовать эту прелесть, я не хотел даже задумываться, чтобы не сломать ненароком голову.

На глубине в пару метров было заметно прохладнее, чем в поверхностных водах. Я чувствовал, что ладони начинают неметь; держаться за буксировщик было всё сложнее. Но даже это было предусмотрено: я чуть сбавил скорость и подвинулся вперёд, обхватив буксировщик руками, схватившись за резервные рукоятки внизу корпуса. Стало намного лучше: корпус подогревался, отводя лишнее тепло.

Курс аппарат выдерживал автоматически по встроенной сверхточной инерционной системе. Её погрешность на предусмотренном расстоянии не превышала двадцати метров, тогда как лодка была в длину все девяносто. Шансов проскочить мимо почти нет.

Отдалившись от берега, я включил головной фонарь. Ещё не стемнело, так что риск обнаружения был минимальным – а так я хотя бы не рисковал врезаться на полном ходу в корпус лодки.

Наконец, когда отметка на кислородном аппарате приближалась к красной зоне, я увидел корпус подводного корабля.

Здешние лодки по размерам примерно соответствовали многоцелевым субмаринам на Земле. То есть, не были сверхгромадными. Но я впервые оказался в воде рядом с искусственными объектом таких размеров. Это было странное ощущение. Скорее, неприятное.

Сориентировавшись, я поднялся к верхней палубе и по особой разметке нашёл аварийный шлюз. Опустившись на него, я, используя утяжелитель на кислородном аппарате, постучал условным стуком. Спустя несколько секунд последовал ответ.

Шлюз открылся, выпустив несколько мелких пузырьков. Помещение было неожиданно маленьким, размером с лифт. Упаковаться туда вместе с буксиром и кислородным аппаратом было совсем не просто. Но я упорно не хотел оставлять никаких следов эвакуации.

Шлюзование длилось значительно дольше, чем мне бы того хотелось. Некстати вспомнился рассказ Даниила про приклады. Я вспомнил про Замок; про то, что, возможно, случилось с Ваней и научинками. Успокоить дыхание после таких мыслей было непросто.

На борту мне выделили отдельную каюту, хотя я совсем не отказался бы от места в общем кубрике. Но просить от этом не хотелось – лишние строчки в докладах могли обернуться лишними неприятностями. Так что я просто старался чаще бывать в общих местах: не пропускал приёмы пищи, задерживался в салоне отдыха и спортзале.

Так прошло двое суток.

Перед всплытием в бухте базирования меня пригласил командир в свой салон. Лодкой командовал кап-два, опытный офицер с внешностью двадцатилетнего матроса-срочника. Обычное дело для здешних мест.

– Будете что-нибудь? – предложил он, – мы, подводники, позволяем себе больше, чем сухопутные служаки.

– Нет, спасибо, – я покачал головой, – мне ещё на доклад.

– А, ну да… – командир вздохнул, – вам продыха не дадут.

– Наверное, нет. Не дадут, – согласился я.

– Я, собственно, вот о чём, – командир явно смущался, прохаживаясь по салону; этот разговор точно не мог быть санкционирован руководством, я об этом знал – и он тоже, – знаете, у меня мечта была.

– Серьёзно? – искренне удивился я.

– Да, – ответил командир, – серьёзно. Не подумайте чего, я не особо религиозен. Но я хотел иметь хотя бы тень надежды.

– Надежды на что? – переспросил я, уже понимая, о чём он скажет.

– Надежды на то, что вечности не будет, – вздохнул командир, – понимаете.

– И… как это связано со мной?

– Я сейчас не про слухи разные. Я про то, что вы сделали в Черноводье, – продолжал командир, – подобного не было уже очень, очень давно. А это значит, что проклятое равновесие снова нарушилось. Что есть шанс, что весь этот проклятый мир когда-то рухнет!

Я помолчал, глядя на командира. Сколько ему на самом деле? Наверняка, очень много. И он опасно близок к той грани, за которой люди даже на нашей стороне перестают считаться людьми…

– Не переоценивайте события, – ответил я, – это может и ничего не значить.

– Может, – согласился командир, – но… не знаю. У меня странное чувство. Я давно такого не испытывал. С момента появления первых слухов про Замок. И я просто хотел лично сказать вам спасибо.

– Пожалуйста. Хотя я не очень понимаю, за что.

– Мне кажется, что понимаете, – вздохнул командир, – очень хорошо понимаете… у меня только одна просьба. Когда это всё для вас закончится. А я уверен, что так и будет. При возможности вспомните про меня. И про других тоже… хорошо?

Я не смог подобрать нужных слов. Поэтому просто кивнул и вышел из командирского салона.